Глава 10

Стоя следующим утром под душем, я пыталась вспомнить наш разговор. Кусочки разговора просачивались в мое сознание, словно смутные воспоминания о полузабытом сне. Эх, если это был сон! Ведь что касается снов, вы – единственный свидетель и вольны делать все, что говорит вам ваше подсознание. Ибо вы делаете это в уединении собственного разума. Увы, судя по унизительным фрагментам, что крутились в моем мозгу, все, что я говорила и делала накануне, имело аудиторию. Прижавшись лбом к холодной плитке душа, я попыталась остановить пульсирующую боль. Может, мне стоит имитировать собственную смерть, подумала я, и перебраться на другой континент?

Двигаясь тихо, дыбы не разбудить Джека в гостевой комнате и не дай бог посмотреть ему в лицо, я бросила в чемодан несколько предметов первой необходимости и спустилась по лестнице вниз. Быстро пожелав миссис Хулихан и Генералу Лу на кухне доброе утро, я через заднюю дверь вышла вон. В мои планы не входило въезжать в дом на Легар-стрит до того, как мать вернется из Нью-Йорка, но я наняла команду уборщиков, чтобы вычистить дом сверху донизу после того, как из него выехали предыдущие владельцы. И вот теперь мне нужно было быть там, чтобы их впустить. А если я буду каждый раз приносить с собой несколько вещей, мне не придется просить Джека о помощи. Я дала себе слово никогда больше не разговаривать с ним.

Припарковавшись на улице перед домом моей матери, чтобы уборщики, когда они приедут, могли воспользоваться подъездной дорожкой, я посидела несколько минут, ожидая, пока моя голова прояснится, а живот перестанет бурчать. Вскоре до меня дошло, что причины моего беспокойства кроются не только в событиях предыдущего дня.

Вздохнув поглубже для смелости, я взяла с заднего сиденья сумку и направилась в дом. Несмотря на кричащие краски на стенах и лепнину, дом не показался мне столь ужасным, как во время моих предыдущих посещений, – по всей видимости, ввиду отсутствия отвратительной мебели и аксессуаров.

Войдя, я медленно описала круг, глядя совершенно новым взглядом на классическую архитектуру и идеальную симметрию вестибюля, наложенные на мои воспоминания о доме моей бабушки и счастливых днях, которые я провела здесь в детстве. Впрочем, аляповатая расцветка стен быстро вывела меня из задумчивости. Я даже сочла своим долгом заверить старый дом, что помощь уже в пути. Я уже договорилась с Софи, что мы с ней пройдемся по всем комнатам, выберем аутентичные цветовые схемы и определим любые виды работ, какие только потребуются. В отличие от Софи я не была зациклена на «исторической точности», однако знала: любой новый цвет будет лучше нынешней цирковой раскраски дома.

Порывшись в сумочке, я выудила еще две таблетки аспирина. Из опыта борьбы с похмельем отца я знала, что, если принять таблетки заранее, у меня будет гораздо больше шансов удержать содержимое моего желудка.

Оставив сумочку и большую сумку с вещами у входной двери, я задумалась. Кухня располагалась недалеко от вестибюля, но я была одна и не в настроении иметь дело с тем, что скрывалось в доме и чье присутствие я ощущала даже сейчас.

– Привет! – крикнула я, чувствуя себя круглой идиоткой, однако желая предупредить моего солдата, что я здесь. Я прислушалась к тишине, ожидая услышать лязг металла о металл или его тяжелую поступь. Но ничего не услышала. С другой стороны, никто не позвал меня по имени, в том числе злобный голос, который я слышала раньше и не горела желанием услышать снова.

Чувствуя себя чуть увереннее, я быстро прошла на кухню в поисках воды, чтобы запить аспирин. Я лишь на миг остановилась в дверях, как в детстве, хотела убедиться, что дверь на черную лестницу закрыта. Я наклонилась над раковиной, сложив чашей руки, когда почувствовала позади себя присутствие призрака. Быстро проглотив аспирин, я обернулась. Скрестив ноги и небрежно прислонившись к стене, мой солдат стоял у двери, что вела на черную лестницу. Он тотчас начал исчезать, и я поспешила отвести глаза.

– Доброе утро, – сказала я вслух. Хотя, если честно, я не помнила, разговаривали ли мы когда-нибудь с ним, когда я была ребенком.

Ты выросла в красивую женщину с тех пор, как я видел тебя в последний раз.

Слова эти не были произнесены вслух, но я услышала их в своей голове ясно и отчетливо. А также с сильным акцентом. Я улыбнулась, давая понять, что я его услышала.

Прислонившись к раковине, я почувствовала, что краснею, вновь осознав, какой он высокий и как красиво светятся его волосы в солнечных лучах, струящихся сквозь ставни на окнах.

– Как тебя зовут? – спросил я, чувствуя себя глупо, но не потому, что вслух обращалась к фантому. Я чувствовала себя глупо, потому что мне полагалось знать его имя; я же его не помнила, хотя помнила его самого из давних лет моего детства.

Он поклонился, и я услышала, как щелкнули его каблуки. Разве мало того, что я знаю твое?

Я покачала головой:

– Нет. Если нам суждено стать друзьями, будет справедливо, если мы будем знать имена друг друга.

Я чувствовала на себе его взгляд, но не решалась обернуться и посмотреть, уверенная, что увижу в его глазах лукавую искру. Может, нам лучше не быть друзьями?

– Мелани?

Солдат исчез в мгновение ока, как будто при звуке отцовского голоса кто-то щелкнул выключателем.

Мой отец вошел в кухню и огляделся:

– С кем ты разговаривала?

– Ни с кем, – ответила я. – Наверно, ты слышал радио проезжавшей мимо машины.

– Хмм, – все, что он сказал. А затем он увидел мое лицо и налитые кровью глаза. – Что с тобой? У тебя такой вид, словно ты перебрала нака- нуне.

– Спасибо, папуля. Давай не будем об этом, хорошо? Да, я перебрала, хотя наверняка зря, и вряд ли когда-нибудь сделаю это снова. Уж поверь мне. – Я снова поморщилась, вспоминая обрывки моего разговора с Джеком.

Он сжал губы, не иначе как воздерживаясь от комментария.

– Твоя мать здесь?

– Нет. Она в Нью-Йорке, улаживает какие-то дела, – ответила я, хватаясь за возможность сменить тему.

Было видно, что он чем-то расстроен. Я скрестила на груди руки.

– Что такое? У меня сложилось впечатление, что ей неинтересно снова тебя видеть.

Он подошел ко мне и, пожав плечами, сунул руку в карман.

– Может быть. Но у меня здесь есть кое-что, на что ей, может быть, интересно взглянуть. – С этими словами он вытащил небольшой пластиковый пакет на молнии, на дне которого было что-то круглое. – Я знаю, что твоя мать послала своих адвокатов, чтобы те разобрались со спасательной компанией, нашедшей судно твоего прапрадеда, но я подумал, что личный визит может это дело ускорить. Я подумал, если кто-то должен быть рядом, то это я, потому что репортеры понятия не имеют, кто я такой, – пока.

Я посмотрела на пакет, не желая даже прикасаться к нему.

– Как он к тебе попал? – спросила я, поднимая голову. – Не будем также забывать, что на борту обнаружены человеческие останки. Сомневаюсь, что власти обрадуются, если оттуда что-то пропадет, пока они все как следует не осмотрят и не исследуют.

Мне было все равно. Старые вещи и их истории никогда не интересовали меня. Я точно знала одно: я не желала иметь ничего общего с тем, что было в пакете, и мне нужно было уговорить отца вернуть пакет. Отец умильно приподнял обе брови, отчего стал похож на этакого невинного щенка.

– Они уже осмотрели. – Отец откашлялся и протянул мне пакет. – Капитан – мой старый армейский приятель, и я подумал, что это должно принадлежать тебе. Они там все уже осмотрели и сделали все необходимые снимки. Мой друг подумал, что пусть уж он лучше будет у тебя, чем пылится следующие пятьдесят лет в каком-нибудь правительственном сейфе.

Я посмотрела на пакет. Отец протягивал его мне, ожидая моей реакции. Он уже давно ушел из армии, но я недооценила его выдержку и готовность ждать подходящий момент, чтобы нанести смертельный удар.

– Если ты не возьмешь его себе, я буду вынужден отдать его твоей матери.

Он отлично знал, как попасть в самое больное место. Я взяла пластиковый пакет. Некогда прозрачные стенки давно стали мутными от многократного использования.

– Давай. Открой его.

Верх разошелся легко, и моим глазам предстала золотая цепочка, чей блеск давно потускнел от соленой океанской воды. Я осторожно вынула ее из пакета. Стоило мне увидеть свисающий с нее медальон в форме сердца, как моя рука замерла.

– Красиво, не правда ли? – спросил он.

– Очень, – согласилась я, трогая плоский золотой медальон, но ничего не почувствовав, кроме холодной тишины морского дна. Довольная тем, что больше ничего не увидела, я облегченно вздохнула и сомкнула над ним пальцы.

– Где это было найдено?

– Внутри сундука. Вместе с останками.

Медальон выскользнул из моих рук и, звякнув, упал на черную мраморную плитку, цепочка вытянулась, словно паук в ожидании жертвы.

– Что-то не так? – спросил отец, наклоняясь, чтобы его поднять.

– Подойди сюда, – сказала я и повела его в гостиную на первом этаже, где я поместила портрет девушек, который перевезла сюда из дома на Трэдд-стрит.

Я замерла на пороге, ощутив приступ головокружения, – словно на эскалаторе, который внезапно начал двигаться в противоположном направлении. Затаив дыхание я смотрела на картину и не верила собственным глазам.

Когда я перевезла портрет в эту комнату, то поставила его лицом к стене. Но теперь лица двух девушек были обращены ко мне. Невысокая девочка смотрела на меня из темного угла комнаты с угрожающей усмешкой. Решив, что это, должно быть, игра света, я заморгала.

Держа в руке медальон, отец шагнул ближе к портрету.

– Точно такой же. Не правда ли? Но, конечно, трудно сказать, потому что этот такой темный, но ты посмотри на его окантовку. И сюда. – Большим пальцем он потер переднюю крышку медальона, затем вынул из заднего кармана салфетку для протирки очков и протер ею старое золото. – Я так и думал. На нем тоже выгравирована буква.

Он поднял его. В тот же миг мне в нос ударила вонь гниющей рыбы, а буква «М» на медальоне как будто поднялась из грязи, словно мертвец из могилы.

– Похоже, это тот же самый. Как ты считаешь?

Я кивнула и сглотнула комок. Меня так и подмывало выбежать из комнаты. Но как я могу это сделать в присутствии человека, который никогда мне не поверит? Впервые за всю мою взрослую жизнь я пожалела, что рядом со мной нет моей матери.

– Это М, как в Мелани, – сказал он, и, прежде чем я сообразила, что он делает, он встал позади меня и застегнул медальон на моей шее. Я застыла, не в силах пошелохнуться. Казалось, мне на плечи давит тяжелый груз, прижимая мои ноги к полу. Цепочка на моей шее была теплой, как будто сохраняя тепло кожи, на которой она побывала до меня. Я тотчас ощутила запах соли, океанского воздуха и протухшей рыбы.

Меня чуть не вырвало, но не из-за медальона; тот как будто всегда был на моей шее, и не только по причине инициала. Стоило мне потрогать большую букву «М», как у меня возникло отчетливое ощущение, что какой бы гниющий труп мы ни воскресили со дна океана, он не хотел, чтобы медальон был у меня.

– Кто-то за дверью, – сказал отец, и я поняла: он повторил то, что я не услышала с первого раза. Я растерянно заморгала.

– Дверь, – повторил он. – Мне пойти и открыть?

Желая поскорее покинуть комнату, я попятилась и лишь в самый последний момент повернулась к портрету спиной. А когда распахнула дверь, то увидела перед собой Ребекку Эджертон, которая широко улыбалась из-за порога.

– Доброе утро, – прощебетала она. Я же рассеянно задалась вопросом, не возглавляла ли она часом в школе группу поддержки. Я знала, что если я спрошу Джека, он наверняка расскажет мне все, включая список всех ее травм и тех частей тела, на которых могут иметься шрамы.

– Привет, – ответила я, заглядывая ей через плечо, чтобы убедиться, что она одна. Я не собиралась разговаривать с Джеком в обозримом тысячелетии и уж тем более в присутствии Ребекки.

– Джека здесь нет. – Я стояла в дверях, блокируя ей вход в дом.

– Я знаю, – сказала она и натянуто улыбнулась. – Я уже говорила с ним, и он сказал мне, что я могу найти вас здесь.

– Как мило с его стороны. Так что же привело вас сюда в такую рань? – Я заморгала. Для моих мутных и опухших глаз ослепительное солнце, ворвавшееся в дверь, было сродни сверкающему кинжалу. Впрочем, мое зрение было довольно ясным, чтобы мне разглядеть безупречную внешность Ребекки и ее ухоженные ногти со свежим маникюром. Я поспешила спрятать собственную руку за спину, все еще пытаясь оторвать краску, которая налипла на мои ногти гораздо крепче, чем на жирных херувимов, витавших среди ветвей мраморных грушевых деревьев над камином в моей крошечной библиотеке.

Ребекка, в розовом кашемировом пальто, оглянулась через плечо и вздрогнула.

– Мне можно войти? Это личное дело, и я уверена, что вы бы не хотели, чтобы кто-то другой это слышал. Кроме того, здесь очень холодно.

Я неохотно открыла дверь шире, давая ей войти. Снимая пальто, она осмотрелась по сторонам. Ее пальцы замерли на последней пуговице, стоило ее взгляду упасть на вентиляционные отверстия в черно-белую полоску – в тон ковру а-ля зебра. Я не решилась отдать его даже в благотворительный магазин, опасаясь, что там меня неправильно поймут. Кроме того, учитывая предстоящие нам малярные работы, он мог бы пригодиться в качестве удобной подстилки или чехла.

– Я не имею никакого отношения к декору, моя семья тоже, – поспешила добавить я, заметив в ее глазах вопрос. – Мы с Софи Уоллен постараемся вернуть дому его естественную цветовую гамму.

Она продолжила свое вращение, как будто пыталась получить круговой обзор вестибюля с его калейдоскопом красок.

– Это чистой воды профанация, – сказала она, и я с удивлением отметила про себя гнев в ее голосе. – Некоторые люди сочли бы за честь жить в таком историческом доме, как этот. У меня просто в голове не укладывается, как можно… – Она указала на стены цвета фуксии. – Это противоречит любой логике.

– И хорошему вкусу, – пробормотала я и увидела, как уголки губ Ребекки в улыбке поползли вверх. Я пристально посмотрела на нее, не в силах избавиться от ощущения, что вижу что-то знакомое. Но что? Увы, ощущение это длилось всего несколько мгновений.

– Кто это, Мелани?

– Здесь мой отец, – объяснила я Ребекке, ведя ее за собой в гостиную.

Он, словно загипнотизированный, стоял перед портретом девушек спиной к нам.

– Я вижу что-то от твоей матери и тебя в той, что выше ростом, – сказал он. – Но та, что пониже. – Он покачал головой. – Удивительное физическое сходство, но есть… в ней что-то еще. Нечто, что заставляет меня думать, что они не сестры. Может, кузины?

Я остановилась позади него.

– Пап? Это Ребекка Эджертон, репортер, которая пишет материал о моей матери.

Отец повернулся к ней и протянул для рукопожатия руку.

– Приятно наконец встретиться с вами. Джек рассказывал мне о вас.

Я посмотрела на Ребекку. Похоже, та была удивлена не меньше меня.

– Правда? – сказали мы в унисон. Мой отец нахмурился, глядя то на нее, то на меня.

– В основном из-за вашего сходства с Эмили.

– О! – вновь произнесли мы в унисон, правда, Ребекка несколько разочарованно. Но на его рукопожатие ответила.

– Ну что ж, приятно познакомиться, полковник Миддлтон.

– Смотрю, вы провели исследование, – сказал отец, довольный тем, что она правильно назвала его ранг. В прошлом, когда он все еще пил, люди в барах, глядя на его знаки отличия и медали, называли его генералом, но он не исправлял их.

– Это моя работа, сэр. Я уже давно работаю над материалом о вашей бывшей жене. Вы удивитесь, сколько информации о ней я уже нашла.

Он быстро посмотрел на меня в немом вопросе, а затем снова перевел взгляд на Ребекку.

– О, вы удивитесь, сколько скелетов спрятано в нашей семье. Правда, мы не намерены делиться ими с вами.

– В самом деле? Вы даже не представляете, насколько разнообразны мои методы, когда дело касается раскрытия семейных тайн. Правда, я не намерена делиться ими с вами.

К моему негодованию, мой отец рассмеялся и с восхищением посмотрел на Ребекку.

– Теперь мне понятно, почему Джек все еще говорит о вас.

– У меня назначена встреча, так что если вы пришли, чтобы сказать мне что-нибудь?.. – произнесла я в надежде, что это вынудит ее уйти.

Ребекка одарила меня ледяным взглядом.

– Да, простите. Сегодня утром мне позвонил один из моих источников в офисе коронера. Это человек с довольно хорошими связями. Я уже написала мой материал и отправила его в газету, попросив, однако, не пускать его в печать, пока не поговорю с вами.

– И если нам не понравится то, что вы написали, вы это не напечатаете?

Я пыталась скрыть неприязнь в голосе, но ничего не могла с этим поделать. Было в Ребекке Эджертон нечто такое, что напомнило мне ощущение, какое бывает, если впиться зубами в холодное мороженое.

– Нет. Я делаю это исключительно из вежливости, учитывая ваше знакомство с Джеком.

Я скрестила руки, чтобы ненароком не придушить ее.

– Тогда вам лучше поторопиться и рассказать нам, чтобы вы могли напечатать эту историю.

– Получены предварительные результаты осмотра человеческих останков, найденных в лодке, – начала она без всякой преамбулы, но для вящего эффекта сделала паузу. – Они определенно принадлежат женщине, и, по оценкам экспертов, на момент смерти ей было около двадцати лет.

– Это ничего нам не говорит, – сказала я, сложив на груди руки.

– О, это еще не все. – Ее глаза зажглись, как у ребенка в рождественское утро. – Верхняя часть черепа практически цела, но на ней есть признаки травмы, как если бы человека ударили по голове или он получил травму при падении. Что могло стать причиной смерти.

Я опустила руки.

– Ну что ж. Идите и напечатайте это. Какой смысл спрашивать меня об убийстве, которое произошло за сто лет до моего рождения. Лично мне все равно. Иными словами, это старые новости.

Ребекка ощетинилась, по всей видимости, оскорбленная моим упрямым нежеланием признать ее исследовательский талант.

– Думаю, это вся информация, которой я располагаю. – Она поджала губы. – Мне пора. Было приятно познакомиться, полковник…

Она не договорила. Луч желтого света упал на витражное окно. В тот же миг тяжелые облака расступились перед солнцем и, словно дверь, распахнули небо.

– Это… невероятно, – прошептала она, в немом изумлении глядя на окно с его скрытыми фигурами и тайными смыслами.

Я хотела остановить ее, оттащить прочь, объяснить, что это мое окно и лучшая часть моего детства – одна из вещей прошлого, которую я позволила моей памяти лелеять, как некоторые люди лелеют старые вещи, – и я была не в настроении поделиться этим, и уж тем более с ней.

– Это очень необычно для такого старого дома, – сказала она, подходя ближе. Я невольно сжала кулаки, мои ногти больно впились мне в ладони. Отец поспешил встать между Ребеккой и мной.

– Это более поздняя вещь, – сказала я.

Ребекка вытащила из сумочки блокнот и начала записывать.

– Скорее всего, конец девятнадцатого века. – Она повернулась ко мне: – Я права?

Я неохотно кивнула:

– Похоже, вы знаток старых домов.

Пару мгновений она пристально смотрела на меня, затем пожала плечами:

– Ничего удивительного. Работая журналистом, постоянно узнаешь что-то новое. – Она вновь принялась что-то писать в блокноте. – Вы знаете, кто его установил?

– Боюсь, что нет. Почему вы спрашиваете?

Она ни разу не посмотрела на меня, пока писала, но, несмотря на ее тон, я чувствовала: ничто из того, что она сказала мне, не было непродуманным или неуважительным.

– Никогда не знаешь, что сработает в истории, какие мелочи подстегнут читательский интерес.

Вновь повернувшись к окну, я незаметно сунула медальон обратно под блузку и тотчас ощутила кожей удивительный жар, как будто кто-то только что выпустил его из сжатого кулака.

– Правда? – спросила я.

– Правда. Это секрет хорошего журналиста. – Она положила блокнот обратно в сумочку. – Я отняла достаточно вашего времени, поэтому не смею вас больше задерживать. Когда я увижу Джека, я попрошу его пойти к Ивонне Крейг, вдруг ей что-то известно. Она настоящий кладезь информации о Чарльстоне и его истории.

– Я где-то это слышала.

Отец отреагировал на мой сарказм осуждающим взглядом. Сарказм – единственное, чего отец не терпел от меня, и я научилась пускать в ход это оружие лишь вне пределов его слышимости. Я направилась к входной двери.

– Спасибо, что заглянули. Вряд ли эта новость вызовет шумиху в СМИ, но опять-таки решение Бритни Спирс отказаться от трусов тоже ведь оказалось на первой полосе. Так что кто знает.

Ребекка на миг остановилась у входной двери.

– В любом случае для некоторых это будет новостью. У Приоло есть репутация, которую нужно поддерживать, и я полагаю, что находка тела, независимо от того, сколько оно пролежало в земле, вещь не самая приятная, если не откровенно постыдная.

Говоря эти слова, она буравила меня горящим взглядом, и в моей душе вновь шевельнулась тревога. Было в Ребекке Эджертон нечто такое, что она явно скрывала, нечто большее, нежели ее связь с Джеком или ее интерес к моей матери. Я поднесла руку к шее – хотелось убедиться, что медальон не виден из-под блузки. При этом я сама не могла сказать, почему мне хочется спрятать его от ее глаз.

Ребекка слегка нахмурилась:

– Чувствуете запах? Спорю на что угодно, что пахнет… порохом. Да-да, это он. Очень похоже на запах, который витает над полями сражений после исторических реконструкций.

Я сделала вид, будто принюхиваюсь, хотя необходимости в этом не было. Я чувствовала присутствие моего солдата с того момента, как мы вошли в вестибюль.

– Нет, ничего не чувствую, – сказала я, открывая дверь шире, чтобы она поняла намек и ушла.

Ребекка улыбнулась.

– Ну что ж. Тогда это просто запах горящих дров в чьем-то дымоходе. Еще раз спасибо, Мелани, и рада знакомству, полковник, – добавила она, глядя мне через плечо, после чего, вновь посмотрев на меня, сказала: – Когда увидите Джека, скажите ему, чтобы он позвонил мне на мобильный. У него есть мой номер.

– Конечно, – ответила я с улыбкой. Казалось, мое лицо вот-вот треснет. Лишь когда она была у подножия лестницы, до меня дошло, что, помимо моей бабушки, моей матери и меня, она была первой, кто ощутил присутствие солдата. Я посмотрела ей вслед – она уже шагала по дорожке к воротам. Я уже начала закрывать входную дверь, как вдруг почувствовала, что кожа под медальоном на моей груди горит огнем.