Глава двадцать первая

На обратном пути Декер замечает, что я не в настроении разговаривать. Он осторожно предлагает мне пакетик с лакричными конфетами. Я качаю головой и смотрю в окно.

– Как думаешь, тот парень был нацистом? – спрашивает Декер в перерыве от жевания.

– Да. – И, судя по его реакции на нас, я готова поспорить, что он у ФБР в разыскном списке. – Прости, что из-за меня нас чуть не прирезали. Плохая была идея.

– Вовсе нет, – отвечает он. – Теперь-то ты точно знаешь, что твоя мама живет здесь, да?

Я поворачиваюсь, чтобы поглядеть ему в глаза: Декер обнадеживающе мне улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ, и он переключает свое внимание на дорогу.

Я прислоняюсь лбом к стеклу и наблюдаю, как в боковом окне медленно пропадает гора. Волна адреналина, нахлынувшая на меня в мини-маркете, уже стихла, и на место воодушевления снова пробирается безысходность. Я внезапно решаю, что в ближайшее время мама вряд ли вернется в магазин.

Но ей же надо есть, спорю я сама с собою. Мысли сами возвращаются к людям, рыбачащим на мосту. В лесах на горе наверняка полно дичи. Прокормиться можно по-разному.

И все-таки в глубине души я знаю, что подобное – не по ней. Она едва могла прокормить нас с сестрой, когда доходы отца иссякли.

Джос всегда была как папа – он-то знал, как не сдохнуть с голода. Мне же и маме удается хоть как-то сводить концы с концами только благодаря поразительному везению.

Я рассматриваю возможность того, что в Бэр-Крике может отсутствовать связь. Каковы шансы, что у мамы вообще есть сотовый телефон?

И еще один вопрос, на который я не хочу знать ответ: станет ли она звонить, когда получит записку?

Через двадцать минут по дороге из Бэр-Крика, когда мы снова выезжаем на автостраду, возвращается радиосигнал. В кармане вибрирует телефон: один долгий гудок – значит, голосовая почта.

Я открываю телефон, вовсе не удивляясь, что пропущенных звонков нет. Пока мы были в Бэр-Крике, звонок автоматически перевели на голосовую почту. Пальцы дрожат над кнопками, пока я ввожу пин-код.

– Привет, Кэлли. Это Ден из «Ниссана Смита». Перезвони мне, поговорим об «альтиме»! Сделки мы проводим на…

Остальное я слушаю вполуха, ожидая в конце номера, по которому надо перезвонить. Хорошо, что мне всегда было лень записать голосовое приветствие. В ушах гудит – не могу думать, пока у Декера по радио орет песня «Линкин Парк», да еще и он сам стучит по рулю в такт музыке.

Нельзя звонить Денни в присутствии Декера. По сути, Декер – единственный, кому я точно могла бы довериться в городе, но задавать Денни жесткие вопросы о сестре в его присутствии я бы не смогла.

Если бы Декер узнал, что я подозреваю Джослин в соучастии преступлению, если бы он узнал о настоящей цели поиска моей матери, это явно испортило бы его фантазию на тему «Тесса и Декер – герои-путешественники».

Мы встречаем по дороге несколко машин, едущих на юг. Это самая долгая поездка в моей жизни. А что если Денни уедет к тому времени, как я вернусь домой? Я не могу отвязаться от мысли, что будет уже слишком поздно, что он уловит, что здесь что-то не так, еще до того, как я успею с ним созвониться. Может, он переслушает мое сообщение и поймет по моему голосу, что я ищу не машину.

Когда мы возвращаемся в Фейетт, на часах уже шестой час. Декер заезжает на проезд Гринвудов, минивэна до сих пор нет. Кэлли с Мэгги еще не вернулись из Питтсбурга.

– Позвони мне, – выпаливает Декер. Его уши краснеют. – В смысле, если будут новости от мамы. Дай мне знать.

– Ладно, позвоню. – Я открываю дверь и выпрыгиваю, но тут же просовываю голову обратно в машину. – Декер… спасибо.

– Обращайся. Помни, мы – друзья.

Меньше всего я ожидала, что заведу в Фейетте новых друзей, но рада, что ошибалась.

Я машу Декеру и захлопываю дверь. Он машет мне в ответ и выезжает с подъездной дорожки, сбивая мусорный контейнер бампером. Он пустой, поэтому я его подбираю и тащу к гаражу.

Мне не хочется возиться с ключом от парадной двери, и я иду через ворота на задний двор. Усаживаюсь на траву, прислонившись спиной к забору.

Слушаю голосовую почту от Денни, чтобы проверить, правильно ли я запомнила номер, и еще сильнее укрепляюсь во мнении, что это он. Прослушиваю сообщение еще раз. Конечно же, я просто тяну время.

Я звоню. Кто-то берет трубку на втором гудке.

– Ден на месте. – Голос яркий, бодрый. Он готов продавать. Это просто выбивает из меня дух: парень, которого я знала, вечно бормотал слова себе под нос, пожевывая резинку или табак.

– Денни? – спрашиваю я, ощущая себя совсем крошечной.

Он замолкает, как будто его так давно никто не зовет.

– Кто это?

Я хватаю в кулак траву, как будто боюсь улететь.

– Меня зовут Тесса Лоуэлл. Ты меня помнишь?

На этот раз пауза куда дольше.

– Откуда у тебя этот номер?

От приветливости в голосе не осталось и следа. Я крепче хватаю телефон.

– Пожалуйста, не… не вешай трубку. – У меня как будто дыхание перехватило.

– Послушай, не знаю, зачем ты звонишь, но я очень занят…

– Я в Фейетте, – быстро говорю я. – Пытаюсь найти Джослин.

Денни хмыкает.

– Я уж точно не в курсе, что с ней стало.

«Что с ней стало», подмечаю я, а не «где она». У меня внутри все сжимается.

– Я не собираюсь на тебя стучать, ничего такого, – уверяю я. – Но я знаю, что ты использовал ее как алиби в ту ночь, когда взорвался дом в Арнольде. Мне надо знать, правда ли она была с тобой.

Я практически слышу, как двигаются шестеренки в голове у Денни. Как много я знаю? Я поражена, когда, вместо того чтобы повесить трубку, он отвечает.

– Нет, Джос была не со мной, – отвечает он со вздохом. – Я попросил ее так сказать, потому что встрял в паршивое дерьмо, но это было десять лет назад. Я бросил, а о ней ничего не слышал с тех пор, как она уехала.

– Ты знаешь, где она была той ночью на самом деле? – спрашиваю я, чувствуя, как надежда внутри меня сдулась словно шарик.

– Без понятия, – отвечает Денни. – Когда я звонил ей той ночью, чтобы узнать, что она делает, она ответила, что идет к подружке, чтобы забрать тебя.

Она собиралась к Гринвудам? Это же ерунда, Джос не стала бы забирать меня посреди ночи, если только не случилось что-то совсем неприятное. Но если она и правда шла за мной, ясно, что до места назначения она не дошла.

– Ты еще здесь? – спрашивает Денни.

Я сглатываю, надеясь унять стук в груди.

– Просто… она меня не забирала.

– Знаю. – Голос Денни звучит серьезно. – Ей повезло, что она туда не дошла. Она могла бы сама стать жертвой.

Повезло… может быть. А может, Джослин на самом деле дошла до Гринвудов. Вот только меня не забрала.

Разрезанная сетка на окне могла быть уловкой. Сестра не дура – если она убила Лори и подделала почерк «монстра», то уж точно додумалась бы изобразить, будто в дом кто-то вломился.

– Слушай, девочка, я очень желаю тебе удачи в ее поисках, но мы с ней разошлись за много месяцев до того, как она уехала, – говорит Денни. – Я последний, кому она рассказала бы, куда поехала.

– После того как Лори умерла, Джос изменилась? – спрашиваю я, сомневаясь, стоит ли раскрывать Денни, почему Джос вела себя по-другому. – Может, она говорила или делала что-нибудь… странное?

– Ну да, она же фанатела по Лори, – говорит Денни.

Фанатела. Как будто мы обсуждаем, как «Иглз» проиграли в Суперкубке. Джос была опустошена смертью Лори: она пропускала смены на работе, не могла заставить себя встать с постели и помочь мне подготовиться к школе. До меня вдруг доходит, что Денни совсем не знал мою сестру. Он просто очередной призрак, за которым я гонюсь.

– Правда, она говорила, что часто ссорилась с матерью, – говорит Денни. – И если бы не ты, то уже давно бы уехала.

Как щиплет глаза. Нельзя дать эмоциям захлестнуть меня сейчас, в такой ответственный момент.

– Она говорила что-нибудь о своем настоящем отце, например, что собирается жить с ним?

– Она как раз об этом спорила со своей – то есть с твоей тоже – мамой. – На другом конце раздается шипение, как будто Денни открыл банку газировки. – Она хотела узнать, где ее отец, а мама ей не говорила, потому что не хотела, чтобы Джос с ним виделась.

Алан. Какой-то человек, за которым мама поехала в Луизиану. Человек, который, наверное, был рад, когда нежеланный ребенок не выжил, и который обижал маму, когда родилась Джос.

– Джос его нашла? – спрашиваю я.

– Не знаю, – говорит Денни. – Но надеюсь, что да. Она заслужила знать, где он живет.

Наверное, поэтому мать и не давала Джос увидеться с отцом: она не хотела, чтобы сестра поняла, что не нужна Алану из Луизианы. Может, Аннетт пыталась ее защитить. Только вот Джос была слишком упряма, чтобы это увидеть.

– Спасибо, Денни, – говорю я. – Ты… ты позвонишь, если вспомнишь что-нибудь, что поможет мне ее найти?

– Конечно. Кстати, девочка, – говорит он ласково, пока я собираюсь нажать кнопку, чтобы повесить трубку, – удачи. Передай Джос привет, когда ее найдешь.

Когда я вешаю трубку после разговора с Денни, мне приходится бежать наверх, к зарядке. На аккумуляторе осталось всего одно деление, и я не могу позволить ему отключиться. С этого момента он всегда должен быть при мне, просто на случай, если позвонит мама.

Я кладу телефон на подушку и ложусь рядом на бок.

Я нашла Денни. Пришла пора решить, верю ли я ему.

Я воссоздаю в голове сценарий. Ночь убийства Лори, Денни в Арнольде с Майком и Томом Фейберами, и у них все катится к чертям, лаборатория с метамфетамином взрывается. Денни понимает, что в Фейетте его должен кто-то прикрыть, и он звонит Джослин. Она говорит, что собирается забрать меня у Гринвудов. Она только что поссорилась с Лори по телефону, но об этом Денни не сказала.

А может, и сказала, просто Денни умолчал об этом. Джос могла рассказать Денни, что Лори знала, чем парни занимаются в Арнольде. Возможно, Фейберы поняли, что Лори могла их раскрыть, и запаниковали. Они решили, что ее надо убить, и уехали, чтобы потом вернуться в Фейетт.

Вот только вряд ли Денни и Фейберы после взрыва в лаборатории успели бы домчаться до Фейетта, чтобы там убить Лори и перевезти ее тело. Они, вероятно, были не в том состоянии, чтобы их никто не заметил поблизости дома Гринвудов, если бы они там были. Мужчину, шнырявшего днем по округе в поисках своей кошки, видели три человека.

Нет, перед убийством никто не заметил ничего подозрительного. Самый вероятный сценарий – убийца был один и подозрений ни у кого не вызвал.

Внизу слышно, как открывается парадная дверь. Затем звучат голоса: Мэгги и Кэлли. Я цепенею, как вор-взломщик, пойманный с поличным. Мне не по себе оттого, что я была дома, пока их не было.

Тон повышается: они спорят. Я просовываю голову в дверь, чтобы получше их расслышать, но различаю только то, что Мэгги старается успокоить Кэлли. Я чуть ближе придвигаюсь к лестнице.

– Кэлли, нельзя ведь взять и ворваться…

– Это он. – Кэлли, похоже, в истерике. – Это мистер Каучински. Я знаю.

Не могу себя перебороть. Я делаю три шага, чтобы меня увидели.

– Что сделал Дэрил?

Мэгги с Кэлли поднимают на меня глаза. Мэгги колеблется.

– Кэти Каучински в больнице, – отвечает Кэлли. У нее размазалась подводка. – Ее подружка, девочка, которую мы сегодня водили на пробы, сказала, что ей пришлось накладывать швы.

У Кэлли так трясется нога, что кажется, будто она сейчас откажет. Она поворачивается к Мэгги.

– Ты не понимаешь. Мне надо с ней повидаться…

– Тогда я отвезу тебя попозже, – говорит Мэгги. – Пора готовить ужин.

– Надо ехать сейчас. Пожалуйста, мама…

Мэгги прерывает Кэлли вздохом.

– Если Дэрил там, немедленно уходи, слышишь? И пусть тебя довезет Тесса. Ты сейчас не в состоянии вести машину.

Я жду, что Кэлли огрызнется и скажет: «Ни за что». Она поворачивается, будто готовится взбежать вверх по лестнице, но вместо этого тянется через перила и передает мне ключи от машины.

– Это я виновата, – бормочет Кэлли. Мы на пути в госпиталь святого Фрэнсиса, не самую близкую больницу – ближе всего «Милосердие Фейетта», но Кэлли считает, что миссис Каучински отвезла Кэти подальше от города, чтобы избежать вопросов.

Кэлли откидывается на спинку сиденья, забросив ноги на переднюю панель.

– Он видел, как Кэти разговаривала с нами, и, видимо, понял, о чем.

– Где сейчас Дэрил? – Я не свожу глаз с дороги. Я еще ни разу не водила машину в Пенсильвании, поэтому еду очень внимательно. Пришлось придвинуть сиденье прямо к рулю: Кэлли гораздо выше меня.

– Не знаю. – Кэлли выпрямляется и притягивает колени к груди. – Эбби сказала, что Кэти говорит, будто упала с лестницы. Они не хотят привлекать внимание полиции.

Мысли кружатся в голове, сменяясь одна другой. Я снова думаю о собаке – с отцом Ариэль это воспоминание связано неотрывно.

– Что если он ее избивает, чтобы она молчала? – На каждое слово у Кэлли уходит по миле дороги. – Поговаривают, что он ее поколотил в тот день, когда нашли Ари, помнишь? Может, это не потому, что Кэти прикрывала Ари, а потому что он боится, что Кэти известно, кто он на самом деле…

– Кэлли, притормози, – говорю я. – Это понятно, но ты-то что сделаешь? Ворвешься в больницу и допросишь Кэти? Обвинишь ее отца в убийстве Ари? – Я вздыхаю. – Кэти и так его до смерти боится. Если она что-то знает, то все равно нам не скажет.

Кэлли хмурится: ясно, что эту часть плана она еще не продумала.

Парковка приемного покоя забита, поэтому я нахожу место для посетителей на другой стороне госпиталя. Кэлли едва дожидается, пока я заглушу мотор, чтобы выпрыгнуть из машины.

– Твоя мама права, – говорю я, пока мы идем по парковке. – Если Дэрил там, надо тут же уходить.

Кэлли мне не отвечает. Она хрустит пальцами и смотрит прямо перед собой.

– Кэлли. – Я хватаю ее за локоть.

– Хорошо, господи. – Она отдергивает руку. Мы выходим на край тротуара возле входа в травмпункт.

Двери травмпункта открываются с тихим свистом. Мы отходим в сторону, чтобы дать дорогу фельдшерам скорой помощи, везущим на каталке пожилого человека. Его глаза зажмурены, рот открыт.

Я раньше никогда не бывала в больницах. В детстве я ничего не ломала: езда на велосипеде была самым опасным занятием, которое мне разрешала мама, и все равно я царапала локти, а на колене остался шрам длиной с ноготь.

Я ожидала увидеть в травмпункте хаос: кровь, пакеты со льдом, медсестер, бегающих с каталками. Но там тихо, не считая телевизоров в углу, по которым крутят повтор сериала «Доктор Фил». Все стулья в комнате ожидания заняты, но непохоже, чтобы там сидели больные или травмированные.

Кэлли шагает к стойке и заявляет, что мы пришли проведать Кэтрин Каучински. Медсестра что-то набирает на компьютере.

– Ее выписывают, – говорит она.

– Мне надо повидаться с ней сейчас, – говорит Кэлли, снова упрямо растягивая губы.

Медсестра вздыхает.

– Запишитесь.

Мы с Кэлли по очереди записываем наши имена в журнал, пока медсестра печатает нам две карточки посетителей. Медсестра нажимает на кнопку, пропуская нас. Я хватаю обе и иду вслед за Кэлли в дверь рядом с приемной.

Мы проходим через ряды занавесок на металлических стойках: кое-где они отодвинуты, открывая кровати с больными. Какая-то пожилая женщина в халате кашляет и сплевывает в розовую чашку. Я никогда раньше не вторгалась в чужое личное пространство настолько грубо. Лучше бы осталась в машине.

Кэлли проходит мимо пациентов прямо к столу в центре комнаты. Она спрашивает, где лежит Кэти Каучински. Сестра показывает на зашторенное место рядом с туалетом.

– Она одевается, – говорит медсестра вдогонку Кэлли. Та не обращает на нее внимания и заходит за занавеску. Я иду за ней и лицом к лицу встречаюсь с Рут Каучински.

– О, – говорит она, отступая. На кровати сидит Кэти и натягивает футболку. Она останавливается, наполовину просунув голову в дыру, и охает при виде меня с Кэлли.

На нижнюю губу наложены швы. На щеке синяк. Лодыжка перевязана и поднята над кроватью. На меня накатывает дурнота.

– Вы что тут делаете? – возмущенно спрашивает Кэти, натягивая до конца футболку. Она морщится от боли. Миссис Каучински хватается за занавеску.

– Мы хотели узнать, как ты, – отвечает Кэлли. – Что случилось?

– Я упала с лестницы, – Кэти переводит глаза на медицинский браслет на запястье. – Могу я попросить вас уйти?

Она смотрит на мать, как будто прося поддержки. Рут Каучински молчит, глаза-бусинки полны слез.

Кэлли поворачивается к ней.

– Есть люди, которые могут вам помочь. – Ее собственный голос плохо слышно из-за слез. Миссис Каучински отворачивается. Мне становится дурно.

Медсестра, которая сидела за столом, отодвигает занавеску и вручает миссис Каучински планшет с документами. Пока она, сгорбившись, их заполняет, Кэлли наклоняется к Кэти.

– Если тебе что-нибудь известно – такое, о чем он не хочет рассказывать остальным, – потом станет еще хуже. – Кэлли кивает на лодыжку Кэти. – Ты должна обо всем рассказать. Ради младшего брата и сестры. Ради Ари…

– Перестань, – говорит Кэти достаточно громко, чтобы ее мать и медсестра подняли головы. – Ты ничего не знаешь, Кэлли. И на Ари раньше тебе было наплевать. Так что перестань.

Кэлли вздрагивает от удивления; я ахаю. Такой Кэти я еще не видела и уверена, что Кэлли – тоже.

– Вам двоим пора на выход. – Медсестра обращается к нам с Кэлли.

Кэлли показывает рукой на Кэти; ее пальцы трясутся.

– И вы ничего не станете с этим делать?

– Идемте. – Медсестра подходит к нам, заставляя нас отойти от Кэти, но Кэлли все равно останавливается и оглядывается на занавеску.

– Я позову охрану, если придется, – предупреждает медсестра, поднимая руку.

– Кэлли, – шепчу я, – надо уходить.

– Ее… это ее отец так с ней обошелся, – говорит Кэлли, сердитые слезы катятся по лицу. – Позвоните в полицию.

– Милая, мы не можем никуда звонить, если пациенты сами не попросят.

– Ей семнадцать, и ей… может угрожать опасность, – вставляю я, вдруг рассердившись на безразличие медсестры. – Разве нет закона, обязывающего вас предпринимать какие-то меры в таких случаях?

Выражение лица медсестры смягчается.

– У нее подвернута лодыжка и разбита губа. Девушка вполне могла упасть с лестницы, – говорит она. – Она не желает выставлять обвинения. Мы такое здесь видим каждый день. И она права: вы сделаете ей только хуже, если попытаетесь заступиться.

Кэлли цепенеет от шока. Медсестра провожает нас через двери и оставляет у обочины. Женщина катит мимо нас по пандусу мальчика в кресле-каталке; его рука на перевязи.

Мы с Кэлли так и стоим возле входа, не собираясь двигаться в сторону машины. Где-то за нами кричит сирена.

– Медсестра права, – говорю я. – Если ты не ошибаешься и это правда, что мистер Каучински убил Ари, а сейчас чувствует, что ловушка сжимается, кто знает, что он натворит.

Несколько лет назад во Флориде все газеты писали о громком деле. Это случилось в городе неподалеку от того, где мы жили с бабушкой. Бывший фондовый брокер должен был попасть в тюрьму за хищение чужих средств. Он застрелил жену и троих детей, а затем поджег дом и убил себя. Меня передергивает.

– Если я не ошиблась… – Кэлли замолкает посреди предложения. – Тесс, мы смогли бы остановить его, не дать ему убить снова. Если бы мы сказали, что не видели лица убийцы, полиция продолжила бы искать «монстра».

– Ты забегаешь вперед, – говорю я ей. – Нет никаких доказательств, что папа Ари – «монстр».

– Разве это важно, кто «монстр»? – начинает Кэлли, слова застревают у нее в горле. – Он может быть на свободе. Убийцу Лори до сих пор не поймали… из-за нас.

Я не могу убедить ее перестать винить себя в смерти Ариэль. Знаю: люди часто так поступают, если когда-то сделали что-либо неправильно. Они думают, что если бы тогда поступили иначе, то смогли бы остановить цепную реакцию в самом зачатке.

Раньше я считала, что так думать бесполезно: если откажешься играть роль, назначенную вселенной, просто появится кто-то другой и займет твое место. Я убедила себя, что, если бы мы с Кэлли не свидетельствовали против Стоукса, окружной прокурор нашел бы кого-нибудь другого.

Внушила себе, что Стоукс попал бы в тюрьму за другие убийства, даже если бы Лори Коули в ту ночь не убили. Просто вселенная уготовила Уайатту Стоуксу такую роль – роль «монстра».

Не знаю, верю ли я в это до сих пор. Даже не знаю, верила ли всерьез с самого начала или это просто щит, который я придумала, чтобы оградиться от собственной вины.

Никогда бы не подумала, что это Кэлли выбьет его у меня из рук. Она всегда была убеждена, что Лори убил Стоукс, и никогда не слушала тех, кто считал иначе.

Мне от этого не легче. Меня будто уносит течением из гавани, как лодку, под которой порвалась якорная цепь.

Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к Кэлли.

– Не приближайся к Каучински, – говорю я, – по крайней мере, пока.

– Ладно, – отвечает Кэлли немного отстраненно. – Можно ключи? – просит она, когда мы подходим к автомобилю. – Я уже могу вести.

Отдаю их без боя: я уже устала, а ехать обратно по темному шоссе не хочется. Как только я усаживаюсь на пассажирское сиденье, засовываю руку в карман и накрываю ладонью телефон, дожидаясь звонка. Так я и доезжаю до дома.

Так же сижу и за ужином: ем одной рукой, пока Кэлли врет Мэгги, рассказывая, что у Кэти просто царапина.

Перед сном кладу телефон на соседнюю подушку, так и засыпаю, дожидаясь маминого звонка.

Вибрация. Звонит телефон, и я настолько сбита с толку, что неловким движением сбиваю его на пол.

Наклоняюсь, чтобы достать его из промежутка между тумбочкой и кроватью, и хмурюсь, увидев номер на экране.

Мне звонит Кэлли. Зачем звонить из соседней комнаты? Гляжу на часы с кукушкой – час ночи.

– Алло. – Мой голос серьезен. Я дважды сглатываю слюну.

– А, привет, Тесса! – Голос мужской. – Это Райан.

– Где Кэлли? – Я сажусь на кровати. Сон как рукой снимает.

– Она со мной. Тут образовалась проблемка.

– Ты это о чем? – шиплю я.

– Э-э-э… она не в состоянии вести машину, но без машины уезжать не хочет. А вот теперь она на меня орет.

И правда, на фоне кричит Кэлли. Вмешивается другой мужской голос: видимо, кто-то пытается ее унять.

– Где ты? – спрашиваю я. У меня начинается паника, я перебираю в голове миллионы бед, в которые мы теперь можем вляпаться.

Райан вздыхает.

– Мотель на восьмидесятом километре. Как он называется? – спрашивает он кого-то, убирая телефон ото рта.

– Гостиница «Дойл-Мотор», – отвечает сдавленный мужской голос на фоне. Я знаю, кто это.

– Пьяная Кэлли в отеле с Ником Снайдером? – шиплю я.

– При встрече объясню, – говорит Райан. – Если я к тебе приеду, ты поможешь отогнать ее машину домой? Мне на работу в пять, не могу оставить грузовик тут.

Я гляжу на часы.

– Ладно. Но ты мне расскажешь обо всем, что случилось. Обо всем.

Райан ждет через несколько домов от Гринвудов, потому что грузовик шумит. Я выбегаю на улицу, как только он присылает сообщение, что приехал. Я до сих пор в пижамных шортах, которые выглядят чуть лучше мужских боксеров, да и лифчик не удосужилась надеть.

Я даже не успеваю закрыть пассажирскую дверь, как Райан трогается с обочины.

– Да что случилось? – спрашиваю я.

Райан раздраженно трет щеку.

– Мы отдыхали вместе, мы с Кэлли. Я знал, что она, скорее всего, в курсе, где прячется Ник, я не тупой. – Райан вздыхает, хватая руль. – Вот я и выдумал историю о том, что дядя узнал, где прячется Ник, и что полиция его утром арестует.

– Она поехала его предупредить, да? – спрашиваю я. Кэлли ужасно предсказуемая. Для нас это добром не кончится.

Выехав на трассу, Райан прикрывает окно, чтобы не перекрикивать шум шоссе.

– Она привела меня прямо к его мотелю.

– Это уже не первый раз, – говорю я. – Мы там были буквально день назад.

Райан вдруг стискивает зубы, и я чувствую себя тупицей оттого, что не догадалась раньше. Я же видела знаки: Кэлли назвала Ари шлюхой, Кэлли бросила все и помчалась к Нику посреди ночи – но до этого момента я эти события не связывала.

Ник нравился Кэлли, но встречался с Ари. Из-за Ника прервалась их дружба.

– Прости, – говорю я. – Я не подумала. Забыла, что вы с Кэлли…

Я тут же замолкаю. Не нахожу слова, которым можно назвать отношения Кэлли с Райаном.

– Все нормально, – говорит Райан. – Мы не… Она может делать все что хочет.

Голос его, однако, чуть не срывается. Прежде чем я успеваю прощупать почву, Райан включает радио. Станция классического рока, WFCN, папина любимая. Что в машине, что в бумбоксе, который он оставлял на крыльце – везде играла WFCN. Я выучила слова песни «Лестница в небо» еще до того, как научилась читать.

Когда я была совсем крохой, трех-четырех лет, я неправильно пела слова песни AC/DC «Пакости по дешевке», которую по радио гоняли как минимум дважды в день. Я думала, что солист пел «довести тебя ручкой» вместо «довести тебя до ручки», отчего отец хохотал до истерики. Когда к нему приходили друзья, он орал: «Спой “Пакости по дешевке”, Тесси!», и все дружно смеялись, хватаясь за животы, когда я доходила до строчки «Хватит, чтобы довести тебя ручкой». Ржали все, кроме мамы, и я никак не могла понять, почему она так злилась, хотя все смеялись.

Гранж девяностых возвращает меня в настоящее. Да уж, понятие классического рока изменилось с тех пор, как я была маленькой. Единственный случай в моей жизни, когда я переменам не рада.

Ник впускает нас в номер мотеля. От него пахнет травкой, а глаза налиты кровью.

– Ну что ты делаешь? – говорит Райан возмущенно. – Ты же напрашиваешься на арест.

– Мне уже плевать. – Ник становится сердитым, когда выпьет. Мне это ясно, потому что я повидала много подобных пьяниц.

Кэлли сидит на одной из кроватей, спиной прижавшись к изголовью. Глаза ее закрыты.

– Идем, – я трясу ее за коленку, – пока твои родители не проснулись.

Кэлли стонет. Я еле сдерживаюсь, чтобы не врезать ей по лицу. Она рискует тем, что меня отправят домой из-за какого-то парня, глупого парня, который принимает плохие решения и даже не особенно красивый.

Теперь уже я обеими руками трясу Кэлли.

– ВСТАВАЙ.

Глаза еще закрыты, но она свешивает с края кровати ногу. Тут я замечаю на полу пустую бутылку «Капитана Моргана». Райан ее тоже видит.

– Ты позволил ей прикончить бутылку? – Он чуть ли не кричит на Ника.

– Я ей не указ, – отвечает Ник. Он ставит небольшое ударение на «я», это не проходит мимо внимания Райана. Он в ярости.

– Идем, – бормочет он. Нам вдвоем приходится поддерживать Кэлли, хоть она и говорит, что может идти сама, заплетающимся языком.

– Замолчи, – шиплю я ей в ухо. – Ты уже достаточно дел натворила, ясно?

– Эй, ты с ней полегче, – говорит Ник. – Она единственная, кто на моей стороне.

Я собираюсь приказать заткнуться и ему, но меня перебивает Райан.

– Так, значит, я не на твоей стороне, потому что считаю, что тебе надо вернуться домой? Отлично. – Его лицо заливает краска.

– Хочешь, чтобы меня посадили за то, чего я не делал? – допытывается Ник. Райан трясет головой, но на Ника не смотрит.

Ник встает с кровати, и у меня по спине пробегает холодок.

– Думаешь, это был я? – рычит он прямо в лицо Райану.

– Ты правда так решил? – хнычет Кэлли. Я оттаскиваю ее от Райана, который глядит на Ника исподлобья.

– Я уже не знаю, что мне думать, друг, – бормочет Райан. – Ведешь себя ты точно как преступник.

Ник замахивается, чтобы врезать ему, поэтому я быстро толкаю Кэлли с Райаном на улицу. Ник хватает дверь за ручку, не давая мне ее закрыть. У меня замирает сердце.

– Ты веришь, что я этого не делал. – Ник смотрит мне прямо в глаза. Веки его прикрыты, язык заплетается, но голос звучит настойчиво. – Я это вижу. Ты должна зайти на «Связь», найти того человека.

– Был мужчина, который не хотел с ней секса, – говорю я. Мысли быстро крутятся в голове. – Она о нем говорила?

Ник настораживается.

– Капитан – такой у него был ник. Капитан какой-то там.

– Точно? – спрашиваю я его.

– Да, ей нравился Капитан. Он ей говорил, что старше нее и что у него просто умерла жена, – говорит Ник. – Я рассказал о нем полицейским, но они вели себя так, как будто я это выдумал.

– Тесса, нам пора, – торопит меня Райан. Я оглядываюсь и вижу, что Кэлли заблевала весь бетон у входа в номер.

– Мы должны выяснить, кто такой Капитан, – повторяет Ник. – Зайди на «Связь», хорошо?

Прежде чем я успеваю ответить, Ник захлопывает дверь прямо перед моим носом.

Мы с Райаном запихиваем Кэлли в ее машину. У меня на душе неспокойно. И только за рулем я осознаю: Ник сказал, что найти Капитана должны «мы».

Не знаю, когда появилось это «мы», но оно мне не нравится.

Кэлли дрыхнет всю дорогу до дома. Я временами к ней наклоняюсь, чтобы проверить, дышит ли она. Хорошо, что я следила за маршрутом по дороге к мотелю, потому что Кэлли не в той форме, чтобы помогать мне найти путь домой.

Заехав на подъездную дорожку, я начинаю ее толкать, чтобы она проснулась. Она ворочается и хнычет.

– Соберись, – шикаю я. – Ты испортила все, что могла.

– Почему? – мямлит она.

– Если нас застукают, твоя мама отошлет меня обратно, – говорю я.

– А тебе разве не этого надо? – всхлипывает она. – Вернуться к своей прекрасной жизни во Флориде и снова забыть о моем существовании?

Меня как молнией поразило. Она правда так думает или за нее говорит «Капитан Морган»? Это ведь она притворялась, что меня не существует; это она продолжала жить дальше, с друзьями, пока я каждый божий день на протяжении последних десяти лет думала об Уайатте Стоуксе. Пока Кэлли упивалась до состояния нестояния на школьных вечеринках, я, придя домой после школы, ежедневно просматривала форумы. Этот ритуал стал моим карцером. Школа, бабушкин дом, работа, бабушкин дом. И между ними – никаких полноценных отношений с людьми.

Моя жизнь стала добровольной тюрьмой, потому что в тюрьме нам и место. Просто Кэлли избегала своего заключения до сегодняшнего дня.

Я не могу выговорить ни слова из-за кома в горле. Я всего-то хотела покончить с ней и с этим местом. Я вернусь в свою тюрьму во Флориде, если придется, потому что где угодно будет лучше, чем здесь.

И, естественно, когда я решаю, что хуже быть уже не может, в гостиной включается свет. Из окна прямо на нас смотрит Мэгги.