Ларвеф ремонтировал свой летательный аппарат. Мы думали, что он нарочно занимал себя, чтобы убить время и не сидеть без дела. Мы почти уверены были в этом. Какой смысл ремонтировать машину, не способную преодолеть сколько-нибудь значительное расстояние? Но ни я, ни Туаф, ни комочек вещества, отражавший внутренний мир Эрой и тоже обладавший способностью удивляться и размышлять, никто из нас не решился спросить Ларвефа о его истинных намерениях. Держался он так, словно не зависел от законов природы. Правда, он имел на это некоторые права, Ведь у него были иные взаимоотношения с временем, чем у других дильнейцев. Но тут дело шло не только о времени, а прежде всего о пространстве. Уэра была слишком далеко от Дильнеи и других населенных мест, чтобы кто-нибудь отважился лететь на легком летательном аппарате, предназначенном для преодоления близких дистанций.

Ларвеф работал. Прошло то время, когда он рассказывал о своих странствиях, о посещении далекой планеты, называвшейся так странно — «Земля», а также о других ненаселенных планетах, в том числе о той, где он нашел потерянный в детстве складной ножик, а позже потерял всех своих спутников и друзей.

Сейчас ему было не до бесед. Он спешил. Куда? В неизвестность. Он как-то сказал нам, что не намерен сидеть на искусственном островке и ждать. Уж не предпочитал ли он верную гибель длительному ожиданию?

Едва ли. Он был смелым, более того, дерзким искателем, но он любил жизнь не меньше, чем неизвестность. Он хотел побывать еще раз на Земле, побывать через двести лет, а срок истекал. Он дал себе слово побывать и на той планете, которая, нарушив законы здравого смысла, перевернула время и пространство, поиграв с ним и с его товарищами в загадочную игру, а затем… Он и должен выяснить, что произошло затем. Он все время думал об этом. И эти думы приводили его буквально в бешенство, в ярость. Они не уйдут от него, эти страшные и коварные загадки, он их разгадает! Но на что же надеялся он? Не надеялся ли он, что встретит космолет где-нибудь на близком расстоянии от Уэры? Это было маловероятно. Но мы молчали — я и Туаф.

Мы делали вид, что это нас не касается.

Однажды, вернувшись домой с прогулки, я и Туаф услышали заинтересовавшие нас слова. Ларвеф разговаривал с комочком вещества. Он так был увлечен беседой, что не слышал, как подошли мы. Я запомнил, а потом записал этот разговор.

Эроя. Вы собираетесь покинуть нас?

Ларвеф. Собираюсь.

Эроя. Я привыкла к вам. Мне будет грустно. И к тому же я буду беспокоиться за вашу судьбу. Пространство огромно, а летательный аппарат ненадежен. В нем слишком мал запас энергии.

Ларвеф. Откуда вам это известно?

Эроя. От Веяда.

Ларвеф. Веяд прав. На нем далеко не улетишь.

Эроя. Не лучше ли остаться и ждать?

Ларвеф. Разумнее ждать. Но я согласовал свое решение не только с разумом, с чувствами тоже. Меня зовет даль. Я хочу рискнуть, попытаться выбраться из этой ловушки. Из ста шансов девяносто девять, что меня проглотит пространство. Но раз есть хоть один шанс, я все же рискну. Мне не раз приходилось рисковать, побеждая обстоятельства и собственные недостатки и слабости. Хотите, я возьму вас с собой?

Эроя. Я не могу бросить Веяда. И, кроме того, я боюсь.

Ларвеф (нежно). Не надо бояться. Я буду возле вас. Я не брошу вас в беде.

Эроя. Нет, мне страшно. Я боюсь, Я лучше останусь здесь, на Уэре. Здесь есть опора для ног.

Ларвеф (удивленно). Но у вас нет ни рук, ни ног. Зачем вам опора?

Эроя. Останьтесь, не улетайте.

Ларвеф. Тише! Они с минуты на минуту могут прийти. Поговорим в другой раз.

И они говорили. Говорили много, много раз. При нас и без нас, до того как они улетели вместе. Я сам разрешил Ларвефу взять с собой странную спутницу, занимавшую слишком мало места. Слово «разрешил» не совсем точно выражает смысл того, о чем сейчас идет речь. Ведь комочек вещества, отражавший внутренний мир Эрой, был не просто вещью, а чем-то большим.

Чем? Только в эти дни я кое-что узнал о ней…

Ларвеф всегда был нежен с ней. Может, он видел в ней то, чего не видели мы, нечто большее, чем простое отражение внутреннего мира отсутствующей Эрой. Он был нежен и чуток. И когда говорил с ней, он буквально преображался.

Он терпеливо объяснял ей устройство своего летательного аппарата и всех приборов, словно рассчитывал на ее помощь. Развернув карту звездного неба, он посвящал ее в тайны астронавигации. Карта звездного неба, как всякая карта, обманывала чувства, Безмерное она вкладывала в слишком малые и уютные масштабы.

В комочке вещества пробудилось то, чего мы раньше не замечали, — энергия, сила воли, желание спасти нас всех, даже ценой своей жизни.

Да, было решено, что она отправится вместе с Ларвефом. Ведь она не нуждалась ни в питье, ни в пище. И если погибнет Ларвеф, она могла продолжать путь, ища встречи с теми, кто мог нам помочь и сократить годы нашего ожидания.

Не без горького чувства расстались мы с Ларвефом и с ней.

Они исчезли. Пространство проглотило их в один миг.

Я не буду рассказывать 6 долгих и томительных днях ожидания. Я лучше расскажу о другом, о том, как мы дождались наконец того, на что и не надеялись.

Я сидел в укрытии и вычислял. Числа, формулы, игра с неизвестным, превращавшимся в известное, — все это помогало мне убивать время.

Вбежавший Туаф помешал моим занятиям.

— Ларвеф! Эроя! — кричал он как сумасшедший.

— Где?

— Здесь. На Уэре. Бежим их встречать.

Действительность не пыталась возражать, оспаривать слова Туафа, которым я сначала не поверил.

— Вы вернулись, испугавшись пространства? — спросил я Ларвефа, когда мы подошли к летательному аппарату.

— Нет, — спокойно ответил Ларвеф, — мы вернулись за вами. Недалеко от Уэры нас и вас с Туафом ждет космолет.

— Какой космолет?… Здесь не может быть космолета.

— Тот самый космолет, — ответил так же невозмутимо Ларвеф, — который я считал погибшим.

Затем мы услышали возбужденный голос Эрой.

— Здравствуйте, друзья, — сказала она, — собирайтесь в путь.

Это были удивительные слова и удивительные обстоятельства.

Мы стояли с Туафом, стояли на месте как истуканы, и Уэра, казалось, уходила у нас из-под ног.

— Сядьте, — сказал Ларвеф. — Вот так будет лучше.

И мы сели. Мы сели, впервые за многие годы чувствуя, как торопится, спешит на наших часах время, как бьется пульс бытия, как шумит кровь в наших сосудах и как ее шум отдается в ушах.

— А теперь встаньте, друзья, — сказал Ларвеф, — и идемте собирать и укладывать то, что необходимо взять с собой в путь. Путь будет долгим.

— Но не дольше же нашего ожидания, — сказал я.

— Не дольше, — подтвердил он. — Надеюсь, не дольше.

И вдруг рассмеялся. Никто не умел так весело, по-детски смеяться, как он, этот странник Ларвеф.