Что делать?!

Йилд убит, кто-то готовит катастрофу. Час назначен. Мчаться в Сакраменто? Поздно. Искать телефоны в соседних домах, в соседнем городке? Звонить в штаб по телефону? Но, возможно, именно там сидят преступники, тот же Тичер, бестолковый или притворяющийся бестолковым. Может, он и есть главная пружина? И он нарочно приказал не звать себя к телефону, чтобы Мэтью не мог отменить его преступных распоряжений.

В полицию? Но, конечно, шериф в поле, пережидает землетрясение, у телефона в лучшем случае сидит дежурный, не имеющий права решать, не имеющий права отлучаться.

Телеграфировать губернатору? Самому президенту?

Поздно! Поздно!

Тридцать восемь минут осталось.

Мэтью заставил себя задуматься:

«Что собственно может сделать Тичер вредного? Взорвет снаряды раньше времени? Никакой катастрофы не будет от этого. Взорвет не все снаряды? И так катастрофы не получится. Взорвет больше, чем надо? Не могли ему дать без счета лишние бомбы. Не взорвет вообще? Но в записке Йилда написано точно „вызвал катастрофу“. Как можно вызвать катастрофу? Ага, понятно! Тичер взорвет сначала скважины второй очереди, он уничтожит те гранитные массивы (шипы, зубья, — говорил Грибов), на которых держится сейчас Калифорнийская плита. Тичер изменит последовательность взрывов и вместо того, чтобы оттянуть землетрясение, ускорит его. Вот где ключ к катастрофе — на западных скважинах Солано, Солано-бис, Трэйси, Мерсед.»

Но Солано-бис в шести милях отсюда. Туда можно успеть.

Оставалось тридцать пять минут.

Мэтью ринулся в машину, дверцу захлопнул уже на ходу. Выскочил на дорогу; разворачиваясь, чуть не угодил в канаву. Скорее, скорее! Асфальтовая лента, шипя, ложилась под колеса. Солнце уже зашло, на небе багровели облака, асфальт отсвечивал красным, малиновыми зеркалами блестели пруды, листва была ржавой, трава ржавой, а тени бордовыми. Но ландшафт уже не казался Мэтью живописным, лиричным и мирным. Все красное, как будто кровью залитое. Кровью Йилда… и многих еще, тех, кто погибнет через… тридцать три минуты… тридцать две минуты!

Маленький городок на пути. На улице табором расположились семьи. Комоды, чемоданы… детишки снуют на асфальте.

— Куда несешься, проклятый! С ума сошел? Здесь дети!

— Уберите вашу мелюзгу. Я Мэтью, Мэт. Я Мэт, слышите? Я спасать вас спешу!

Двадцать девять минут! Целых три минуты потеряно в этом столпотворении.

Наконец селения позади. Дамба через болотистую низину, прямая, как стрела. Здесь можно не снимать ноги с газа. Машина рвется вперед, даже спрыгивает с неровностей. Впереди малиновый шелк — гладь залива, эстакада, вышка, баки.

Без двадцати пяти минут семь.

Успел!

И вдруг: «Стой, кто идет?»

У самого въезда на эстакаду — ворота. Когда они тут появились? И солдат, сдернув автомат, кричит неистовым голосом:

— Стой! Назад! Нельзя!

— Эй, слушай, я Мэт, я Мэтью, я главный инженер.

— Не знаю никаких Мэтов. Отойди, стрелять буду!

— Позови мне Джека Торроу! Позови офицера, дурак!..

— Не знаю никаких Джеков. Не велено звать никого до семи часов. Отойди, стрелять буду!…

Вот положение! Стоит такой служака, не хочет слушать, не хочет ничего понимать…

Мэтью старается взять себя в руки:

— Слушай, парень, ты пойми: я главный инженер. Я приехал, чтобы предупредить землетрясение. Есть преступники, которые хотят катастрофы. Нельзя ждать до семи, в семь будет уже поздно.

— Отойди, стрелять буду!

Двадцать две минуты осталось. Куда мчаться? Где разыскивать телефон, как связаться с Джеком Торроу?

— Парень, ну пойми ты своей головой, я людей спасти должен. Ты из-за своего упрямства погубишь тысячи. На твоей совести будет.

— Стой, не подходи!

Мэтью пробует кричать, но вышка на островке, длина эстакады метров триста. Если даже крики и доносятся туда, никто не обращает внимания. Мэтью садится в машину, опять выходит, придумывает какие-то убедительные слова.

— Слушай, солдат, позови ты своего начальника, он разберется.

— Не велено до смены. Стой, не подходи, стреляю…

Девятнадцать минут осталось.

— Так стреляй же, черт тебя возьми!

Выхода нет. Без восемнадцати минут семь. Мэтью достает большой блокнот, печатными буквами пишет: «Я Мэтью. Примите меры против катастрофы. Преступники убили Йилда, они хотят вызвать землетрясение. Не давайте взорвать западные скважины. Отключите Солано, Солано-бис, Трэйси, Мерсед».

Расчет простой и грустный: солдат выстрелит и убьет Мэтью. На выстрелы кто-нибудь прибежит, прочтет записку. За четверть часа можно отключить скважины.

— Ну, стреляй!

Выставив блокнот, Мэтью идет на солдата. Тот вскидывает автомат, черная дырочка смотрит в упор. Мэтью видит молодое лицо солдата, веснушчатое и розовое, видит его глаза, страшно испуганные. Парню до смерти не хочется стрелять в живого человека. Но служба есть служба. Палец ложится на спусковой крючок. «Ведь выстрелит сдуру», — думает Мэтью. Черный кружок становится громадным, заслоняет весь мир. Мэтью уже чувствует, как что-то острое и горячее проходит сквозь живот. Противное ощущение. Тошнит, за кишки тянет.

Ему хочется оказаться за тридевять земель отсюда, на Южном полюсе. Но он делает шаг и два. Он еще успевает обругать себя за больное воображение. Не придумал ли он сам все преступление? Йилд мог покончить с собой с перепугу. Землетрясение? Кому оно нужно, кто решится на такое страшное дело? А если даже решится, зачем жертвовать жизнью? Все же предупреждены, сидят под открытым небом, вытащили детей, больных и стариков. Надо вернуться, сесть в машину, дать задний ход. Мускулы Мэтью невольно сжимаются, выполняя движения: одной рукой повернуть ключ, другой снять ручной тормоз, переложить ее на баранку, нажать ногой педаль. И пропади они пропадом, земляки калифорнийцы. Пусть будет землетрясение, лишь бы остаться живым. Пусть будет…

Пусть будет, лишь бы остаться живым!

Но Мэтью делает шаг вперед, и еще, и еще…

— Стой же, стреляю! — голос солдата истерично визглив.

Сейчас выстрелит. Мэтью закрывает глаза.

Удары бича с присвистом. Короткое щелканье. Звук пролетающих пуль.

Мэтью останавливается, расслабленно свесив руки. Отдувается, отирает пот. Молодец солдат, сделал что требуется: дал очередь в воздух.

Придерживая болтающуюся кобуру, бежит к воротам офицер. Мэтью слышит, как солдат оправдывается плачущим голосом:

— Сумасшедший какой-то! Лезет на ворота, обезумел со страху. Никаких предупреждений не слушает.

— Я Мэтью, Патрик Мэтью! Вызовите мне мастера Торроу!

Остается, четырнадцать минут, когда Мэтью и Торроу рядом бегут по гулкому настилу эстакады. С Джеком легко. Он все понимает с полуслова.

— Какие негодяи, Мэт! Но слушайте, что же делать? Ведь бомбы-то взорвут по радио.

— В самом деле, по радио! Лучше бы электричеством. Провод можно перерезать, как перережешь радиоволну?

Остается тринадцать минут.

Мэтью хлопает себя по лбу.

— Соображать надо, парень. Бомба-то на глубине в тридцать миль радиоволны туда не доходят. Приказ пойдет по радио но с ретрансляцией через твой ультразвуковой пульт. Отключай ультразвук.

Молодой мастер бежит к пульту. Что-то там не ладится с отключением, а время не ждет. Мэтью, подбирает гаечный ключ, крушит гаечным ключом. Ба-ах! Змеятся стеклянные трещины, вспыхивают искры. Мэтью бьет с остервенением. Нетрудное дело — ломать.

Впрочем, не надо увлекаться. Осталось девять минут.

— Джек, мобилизуй всю свою связь — радистов, телефонистов, селектор. Пусть вызывают Солано, Трэйси и Мерсед! Живо!

Они выбегают из кабинета управления…

И вдруг кто-то толкает Мэтью. Не то толкает, не то подставляет ножку. Ноги заплетаются, и он летит на дощатый настил. Хочет встать и не может. Настил, скрипя, накреняется, словно палуба судна. Плещет залив, гул катится под землей. Преступники включили-таки землетрясение, даже на восемь минут раньше срока.

Ветер проносится по берегу, стонут потревоженные деревья. Но Мэтью понимает: землетрясение не состоялось. Нестрашный удар, на пять-шесть баллов. Выступ Солано-бис устоял и спас Калифорнию от катастрофы… временно. На месяц, а может быть — на час.