То, что должно
Над Трезной сгущались тучи, но это его нисколько не волновало: он парил над этим городом подобно крохотному осколку грозового облака, самого черного, какое только можно представить. Или, что еще более верно, подобно демону, жадному и цепкому. Ищущему ослабшего духом человека. Жертву, к чьему горю можно присосаться. В каком-то смысле так оно и было.
Облетев центральные улицы и не найдя там ничего, а точнее никого, стоящего внимания, он, хлопая крыльями, устремился дальше, в окраины, в рабочие кварталы замызганного городишки.
В какой-то момент он осознал, что набрал слишком большую высоту и уже не может разглядеть людей. Поняв это, бросился вниз как выпущенная стрела – нацелено и бесповоротно. Он соревновался в скорости с каплями дождя, падающими с неба, и, кажется, опережал их.
Сегодня он выбрал своей целью этот город. Сегодня чья-то горькая исповедь будет выслушана и передана хозяевам. А на чьей-то жестокой, очерненной душе будет поставлена печать.
Печать смерти.
* * *
Анжелика вздрогнула, когда на перила ее балкона, где она стояла в преисполненном отчаяния одиночестве, что-то упало. Обернувшись, женщина поняла, что не упало, а приземлилось. Ворон. Но не обычный чернокрылый падальщик, коих летало полным-полно здесь, в центральной полосе, а куда более редкий и даже вымирающий, по мнению многих ученых мужей, афрейский ворон – полумифическая птица и персонаж многочисленных суеверий. Редкий гость с горы Афрей, что на севере, зачем-то явился сюда, к несчастной Анжелике. И полностью завладел ее вниманием.
«Он почти такой же, каким я его и запомнила по иллюстрациям в книгах».
Женщина невольно отвлеклась от своих переживаний, уставившись на птицу. Не мудрено – она видела ее всего лишь второй раз в жизни. И это, если считать побледневший рисунок с данным вороном на пожелтевших страницах одной сомнительной книжонки, которую Анжелика читала в юности.
«По правде говоря, мне всегда казалось, что вы больше. Но глаза действительно умные. Будто не птичьи вовсе».
Летающие хищники, один из которых с взаимным любопытством разглядывал Анжелику, действительно не выделялись своими габаритами: они были, безусловно, меньше своих собратьев, других представителей семейства вороньих. Повадками, впрочем, они тоже отличались от последних: питались исключительно добычей, пойманной и убитой лично. Ни в коем случае не падалью. А еще афрейские вороны абсолютно не боялись людей. Напротив – они любили находиться с ними рядом. Будто им нравилось слушать их разговоры.
Вдруг Анжелика почувствовала, что ее кто-то дергает за рукав.
– Матушка, а папа точно скоро вернется? – обратился к ней ее сын, Мартин, прерывая тем самым размышления о птичках. И возвращая в горькую реальность.
– Да, сынок. Скоро. – солгала она о своем муже.
Мартин не заметил, как голос матери дрогнул на этих словах и продолжил:
– К моему дню рождения?
– Я думаю, чуть позже, мой хороший.
– Я волнуюсь за него. С ним точно ничего не случится?
Анжелика не смогла ответить сразу, пыталась сдержать требующий выхода плач. И он комом встал в горле.
– Мама?
Она заглянула мальчику в глаза. Голубые и ясные, как морская гладь в солнечную погоду. Такие же голубые и ясные, как глаза его отца.
Анжелика знала, что ложь во благо все равно остается ложью. Знала, что рано или поздно тяжелый разговор с сыном должен будет состояться. Но только не сейчас – время не подходящее.
Впрочем, для тяжелых разговоров оно никогда не бывает подходящим. И, тем не менее, Анжелика решила: не сегодня.
«Будь я проклята, если из его глаз прольется хотя бы слезинка».
– Не волнуйся, сын. – она попыталась изобразить максимальную беспечность, на какую только была способна. – А теперь беги мыть руки. Сейчас будем ужинать.
Мартин послушался. Глядя ему вслед, Анжелика заметила – он подрос. Подрос – значит, повзрослел. Повзрослел – значит, стал чуть сильнее, чуть умнее и чуть более чутким, чем был. Чуть более чутким…
Пугающая мысль пронзила сознание Анжелики: Мартин скоро станет настолько взрослым, что ему и не понадобится никаких разговоров, чтобы распознать ложь в ее словах. И тогда открывшаяся истина породит горе в его молодой душе. Вместе с горем появится обида, а затем взрастет и ненависть.
Он будет ненавидеть ее за то, что она лгала, и это станет еще одной каплей боли на и без того исстрадавшейся душе Анжелики. И все же она тянула с тяжелым разговором. Была слишком слаба для него.
Уверившись, что сын ее не услышит, она разрыдалась, закрыв лицо руками.
А ворон не улетал. Проплакав несколько минут, Анжелика обнаружила его по-прежнему стоящим на перилах балкона. Отчего-то ее это разозлило:
– Брысь отсюда, пернатая дрянь! – выпалила она сквозь плач и махнула рукой в сторону ворона, пытаясь его спугнуть. Но тот оказался упрямым и даже не думал улетать. Он лишь потоптался немного, сместившись при этом едва ли больше, чем на сантиметр, и уставился на Анжелику своими черными как деготь глазами.
Как-никак ворон – это всего лишь птица. Даже, если он прилетел с загадочной горы Афрей. Так думала Анжелика до того, как поймала его взгляд.
В нем была глубина. И вкрадчивое понимание.
«Наверное, я схожу с ума».
Она попыталась отвести взор, но не смогла: два черных вороньих глаза будто поглотили ее разум. Их притяжение было сильным, и Анжелике вдруг стало казаться, что она смотрит и не в глаза вовсе, а в черные дыры. В те самые, о которых так любят рассказывать астрономы.
Но страха не было. Неведомо как Анжелика чувствовала: птица ее понимает. Ощущает ее отчаяние, ее боль и ее ненависть.
Особенно ненависть.
Поговаривали, что афрейские вороны неспроста склонны слушать людскую болтовню: они, якобы, способны исполнять желания. Но не все, однако, а лишь мольбы о мести. О смерти. Мрачные, полные горечи и злобы просьбы тех, кто лишился всего. Тех, кого сильные мира во все времена предпочитали загонять в угол. Пережевывать и выплевывать. А затем топтать. Таких же, как Анжелика.
Сторонники здравого смысла скажут: «брехня». А суеверные отмахнутся от них и продолжат искать в обросших легендами чернокрылых хищниках последнюю надежду на заслуженное возмездие. Искать и просить. Молиться воронам с горы Афрей как ожившим идолам.
Как раз такая мольба и норовила сорваться с языка Анжелики. И на то у женщины была веская причина. И имя ей – барон Друнвельд фон Рерик. Тот, в чьем дворце Анжелика работала служанкой. Хозяин местных земель. Мэр города Трезна. Венец дворянского благородства, как он сам себя называл.
Ублюдок, сломавший не одну человеческую судьбу.
Того, чью судьбу оплакивала именно Анжелика, звали Хуго, и жители Трезны почитали его как лучшего в городе кузнеца. Для маленького Мартина он был заботливым и, когда это нужно, строгим отцом, а для самой Анжелики – любящим мужем. Любящим и отчаянно любимым ею в ответ.
Но его отняли у нее. Арестовали под благочестивым предлогом: виновен в неуплате налога на проживание в Трезне. Того самого налога, который с приходом барона Друнвельда фон Рерика к власти стал непосильным для рабочего класса и превратил жизнь ремесленников в каторгу.
Виновен – получи, казалось бы. Поначалу и Анжелика кое-как разделяла такое мнение. Пройдет всего лишь год и Хуго вернется. И все будет как раньше: он, она и их маленький сын Мартин. Общие заботы и общие радости – все ровно так, как и должно быть в пусть не богатой, но очень дружной семье. Они будут работать больше и усердней, чтобы справляться с уплатой налогов и все будет хорошо. Когда Хуго вернется.
Но Хуго не вернулся. И вовсе не потому, что не хотел этого…
Просто не возвращаться – вполне нормально для мертвых.
«Хуго сбежал из темницы», – сухо и цинично сообщили ей как-то стражники. Но к тому времени она уже знала, что случилось на самом деле, хоть виду, конечно же, не подала.
Все тайное рано или поздно становится явным. Особенно, когда разговариваешь громче, чем требует твоя тайна. Недаром Анжелика работала служанкой во дворце барона Друнвельда фон Рерика. И недаром у нее был прекрасный слух.
Которым она и воспользовалась однажды, когда в очередное раннее утро пришла убираться во дворец барона.
* * *
То утро поначалу ничем не отличалось от всех предыдущих. Она приступила к своей работе также рано, как и всегда.
На часах едва стукнуло четыре, а Анжелика уже вовсю носилась по коридорам с тряпкой и веником. Она всегда делала уборку засветло, так как резиденция Друнвельда была огромной, с большим количеством пышных комнат, которые к первым лучам солнца должны быть чистыми. К тому же, сделав уборку быстро, Анжелика получала возможность реже попадаться достопочтенному мэру на глаза днем и не слышать в свой адрес похотливые реплики этого толстого и извращенного представителя рода фон Рериков.
Когда Анжелика проходила мимо обеденного зала, она услышала доносившиеся из него голоса двух мужчин. Они принадлежали начальнику местного дознания, Линару Соренсену и, собственно, барону. По какой-то причине эти двое решили позавтракать раньше, чем полагается уважающим себя высокопоставленным персонам, и это было подозрительно.
В лучшие времена она просто прошла бы мимо, ведь ее работа – собирать пыль на подоконниках, а не сплетни господ. В худшие же времена интуиция порой обостряется, и Анжелика словно нутром почувствовала, что разговор мэра и начальника дознания каким-то образом связан с ее арестованным мужем.
И ее сердце едва не остановилось, когда она поняла, что не ошиблась.
Друнвельд сидел на стуле, своей величиной напоминавшем скорее трон, во главе огромного стола, выполненного из черного дерева, а по правую руку от него, на стуле куда более скромном, уселся начальник дознания Трезны, Линар Соренсен. Оба они были с ног до головы грязными, как будто только что вернулись с пешей прогулки. Довольно странное занятие для четырех утра и весьма неприятное из-за того слякотного месива, в котором утопали улицы после минувшего ливня.
Больше в столовой никого не было.
Друнвельд отхлебнул вина из большого, украшенного изумрудами кубка, пролив при этом часть темно-красной жидкости себе на бороду, после чего руками поднял с подноса свиное ребрышко, с сочным и жирным куском мяса на нем. Барон откусил здоровенный кусок, абсолютно не оставив свободного места в полости своего рта, и принялся жевать. Своими манерами градоначальник напоминал скорее крестьянина, чем дворянина, но, несмотря на это, считал себя достойнейшим представителем знати. Внешность же барона полностью гармонировала с его сутью лентяя и обжоры: большой, упитанный и бородатый, с массивными, но мягкими ладонями на толстых запястьях.
Одетый в алого цвета мантию барон Друнвельд облизал жирные после ребрышек пальцы и заговорил своим басом с Линаром Соренсеном:
– Ответь-ка мне на один простой вопрос Линар. – в голосе звучал укор.
– Я весь внимание, мой господин. – учтиво произнес худощавый и изрядно полысевший начальник дознания, хитрые глаза которого напоминали две маленькие точки.
– Я мало тебе плачу?
– Более чем достаточно, барон.
– Тогда какого черта ты исполняешь свои обязанности из рук вон плохо? Может быть, ты хочешь кормить свою жену и многочисленных детей, которых вы плодите с ней быстрее саранчи, на одно лишь жалование?! – заорал мэр города.
– Я… нет… конечно я не хочу.
– Тогда будь добр, объясни мне, какого, мать твою дьявола, мы доставили этому прохвосту Элаясу всего пять! Пять вшивых заключенных!
Линар дрожащей от волнения рукой вытер вспотевшую лысину рукавом камзола и принялся за объяснения:
– Аресты в городе продолжаются, барон. Но стражникам все сложнее становится находить жителей, не заплативших налоги. Все из кожи вон лезут, чтобы их заплатить. Люди замечают, что арестованные все реже возвращаются домой. Скоро народ перестанет верить нашим рассказам о побегах.
– Да мне плевать, во что там верят эти гребаные голодранцы! Слушай меня внимательно, ищейка. Трезна достаточно велика и многолюдна, и я настоятельно, слышишь меня, настоятельно рекомендую тебе к следующей встрече с Элаясом предоставить не меньше десяти заключенных! Не меньше десяти, ты понял?! И поверь мне, для тебя будет гораздо лучше, если их будет больше.
– Я понял, мой господин. Сделаю все, чтобы вы остались довольны.
– Да уж, будь добр. И еще одно, чуть не забыл: постарайся, чтобы впредь среди заключенных было как можно меньше коренных жителей города. Как мудрый правитель я все-таки должен проявлять к ним некоторую заботу. Заполняй тюрьмы кем хочешь: эльфами, гномами, северянами с Пепельных Островов, но только в крайнем случае – коренными жителями.
– Понял, мой господин.
– Это хорошо, что ты понял. А то всякий раз, как мы встречаемся с Элаясом, я вижу среди арестантов знакомую рожу. Взять хотя бы сегодня. Как там зовут этого кузнеца, мужа одной из моих служанок, Анжелики?
– Хуго, мой господин.
– Да, точно, Хуго.
Друнвельд сделал глоток вина и после некоторой паузы продолжил:
– Хорошая баба, знаешь ли, эта Анжелика. Мне ее даже немного жалко. И утешить-то некому теперь ее будет. Муженька-то своего она уж точно теперь не увидит. Ну ничего, найдет себе другого такого же Хьюго, хе-хе.
– Хуго, мой господин.
– Ну да, Хуго, кого ж еще.
* * *
Анжелика догадывалась, о каком Элаясе шла речь в ту ночь. Элаяс Лисий Хвост, известный на всю округу разбойник, по слухам занимающийся поставкой рабов в южные королевства. И теперь Анжелика знала, откуда он этих рабов берет.
Но от этого знания лучше ей не становилось. Ведь поделать с ним она не могла ровным счетом ничего.
От афрейского ворона Анжелику отвлекла сцена, в которой участвовали ее соседи и местная стража. Сцена, так похожая на ту, в которой она и сама участвовала не так давно вместе со своим Хуго. В точно такой же прохладный весенний вечер. В точно такую же первую пятницу месяца – день уплаты налогов.
– Ну войдите в положение, господа стражники, нету у нас трехсот пятидесяти крон, ну нет! Я смог заработать только двести тридцать, работая при этом день и ночь! Смилуйтесь, прошу вас. Возьмите пока то, что я успел заработать, а в следующем месяце я отдам больше. Отдам и положенные триста пятьдесят и те сто двадцать, которые задолжал.
– Я тебе еще раз повторяю! Не можем мы войти в твое положение! Служба у нас! А теперь собирайся и топай с нами!
– Смилуйтесь, благородные господа, видит Бог, не виноват я, что упал спрос на мои изделия! Не забирайте меня, прошу!
– Так, все, мне надоело! Глэм! Иствуд! Хватайте его и марш в комнату дознания! – проорал старший из троицы стражников.
«Благородные господа», как выразился ремесленник, проворно повалили его на землю и быстрыми, отработанными движениями связали ему руки, после чего под отчаянные крики и плач его супруги повели злостного неплательщика налогов в направлении здания службы дознания.
Анжелика наблюдала за этим, и воспоминания о собственном горе накатили на нее с новой силой, а в глазах опять появился блеск. Но уже не слезы.
То были огоньки злобы. Пусть и бессильной пока что.
А ворон все не улетал, с любопытством наблюдая за реакцией служанки на происходящее.
Она снова посмотрела ему в глаза, и от этого ей стало вдруг немного легче. По телу растеклось тепло странной, неведомой уверенности, и Анжелика ощутила нечто доселе чуждое – ей начало казаться, будто она способна на что-то повлиять. Способна, если и не вернуть того, кого у нее отняли, то хотя бы забрать что-то взамен…
Что-то вполне конкретное. И равноценное ее потере.
Ей вспомнилось, как мама читала ей в детстве книгу под названием «Мифы Ригерхейма». В памяти навсегда отпечаталась одна пугающая легенда, настолько удивительная и переполненная мраком, что некоторые выдержки из нее Анжелика запомнила дословно, будто те дожидались своего часа.
«Они придут. Только позови их. Проси о мести, если слаб. Проси, если можешь дать что-то взамен, и каждый получит по заслугам. Они неизбежны. Они неотвратимы. Они сделают то, что должно. Верь».
И Анжелика поверила. И Анжелика начала просить.
Какому-то любопытному прохожему, засмотревшемуся на дом служанки, показалось, что она с уж больно серьезным видом, словно человеку, объясняет что-то севшей на перила ее балкона неказистой черной птице. Но слов было не разобрать.
– Вот дура. – шепнул прохожий себе под нос.
Афрейский ворон резко взмыл вверх, через минуту став небольшим черным пятном, летящим куда-то на север, еще через несколько минут – черной точкой на горизонте, а затем и вовсе исчезнув из виду. Анжелика провожала его взглядом.
И во взгляде этом была надежда.
* * *
Прошел ровно месяц с момента последней встречи Друневльда фон Рерика с работорговцами, на которой он выдал Элаясу Лисьему Хвосту «всего пять» своих заключенных, среди которых был и муж Анжелики.
На улице темнело. Друнвельд сидел на лавочке в своем саду и уплетал яблоки, размышляя над тем, как хорошо, но утомительно быть мэром города. Его душу переполняла гордость за предоставленную честь управлять целым городом, а также удовлетворение от осознания того, какие плоды ему приносит его непосильный труд.
«Какой странный вкус сегодня у яблок».
Барон швырнул огрызок в кусты и закрыл глаза, вдыхая наполненный жизнью весенний воздух.
«Так бы и не уходил из этого сада. Никогда».
Но Друнвельда ждали дела. Вернее – досуг. Он очень хотел почитать подаренный ему недавно одним из дворян роман модного писателя Генри Шувеля, а после, дабы организовать себе постельные утехи, отправить начальника дознания Линара Соренсена за несколькими наиболее симпатичными эльфийками, незаконные аресты которых в последнее время набрали чудовищные обороты.
«Так. Кролика фаршировать я повару приказал. За Линаром пошлю позже. На завтра дел у меня немного, значит, могу поспать подольше. Пойду, почитаю немного».
Зная барона, трудно было поверить, что книги являются его слабостью. Он поднялся с лавочки и направился во дворец.
* * *
Одетый в черный плащ довольно высокий мужчина с капюшоном на голове бесшумно, словно крадущийся кот, повернул в огромный коридор и направился в сторону лестницы, как вдруг путь ему перегородил усатый маленький господин в поварской одежде, несший в руках поднос с кроликом.
– Кто вы? – испуганно вытаращил глаза повар.
Мужчина в плаще явно был здесь непрошеным гостем. Он молниеносным и незаметным для повара движением достал из потайного кармана тонкую цепочку из какого-то темного металла, на которой был закреплен амулет в виде двух пересеченных крест-накрест черных крыльев. Взяв цепочку в руку, незнакомец пристально посмотрел на кулинара колдовски-зелеными глазами и начал слева направо раскачивать амулет подобно маятнику прямо перед лицом повара, при этом произнеся:
– Я новая служанка. – голос был довольно низким, и едва ли его можно было назвать приятным.
Повар следил за движением амулета и был, казалось, загипнотизирован. Он отозвался не сразу:
– Да… новая служанка. – и с пустым взглядом пошел прочь от странного человека.
Одетый в черное незнакомец беспрепятственно поднялся по лестнице на второй этаж и оказался возле громадной двери. Тихонько дернул ручку – не заперто. Проскользнул в образовавшийся проход и оказался внутри кабинета. Затем медленно, стараясь оставаться беззвучным черным пятном, подошел к окну, которое, как ему было известно, выходило в сад. На улице, тем временем, уже почти стемнело, а вместе с тем тьма завладела и комнатой.
«Идет».
Загадочный пришелец в капюшоне отошел от окна и встал в углу, около входной двери так, чтобы вошедшему в кабинет человеку невозможно было его увидеть. Скрестив руки на груди, он с равнодушным видом замер в уже абсолютно темном помещении и начал его разглядывать. Глаза быстро привыкли к темноте, и вскоре незнакомец убедился, что находится в воистину достойном дворянина кабинете: вся мебель была выполнена из черного дерева, включая кресло, огромный стол, посередине которого лежала, словно дожидаясь прочтения, книга, и полностью забитые различной литературой шкафы, что стояли слева от входной двери. Справа же от входа, на стене, висели различные образцы холодного оружия: мечи, кинжалы, сабли. Даже для секиры нашлось там место. Однако, трудно было определить, готово ли всё это к применению в бою, или же орудия выполняют всего лишь функцию украшений.
Слившийся с тьмой кабинета незваный гость услышал доносившиеся с лестницы звуки тяжёлых шагов.
В кабинет, как-то уж слишком тихо подкашливая, неспешным шагом вошел грузный бородатый мужчина в алой мантии. Не заметив незнакомца, он прошел к столу, сел в кресло, после чего зажег свечи и открыл первую страницу лежавшего перед ним романа популярного писателя Генри Шувеля под безвкусным названием «Месть угнетенного».
Вдруг мужчина в алой мантии услышал низкий голос:
– Здравствуй, Друнвельд.
Подняв глаза, барон раскрыл рот от удивления и легкого испуга, но почему-то не смог вымолвить ни слова. Отчего удивился и испугался еще пуще.
– Яблочки вкусные были, барон?
Мэр Трезны всмотрелся в тот угол кабинета, со стороны которого доносились обращенные к нему слова. И от увиденного его будто заморозило. Там, в темноте, как будто не укрывшись в ней, а являясь ее источником, стоял не то человек в плаще, не то крылатый демон: этого Друнвельду было не разобрать – у страха глаза велики.
Вдруг он заметил, что на поясе незнакомца закреплены длинные ножны, и понял: тот все-таки является человеком. Но это знание отчего-то не утешило. Зато заставило сердце биться чаще, а лицо мгновенно побелеть.
Градоначальник беззвучно зашевелил губами, тщетно пытаясь произнести хоть слово. А похожий на огромную хищную птицу мужчина продолжил:
– Молчишь. Как кролик, которого тебе фаршируют сейчас. Гроза ремесленников и служанок. – тон был спокойным, но пугающим.
Теперь Друнвельд разглядел говорившего хорошенько. Воистину, лучше бы перед ним стоял демон. С ним, у мэра Трезны был бы хоть какой-то шанс договориться. С тем же, кто завладел кабинетом, договориться было нельзя. Нельзя было от него и убежать.
Друнвельд, как и Анжелика, читал когда-то легенду о Воронах. И ему хватило мозгов догадаться, кто перед ним стоит.
Бледный как молоко барон сполз со стула и начал скрести стену в попытках подняться на ноги.
«Если они решили прийти за тобой, то ты обречен. Они будут стоять всего в метре от тебя, но ты заметишь их, когда будет уже поздно».
Друнвельду уже не суждено было прочесть «Месть угнетенного». Но суждено было ее отведать.
– Я скажу тебе, почему ты молчишь. Мои коллеги по цеху обычно начиняют пищу жертвы смертельными ядами. Я же использую вещества, которые парализуют лишь язык и голосовые связки. Люблю, когда человек перед смертью говорит не ртом, а глазами.
Похожий на гигантского черного ворона человек сделал шаг вперед и извлек из ножен меч.
– Защищаться будешь, Друнвельд? Или сдохнешь на коленях?
Мэр Трезны, охваченный первобытным ужасом, все-таки поднялся и дрожащими руками попытался снять с прикрепленной к стене стойки меч, но вместо этого лишь неуклюже уронил его на пол. На этом, однако, его жалкие потуги не закончились: упав на колени, Друнвельд начал ползать, стараясь ухватиться за рукоятку. И в итоге ему это удалось. Он вновь поднялся, нервно дыша, и кое-как принял боевую стойку.
Рослый незнакомец, слегка скривив рот в дьявольской улыбке, подскочил к барону быстрее молнии так, что тот даже шевельнуться не успел. Первым стремительным ударом своего клинка он выбил слабо сжатый Друнвельдом меч. Вторым отрубил мэру города Трезна, барону из рода фон Рериков, голову.
* * *
Анжелику мучала бессонница, когда ей показалось, что в дверь кто-то постучал. Она не поспешила ее открывать, так как приняла звук за игру своего воображения. Однако тихий стук повторился, все же заставив ее покинуть свою кровать. И она направилась к входной двери, чтобы выяснить, кого к ней принесло в столь поздний час.
Она открыла дверь и увидела перед собой опасного вида человека, одетого во все черное. Голова его почти полностью скрывалась под капюшоном, и лишь нижнюю часть лица можно было хоть как-то разглядеть: твердый, угловатый подбородок и слегка опущенные уголки рта, выдающие угрюмый нрав. Кожа незнакомца была бледной. Анжелика вздрогнула, испугавшись. Новоявленный гость вселял страх.
Внезапно он заговорил. С едва уловимым северным акцентом. Разборчиво, но довольно тихо. Ровно настолько, чтобы его могла слышать только она:
– Друнвельд мертв, Анжелика.
Та застыла в изумлении и не смогла сразу найти слов, чтобы ответить загадочному гостю.
– Ворон передал послание. Я сделал то, что должно. Ваш муж отмщен. – продолжил низким голосом убийца.
Анжелика не могла поверить своим ушам. Но незнакомец, очевидно, не лгал, так как никто не мог слышать того, что она говорила птице на балконе.
– Спасибо… – растерянно вымолвила она. – Зайдите, а то нас заметят. Я…я сейчас.
Незнакомец вошел в дом в ожидании Анжелики, которая зачем-то удалилась в другую комнату.
Через некоторое время она вернулась, сжимая в руке кинжал, судя по украшенной драгоценными камнями рукоятке которого, можно было сделать вывод, что он очень дорогой.
– Как вас зовут? – спросила Анжелика.
– Зоран.
– Держите, мастер Зоран, вот то, что я обещала. Спасибо вам.
Зоран взял кинжал в руки, быстро окинул взглядом камни на рукоятке и, видимо уверившись, что они настоящие, спрятал оружие в одеждах.
– Он стоит больших денег. Продав его, вы предотвратили бы много своих проблем. Так почему же не сделали этого?
– Это семейная реликвия. Она была дорога мне… до того как Хуго аресто… похитили. Да и не купил бы у меня его ни один торговец. Глядя на меня, никто не поверит, что я его не украла.
– Прощайте, Анжелика. – Зоран развернулся спиной к служанке, намереваясь уйти. Но едва он открыл дверь, рассчитывая сделать шаг на улицу, как Анжелика заговорила снова. Зоран этого ожидал.
«Только не это».
– Зоран, постойте. Вы… для вас, кажется, нет ничего невозможного. Помогите мне еще раз, прошу. Найдите моего мужа. Живого или мертвого. Я добуду деньги. Не знаю как, но добуду. Я заплачу вам столько, сколько будет нужно.
– Я не занимаюсь подобными вещами. – отрезал он, не оборачиваясь.
Воссоединять семьи – не его работа. Как бы ему не хотелось, чтобы было иначе.
Зоран вышел из дома Анжелики, оставив лишившуюся последней надежды женщину наедине с пустошью, которая синем пламенем выжжена на ее душе. С пустошью, на которой не взрастет уже ничто и никогда.
Через несколько минут он скрылся в темных переулках рабочего квартала Трезны. А через полчаса его уже вовсе не было в освобожденном от власти работорговца городе.
Наемный убийца знал, что он показался несчастной служанке бессердечным, холодным чудовищем и как всегда в таких случаях испытывал из-за этого горечь.
Ведь быть и казаться – это редко одно и то же.
