Что такое Новосибирск?

Нарисован на карте черный кружок с ободком— так обозначают города с населением от пятисот тысяч до одного миллиона. Рядом извилистая черная линия — Обь, одна из величайших в мире рек. Чуть пониже — голубой клочок вроде вымпела — недавно родившееся Новосибирское море — водохранилище гидростанции. Четыре красных линии —железные дороги на  Москву, на Дальний Восток, в Среднюю Азию, в Кузбасс. Слева, за Обью, зеленое с синими черточками — болотистая степь. Правее коричневое — сопки и тайга.

Для тысяч и тысяч людей Новосибирск так и останется черным кружочком с ободком, но для Новиковых красная линия превратится в стальные пути, шпалы, телеграфные столбы; черная извилистая — в широченную реку; кружочек— в улицы, площади, дома. Среди них — дом Новиковых. И в письмах они начнут писать: «У нас в Сибири»; спрашивать: «Как там у вас, в Москве?»

Все это произойдет потому, что на столе уже лежит синяя книжечка с тисненой надписью «Диплом», а в ней листок, на котором написано, что «Инженер Новиков В. (и Новиков С.) направляется для работы в г. Новосибирск в распоряжение ННИИЭЭ».

Уезжают ребята на этот раз надолго.

Сергей бродит по Москве, прощается с каждым районом, но улицы уже становятся чужими для него. Вот навешивают троллейбусные провода — по этой линии Сергей ездить не будет. Вот огораживают забором участок — Сергей не увидит нового дома. И даже в своем столе незачем наводить порядок, потому что работать за этим столом не придется.

Вдруг выясняется, что за годы юности накоплено множество вещей: одежда, книги, подарки друзей, лыжи, гири, похвальные грамоты за авиационные модели и сами модели в натуральную величину. Сергей укладывает чемодан — кладет вещь, вынимает, оставляет со вздохом. Родной дом не увезешь в чемодане... Нет, не увезешь.

У Валентина все получается проще, без переживаний, даже весело. Его собирают в дорогу двоюродные сестры: Галя, Валя и Нина, собирают с шутливыми ссорами, не отъезд — игра; Сестры укладывают в чемодан рубашки, носовые платки, галстуки, а Валентин выбрасывает белье, чтобы разместить учебники, конспекты и все материалы по ветроэлектрическим заборам. Валентин еще не отказался от своей фантастической идеи.

Потом были проводы на вокзале, томительные, но обязательные минуты, когда сказать уже нечего: уезжающих не удержишь, на остающихся не насмотришься. Женщины настойчиво просили писать почаще, молодые люди торжественно обещали. Мать Сергея всплакнула, Сергей впервые заметил, что родители у него уже старики: трудно им будет без него.

Валентина провожали сестры. Они были крикливо веселы, как будто хотели обратить на себя всеобщее внимание. Стояла тут же еще одна девушка — первокурсница. Сергей видел ее в кабинете дипломного проектирования. Она дни и ночи чертила там, вместо того, чтобы ходить на лекции. Тогда он не обратил внимания, потому что принято было, чтобы первокурсники помогали дипломникам. А сейчас он подумал: «А как же Зина?» Но не сказал ничего. Ведь было условие: «Зины не существует. Нет такого имени вообще». И друзья никогда не говорили о веселой крановщице с Ветростроя.

И поезд ушел на восток. Плыли за окнами башни Ярославского Кремля, потом северные деревни без садов, лесистый косогор, нависший над Чусовой, выутюженная Западно-Сибирская степь с прозрачным березняком у голубых озер. На третий день, поутру, Новиковы прибыли в Новосибирск.

От вокзала долго ехали на такси, сначала через центр, застроенный кубическими домами времен первой пятилетки, потом по старым деревянным окраинам и по новым с высокими, украшенными керамикой зданиями, далее через сосновый бор и наконец по красивому шоссе над привольной Обью.

Валентин не отрывался от стекла.

— Неплохой город, — заметил он. — Жить можно. А ты что молчишь, Сережа? Волнуешься?

— А ты нет?

Сергей и сам волновался, конечно.

Опять, как на Ветрострое, — привезли зачетную книжку, прочли, законспектировали, сдали двадцать тысяч страниц, но неизвестно, которую нужно было учить наизусть. И не найдется ли здесь Данилушкин, знающий именно эту страницу, не будет ли он посмеиваться над неопытностью ученого инженера?

Валентин, пожал руку другу.

— Ничего, Сережка, главное, что мы вместе. Отобьемся!

Машина свернула на боковую аллею. В конце ее стояли ворота, а над ними на проволочной сетке были прикреплены золотые буквы: два Н, два И и два Э — Новосибирский научно-исследовательский институт экспериментальной энергетики.

В конце 50-х  годов, когда в Сибири шло небывалое строительство, был заложен Новосибирский городок науки. Неподалеку от него разместился и Энергетический институт. Он был выстроен совсем недавно по последнему слову техники. Здесь все было сделано для того, чтобы ученые могли работать,  не отвлекаясь на мелочи, — житейские и деловые. Двухкомнатная квартирка Новиковых, которая скромно называлась общежитием, напоминала роскошный гостиничный номер. Правда, мебели было немного — письменный стол, кровать, кресла, шкаф для одежды, тумбочка для бумаг. А все остальное — кухню, буфет, библиотеку, сундуки — заменяла полированная дверца внутренней почты. Стоило только позвонить по телефону, и через несколько минут слышалось постукивание конвейера, дверцы распахивались, и жильцы снимали с подноса обед, чай, бутерброды, книги из библиотеки или приборы с лабораторного склада. Тем же путем отправлялись назад прочитанные книги, грязные тарелки, белье в прачечную, письма на почту. «Волшебной лампой Аладина» называл Валентин лакированные дверцы. В первые вечера — что греха таить! — друзья сидели и придумывали: что бы такое пожелать еще? И с радостным удивлением обнаруживали, что каждое желание исполняется.

Такая же внутренняя почта обслуживала и великолепные лаборатории: просторные, светлые, с раздвижными перегородками. Здесь каждый опыт можно было ставить щедро. Не институтом, а исследовательским заводом был Новосибирский энергетический институт. Каждый проект, каждая идея проверялись на громадных моделях. Но люди были избавлены от кропотливой работы в мастерских. Модели по чертежам изготовлялись автоматическими станками, а ход испытания записывался автоматическими приборами. Автоматические вычислительные машины по записям производили расчеты, печатали таблицы... А человеку оставалось только сделать выводы.

К этому конвейеру изобретений и были приставлены рядовыми инженерами Валентин и Сергей.

Они работали в среднем звене — на испытаниях моделей.

Кто-то другой конструировал детали, кто-то изготовлял модели в цехах читающих машин и доставлял их в лаборатории. В одной из лабораторий Сергей ведал малой аэродинамической трубой. Получив деталь, он, записывал ее номер, а вынув из аэродинамической трубы, проверял показания приборов — правдоподобны ли цифры — и отсылал деталь еще кому-то, кто продолжал испытания и решал наконец: годится модель или надо ее заменить. Примерно то же самое делал Валентин в лаборатории грозозащиты. К нему поступали изоляторы, предохранители, громоотводы. Начатие кнопки — ослепительная вспышка искусственной молнии, грохот, запах озона и опаленной пыли. Затем Валентин поднимал на лоб темные очки и писал заключение: «Деталь выдержала (или не выдержала) такое-то напряжение». И еще кто-то, читая заключение Валентина, решал: годится деталь или надо ее заменить. 

Практика на Ветрострое немного обескуражила Новиковых. В Новосибирск они ехали с трепетом, заранее готовились к срывам. Но войти в дело оказалось нетрудно. Через час друзья уже знали, что от них требуется, через день трудились с полной отдачей. Видимо, институт лучше подготовил их к кабинетной деятельности, чем к работе с людьми. 

 Или жизненная практика всегда сложнее теории?

— А знаешь, пожалуй, учиться интереснее, чем работать, — сказал однажды Валентин.

Это было примерно через месяц после их приезда. Сергей сидел у стола, сочиняя обстоятельное письмо родителям, а Валентин ничего не делал — лежал на диване, покачивая ногами, и глядел, как ползают по стене тени его тупоносых туфель.

Сергей оторвался от письма.

— Претензии и самолюбие! — сказал он.— Молодой инженер, совсем неопытный, а хочешь командовать. Заслужи сначала.

— Опять двадцать пять! — протянул Валентин. — Знакомые песни с Ветростроя. Кирпичи и дворцы; за малыми делами различай большие; чини карандаши и помни, что они для художника. А я хочу больших дел и ради этого приехал сюда. Я вовсе не рвусь командовать. Готов отдать свои идеи кому угодно. Но оказывается, идеи не нужны здесь. Нужно, чтобы не было арифметических ошибок. Девчонки-десятиклассницы делают это превосходно. Но я зачем-то кончал институт!

— Ты нытик и брюзга,—отрезал Сергей.— Ты же на прямом пути, проектируешь ветроэлектрические станции. Чтобы построить сто тысяч станций, надо начинать с первой тысячи. Но вместо того, чтобы радоваться, ты ворчишь. И откуда у тебя это вечное недовольство?

— А что недовольство! — возразил Валентин. — Недовольство — полезное качество. Если хочешь знать, недовольные движут историю. Революцию сделали недовольные. И паровую машину, и динамо, и радио тоже выдумали недовольные. А довольные сидели у печки и бормотали: ничего, как-нибудь, при царе... при лучинке... Жили же. Авось, летом светлее будет.

— Разные есть недовольные. Одни делают дело, другие — хнычут.

Валентин вскочил с дивана.

 — А еще есть такие довольные, которые себе в утешение пишут в записной книжечке: «Сегодня люди сделали четверть шага, завтра — еще четверть, лет через двести мои потомки научатся ходить». И еще красивый заголовок вырисовывают: «Летопись моего путешествия».

Сергей потянулся, чтобы убрать со стола какую-то тетрадку, но Валентин оказался проворнее.

— Ну, так я и думал,  вскричал он, хватая тетрадь, — еще одна летопись! Как в восьмом классе! Подожди, Сережка, не вырывай, я только погляжу. Я не буду смеяться! Честное слово!

После долгих пререканий, уговоров и споров, дав торжественное обещание не смеяться, не вышучивать, прочесть и тут же вернуть, Валентин получил разрешение посмотреть заветную тетрадь.

Да, конечно, это была летопись, хотя и не совсем такая, как в школьные годы. Сергей составлял что-то вроде путеводителя по энергетическому городку. На первой странице было написано:

РАЗНОЦВЕТНЫЙ УГОЛЬ

Тут же следовало пояснение:

«Наш институт можно было бы назвать Институтом разноцветного угля. Эта мысль не моя. Архитектор, проектировавший городок, выразил ее в отделке зданий. Так, например, корпус, где помещается отдел белого угля, облицован матово-белыми плитками. Мы изучаем ветер—голубой уголь. Наш корпус выстроен из голубого стекла и т.д.»

Каждому отделу было отведено несколько страниц, большей частью чистых. Пока имелись только заголовки:

Белый уголь — энергия рек.

Синий уголь — энергия прилива.

Пенистый угол — энергия волн.

Черный уголь  — каменный уголь, бурый уголь, антрацит.

Коричневый уголь  — сланцы.

Серый уголь — торф. 

Жидкий уголь — нефть.

Летучий уголь — горючие газы.

Корпус №3. — Термоэнергетика

Тут имелось примечание: «Любой температурный перепад может служить источником энергии». Углей оказалось так много, что даже цветов не хватало. В список вошли:

Ледяной уголь — разница температур в Арктике между морозным воздухом над льдинами и незамерзшей водой под льдинами. Глубоководный уголь — разница температур между холодной водой в глубинах океана и теплой на поверхности тропических морей. Прозрачный уголь — разница температур между нагретым воздухом у поверхности Земли и холодным на вершинах гор, и самый перспективный из всех красный уголь — температурный перепад при углублении в толщу Земли, в среднем 30 градусов на каждый километр. Простой расчет показывает, что шахта глубиной в 10 километров могла бы служить паровым котлом. Впрочем, таких шахт нет пока. Подземное тепло используют там, где скважины достают до нагретой  воды или в вулканических районах, где расплавленные вещества находятся неглубоко, а горячие пары, газы и воды выходят на поверхность.

Корпус № 4, где работали Новиковы, занимался проблемами голубого угля — энергии ветра.

Корпус № 5 исследовал желтый уголь — необъятную энергию Солнца. Гелиотехники с гордостью говорят, что почти все прочие виды энергии — это превращенные солнечные лучи. Ветер возникает потому, что Солнце неравномерно нагревает воздух. Белый уголь образуется из водяных паров — это часть энергии Солнца, затраченная на испарение воды. Черный уголь — консервы солнечных лучей, заготовленные давно вымершими растениями. Не зависят от Солнца только красный подземный уголь и еще один, который изучался в корпусе №6:

Атомный уголь — самый могучий, самый концентрированный, самый распространенный. Возможно — так утверждают атомщики, — что их уголь вытеснит все остальные. Ведь во всяком предмете, любом на выбор —в хлебе, кирпиче, песке, древесине, даже в наших мускулах и крови — таится огромный запас энергии — 25 миллионов киловатт-часов в каждом грамме. В одном грамме — суточная выработка солидной электростанции, побольше Днепровской! Мы еще не добрались до атомной целины, берем кое-что на поверхности. Из всех атомов отдают нам энергию только крайние в таблице Менделеева — самые тяжелые и неустойчивые: уран, торий, плутоний и самый легкий, тоже не очень устойчивый — водород. Первые водородные термоядерные электростанции уже сооружались во времена Новиковых. Их проектировали в шестом корпусе. Кроме того, там создавали атомные корабли, поезда, самолеты и даже атомную  ракету для полета на Марс.

Все это было отмечено в тетради Сергея. А на последней странице он написал:

«Таким образом, в нашем институте изучают все виды угля, за исключением двух древнейших и устаревших — зеленого (дров) и живого (мускульной силы человека и животных)».

— Любопытно, — сказал Валентин, возвращая записи. — Но я сомневаюсь, что ты перечислил все виды энергии. Наверное, можно придумать что-нибудь еще...

— Горный уголь, например? — спросил Сергей язвительно.

— Не обязательно. Энергия имеется повсюду, даже в пространстве. Например, космические лучи.

— Тоже источник — две частицы в минуту!

— Зато какая мощь у каждой частицы! Если тебе нужна  не работа, а сила удара, ты; прежде всего обратишься к космическим лучам.

— Да, но как собирать их?

— Не могу же я изобрести тебе в одно мгновение, по заказу. Может быть, сильнейшими магнитами. Кстати, запиши: земной магнетизм — это тоже энергия. У Куприна есть даже фантастический рассказ «В 2906 году». Там описано, как люди тридцатого века, обмотавши всю Землю проводами, получают готовый ток. Запиши, запиши — энергия там колоссальная!

— Стыдись, Валька! Вы с Куприным ошиблись. Чтобы получать энергию от магнита, нужно крутить вокруг него проводник. Мало обмотать Землю, нужно еще таскать провода вокруг света.

Валентин не сдавался:

— Хорошо, допустим магнетизм — не источник. А атмосферное электричество — молнии в частности. Ведь пробовали же ставить металлические сети и ловили десятки молний в год. Такая сеть дает триста тысяч киловатт-часов, хоть и работает меньше секунды в год. Дай тетрадку, я впишу молний — оранжевый уголь.

Сергей спрятал тетрадь за спину.

— Чепуха какая! Меньше секунды в год, тоже источник! Занимаешься молниями в своей лаборатории и суешь их повсюду.

...Так, обсуждая фантастические проекты, споря в шутку и всерьез, Новиковы приближались к идее, которая стала важнейшим делом их жизни.

Энергетический институт продолжал расширяться. 1 сентября в строй вступил еще один корпус, седьмой по счету, предназначенный для Отдела Дальних передач. По этому случаю в новом здании состоялся торжественный митинг.

В зале заседаний еще пахло масляной краской, столярным клеем и стружками. Стулья блестели лаком, жалко было садиться на них. За прозрачными стенами (голубыми, с бронзовыми полосками, символизирующими провода) еще виднелись кое-где неубранные леса. Но лаборатории были уже оборудованы, и на мраморных щитах сверкали полированные кнопки, готовые замкнуть ток и пустить в ход новую фабрику открытий.

Сергей запоздал. Он пришел на митинг, когда начались выступления руководителей отделов. Один за другим поднимались на трибуну видные энергетики, знакомые Сергею как авторы учебников. «И этот здесь? И этот тоже? Кто же остался в Москве?» — думал он.

Естественно, были здесь сторонники постоянного и переменного токов. Они продолжали свой вековой спор; каждый уверял, что будущее на его стороне.

Говорилось и о новых способах передачи, пока еще неосуществимых. О сверхпроводимости рассказывал инженер Глосев — о чудесном свойстве гелия и многих металлов не оказывать сопротивления току при температуре, близкой к абсолютному нулю. Если бы удалось избавиться от нагревания в проводах, окруженных жидким гелием, сохранить температуру минус двести семьдесят градусов, ток свободно циркулировал бы по всему земному шару почти без потерь.

Но как сделать, чтобы гелий не нагревался, — вот в чем вопрос.

О передаче без проводов рассказывал круглолицый, в круглых очках, добродушный на вид, физик Веретенников. Сам он занимался токами высокой частоты. Ему удавалось пересылать энергию на несколько метров. Если, например, он укладывал на дно речного канала высокочастотный кабель, по каналу могли плавать электрические катера. Веретенников утверждал, что в будущем, волнами высокой частоты можно будет передавать энергию как угодно далеко, хоть с Луны на Землю.

— Как угодно далеко, но по прямой линии. Земля, как известно, — шар, — шепнул Сергею сосед, видимо, противник беспроводной передачи.

Инженер Леонтьев из Казани показывал свои новые опыты. С помощью ультрафиолетовых лучей он превратил в проводник обыкновенный воздух и сумел на расстоянии трех метров от штепселя зажечь обыкновенную лампочку. Впрочем, на лучи он тратил больше энергии, чем передавал по воздуху.

Затем еще выступал худой и желчный, видимо больной, инженер Трубин. «Моя лаборатория, — сказал он, — приложит все усилия к тому, чтобы прочие лаборатории, как можно скорее, закрылись». Трубин работал над созданием карманных сверхаккумуляторов и, действительно, надеялся, что все передачи будут отменены, когда каждый человек сможет носить в чемоданчике десять или сто тысяч киловатт-часов.

После всех на трибуну поднялся Ахтубин, директор Энергетического городка.

«Вот он какой! — подумал Сергей. — Живая история советской энергетики. Сколько лет ему, а не подался ничуть».

Ахтубин не взял с собой ни папок, ни записок. Быстрым проницательным взглядом он окинул аудиторию, плавным жестом показал на красное полотнище.

— Вот, — сказал он, — я приказал повесить этот лозунг во всех корпусах: «Превратим институт в первоклассную школу советских энергетиков». Это для вас, молодежь. Не воображайте, будто учение заканчивается дипломом. Мы все собрались здесь, чтобы учиться... 

— Но слово «школа», — продолжал директор, — имеет и другое значение. Школа в смысле — коллектив мастеров, равных по силе друзей-соперников, которые, соревнуясь и обгоняя друг друга, вместе идут вперед. Загляните в историю, и вы найдете десятки примеров. В крошечных итальянских городишках эпохи Возрождения существовали особые стили — Сиенская школа, Болонская школа художников. Вспомните, наконец, о наших великих художниках, сколько их было в одной группе передвижников! Сколько великих музыкантов вышло из Могучей кучки! На равнинах не бывает снежных пиков. Величайшие в мире вершины — все до единой — находятся в горных странах. Величайшие в мире дворцы все до единого выросли в школах.

Мы поставили рядом семь корпусов, где люди занимаются несхожими, мало связанными и даже противоречивыми делами. Но корпуса поставлены рядом, чтобы вы были в курсе чужих дел, вмешивались, соревновались, критиковали и заимствовали опыт. И я не хотел бы, чтобы вы, сотрудники старых отделов, после сегодняшнего собрания разошлись, каждый в свою лабораторию, и оставили бы новых товарищей в покое и одиночестве. Дальние передачи — наше общее дело. Пока не решена проблема дальних передач, не имеет смысла строить ваших станций в Арктике, товарищи ветротехники, ваших станций в пустынях, товарищи гелиотехники, и ваших плотин на Лене, товарищи гидротехники.

Вы обязаны вмешиваться, я приказываю вмешиваться. Пока не. решена проблема дальних передач, мы не можем отдавать излишки зарубежным товарищам, нашим соседям. А кроме соседей, есть еще и такие страны, как дружественный Джанджаристан, который теперь не имеет с нами общей границы. Чтобы связаться с ними, нужны какие-то принципиально новые решения («Аккумуляторы!» — крикнул с места Трубин). Вот над чем надо вам поломать голову, молодежь.

И, сразу понизив, голос, директор добавил с улыбкой:

— Я нарочно сказал «молодежь», потому что больше всего надежд я возлагаю на самых молодых сотрудников. У них много времени впереди, они успеют решить самые грандиозные проблемы. А мы, старики,  — что? Длинный список заслуг, а в будущем ничего, кроме пенсии, не предвидится. Так, что ли?

Зал ответил шумным смехом. Кто-то крикнул: «Не прибедняйтесь!» В одном углу проскандировали: «Да здравствуют старики!», в _ другом закричали: «Ура, Юлию Леонидовичу!» Зал задрожал от рукоплесканий, а директор все стоял на кафедре, улыбался и жестами показывал, что он не кончил говорить.

Вечером, придя после работы домой, Сергей сел к столу и несколько минут невидящими глазами смотрел в окно на маленький палисадник, уже усеянный сухими листьями. Затем вынул из стола заветную тетрадь и приписал: «Наш городок — школа изобретателей. Судьба привела меня в школу — это везение или беда? Может ли обыкновенный инженер делать великие открытия?»

Хотя Сергей был отличником из отличников, сам себя он считал заурядным человеком. Свои успехи Сергей объяснял усидчивостью и полагал, что всякий терпеливый студент может сравняться с ним. «Класть кирпичи и помнить, что строишь дворец» — с таким девизом он приехал в Новосибирск. Тетрадка о «разноцветном угле была памяткой рядового каменщика — строителя дворцов. Сергей уточнял свое место в Новосибирском храме энергии. Он хотел радоваться общим успехам, выполняя скромное дело — обдувая модели ветродвигателей в аэродинамической трубе.

Но академик Ахтубин сказал: «Ты ошибаешься, Сергей Новиков. Модели — моделями, а мы привезли тебя строить дворцы. Вмешивайся в чужие задания, ломай голову над большими проблемами, дерзай, инженер Новиков!»

Сможет ли он стать изобретателем? Но вопрос поставлен не так. Сергей должен стать. Это его служебное задание. Иначе его надо отчислить из института как не справившегося.

Дерзать! Ломать голову! Вмешиваться! Но как?

В голове был сумбур. Прежде всего следовало навести порядок в мыслях. Сергей прибег к излюбленному способу — он составил таблицу на листке бумаги.

Таблица расставила проблемы по местам, но не прояснила мысли Сергея. Что он может предложить? Передача по проводам есть, без проводов есть, перевозка есть. Победить трудности, устранить недостатки? Но ученые всего мира десятки лет работают, чтобы устранить недостатки. Не получается пока.

Размышления Сергея прервал второй Новиков. Валентин шел в лабораторию на ночное дежурство. На собрание он не попал, но даже если бы и попал, едва ли речь Ахтубина потрясла бы его. Скромность не была присуща Валентину. Он всегда мечтал о великих делах, только не знал еще, на чем остановиться..

— Ага, тетрадка на столе! — воскликнул он: — Что такое? Сегодня новая таблица? И опять подведена черта? Все способы исчерпаны?

— Да, уж на этот раз даже ты ничего не придумаешь. Все предложено до тебя.

— Посмотрим. Про ионизацию воздуха записал? Молния так идет: сначала ионизирует воздух, потом бежит по заряженной дорожке.

— Опять про молнию! Энтузиаст своей лаборатории! Есть уже ионизация. Леонтьев занимается в Казани. Невыгодно. Энергии тратится много.

 — Энергию можно и не тратить. Вот в верхних слоях — в ионосфере — весь воздух электропроводен. Веди ток, куда хочешь — из Иркутска в Москву, из Москвы в Джанджаристан.

Мысли возникали у Валентина в споре. Он высказывал их, не взвешивая возможные возражения. Джанджаристан он привел для примера и только после этого подумал:

— И правда, хорошо получилось бы: ни границы, ни восстания — не помеха.

— Пустые фантазии! — проворчал Сергей. Он сердился. Ему казалось, что Валентин опошляет его серьезные мысли.

— Почему фантазия?

— Ток не пойдет. 

— Почему?

— Проводимость мала.

— Проводимость примерно, как у почвы. Толщина — десятки километров. 

— А вот я посчитаю. Цифрам ты поверишь?

— Посчитай, подсчитай. А я завтра зайду подразнить тебя.

На этом друзья расстались.

Сергей взялся за справочник с некоторым злорадством. Легкомыслие Валентина возмущало его. Изобрел тоже — пропускать ток по воздуху! Разве это мыслимо? Простейшая проверка, и выдумка Валентина лопнет, как мыльный пузырь... как прежние его идеи о горном угле и ветроэлектрических заборах.

Расчет был пустяковый — перевести квадратные километры в сантиметры, помножить на коэффициент проводимости, сравнить с металлом. Ответ был готов через минуту. Получилось, что ток... может идти.

То есть как это — может идти? Сергей не поверил глазам. Трижды он проверил несложный расчет. А нет ли опечатки в справочнике? Бывает, что вместо сотни проставлена тысяча, и получается заманчивая сказка.

Сергей позвонил в библиотеку. Пять минут спустя за полированными дверцами оказалась посылка с книгами. Нет, справочник не ошибался. Неужели Валентин все-таки прав? Не верится. Но, видимо, с маху не опровергнешь, надо почитать и подумать.

В чистую тетрадку Сергей выписал основные сведения из книги «Атмосферное электричество». 

«1. Область наэлектризованного воздуха — ионосфера — начинается на высоте 80 километров. В ней различают несколько слоев, в том числе слой Е — от 80 до 140 километров и слой Р — выше 180 километров. Во втором из них электричества больше. Но резкой границы между слоями нет. Вся ионосфера наэлектризована, где сильнее, где слабее.

2. Ионосфера открыта радиолюбителями. На заре радио все крупные станции работали на длинных волнах, а короткие были отданы всем желающим. И вдруг выяснилось, что любители передают сообщения дальше, чем самые мощные радиостанции. Но короткие волны распространяются по прямой линии. Каким же образом они огибают Земной шар? Единственный ответ — очевидно, над Землей есть слой, отражающий радиоволны, как зеркало. Но обычно радиоволны отражаются от проводника. Выходило, что воздух наверху электропроводен.

3. Воздух в ионосфере проводит электричество потому, что там имеются ионы — наэлектризованные атомы. Ионы создаются наиболее могучими из солнечных лучей, тяжелой артиллерией Солнца — ультрафиолетовыми и рентгеновскими лучами».

Прочтя несколько глав, Сергей отложил книгу и задумался. Да, воздух может проводить электричество, и нет в этом ничего чудесного. Выявилась еще одна заслуга Солнца — вездесущего желтого угля. Кроме всего прочего, Солнце создало на самом краю атмосферы провода, надежно изолированные от земли. Пропускайте ток, земные инженеры, если сумеете дотянуться.

— Что это со мной? — вслух спросил Сергей. — Мечтаю, наподобие Валентина. Надо еще поискать. Где-нибудь есть загвоздка.

Сергей не верил в «блестящие» идеи своего друга. Умные люди бывали и до Валентина. Вероятно, многим приходило в голову пропускать ток по ионосфере. Но, по-видимому, они нашли опровержение, «загвоздку», как выражался Сергей. И поняли, что ничего не выйдет.

В чем же эта загвоздка? Сергей разделил тетрадку пополам и беспристрастно выписал: слева — «непреодолимые» препятствия, справа — возможность их преодоления. И вот что у него получилось:

«Против — проводящие слои недоступны, они находятся высоко, слишком далеко от электростанций и заводов — потребителей тока.

За — ракеты с самопишущими приборами и спутники давным-давно летают в ионосфере. Начинают летать люди. Недоступные слои становятся доступными для людей.

Против — проводимость ионосферы не очень велика.

За — зато сама она обширна. Проводник неважный, но зато необъятно широкий и толстый.

Против — ионосфера — один провод. Вторым должна служить земля. Значит, обычный в технике трехфазный переменный ток не годится.

За — и по одному проводу удается передавать электричество. Постоянный ток идет по одному проводу, вторым служит земля или море. И переменный ток пробуют передавать по одному проводу. Этим занимаются и у нас в корпусе Дальних передач.

Против — проводимость в ионосфере непостоянна. Летом — больше, зимой — меньше. Больше всего — во второй половине дня, меньше всего — под утро.

За — это неприятно, но в плановом хозяйстве можно учесть особенности ионосферы, направлять ток по наиболее выгодным маршрутам.

 Против — ионосфера заряжена положительно, земля — отрицательно. Наша планета похожа на конденсатор. Изоляция между прокладками — атмосфера. Пробьешь ее, получится разряд — молния с напряжением в миллион вольт.

За — значит тут есть добавочный источник энергии. Ионосфера — особенный проводник, который сам повышает напряжение в цепи.

Против — техника еще не способна решить эту проблему. В свое время она будет поставлена и разрешена.

За — кому-то надо готовить будущее. Циолковский, например, создал теорию межпланетных путешествий раньше, чем техника подошла к их осуществлению. Он не откладывал, не ожидал пассивно, своими трудами приблизил будущее».

Еще вчера Сергей не написал бы многих «за». Еще вчера, перечислив столько «против», он закрыл бы тетрадку, считая, что легкомысленный Валентин посрамлен. Но Ахтубин сказал: «Дерзайте, молодежь, вмешивайтесь .в чужие дела, беритесь за большие проблемы!» Ахтубин сказал еще: «Мы все должны заниматься дальними передачами».

Под утро, вернувшись с ночного дежурства, Валентин застал друга за письменным столом.

— Ну, как моя ионосферная передача? — спросил Валентин.

Сергей посмотрел на него покрасневшими рт бессонницы глазами:

— А как ты думаешь сам? — спросил он. — Стоит посвятить жизнь этой проблеме?