25

Доггер предсказал реакцию инспектора Хьюитта в точности до значка над буквой «йота» (насколько я помню лекции Даффи по этимологии, это крошечная точка, самый маленький знак, который только можно напечатать. Мне почти жаль, что Даффи здесь нет, дабы насладиться вербальной пиротехникой инспектора).

Мы сидели напротив инспектора Хьюитта за его столом в полицейском участке Хинли. Он закрыл дверь, устроился в своем кресле и начал вертеть в руках «Биро», в то время как мы с Доггером сохраняли выжидательное молчание.

– Позвольте мне начать, – заговорил инспектор, – с выражений благодарности и признательности со стороны главного констебля. Определенная информация, которую вы предоставили, имеет большую ценность.

Он помолчал, как будто переключая скорость.

– Однако вы должны понимать, что никакая доля вашего участия не может быть признана публично, и сейчас я должен взять с вас обещание, что вы сохраните абсолютную тайну.

– Наш девиз, инспектор, – ответил Доггер, – содержится в названии нашей консалтинговой фирмы: «Артур У. Доггер и партнеры. Осторожные расследования».

Он одарил инспектора Хьюитта раздражающей улыбкой.

– Вряд ли девиза достаточно, мистер Доггер, – иронически парировал инспектор. – Мне потребуется большее.

Доггер улыбнулся в ответ.

– Мне нечего предложить вам, инспектор, кроме моего слова. Помимо этого у меня ничего нет. – И он добавил: – Уверен, что мисс де Люс скажет то же самое.

– Мисс де Люс действительно скажет то же самое, – подхватила я, вдохновившись примером Доггера. Вряд ли я могла бы подобрать более точные слова.

Секунду мне казалось, что инспектор Хьюитт сейчас сломает свою «Биро» пополам: у него побелели большие пальцы.

Внезапно он обратил внимание, что творит, отложил ручку и подался вперед над столом.

– Послушайте, – сказал он, – вот что я вам скажу. Давайте будем считать, что наш разговор совершенно неофициален. Назовем его дружеской беседой, попыткой лучше понять друг друга. Ни одно слово не должно выйти за пределы этих четырех стен. Чем бы ни обернулся наш разговор, каждый сделает свои выводы. Но строго по секрету, не под запись. Никаких имен, никакой маршировки с полной выкладкой, так, мистер Доггер?

Это был загадочный намек на военную службу Доггера, фраза, которую я часто слышала от Альфа Мюллета. Она означала: анонимность гарантирована, рот на замке, отрицание, что белое – это белое, а черное – это черное, под страхом смерти.

– Полагаю, мы можем прийти к обоюдно приемлемому соглашению, инспектор, – кивнул Доггер, откидываясь на стуле. Я сделала то же самое.

– Итак, начнем с начала, – предложил инспектор Хьюитт.

– И будем продолжать, пока не дойдем до конца. Там и остановимся, – выпалила я, цитируя Червонного короля из «Алисы». Инспектор Хьюитт выстрелил в меня тем, что начиналось как острый взгляд, но в самый последний момент он сумел изменить его в кривую сердитую улыбку. Мне чуть не стало жаль его.

– Вы еще не дали удовлетворительного объяснения тому, как вы оказались в Бальзам-коттедже и обнаружили там… м-м-м… останки миссис Прилл.

– Полагаю, мы это сделали, инспектор, – возразил Доггер. – Она пригласила нас на чай.

– Зачем? – спросил инспектор Хьюитт.

– Мы никогда уже не узнаем, – ответил Доггер. – Как я уже сказал, когда мы приехали, леди была мертва.

– Вы полагаете, леди хотела проконсультироваться с вами… профессионально?

Последнее слово он произнес с легчайшим оттенком отвращения, как будто съел горький лимон.

– Я так полагаю, инспектор, – подтвердил Доггер, – но леди была мертва, когда мы приехали. Помимо этого мне нечего сказать.

– Ясно, – сказал инспектор, шурша бумагами. – Тогда как вы оказались связаны с доктором Брокеном, отцом почившей?

Не говоря ни слова, Доггер передал разговор мне. Это было великолепно. Мы в совершенстве научились обмениваться мыслями.

– Довольно просто, инспектор, – продолжила я. – Когда Синтия, то бишь жена викария, спросила, может ли она разместить обеих миссионерок, мисс Персмейкер и мисс Стоунбрук, в Букшоу, мы услышали, что перед этим они провели несколько дней в Бальзам-коттедже с миссис Прилл. Так что, когда миссис Прилл умерла от того, что выглядело очень похоже на алкалоидное отравление…

– Связь показалась очевидной, – снова вступил Доггер. – Вышеупомянутые леди недавно прибыли из французской Западной Африки, где растут калабарские бобы.

Инспектор Хьюитт записал несколько строк в блокноте.

– Калабарские бобы, – повторил он с огромным интересом, как будто никогда раньше не слышал этого термина.

– Physostigma venenosum, – терпеливо объяснил Доггер. – Судилищные бобы, или эзере, как называют их местные, содержат ядовитый компонент эзерин, или физостигмин. Интересно заметить, что по какому-то совпадению концентрация этого алкалоида достигает своего пика в это время года, отсюда и скорость, с которой он подействовал в случаях с миссис Прилл и мисс Трулав. Следовательно, можно сделать вывод, что бобы только что были привезены из места произрастания. Но вы уже знаете это, инспектор. Ваш химик-аналитик уже или вот-вот предоставит вам полный отчет.

– Действительно, – сказал инспектор Хьюитт.

Он откинулся в кресле, словно собираясь с мыслями. Взглянул на настенный календарь и сделал какие-то пометки.

– И как в вашей истории появился доктор Брокен?

– Доктор Брокен известен, если не сказать – печально известен, по всему миру благодаря своим патентованным лекарствам, особенно «Бальзамическому электуарию Брокена», – ответил Доггер. – Однажды его изящно назвали шарлатаном – доктором, который продает ничего не стоящие лекарства легковерной публике. То, что он также оказался отцом покойной миссис Прилл, которая умерла от отравления растительным алкалоидом, наводит на определенные мысли.

Я чуть не зааплодировала. Мне хотелось соскочить со стула и крепко сжать Доггера в объятиях. Но придется подождать.

– И это именно он, как вы утверждаете, является предводителем этих так называемых лиц, злоупотребляющих доверием, этих мошенников…

– Это слова из «Хроник Хинли», – поправил его Доггер. – Не мои. Я бы не был настолько доброжелателен.

В кабинете воцарилось молчание, когда каждый из нас на несколько секунд погрузился в свои мысли.

– Но какое идеальное прикрытие! – сказала я. Не смогла сдержаться.

До этого момента я не осознавала, как я зла, но сейчас внезапно чувства полились из меня без остановки.

– Сумасшедший, душевнобольной в частной лечебнице, сидящий в центре паутины и плетущий нити, которые достигают самых дальних уголков империи, – сказала я.

– Да. Звучит как дело Шерлока Холмса, не так ли? – заметил инспектор Хьюитт, и по этим словам я внезапно поняла, что он на нашей стороне. Несмотря на всю щепетильность нашего танца, аккуратно выверенные шаги, во время которых мы стараемся не наступать друг другу на носки, когда дело дошло до сути, стало понятно, что все мы – участники заговора во имя справедливости.

Я не смогла сдержать улыбку и одарила инспектора самым сияющим оскалом из моего ассортимента, оттененным каплей благодарности.

В этот момент Доггер перехватил инициативу.

– Когда мы начали понимать, – продолжил он, – что эти шарлатаны извлекают выжимку из человеческих останков…

Неужели глаза меня обманывают? Неужели инспектора Хьюитта передернуло? Он не знал о костях и порошке?

– …Предположительно, чтобы передать гениальные дары, сверхчеловеческие способности, – рассказывал Доггер, аккуратно подбирая слова, – мы поняли, что эти шокирующие подробности не должны стать достоянием общественности; что мы можем поделиться ими только с вами, инспектор Хьюитт; что их никто не должен знать за пределами этой конфиденциальной беседы, которая, как я предполагаю, все еще целиком и полностью не под запись.

Инспектор Хьюитт отодвинул кресло и вышел из-за стола. Подошел к окну и уставился на каменистую улицу.

– Похоже, будет дождь, – наконец сказал инспектор, неохотно отворачиваясь от грязного стекла.

Что он имеет в виду? – удивилась я. Дождь – это хорошо или плохо? Полагаю, зависит от того, на кого льет. Откуда-то из чулана в моем мозгу выпорхнули слова: «Ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» или что-то вроде. Это ведь из Библии, верно?

На старого доктора Брокена определенно вот-вот польет дождь, равно как и на всех пособников в его гнусных мерзостях.

– А как насчет мисс Персмейкер и мисс Стоунбрук? – спросила я. – Что с ними будет?

Инспектор Хьюитт сел обратно за стол и вытащил трубку из нижнего ящика.

– Разрешите? – спросил он.

Я махнула рукой, и он начал набивать чашу ароматным табаком. Я чувствовала запах даже со своего места.

– Вышеупомянутые леди, – сказал он, зажигая спичку и держа ее на воздухе, – арестованы.

И он умолк, сосредоточившись на раскуривании трубки и посылая вверх извивающиеся серые облака, напомнившие мне о дымовых сигналах в фильмах-вестернах.

Если бы я только могла расшифровать их!

– Послушайте, – продолжил инспектор, – мне все еще не до конца ясна схема этой преступной шайки. Зачем, например, Брокен и его пособники брали на себя труд растворять украденные кости и останки до гомеопатической степени разведения? Если я правильно понимаю лабораторных экспертов, дистилляция доводила их содержание в воде до миллионной доли? Почему бы просто не продавать воду?

Доггер улыбнулся.

– По моему опыту, инспектор, у воров есть принципы, которые непонятны людям вроде вас и меня. Называйте это оправданием. Рационализацией. Называйте это билетом в рай. Даже самые ужасные злодеи среди нас хотят верить, что могут спастись.

– Полагаю, что так, мистер Доггер, – согласился инспектор Хьюитт. – Полагаю, что так.

– Это клеймо зверя, – продолжил Доггер, – которое требует хотя бы капли правды в наших проступках, пусть даже в высокой степени дистилляции, и не важно, насколько сильно разбавленной.

– Вы, сэр, должны были стать полицейским офицером, – улыбнулся инспектор Хьюитт.

– Думаю, нет, – улыбнулся в ответ Доггер. – Если бы я им был, я бы знал, кто и как именно убил миссис Прилл: то ли Брокен сам приехал на поезде в Хинли и Бальзам-коттедж, то ли прислал кого-то из своих пособников. Также я бы знал о роли наших леди из Африки и, в частности, об их участии в приобретении и транспортировке токсических веществ из тропиков и человеческих останков от прихода к приходу здесь, в Англии, там, где проходили их выступления, включая Бишоп-Лейси.

Как я замечала раньше, в присутствии незнакомцев Доггер становится очень многословен. Основание нашей скромной маленькой консалтинговой фирмы способствовало расцвету этого качества в совершенно неожиданной и удивительной форме.

– Значит, вы считаете, – сказал инспектор Хьюитт, – что одна или обе леди из Габона подсыпали смертоносные бобы миссис Прилл? Или предоставили оные бобы доверчивой мисс Трулав, чтобы она сделала работу за них?

– Мы не установили конкретно эту связь, – ответил Доггер. – Хотя может быть и так. Что касается того, что я считаю, это не имеет значения, инспектор. Если бы я был полицейским, я бы должен был знать точно.

Смелый ответ.

– Разлад среди преступников, вы это имеете в виду? – спросил инспектор Хьюитт.

– Что-то вроде, инспектор, – ответил Доггер, опустив веки.

Это был запланированный сигнал.

– О! – сказала я, залезая в карман. – Чуть не забыла. Мы нашли эти письма и билет на поезд в палате доктора Брокена в аббатстве Голлингфорд. Мы знали, что они наверняка будут очень важными для вашего дела и что их нужно немедленно передать вам в руки, пока их никто не уничтожил.

Я подтолкнула улики по столу.

– Прошу прощения за отпечатки пальцев и тому подобное.

О, какая жалость, что я не могу произвести химический анализ взгляда, брошенного на меня инспектором Хьюиттом! Он состоял в равных долях из скепсиса, ярости, смирения, благодарности, возмущения, облегчения и капитуляции. Никогда не видела ничего подобного!

– Разумеется, вы обратите внимание, – добавил Доггер, – что эти письма, намекающие на шантаж и отправленные его дочери, скорее всего, написаны его собственной рукой.

– В попытке убедить ее, что игра окончена, – сказал инспектор Хьюитт.

Он быстро учится.

– Как вы сказали. – Доггер улыбнулся. – И вполне вероятно, что они унесены с места преступления им самим. Или, возможно, они были написаны, но не отправлены. Уверен, что вы без проблем доведете это дело до конца.

Инспектор Хьюитт положил трубку на пепельницу и встал, скрипнув ножками кресла по полу.

– Не могу больше отнимать ваше время, – сказал он, пожимая нам руки. – Уверен, что у вас есть много более срочных дел.

Доггер вытянулся во весь рост – довольно значительный, когда он хотел это продемонстрировать.

– Ах, инспектор Хьюитт, – сказал он, – кому, как не вам, знать.

– Не думала, что ты так выскажешься напоследок, – заметила я. – Была уверена, что инспектор вспыхнет как римская свеча.

Мы ехали в «роллс-ройсе» домой в Букшоу, день клонился к концу. Над туманами висел легкий туман, и легкая дымка заволокла дорогу.

– Мои слова вовсе не были дерзкими, – сказал Доггер, – это скорее признание уважения между равными.

– То есть ты не хотел, чтобы мы уходили с поджатыми хвостами. – Я рассмеялась от радости при мысли об этом.

– Именно так, – признал Доггер. – Всегда лучше иметь взаимопонимание с властями, пусть даже оно писано невидимыми чернилами.

Я хлопнула в ладоши.

– Тем не менее он разозлился, – сказала я.

– Нет, – возразил Доггер. – Он не разозлился. Он просто нам подыгрывал.

Подыгрывание заставило меня подумать о Колли Колльере и о том, как он размахивает ивовой битой для крикета на лужайке где-то посреди эссекских болот.

– Я рада, что мы смогли оставить это ужасное дело о пальце мадам Кастельнуово в секрете, – сказала я. – Для ее сына было бы невыносимо, если бы все это выплыло наружу.

– Да, – согласился Доггер. – Вот наша настоящая награда. А это, если не ошибаюсь, огни Букшоу.