История Эбигейл Адамс, жены второго президента США Джона Адамса, – это пример воплощенного идеала замужней жизни. В своих письмах она показывает себя, по выражению автора ее биографии Эдит Геллеc, «образцовой женой, матерью, сестрой, дочерью, другом и патриоткой молодой Америки». И все же, несмотря на свою уникальность, ее жизнь также содержит в себе черты, общие для всех жительниц американских колоний.

Одно из самых известных высказываний Эбигейл касается будущего брака. Когда в 1776 году она советовала своему мужу, в то время члену комитета, составлявшего Декларацию независимости, «не забывать о дамах», она имела в виду неравноправные отношения между супругами. Дальше в письме она писала: «Не давай мужьям неограниченную власть. Помни, что всякий мужчина с легкостью становится тираном». Затем она предлагала новую модель супружеских отношений, в которой такие мужчины, как ее муж, «по собственной воле отказывались от роли строгого хозяина ради роли нежного и дорогого друга». Письмо завершалось проникновенным призывом задуматься о женском счастье: «Считайте нас созданиями, которые Божьим Провидением были помещены под вашу защиту, и, подобно Богу, направьте данную вам власть на то, чтобы преумножить наше счастье».

Хотя «счастье» еще не стало, как теперь, основным мерилом жизненного успеха, это понятие начинает чаще встречаться в тех случаях, когда герой говорит о себе, и теснит «благочестие» и «добродетельность». В Декларацию независимости вошли слова о том, что каждый человек наделен правом «жить, быть свободным и стремиться к счастью» – и вскоре такое представление укоренилось как в женской, так и в мужской психике. Понятие счастья, каким его себе представляла Эбигейл, базировалось на древней идее о том, что мужчине Богом предписано быть покровителем женщины и что такое покровительство должно строиться по аналогии с милосердием Господним. Важным нововведением было то, что теперь счастье женщин как отдельной группы должно было охраняться законом. В отсутствие законов, ограничивающих мужскую власть над женщиной, некоторые мужья продолжили бы злоупотреблять своим авторитетом и безнаказанно причинять женщинам страдания.

Безусловно, такие смелые и дерзкие высказывания Эбигейл соответствовали революционному духу эпохи. Она проводит аналогию между британским королем-«тираном», против которого восстали его американские подданные, и мужем-тираном, который привык унижать свою бесправную жену: «Когда же дамам не оказывают должной заботы и внимания, их долг – восстать и сопротивляться тому закону, который пренебрегает их мнением и интересами».

В ответном письме Джон был покровительственным и снисходительным: «Твой изумительный свод законов заставил меня улыбнуться». Признавая, что борьба за независимость затронула многие группы, в частности несовершеннолетних, учеников, индейцев и чернокожих, он видел в ее письме «первый признак того, что племя куда более многочисленное, чем все прочие, начало выражать свое недовольство». Но затем он возвращался к традиционному оправданию мужского авторитета и уверял свою жену, что «деспотизм юбки» ничем не лучше «роли хозяина», которую брали на себя мужья. Словом, предложения Эбигейл он не рассматривал всерьез.

Как отмечает Эдит Геллес, только очень храбрая женщина в этот период американской истории могла вот так критиковать мужскую власть. Подобно англичанке Мэри Уолстонкрафт, которая шестнадцатью годами позже, в годы французской Революции, написала эссе «В защиту прав женщин», Эбигейл считала, что женщины также должны использовать достижения Революции для отстаивания своих интересов. Конечно, Эбигейл, в отличие от Уолстонкрафт, высказывала свои соображения в личном письме, однако она имела все основания ожидать, что муж доведет их до сведения общественности.

Хотя Джон и не уделил инициативе супруги должного внимания, в их семейной жизни он был скорее «другом», нежели «покровителем». В бесчисленных письмах, которые Эбигейл писала из Массачусетса, пока муж по поручениям нового правительства отправлялся из Филадельфии в Нью-Йорк, Вашингтон, Париж и Англию, она называла его «милым другом». Она взяла на себя управление семейными владениями в Брейнтри, Массачусетс, и занималась хозяйственными и юридическими вопросами, которые обычно были вотчиной мужчин. Но Эбигейл Адамс не была единственной женщиной, которая в период Революции взяла в свои руки управление имением: многие жены подменяли мужей, пока те сражались в Континентальной армии или в ополчении. Им приходилось принимать решения, которые прежде лежали на мужчинах. Порой они один на один встречались с вражескими войсками и испытывали на себе все тяготы военного положения: смотрели, как разоряют их дома, разыскивали детей посреди хаоса войны, становились жертвами нападений и изнасилований. Иногда они вынуждены были принимать на постой противоборствующие армии, а такие незваные гости приводили хозяйство в беспорядок. Эти женщины справлялись с голодом, вынужденными переездами и смертельными осложнениями дизентерии и оспы. Безусловно, им требовалась недюжинная сила и смелость, чтобы выжить.

Лишь немногие из них имели такие же преимущества, что и Эбигейл Смит Адамс. Прежде всего, она была из состоятельной семьи. Ее отец, преподобный Уильям Смит, был почетным гражданином Уэймута, штат Массачусетс, а ее мать принадлежала к уважаемому роду Куинси. Подобно многим девушкам из Новой Англии, Эбигейл не получила систематического образования – в состоятельных семьях его давали только мальчикам, – но она могла пользоваться обширной библиотекой своего отца. В 1759 году, когда она встретила Джона Адамса, ей было пятнадцать лет, а ему – двадцать три, он был выпускником Гарварда и практиковал юриспруденцию в городке Брейнтри.

Читая сохранившиеся письма периода их ухаживаний, трудно представить, что этот кокетливый и ласковый юноша вскоре станет президентом США, известным своей строгостью и суровым нравом. Он называет Эбигейл «мисс Обаяние» и требует «не отвечать отказом ни на одну просьбу о поцелуе или поздней вечерней встрече» (4 октября 1762 года). Она называет его «мой друг» и подписывается «Диана» (11 августа 1763 года) – в то время модно было брать себе псевдоним из древней истории или классической мифологии. Позднее она станет подписываться «Порцией» в честь добродетельной римской матроны и находчивой героини «Венецианского купца».

В 1763 году, когда Джон официально заявил о том, что претендует на руку и сердце Эбигейл, он нежно называет ее «моей спутницей во всех бедах и радостях» и надеется, что вскоре «будет навеки связан с ней сладкими узами брака» (апрель 1764 года). Письма Эбигейл куда сдержаннее и содержат меньше проявлений чувств, хотя она порой демонстрирует большую изобретательность – например, письмо от 12 апреля 1764 года начинается такими строками: «Мой милый друг, я сижу одна в своей келье, примерная монахиня, уверяю вас». Часто в ее письмах читается почтительность к мужчине, который старше ее на восемь лет, и едва ли не раболепие: «Навсегда я сочетаюсь с другом, который служит мне примером безукоризненного поведения, чья доброжелательность позволит ему принять то, что он не может изменить».

Джон продолжает писать, прославляя как Эбигейл, так и всех представительниц ее пола за их доброту, мягкость и нежность (14 апреля 1764 года). Он также составляет шуточный список недостатков Эбигейл (7 мая 1764 года). В этом очаровательном перечне он указывает равнодушие к картам и пению, «манеру ходить, подвернув кончики пальцев», «манеру сидеть со скрещенными ногами» и манеру «держать голову опущенной, как тростинка». Хотя Эбигейл принимает этот список «с такой благодарностью, с какой другая отнеслась бы к списку своих достоинств», она возражает против ремарки о своих ногах: «Полагаю, джентльмен не должен предаваться размышлениям о женских ножках» (9 мая 1764 года). Викторианская эпоха, когда разговор о чьих-либо ножках считался вопиюще нескромным и пуристы драпировали даже ножки рояля, была еще впереди.

В письмах Эбигейл выражала свою симпатию к Джону, но не преступала границ приличия, поставленных для молодой девушки, и в то же время не опускалась до самоуничижения – очевидно, что они общались открыто и были любящими друзьями. В их письмах со временем только лучше читается взаимное уважение и симпатия. Через несколько недель после свадьбы Джон в соответствии с представлениями своей эпохи выражает Эбигейл свою надежду на то, что она сделает его лучше: «Благодаря тебе моя жизнь и манеры станут более изысканными и утонченными, я избавлюсь от своей замкнутости и всего дурного, что есть в моей натуре, обрету добрый нрав и смогу сочетать глубокую проницательность с безупречной доброжелательностью» (30 сентября 1764 года).

Возможно, современному читателю такие высказывания покажутся безнадежно устаревшими. Ожидаем ли мы сегодня, что супруги благотворно повлияют друг на друга? Представление о том, что муж и жена должны улучшать друг друга, кажется, плохо стыкуется с теми целями, которые декларируют современные члены общества. Многие ли сегодня вступают в брак и выбирают супруга из расчета стать добрее и мудрее? Счастливее, богаче, успешнее – да! Но усовершенствовать свои человеческие качества?..

Надежды Эбигейл и Джона оправдались: они прожили вместе больше пятидесяти лет. Джон стал отцом-основателем нового государства, служил Франции и Англии, был вице-президентом при Джордже Вашингтоне и стал вторым президентом США. А Эбигейл, конечно, была больше всего известна как его жена. Но в одиночку она смогла преодолеть множество испытаний, сама руководила хозяйством в Брейнтри и растила детей, в то время как Джон был в отлучке – четыре года он провел за океаном, а затем на многие месяцы отлучался в Филадельфию и Вашингтон.

Эбигейл и Джон, безусловно, были выдающимися людьми, и их имена вписаны в историю. Они стали примером долгой любви, болезненных расставаний и твердого упорства. Ближе к концу своей жизни Эбигейл заявляла, что разлука с мужем в годы Революции была одним из самых тяжелых испытаний. Революция на долгие годы разлучила ее с тем, кого она называла «моим защитником, другом юных дней, моим соратником и другом, которого я выбрала». Когда в 1818 году она умерла, Джон (которому предстояло прожить еще восемь лет) вспоминал ее как «спутницу всей моей жизни, ту, кто была мне женой сорок пять лет, любовницей – еще дольше». В то время своей «любовницей» мужчина мог называть благочестивую молодую женщину, за которой ухаживал или на которой был женат.

Эбигейл и Джон были воплощением всего лучшего, что было в браке XVIII века. Хотя по обе стороны Атлантики по-прежнему преобладали патриархальные взгляды, уже получал распространение новый взгляд на брак, основанный на взаимных чувствах супругов. Эту идею завезли из Англии титулованные колонисты, и в США она упала на плодородную почву. Идея заключалась в том, что брак может быть заключен на основании взаимной любви супругов. Между ними устанавливались отношения дружбы, привязанности, уважения, они разделяли ценности и интересы друг друга. Подразумевалось, что молодые супруги, придерживавшиеся новых представлений о сожительстве, кардинально отличаются от поколения своих родителей и что на смену «вертикальным» отношениям между родителями и детьми придут «горизонтальные» отношения между мужем и женой. В Нидерландах XVII века и в Англии, во Франции, в Северной Европе и Америке XVIII века отражением новой модели идеальных супружеских отношений стали двойные портреты супругов.