Каляева арестовали и поместили в арестантский дом Якиманской части, а оттуда перевели в Пугачевскую башню Бутырской тюрьмы. Позже его отвезли в канцелярию арестантского дома Пятницкой части. Оказалось, что с ним хотела встретиться Елизавета Федоровна и подарить ему икону. Юрий Соболев, автор брошюры «Иван Каляев», выпущенной издательством «Красная новь» в 1924 г., передает разговор великой княгини и Каляева так, как будто сам присутствовал при нем: «Когда она, вся в черном, меленной походкой разбитого горем человека, со слезами на глазах вошла в комнату, Иван Платонович не узнал ее.

– Жена я его, – прошептала Елизавета, приближаясь к Каляеву.

Иван Платонович не встал перед ней, и она беспомощно опустилась на соседний стул и продолжала плакать.

– Княгиня, – после долгого молчания произнес Каляев, – не плачьте, это должно было случиться.

Снова наступило молчание.

– Но почему со мной говорят только после того, как я совершил убийство? – воскликнул Иван Платонович.

– Вы, должно быть, много страдали, что решились, – заговорила Елизавета Павловна.

Но тут же Каляев прервал ее и в большом возбуждении громко произнес:

– Что из того, страдал иль нет? Да, я страдал, но мои страдания я слил с миллионами людей. Слишком много вокруг нас льется крови, и у нас нет другого средства против этой ужасной войны! Ведь если бы я теперь пришел к великому князю и указал ему на все его действия, вредные народу, ведь меня посадили бы в сумасшедший дом или, что вернее, бросили бы в тюрьму, как бросают тысячи людей, страдающих за свои убеждения.

– Да, очень жалко, что вы к нам не пришли и что мы не знали вас раньше, – тихо проговорила Елизавета.

– Но ведь вы знаете, что сделали с рабочими 9 января, когда они пришли к царю! – воскликнул Иван Платонович. – Неужели вы думаете, что это может пройти безнаказанно? Вы объявили войну народу. Мы приняли вызов. Я отдал бы тысячи жизней, а не одну. Россия должна быть свободной! – с громким воодушевлением закончил Каляев» и т. д.

По поводу иконы, которую Елизавета Федоровна хотела передать Каляеву, автор пишет: «Он взял ее, как объяснил потом товарищам, потому, что в этой иконе видел знак той благодарности, которую Елизавета Федоровна испытывала к нему за сохранение ее жизни. Каляеву также казалось, что княгиня раскаивается за преступления ее мужа, а тем, что отдает икону революционеру, как бы успокаивает свою совесть. Разумеется, все это только казалось взволнованному необычным свиданием Каляеву. Совсем другие цели преследовала жена князя Сергея Александровича. Ей нужно было, чтобы Каляев принял ее иконку, – это дало возможность ей распространить клевету насчет Ивана Платоновича, который будто бы раскаялся в убийстве и так расчувствовался, что не только принял, но и поцеловал икону! Такая клевета с помощью услужливых газет была широко распространена по всей России, и Каляеву пришлось горько раскаяться в том, что он, поддавшись вполне естественной человеческой жалости, вступил в разговор с Елизаветой».

А вот как выглядел доклад об этой встрече, который получил император Николай II: «Ее Высочество изволила обратиться к нему с нижеследующими словами: „Удивляюсь вашему поступку. Он был доброго сердца человек, никому зла не сделал и исполнял свой долг“. На это злоумышленник, поднявшись со стула, ответил: „Про то знают те, которые поручили мне это сделать, я исполнил свое поручение, это результат существующего режима“. Тогда Ее Императорское Высочество изволила милостиво сказать: „Зная доброе сердце Покойного, Я прощаю вас“ и благословила убийцу, а засим попросила Градоначальника и окружающих удалиться и оставалась наедине преступником около 20 минут, причем слышался плач злоумышленника».

Интересно, что в черновом варианте доклада нет указаний не то, что Каляев плакал, зато есть его слова: «Великая Княгиня добрая, а вы все злые». Но позже, когда она отклонила его просьбы о повторной встрече, а газеты опубликовали отчеты о случившемся в арестантском доме, он написал ей возмущенное письмо, в котором обвинял великую княгиню в том, что она обманула его доверие и позволила газетам сеять «семена клеветы и тревоги за честь революционера» и подать их разговор как «торжество православия». Он утверждал: «Я не объявлял себя верующим и не выразил никакого раскаяния». Это письмо так и не передали великой княгине, но позже его опубликовали эсеры.

Великая княгиня Ксения Александровна записала в эти дни в дневнике: «Свой разговор с убийцей она скрывает. Элла только сказала, что, когда она к нему вошла, он спросил: „Кто вы?“ – „Я жена того, кого вы убили!“ Она ему простила и дала образок. Говорят, что он весь день лежит на койке, смотрит на образ и плачет!..»

А в изложении княгини Марии Барятинской эта история выглядит так: «Каляев (так звали убийцу) встретил ее очень грубо и агрессивно. Но великая княгиня своим благозвучным голосом и высокими религиозными принципами сумела втолковать ему, какое непоправимое зло он совершил. Он упал пред ней на колени, выпрашивая прощения за свое преступление, и великая княгиня пообещала ходатайствовать перед императором, чтобы заменить для него смертный приговор менее суровым. Однако его величество не мог изменить приговор, которого требовали законы государства, и Каляев был казнен. Великая княгиня Елизавета продолжала помогать семье этого человека после его смерти. Такой была ее возвышенная натура!».

Эти донесения, а также статьи о посещении Елизаветой Федоровной Каляева опубликовали во всех центральных газетах и перепечатали в провинциальной прессе. Репортеры сопровождали сообщение такими комментариями: «Ну да! Он тверд, безжалостен, он фанатик идеи и долга. Но эта женщина, явившаяся к нему из Царских чертогов, от неостывшего еще праха дорогого человека, столь дико изуродованного, к нему, не умывшему еще рук от крови жертвы, и принесшая вместо гнева – любовь – разве не тверже ее вера в ее идеал? С каким оружием, с какой адской бомбой ему выступить против ее любви и прощения? Он сдался. Он побежден. Как подкошенный упал он к ногам этой женщины – не великой княгини, а великой страдалицы».

Вероятно, мы так никогда и не узнаем, о чем говорили великая княгиня и Каляев. Существует легенда, что княгиня просила императора о помиловании убийцы своего мужа, но никаких документов, подтверждающих такую просьбу, не было обнаружено. Также нет документов, свидетельствующих о том, что Елизавета Федоровна помогала семье Каляева. «Версия Каляева» позже опубликована эсерами (именно на ее основе и написал свою брошюру Соболев). В ней, в частности, говорилось, что Каляев неоднократно просил о новой встрече с княгиней, но ему было отказано.

Тело Сергея Александровича в течение пяти дней находилось в Алексеевском храме Чудова монастыря, в Кремль через Спасские ворота допускались желающие проститься. Приходили многие, так что в очереди приходилось стоять по 5–6 часов. Служащие войсковых частей, ученики военно-учебных заведений, женских институтов и гимназий пропускались вне очереди в специально отведенные часы.

Сергея Александровича похоронили в храме-усыпальнице Чудова монастыря на территории Кремля. Из всех Романовых проститься с усопшим прибыл только близкий друг и двоюродный брат Сергея Александровича – великий князь Константин Константинович. В апреле 1905 г. в Москве, в Особом присутствии Правительствующего сената состоялся суд, на котором Каляева приговорили к смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение 23 мая 1905 г. в Шлиссельбургской крепости.

Явные волнения в стране продолжались еще около двух лет, но тайное недовольство не затихало до самого 1917 г.

А для великой княгини начиналась теперь совсем иная жизнь. Раскаивалась ли она в своих прежних заносчивых словах? Ощущала вину? Или считала, что муж пострадал безвинно, а революционеров покарает Бог? Так ли нам важно это знать?

Елизавета Федоровна продала свои драгоценности, а на вырученные деньги купила усадьбу, в которой в 1909 г. начала работу Марфо-Мариинская обитель милосердия.

Крестовоздвиженская община сестер милосердия, учрежденная в Санкт-Петербурге в начале Крымской войны по инициативе великой княгини Елены Павловны, не являлась монастырской организацией, хотя и работала под покровительством церкви. Марфо-Мариинская обитель напоминала Свято-Покровский женский монастырь, основанный великой княгиней Александрой Петровной. Вернее, она была чем-то средним между двумя этими учреждениями.

Прежде всего великая княгиня купила одну из старинных московских усадеб на Большой Ордынке и открыла лазарет для раненых. Здесь проводились операции, располагались кабинет электролечения, отделение для чахоточных больных, аптека и амбулатория. В 1908 г. московский митрополит утвердил Устав обители, целью которой провозглашалось «трудом сестер обители милосердия и иными возможными способами помогать в духе чистого христианства больным и бедным и оказывать помощь и утешение страждущим и находящимся в горе и скорби».

Женщины, поступавшие в эту обитель, получали звание крестовых сестер, они давали обеты послушания и целомудрия, но не проходили монастырского пострига. В обители работали бесплатные курсы медсестер, библиотека; созданы приют для сирот, воскресная школа, столовая для бедных, в которой готовилось свыше 300 обедов ежедневно.

Елизавета Федоровна писала Николаю: «Другой вопрос, которого ты касаешься и который я, видимо, не очень хорошо разъяснила или же ты не совсем понял, это – что „сама собою правишь, не под влиянием священника“. Я хотела сказать, что священник не влиял на мое стремление жить той жизнью, которую я веду сейчас, потому что я говорила с ним тогда, когда уже все хорошо обдумала. Не могу поверить, что я сама, без всякого постороннего влияния, решилась на этот шаг, представляющийся многим невыносимо тяжелым крестом, который я возложила на себя и в котором я однажды раскаюсь, сброшу его или же сломаюсь. Но я возложила это на себя не как крест, а как некий путь, полный света, который Господь показал мне после смерти Сергея и который за многие и многие годы до этого начался в моей душе».

А вот какой увидела ее подросшая Мария Павловна, посетившая Елизавету Федоровну в обители: «Тетя очень изменилась за последние несколько лет. Хотя она жила в монастыре, ей теперь приходилось общаться с самыми разными людьми. Благодаря этому она стала шире смотреть на жизнь, стала мягче, человечнее. Ей не только пришлось столкнуться с явлениями, о которых она раньше ничего не знала, но и считаться с мнениями, которые резко отличались от ее собственных. Однако она всегда пребывала в легком замешательстве и так и не смогла обрести равновесие. Пытаясь построить свою жизнь по православным канонам и принять религиозный порядок, основанный на древнерусских устоях и традициях, по своему мышлению она оставалась иностранкой, и ее усилия часто казались наивными и несогласованными. Но вокруг нее образовалась такая дивная аура, что я, несмотря на все свое жизнелюбие, была очарована. В отличие от своей сестры-императрицы, моя тетя прекрасно понимала, что не имеет права отгораживаться от внешнего мира и заниматься лишь собственными делами. Она всегда принимала деятельное участие в благотворительности и во время войны расширила круг своей деятельности. Однако в глубине души она лелеяла мысль о полном отдалении от мирской суеты, даже от управления своим любимым монастырем. Она хотела вести жизнь отшельницы и втайне надеялась, что я займу ее место».

Благотворительная деятельность великой княгини продолжалась.

В 1911 г. в Сергиевом Посаде открыто Мариинское убежище – приют для престарелых сестер милосердия Красного Креста. С осени 1913 г. сестры начали обходы ночлежных домов Хитрова рынка, где оказывали помощь нуждающимся, а бездомных детей отправляли в приюты. В 1914 г. в Москве великой княгиней организован Комитет по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну. Благотворительные учреждения, созданные Елизаветой Федоровной, после Февральской революции перешли под управление государства. Великая княгиня сложила с себя свои обязанности.

7 мая 1918 г. Елизавету Федоровну арестовали, увезли из столицы и вместе с другими членами императорской семьи перевезли в Екатеринбург.

19 мая 1918 г. по приказу Екатеринбургского совета Елизавета Федоровна выслана в город Алапаевск Верхотурского уезда Пермской губернии. Вместе с нею там оказались великий князь Сергей Михайлович, Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи, сын великого князя Павла Александровича Владимир, сестра Марфо-Мариинской обители келейница Елизаветы Федоровны Варвара Яковлева и Федор Ремиз, управляющий делами великого князя Сергея Михайловича.

5 июля 1918 г. узников скинули в шахту Новая Селимская в 18 километрах от Алапаевска. Сергей Михайлович попытался оказать сопротивление и был застрелен, остальных сбросили в шахту живыми. Шахту забросали гранатами, завалили жердями, бревнами и присыпали землей. Официально объявили, что великие князья похищены из здания школы, где они содержались, «неизвестной бандой».

Легенда гласит, что когда в сентябре 1918 г. Алапаевск заняли войска генерала Колчака, тела из шахты извлекли и обнаружили, что некоторые жертвы пережили падение и умерли позже от травм и голода. Среди них была и Елизавета Федоровна. Ее тело нашли рядом с телом Иоанна, он был перевязан разорванным на бинты апостольником. После отпевания тела поместили в склеп, устроенный в южной стороне алтаря Свято-Троицкого собора. Позже гробы вывезли в Китай, Елизавета Федоровна и сестра Варвара в конце концов нашли вечный покой в Иерусалиме, как того и желала великая княгиня при жизни.

В 1992 г. Русская православная церковь причислила Елизавету Федоровну и инокиню Варвару к лику преподобномучеников.