Попкорн

Мы встречаемся с Камиллой в «Одеоне».

– Соленый или сладкий? Соленый или сладкий, вот в чем вопрос!

– Ты говоришь, как мой папа, – сердито отвечаю я.

– Ясное дело, разве не в этом фишка? Да что с тобой? Мы же всегда так говорим.

– Ах, да, извини.

– Соленый или сладкий?

– Что?

– Попкорн, ты, булка калорийная.

– Я не люблю калорийных булок.

– Да ты что?

– Извини. Любой. Какой захочешь.

– Знаешь ли, я не обедала, потому что кое-кто дал мне пять секунд на сборы, так что я помираю с голоду и просаживаю здесь буквально все свои деньги. Я беру один большой, и еще «Мальтийский», и «Менестрель», а пить буду вон ту синюю воду. Ты когда-нибудь ела тут начос? Соус какой-то желтушный. – Камилла смотрит в меню. Весь кинотеатр пропах попкорном. А еще теплым светом и предвкушением. Мы иногда ходим в кино, чтобы сменить обстановку. Чтобы сесть в кресло и отбыть в неизвестность.

В кино продают попкорн, наверное, потому, что это бесшумная еда. Чипсы и крекеры слишком громко хрустят, поэтому люди и придумали попкорн.

– Результаты экзаменов объявят в четверг, – говорит Камилла.

– Я не приду.

– Что-о?

– Я не приду.

– Не чуди.

– Это не называется чудить, куча народу не приходит за результатами. Те, что катаются на лыжах во Франции или еще где-нибудь, их просто нет на месте.

– Да, но они-то наверняка знают, что сдали хорошо, небось ходили на дополнительные занятия и вообще.

– У Руби, девчонки из нашего класса, как раз день рождения – что ж, думаешь она припрется в школу за результатами? Как бы не так.

– Почему бы и нет, если результаты хорошие? – уперлась Камилла. Хамство с ее стороны. Камешек в мой огород.

– Ну может быть. Хотя вообще не понимаю, как можно собственную днюху тратить на школу.

– Все равно же результаты пришлют по почте. Никуда от них не денешься.

– Ну и пусть присылают. – Я понимаю, что вредничаю и упрямлюсь. Почему-то никак не могу выйти из этого состояния.

Камилла снова изучает меня.

– Помираю с голоду, – ноет она. – По дороге я жевала жвачку, и это навело мой желудок на мысль о бифштексе с картошкой. – Я молчу. – И глаза накрасить не успела, так что похожа теперь на слепого крота.

– Вовсе не похожа, – возражаю я, пытаясь говорить нормально и дружелюбно.

– Да вылитая, и даже линзы не могу надеть. В кино приходится надевать очки, как последнему ботанику.

Нет, это я плохо придумала. Общение дается мне с трудом. Зря я ее позвала. Типа «ничего же страшного не случилось», так побудем в выдуманном царстве кино. Ну а что было делать? Только об этом и говорить? Все время? Вообще-то я терпеть не могу научно-фантастические фильмы. Идиоты-актеры носятся по металлическим платформам и трубам и тараторят на выдуманном космическом жаргоне, абсолютно тарабарском. И я ни на минуту не могу забыть, что они в павильоне. Когда вижу «космические» кадры, не могу отделаться от мысли, что снималось это в обитом фольгой коридоре киностудии где-нибудь в Суиндоне. И почему мне сегодня так хреново?

– Соленый и сладкий, пожалуйста.

– Ты же вроде не любишь фантастику.

– Мне хотелось уйти из дома.

– А, понятно. Хочу навестить Дав. Когда будет можно?

– Я тебе скажу.

– Ты все время так говоришь. Она что, не хочет никого видеть?

– Хочет, – буркаю я. У Камиллы обиженный вид. Она растерянно говорит:

– Ну не буду спрашивать. Просто скажи ей, что я могу прийти, как только она будет готова.

– Дав будет очень рада тебя видеть.

– Я думаю, она могла бы пойти сегодня с нами. Она же любит кино, вот и сходили бы все вместе.

– Камилла, Дав не может просто так взять и пойти в кино!

– Почему?

– Ну это же понятно… Она не может… она…

Я так и не могу придумать, почему, собственно, Дав не может пойти в кино. Мне самой противно то, что я говорю. Кажется, продавцы за стойкой глазеют на меня, насыпают попкорн в картонные коробочки и пялятся. Камилла не хочет давать им карточку, пока я не объясню, почему Дав не может пойти в кино. За нами вырастает очередь; я краснею.

– Ну, может быть, она и могла бы… Она так изменилась. Она стала совсем другая… она… в общем, изменилась.

– Не хочу обижать, Би, честно, ты же знаешь, как я люблю тебя, но только, может быть, это ты против того, чтобы ее навещали? Может быть, это ты изменилась после несчастного случая?

– Что? – Я чувствую комок в горле, сердце упало. – Что ты такое несешь?

– Пусть Дав временно оказалась в инвалидном кресле, но это вовсе не значит, что ей не хочется смеяться или плакать, или смотреть фильм, или вообще выходить из дома. Она же не в тюрьме.

– Я не говорю ничего такого. – Я начинаю закипать. – Она выглядит чудовищно. Совсем другой человек – это очень страшно. Просто сердце разрывается. Вообще, ты не понимаешь, каково это, когда с тобой такое случается.

– Би, в этом-то и дело. Это случилось не с тобой, а с твоей сестрой. Да, она твоя сестра, это значит, что ты тоже переживаешь. Но помнишь, сколько раз, когда люди говорили гадости за твоей спиной, ты ныла: «То, что я толстая, не значит, что у меня нет ушей». Помнишь? Так что же, если с Дав случилась катастрофа, у нее теперь нет ушей, сердца, мозгов, чувств… что же, она не хочет жить? Это, конечно, кошмар, шесть месяцев в кресле, да еще при характере Дав, но она же поправится, потому что… кости срастаются.

Ее слова ранят, но она не успокаивается.

– Да, ты права, я вроде бы не при делах, это понятно, но будь я на твоем месте… нет, будь ТЫ на своем месте, в смысле, будь ты такой, какой всегда была, ты бы всюду таскала ее за собой, если бы у нее зачесались ноги, чесала бы их ей той фиговиной, которой переворачиваешь бекон на сковородке, требовала бы, чтобы она везде шлялась, как и раньше, не прятала бы ее, не вела бы себя так, будто она хуже всех из-за своего кресла! – Она качает головой. – Ты ведешь себя как эгоистка.

Мне так и хочется швырнуть в нее попкорном. И дурацким синим напитком. И уродскими начос. Ненавижу Камиллу. Ничего-то она не понимает. Вообще ничего. Я растеряна и унижена. Все смотрят на меня. Я краснею, в ушах звенит, глаза быстро наполняются слезами.

– Я пошла домой, – бормочу я и поворачиваюсь в надежде, что Камилла побежит за мной, поймает и скажет «не уходи», как было бы в любое другое время. Но как бы не так.

– Ну конечно, ты идешь домой, – рявкает она на все фойе. – Как же иначе. Прекрасно. Оставайся трусихой. Оставайся беспомощной трусихой, как всегда! Не води сестру в кино, наплюй на результаты экзаменов… – Камилла уже кричит, она вообще не стесняется кричать на людях: – Бросить школу – глупее не придумаешь! Пора уже тебе повзрослеть, Блюбель!

Сбегая по ступеням «Одеона», я всюду вижу знаки для колясочников: лифты, широкие автоматические двери, пандусы. То, чего я никогда не замечала, пока это не касалось моей семьи. Что я за невежда. Я не хотела слушать Камиллу, потому что Камилла права. Она ведь тоже любит Дав. Все это я устраиваю из-за себя самой, и, конечно же, сестра может ходить в это дурацкое кино.

И вообще может делать все, что хочет.

Дыхание становится резким. Коротким. Нужно отдышаться. Вдох. Выдох. Вдох.

Я выбираюсь из кинотеатра, почти сползая по лестнице. Ох, кажется, девчонки из моей школы. Только не сейчас. Я неспособна поддерживать светскую беседу. Я прячусь в боковой аллее.

– Это что, Блюбель? – спрашивает одна из девчонок.

– Правда, что ли? – отвечает другая.

– Знаешь, ее сестра чуть не погибла.

– Не может быть, как?

– Кажется, прыгала с крыши.

– Что? Зачем? Хотела покончить с собой?

– Не знаю, но… Блюбель не вернется в школу.

– Быть того не может. Везет же. Откуда ты знаешь?

– Мама дружит с мисс Скотт.

– А-а, так она, наверное, теперь работает в кинотеатре!

– Ха! Возможно. И получает бесплатный попкорн.

– Думаю, она беременна.

– Да нет!

– Именно поэтому и не может вернуться в школу.

– Она не беременна, Малиха. Просто толстая.

Мое сердце падает на землю, как разбитая ваза. Мне стыдно. Дышать трудно. Я отчаянно ищу в карманах лекарство. В глазах мутится. Я впадаю в панику. Раздуваю и втягиваю щеки. Уффф. В груди жмет. Пальцы роются в поисках ингалятора. Я не могу, как обычно, выйти из укрытия и вырасти перед девчонками. Опершись головой о кирпичную ограду, я стараюсь сосредоточиться на дыхании, но в груди тяжело, а мысли разбегаются. Дав. Несчастный случай. Снова и снова. Ее падение. Ее страх. Ее лицо. Ее ноги. Ее тело. Разбилась. Будь храброй. Будь храброй. Я велела ей быть храброй… Мама. Папа. Кофе. Алисия. Сердитые взгляды. Макс. Пуфф. Пуфф. Дышать. Дышать. Отдышаться. Еще. И еще. Я плачу в темноте. Пытаюсь успокоиться.

Я одна, и мне не хватает воздуха.