Чай

Когда я вхожу, мама и Дав сидят рядышком на кушетке.

– Привет, золотко. Чаю?

– Да, спасибо, мам.

– Ты голодна?

– Мы поели с Камиллой.

– Вот и славно.

– Потратила весь дневной заработок на одну посиделку в ресторане.

– Как всегда. Тебе хоть понравилось?

– Ага. – Я обмахиваюсь газетой. – Вы-то ели?

– Ага. – Мама смотрит на меня «особенным» взглядом. – Дав приготовила карбонару.

Дав смотрит гордо, широко улыбается, двигает бровями, такая вся самоуверенная. Мама у нее за спиной изображает тошноту: сморщивает лицо и сует два пальца в рот. Я пытаюсь не рассмеяться.

– И нечего издеваться над моей стряпней. – Дав поворачивается и в упор смотрит на маму. – Серьезно.

– Я не издеваюсь. Как можно? Правда же, Биби?

– Правда! – вступаюсь я за маму, рот сам растягивается в улыбке. – Она и не думала.

Я плюхаюсь рядом с Дав.

– От тебя воняет чесноком, – морщится она.

– А от тебя – горелой пастой, – хихикаю я, глядя ей в глаза.

– Да, она здорово подгорела, – признается Дав.

– Как ты умудряешься сжечь макароны?

– Это когда спагетти слишком длинные и не влезают в кастрюлю с кипятком, кончики торчат сбоку и обугливаются, а пахнет так, как если ты сожгла себе ноготь свечкой.

– Ну ничего, – вздыхаю я. – Мне нравится запах горелого. – Я закрываю глаза. – Горелые рыбные палочки – ням-ням; горелые тосты с мармитом – ням-ням; горелые тосты с арахисовым маслом – ням-ням; горелая лапша – ням-ням…

– Хорошо, мы уже поняли: ты обожаешь все горелое.

– Вот именно.

Я приваливаюсь к Дав и… она, конечно, никогда не признается в этом, но определенно протягивает руку и прижимает мою голову к своему костлявому миниатюрному плечу. Свет притушен, в телевизоре что-то мелькает. Серебристые, синие, золотые и белые квадраты освещают комнату. Входит мама с тремя дымящимися чашками чая, удерживая две ручки в одной руке.

Она садится рядом со мной, и мы все прижимаемся друг к другу, держа чашки на весу у груди.

Хорошо, когда в доме одни девочки. Может быть, вовсе не нужно, чтобы, топая, входил мужик и заполнял собой все пространство? Может быть, я смогу полюбить женщину? В конце концов стану жить с женщиной. Все мы люди. Мужчины и женщины. И не знаешь, кого ты полюбишь – мы же влюбляемся в человека. А не в его пол. И, если разобраться, женщины бывают очень крутыми. Но Дав и Камилла, наверное, будут ревновать – так и вижу, как они покажут моей будущей любимой жене небо в алмазах.

Мы все втроем задремали на диване. Мягкий серебристый свет рисует пикассовские грани на маме и Дав. Я вылезаю, чтобы попить воды, прежде чем их разбудить. Комкаю чек из мексиканского ресторана и выбрасываю в мусор, чтобы завтра не смотреть на него и не испытывать чувства вины от того, что потратила все деньги на еду. Бумажка приземляется, под ней скорлупки от, наверное, четырнадцати тысяч яиц, мука, горелые спагетти, кусок сырого жирного серого бекона, большие куски луковицы и разбитое яйцо.

А под всем этим что-то из папиной одежды.

Заспанная Дав стоит в дверях – она уже видела то, что вижу я.

– Она потихоньку избавляется от него. Мелочь за мелочью. В следующий раз в помойке окажется его голова. – Она потягивается, выставив на обозрение живот, ребра, которые аккуратно выпирают сквозь майку. – Ну спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – бормочу я.