Яблоко

Яблоки – добротная, хрусткая еда для добрых осликов. Фрукт-герой. Если бы яблоко было человеком, то из тех, кого каждую субботу приглашают сразу на несколько вечеринок. Надежным. Верным. Умеющим играть в команде.

Существует только один способ есть яблоки – агрессивно, и чтобы брызги летели во все стороны.

Мое тело похоже на яблоко. Может быть, такое, которое долго болтается на дне сумки, все облепленное сором и волосами, чуть-чуть побитое.

Я хочу взять с собой яблоко, но мне не хочется есть его сейчас, потому что я не голодна, и нет желания целый день таскать его в руке, но брать с собой сумочку я сегодня не собираюсь. Я тру яблоко о свою ногу, почти всерьез желая, чтобы оно примагнитилось к одежде, как-нибудь пристегнулось к ней.

Почему у девчонок на одежде нет карманов, как у парней? Как будто мы не носим с собой всякую дребедень! Всё, открываю кампанию за платья с карманами. Мужчинам даже на красной дорожке и на свадьбах полагаются карманы, а мы должны засовывать свои пожитки в лифчики. Это бесит. Годится только для тех, у кого между грудей умещается фунтовая монета.

На мне трикотажный топ со спущенными плечами и шорты в горошек. Чувствую, что все пялятся на мои ляжки. Это потому, наверное, что англичане нечасто видят обнаженное тело. Мы просто не привыкли видеть много кожи. У меня на бедре здоровенный синяк, который я посадила на работе, я про него и забыла, пока не заметила, что люди обращают на него внимание. Тут только я и вспоминаю про этот пышный фиолетово-зеленый несмываемый цветок. Я не брею бедра, потому что после этого отрастают темные волоски, а сейчас они светлые и милые и золотятся на солнце.

Я встречаюсь с папой в пабе «Лобстер». Он сидит на открытой веранде в тени, сгорбившись над какой-то книжкой издательства «Пингвин-классик», такой прославленной, что все врут, будто ее читали, чтобы казаться умными, а на самом деле ее читали только те, у кого она входила в школьную программу. Да и те ничего не поняли, хотя им объясняли 50 000 раз.

Папу всегда раздражает жара. Он почесывает уши, как встревоженный пес. Ему нравится так сидеть, нервничая и страдая в тени, как депрессивный вампир-подросток. Ему нравится царапать карандашом свои замечания и мысли на полях книжки; он то и дело облизывает кончик карандаша, прежде чем начать писать. Понятия не имею, зачем он так делает. По-моему, это лишнее.

– Привет, пап.

– Блюбель, какой прекрасный денек, правда? У тебя красивая помада… яркая. И вся ты такая… розовенькая.

– Она называется «Кенди-Ям-Ям».

– Кенди что?

– Кенди-Ям-Ям.

– Понятно. – Он принимает информацию к сведению, регистрирует ее, и я вижу, как она тут же в другое ухо вылетает из его головы во вселенную, туда же, где витает прочая бесполезная информация, которую сообщают родителям.

– Хочешь яблоко? – Я протягиваю ему фрукт – его неудобно носить с собой, а выбросить в урну у меня не хватает духу.

Иногда мне кажется, что фрукты что-то понимают, и я чувствую себя виноватой.

– Да, наверное, съем, оставь. Буду от него понемножку откусывать. – Ну кто же понемножку откусывает от яблок!

– У меня тут пиво. – Он отпивает глоток, на губе повисают усы из пены. – Дав придет?

– Должна.

– Как мама?

– Хорошо.

– Она когда-нибудь говорит обо мне?

– Конечно, говорит. – У папы на лице облегчение. И я не добавляю: «Но ничего хорошего».

– Этот чертов художник снова приходил?

– Какой еще художник?

– Ну этот, с конским хвостом.

– Кит?

– Кит. Именно. Знаешь, он к ней неравнодушен.

– Пап, Киту лет сто, и он пропах плесенью.

– А ей нравятся мужчины в возрасте.

– Не льсти себе. Она теперь предпочитает молоденьких!

– Да не может быть. Кого?

– Да это я тебя дурачу. – Мои колени напряженно сдвигаются. – Смотри-ка, вон Дав.

На Дав кислотно-оранжевые шорты и белая майка без рукавов, длинные светлые волосы плывут за ней шлейфом. Она загорелая. Она знать не знает, что такое депилятор и увлажняющий крем. В ушах у нее наушники.

– Давлинг! – говорит папа.

– Привет, папуля. – В один миг Дав превращается из сорванца в балерину, наклоняется, чтобы обнять отца, и целует его, одновременно снимая наушники.

– Папуля. Она все еще зовет меня папулей; совсем малышка!

Он усмехается. Он обращается с ней так, будто ей три года, а я – здоровенная, неуклюжая, ужасная сестра-страшила, слишком большая, чтобы называть папу папулей так, чтобы это не прозвучало дико и неприлично и чтобы люди не подумали, что я его любовница или вроде того.

– Какая ты хорошенькая, – говорит он ей. А я, значит, «розовенькая».

Дав отыскивает стул и усаживается, закинув ногу на ногу.

– Жарко как! – обмахиваясь, говорит Дав. – Вечером будет гроза. Обожаю грозу.

– Вот почему у меня болит голова. – Папа потирает голову, давая понять, что он живет в единении с природой.

– А ты не собираешь волосы в пучок, когда носишься туда-сюда? – Он по-прежнему поглощен Дав.

– Нет.

– Они тебе не мешают?

– Иногда, но тогда я их скручиваю и закусываю. Вот так. – Дав собирает волосы, скручивает в жгут и берет в зубы, как кошка котенка, которого несет за шкирку.

– Странная ты девочка, – говорит папа, откусывая кусок яблока. – Ну… так что там у мамы за молодые люди? – Господи, да хватит уже.

– Пап, посмотри мое видео! – Дав ловко меняет тему. – Это я, видишь… делаю вперед.

– Что значит вперед?

– Сальто вперед… видишь?

– Пропустил. Покажи еще раз и держи ровно! – Папа возится с очками. – Давай сначала. Отмотай назад.

Вижу, Дав теряет терпение.

– Ладно, вот, смотри.

– Где здесь ты?

– Вот я.

– Это?

– Нет! Это Томми.

– Похож на девочку, у него волосы длиннее твоих.

– Ну пап! Ты опять пропустил сальто.

– Там все нечетко.

– Потому что снято на «гоу-про», пап, которую прицепили к чьей-то голове.

– «Гоу» что? Как-то неприятно звучит. И все слишком темное.

– Там и было темно, пап. Это ночная миссия.

– Миссия?

– Ну да, ночная, – отчетливо произносит Дав, – МИССИЯ.

Вид у папы озадаченный.

– Миссия? Что еще за миссия? Это вообще легально? Полиция не… и вы не надеваете какие-нибудь перчатки?

– Нет, пап, на это смотрят косо. Нельзя надевать перчатки, нужно набивать мозоли, укреплять руки для цепкости. В перчатках не получится.

– И шлемов не надеваете?

– Нет.

– А если упадешь?

– Да, иногда мы срываемся… а потом пробуем еще раз.

– Они прыгают только с небольшой высоты, папа, – успокаиваю я. – Не волнуйся.

– С небольшой высоты! Как бы не так! У нас не детский сад, Блюбель. – у Дав загораются глаза. – Кое-кто даже заработал сотрясение.

– Горе ты мое, Дав, а что скажет мама?

– Она знает, я расстилаю в саду мат для тренировок.

– Да, но на улицах Лондона нет тренировочных матов! – Папа старается говорить спокойно. – Почему бы тебе не рассекать на мотороллере, ну таком, на которых многие ездят на работу? Разве не круто?

– Нет, папа.

– Что?

– То. Не круто.