Воскресенье
Алекс бежал вдоль кряжа, оставив за спиной гору Хэттерал. Внизу виднелись развалины аббатства Ллантони и палатки – синие и оранжевые. Судя по карте, на другом склоне хребта есть тропинка, но Алекс ее не увидел и направился вниз прямо сквозь заросли папоротника и высокой травы. Через две недели он уже будет кататься на велосипеде по Коэд-и-Бренин. Похоже, перед Мелиссой он выставил себя полным дураком. Жаль, что до него все так долго доходит. Сексом он занимался только два раза, то есть по-настоящему вставлял в женщину член. А после две недели избегал Келли Робинсон, потому что тогда они напились до потери сознания, к тому же она жирная. Хотя он часто вспоминал об этом, когда онанировал…
По дороге в Лонгтаун шагала девушка с рюкзаком за плечами.
Просыпаясь, Луиза еще помнила сон о книге «Лось по имени Хонк» – ей казалось, что сейчас 1969 год и у кровати сидит мать и читает эту книгу вслух.
Однако у ее кровати сидел Ричард. В полосатых пижамных штанах, купленных в интернет-магазине дизайнерской одежды «Боден», он напоминал пирата. Ричард не улыбался, как будто собирался сообщить ей плохие новости.
– Прости за вчерашнее.
Луиза привстала и оперлась на локти. Это ее дочери следовало извиняться.
– Она сказала мне, что ты курила марихуану. А я просто хотел… – Ричард на миг умолк, затем продолжил: – Тебе не нужно скрывать что-либо от меня. Это подрывает доверие и наносит больший вред здоровью, чем спиртное и сигареты, согласно нашумевшей статье профессора Натта в журнале «Ланцет». О господи… – Он потер лоб. – Ну и зануда же я.
Луиза в замешательстве откинула с лица прядь волос и пальцем ощутила вмятину от подушки на щеке.
– Как бы там ни было, впредь я постараюсь быть сдержанней с Мелиссой. – Ричард встал.
Луиза села и свесила ноги с кровати.
– Папа?.. – услышала она отчетливый голосок маленького мальчика.
«Я хочу отрезать ей голову и вынуть сердце. Ай-ай-ай! Ты доктор – и так ошеломлен! Я видел, как ты без колебаний решался на операции, от которых отказывались другие хирурги…» – читала Дейзи, однако смысл слов ускользал от нее. Она закрыла «Дракулу» и стала изучать состав кукурузных хлопьев, напечатанный на пакете. Тиамин (витамин В1) – 1,2 г, рибофлавин (витамин В2) – 1,2 мг… Интересно, звонит ли кто-нибудь по этому телефону горячей линии? Наверное, только одинокие женщины в возрасте, знакомящиеся с молодыми парнями из Калькутты…
Сегодня утром мир казался каким-то расплывчатым, в нем не за что было уцепиться. На нервной почве закрутило живот. Хотелось, чтобы ее окружали любимые вещи: потрепанная картонная фигура принцессы Леи в полный рост, в студенчестве украденная отцом из кинотеатра; эмалевые значки из Манчестерского магазина; кола и надломленное печенье.
В школе они снимали фильм «Выбор Джеммы»: о девочке, забеременевшей в четырнадцать лет. Дейзи играла ее мать. Когда она надевала светло-зеленый кардиган, ей казалось, что она исчезает и вместо нее появляется другая личность, которая может кого угодно поцеловать или убить. На экране Дейзи выглядела одержимой и не узнавала себя. Теперь она готовится к выпускному экзамену по экономике. Адам Смит и кривая трансформации производства.
Дейзи снова открыла «Дракулу» и прочла: «Девушка умерла. К чему напрасно терзать ее бедное тело?»
На пороге возник потный Алекс в беговых носках.
– Похоже, Мелисса дезертировала с корабля.
– В смысле?
– Я заметил ее на дороге с рюкзаком за плечами.
Дейзи вдруг увидела эту ситуацию глазами Алекса.
– Сочувствую.
Брат все еще не мог восстановить дыхание.
– Откровенно говоря, мне стало чуть легче.
Дейзи поняла, что уход Мелиссы расстроил не Алекса, а ее.
Анжеле снится сон. Медсестра, не осознающая странности происходящего, протягивает ей на чистом белом полотенце существо с синдромом русалки. Из какой недоброй сказки пришло это создание? Лицо будто ком глины с двумя щелками вместо глаз, голову делит надвое зазубренный плавник, руки хилые, а ноги срослись в одну. Сиреномелия. Сладкие голоса сирен манят из-за скал, а это существо только визжит. Оно хочет на руки, но Анжела не может даже коснуться его. Она боится, что существо вцепится в нее, начнет кусать и рвать на части. Этот сон ей снится раз в две недели, однако, проснувшись, Анжела ничего не помнит. Она плачет при виде птенцов, при виде кусочков мяса определенной формы, при просмотре фильма «Гарри Поттер и дары Смерти» – на эпизодах с разделенной на части душой Воландеморта. Она не знает, почему плачет. Во время беременности ей не делали ни амниоцентез, ни даже УЗИ. Она пропускала прием у врача, говорила, что это семейный кризис, лгала патронажной сестре, семейному врачу, Доминику… Ее тело знало о неправильности происходящего, но Анжела хотела быть хорошей матерью, а хорошая мать никогда не откажется от ребенка.
Через двадцать минут рюкзак потяжелел, однако вернуться Мелисса не могла. Встав у обочины, она вытянула руку с отставленным большим пальцем. Хорошо бы водитель попался нормальный, а не какой-нибудь маньяк-извращенец. Мимо проехал трактор, почтовый минивэн, автомобиль грузоперевозок, ржавый «датсун»… наконец блестящая черная «альфа-ромео» замедлила ход и сдала назад.
– Куда тебе? – с испанским акцентом спросила женщина в кожаных брюках.
Такого Мелисса не ожидала.
– Куда угодно, – ответила она совсем как в фильме.
– Кидай сумку на заднее сиденье.
На приборной доске стоял игрушечный верблюд на резиновых ногах. На поворотах он покачивался. Под ногами у Мелиссы валялся кошачий ошейник со стразами.
– Значит… – Женщина зажгла сигарету. – Ты сбежала из дома?
«Но когда мы оказались на расстоянии оклика, пытаясь стремительно миновать это место, сирены заметили наш корабль и запели:
– Плыви к нам, знаменитый Одиссей, славнейший из ахейских мужей, брось якорь и послушай наши голоса, ведь никто никогда не проплывал мимо этого острова, не послушав наши сладкозвучные песни…»
На кухне Анжела застала Луизу, та делала кофе и тосты. Вспомнилось, как в колледже они с подругой снимали один дом на двоих. Индийский суп-пюре из бобов, ароматические палочки, Кэрол подхватила чесотку в студенческой общаге…
– Все хорошо?
– Разумеется. Почему ты спрашиваешь? – отозвалась Луиза.
– Ричард и Мелисса.
– Ничего особенного не произошло.
– Трудно оказаться меж двух огней.
– Да нет, ничего такого не случилось, правда.
– Вчера они оба вели себя не лучшим образом, – заметила Анжела и подумала: «Интересно, на какой планете подобное считается хорошим?»
Луиза обернулась и посмотрела Анжеле в глаза.
– Ричард – хороший человек.
– Я и не отрицаю. – Однако именно это Анжела и делала.
Луиза вставила плунжер во френч-пресс.
– Мелисса тоже хорошая девочка.
– Я знаю. – Еще одна ложь.
– В тостере есть пара тостов, угощайся. – Луиза взяла френч-пресс и вышла.
Ревность или детское желание вставить клин между Ричардом и Луизой, которые обладают тем, что она и Доминик утратили? Вновь нахлынули воспоминания. Хеншам-лейн, дом номер девяносто два. Донни напилась и на спор подстригла газон ножницами. Эта немка обычно запирала свою дверь на висячий замок… Вот Анжела с Домиником въехали в собственную квартиру. В хлебнице жили уховертки, а наверху кто-то очень громко играл песню «Лондон взывает» группы «Клэш», но это была их собственная квартира, и Анжела испытывала облегчение даже сейчас, почти тридцать лет спустя.
Доминик ел цельнозерновые хлопья «Шреддис» и читал газету. «Мы верим, что это была роковая случайность. Мы призываем всех, у кого есть информация, поделиться ею». Кокаин и геноцид, а на следующей странице – клонирование овец и солнечная энергия, все катится к чертям, а рай находится за углом. Так или иначе, все уравновешивается. Люди бросили курить и начали набирать вес. Полиомиелит излечили, а СПИД убивает миллионы людей в Африке. Да был ли когда-нибудь Золотой век? Детская проституция, бум алкоголизма, Крестовые походы…
Рядом сел Алекс с тарелкой воздушных пшеничных хлопьев и чашкой чая.
– Как побегал? – поинтересовался Доминик.
– Хорошо. Это было здорово.
– Тебе никогда не хотелось просто поваляться в кровати?
– Хотелось, конечно. Но нельзя.
За Алексом не числилось ни разбитых в аварии машин, ни беременных подружек, за что родители были ему благодарны, но между ними и сыном все равно царило отчуждение. Поначалу Доминик счел причиной наследственность – сходную сдержанность он заметил у Ричарда. Однако виной тому мог быть и подростковый возраст. Ты всегда будешь неправ, и в конце концов становишься детям не нужен. Поколения – словно листья, молодые наследуют мир, который тебя больше не волнует.
Фотографии Эндрю в доме Эми. Его семь раз госпитализировали с приступами астмы и легочными инфекциями. Поначалу Доминик был тронут заботой, с которой Эми относилась к Эндрю, однако постепенно его стало раздражать то, как этот молодой мужчина, которого он никогда не встречал, вторгается в их самые интимные моменты. Доминик заподозрил, что постоянные размолвки Эндрю с начальниками, соседями по дому и девушками являлись не следствием его болезни, но эпизодами в затянувшейся драме его с матерью отношений, за пределами которой Доминик был лишь интермедией.
– Кстати, кажется, я видел, как Мелисса шла по дороге в город, – проговорил Алекс.
Отец Ричарда умер от рака яичек в сорок лет. Ричарду тогда было восемь, Анжеле – девять. Стоял 1972 год. «Хьюлетт-Паккард» создавал свой первый карманный калькулятор, а Юджин Сернан делал последние шаги по Луне. В то время отец Анжелы и Ричарда работал в полиции, в отделе, имеющем право на применение огнестрельного оружия, и Ричард несколько лет потом верил, что отец погиб во время перестрелки. Кто состряпал эту ложь – мать или он сам – Ричард не помнил.
Он до сих пор хранил альбом с серебристыми цифрами 1972 на обложке, в который вклеивал газетные вырезки новостей того года. Война во Вьетнаме, террористическая организация Баадер-Мейнхоф, Уотергейтский скандал… Ричард ничем не отметил смерть отца, он не сделал даже перерыва в еженедельной подборке вырезок, потому что не только это событие разделило его жизнь на «до» и «после».
Его родители постоянно пили. Они пили дома, пили в ресторанах, пили в сквош-клубе… Поначалу это не казалось странным, но в десять лет Ричард осознал, что мамы его друзей не выпивают за день бутылку хереса. С Анжелой он никогда это не обсуждал – хватало разговоров об уборке и счетах за коммунальные услуги, которые все чаще и чаще приходилось оплачивать им самим. Спустя пару лет Ричард научился великолепно подделывать подпись матери на чеке. Даже сейчас, потеряв ключи, он порой искал их там, где тридцать лет назад прятал от матери: в посудомоечной машине или сахарнице. Он нервничал, приглашая друзей к себе, и нервничал, приходя в гости к ним – мало ли что могло произойти в это время дома. Школа стала для него убежищем, где все было понятно, а вознаграждение не заставляло себя ждать. Векторная диаграмма. Ганноверская династия. Он готовил для матери, укладывал ее спать, иногда купал. И чем интимней было действие, тем сильнее она сопротивлялась. По крайней мере, когда она била его, пьяная и неуклюжая, он мог увернуться от второго удара.
– Мелисса ушла. – За спиной раздался голос Луизы.
– Что значит «ушла»?
– Забрала свой рюкзак и все вещи. Алекс сказал, что вроде видел ее на дороге в город.
– Что ж, в таком случае ее не похитили.
– Я серьезно.
– И я. – Профессиональная привычка учитывать все возможные варианты. Ричард поднялся. – Пойдем, нужно больше узнать об этом.
По лестнице спускался Алекс, помахивая телефоном Луизы.
– Когда ветер дует в определенном направлении, в нашей комнате «Водафон» показывает две полоски. Я отправил сообщение. – Он передал телефон Луизе.
Все собрались в гостиной. Ричарду это показалось излишне драматичным.
– Дома она сбегает раз в неделю.
– Но мы сейчас не дома, а на природе, – возразила Луиза.
– Здесь гораздо безопасней, чем в центре города в пятничный вечер. – Ричард говорил медленней и мягче обычного. – Она, должно быть, сидит сейчас где-нибудь в кафе и злорадствует над нашим беспокойством. Если мы позвоним в полицию, нас высмеют и попросят перезвонить завтра.
У Луизы от волнения перехватило дыхание. Ричард погладил ее по руке и продолжил:
– Она помучает нас немного, а потом позвонит.
«Ты в этом виноват», – подумала Анжела, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не произнести это вслух. А вот Доминик поверил Ричарду. Как брату удается быть таким убедительным, ничего не зная наверняка? Может, всем врачам такое свойственно?
– Если Мелисса не выйдет на связь, мы сами позвоним ей из Раглана, – сказал Ричард.
– Хорошо, – согласилась Луиза.
«Вот только ей нехорошо, – подумала Анжела. – Она всего лишь слушается приказов, точно пес у строгого хозяина».
Бенджи вошел в кладовку между кухней и ванной. Здесь стоял переносной холодильник «Индезит», посудомоечная машина и толстая, будто старая Библия, фаянсовая раковина на деревянной основе. Бенджи взял с подоконника поцарапанную восьмиугольную жестянку. Налепленная на крышку полоска гласила: «Таблетки для посудомоечной машины», а на оранжевой наклейке чернело предупреждение: «При проглатывании требуется консультация врача». Бенджи перевернул жестянку, и в ней что-то забренчало. На дне он прочел: «пралине», «сливки для кофе» и «турецкие сладости».
Анжела заявила, что не будет осматривать замок, а поедет автобусом в Хэй.
– Там ходят автобусы? – недоверчиво уточнил Ричард.
– Наверное, в них впрягают коров, – съязвила Анжела, и атмосфера в комнате стала прохладней.
– Я с мамой, – тихо сказала Дейзи – компания Ричарда нравилась ей не больше, чем матери.
Доминику пришлось ехать в Раглан с Бенджи – он-то никогда не отказывался смотреть на замки.
Анжела и Дейзи спускались с холма к маленькому каменному мосту. Тишину нарушали только их шаги и шуршание непромокаемых плащей. Из-за ворот на них смотрела грязная белая лошадь. Анжела злилась на дочь – та лишила ее одиночной прогулки, и вместе с тем испытывала облегчение оттого, что идет не одна. Слишком сильно она зависела от привычного жизненного уклада, а теперь корабль ее жизни слегка отошел от причала.
Дейзи любила тишину, Анжела привыкла к шуму четырехсот детей в одном здании. «Мерседес» Ричарда обогнал их на пути в Раглан. Доминик, Алекс и Бенджи помахали из окон, словно из поезда.
– По-твоему, где она сейчас? – спросила Дейзи.
Но Анжела уже напрочь забыла о Мелиссе.
Мелисса растерянно стояла на углу улицы. Черт, и куда ей идти? Вряд ли отец без вопросов отстегнет ей денег на самолет. Уехать к Донне в Стерлинг? Мелисса огляделась. Магазин, в котором продают китайские колокольчики. Магазин, в котором продают резиновые сапоги и дешевые шелковые шарфики – в подобных королева выгуливает своих корги. Омерзительные общественные туалеты. Туристы из Лондона, делающие вид, что наслаждаются природой. Мелисса заглянула в бумажник: двадцать два фунта и шестьдесят восемь центов и пластиковая карта, которую вполне можно сунуть в банкомат, стоящий на противоположной стороне улицы. Боже, как хочется есть…
– Что с Бенджи? – спросила Дейзи.
– У него все хорошо, – ответила Анжела.
– По-моему, ему одиноко.
– Ему нравится быть самому по себе.
Их маленький автобус с ревом взбирался на косогор. Тень от башни падала на церквушку с садом. У подножия холма в грязном дворике женщина мыла из шланга «лендровер».
– Когда тебе одиноко, ты ищешь компанию, пьешь, чтобы не идти домой, или выходишь замуж за первого встречного, если тебя так уж пугает возвращение в пустой дом.
Дейзи считала мать глупой, ведь та все время препирается. Но порой она заявляла что-то подобное, и Дейзи вспоминала, что мать хорошая учительница. Однако чувствовала она при этом не восхищение или вину, а страх – ведь если мать права, значит, ошибается она, Дейзи.
Автобус остановился, пропуская развернувшийся красный микроавтобус. По обеим сторонам дороги тянулись сельские домики с розами и качелями и сельские домики с цепными псами и ржавыми авто. Перед автобусом прошла сгорбленная женщина, такая старая и оборванная, что где-нибудь на холме наверняка стоит ее пряничный домик.
– У вас с отцом все хорошо? – с нарочитой заботой спросила Дейзи – в качестве компенсации за испуг ей захотелось слегка подколоть мать.
– Мы… Нормально, – осторожно ответила Анжела.
Дейзи озарило. Мама – обычный человек, а она так редко это замечает. Появилось желание ее обнять, и чтобы все снова было хорошо. Прошедшие годы вдруг показались сном: она опять стала пятилетней девочкой, которая едет с мамой в город за покупками. Дейзи отвернулась и уставилась в окно. Автобус поднимался над деревьями и заборами и наконец выехал на пустошь с серой лентой дороги и окаймляющими долину рядами сосен, похожими на вырезанный ножницами войлок.
– Прости за Ричарда, – проговорила Анжела.
– Ничего страшного, я могу за себя постоять. – Их с матерью извечный танец: одна тянется, другая отступает, одна поглаживает, другая огрызается в ответ.
– Он задирал тебя.
– Не верится, что он твой брат.
– Я с ним тоже веду себя не как святая.
Многие считали Доминика приятелем, но никто не называл его лучшим другом. Анжела полагала – виной тому его малодушие, однако старалась лишний раз об этом не думать. Просто Доминик не способен должным образом взаимодействовать с миром. По ипотеке – задолженность, по машине свалка плачет, а ему все нипочем.
Доминик глянул через плечо, как Бенджи с Алексом играют на заднем сиденье в камень-ножницы-бумага – точнее, в версию Бенджи: «пи-пи – ка-ка – буэ».
Он считал своим благословенным даром отсутствие потребности к чему-либо стремиться. Эта потребность многими завладевает, как проклятье. Доминик же взирал на сумбурную религиозность Дейзи, на Алекса, однажды после пробежки увезенного на «Скорой», на Анжелу, пытающуюся спасти малолетних гопников, которые все равно попадут в тюрьму – и признавал за ними право жить иначе, чем он.
«Замок Раглан был построен в середине 1430-х годов сэром Уильямом ап Томасом, за цвет доспехов прозванным «Голубым рыцарем из Гвента». Он сражался бок о бок с Генрихом V в битве при Азенкуре… – добросовестно читал бесплатную брошюру Ричард, – … но во время гражданской войны замок после долгой осады был взорван, и от него остались лишь живописные руины…»
Нужно обладать развитым историческим воображением, чтобы среди груды замшелых камней увидеть соколятника, представить запах выпекающегося хлеба и услышать стук веток, обрубаемых ножами. Однако единственное, что видит Луиза, – отсутствие кафе, где она могла бы посидеть в тепле с капучино и журналом, которые не дадут ей зацикливаться на видении обнаженного, изуродованного тела Мелиссы в канаве.
Алекс идет по парапету Большой башни, которая – цитата: «окружена рвом и соединяется с основными укреплениями подъемным мостом». Над головой летит одномоторный самолет, шумя, точно газонокосилка. Алексу вспоминается прошлогодний полет на «Пайпер Чероки» с дядей Джоша: во время взлета он испугался, потом, когда страх схлынул, ощутил самодовольство, затем пришло наслаждение полетом, и в конце концов скука – в сущности, делать там было нечего, только сидеть в маленьком кресле и таращиться на облака.
Алекс смотрит вниз, на большую каменную коробку каминного зала. Там расхаживает туда-сюда Луиза. В отсутствие Мелиссы он наконец-то замечает, насколько красива ее мать. Ей почти пятьдесят, и если сказать о ее привлекательности вслух, его сочтут извращенцем. Однако она и впрямь в хорошей форме. Алекс представляет, как Луиза снимает свой бежевый свитерок. Большая грудь, белокурые волосы…
Доминик слушает песню «Стелла под светом звезд» из первого альбома «Virtuoso» Джо Пасса. BbMa7, Em7b5, A7… Невероятные разбежки, их оживляет рваный ритм. С самого прибытия в замок Доминик испытывает дежавю. Странно, он ведь никогда не был в Уэльсе… Вдруг перед глазами встает битва на мечах Роберта Планта в клипе «Песня остается прежней». Фильм, похоже, снимался здесь – Плант владел фермой в Уэльсе в свой период «подземелий и драконов». Тогда он написал «Брон-и-Айр стомп» и многое другое в том же духе. Жаль, Доминику не с кем здесь поделиться столь ценным открытием.
Бенджи совсем не до замка – с ним пытается подружиться какой-то странный рыжий мальчик.
– Мы из Девоншира. Ты видел «Пиратов Карибского моря»? А у моего отца есть квадроцикл…
Мальчик носит футболку с дельфином, а брови у него светлые, почти незаметные. Бенджи хочет остаться один, чтобы сосредоточиться. Ведь если не сосредоточиться как следует, рыцари не выйдут из своих каменных могил, их копья не вознесутся над рвом…
– Ты любишь футбол?
Бенджи почти не разбирается в политике игровых площадок с их дурацкими драчками за территорию и статус. Он предпочитает более логичные игры с лучшей тактикой. Он много времени проводит со старшим братом и сестрой и потому знает о гомосексуальности, коммунизме и налоге на прибыль, а с Павлом ему легко, потому что они оба любят делать зелья и устраивать кровавую резню в лего, но если Уэйн Гудрич называет его кретином…
– Вон мой папа! – Рыжий мальчик на миг оборачивается.
Бенджи убегает.
– Проблема Дженнифер в том… – Ричард на миг умолкает: раньше он всерьез это обсуждал только с Луизой, – что другие люди ее на самом деле не волнуют. То, как она обращалась со мной, тут ни при чем. Что посеешь, то и пожнешь. Но вот ее друзья, пациенты…
Мелькнуло воспоминание о девочке в инвалидном кресле.
– Почему ты женился на ней? – спросил Доминик, удивленный этой борьбой с трудностями.
– Мы оба были амбициозными, почти несентиментальными и не хотели детей. Учитывая эти обстоятельства, наш поступок оказался мудрым. Из нее вышла бы ужасная мать. И я вряд ли стал бы идеальным отцом, хотя иногда, в минуты отчаянья, я жалею о том, что у меня нет детей.
Доминику хотелось рассказать Ричарду об Эми, однако он сомневался, что врачебная беспристрастность перевесит лояльность сестре.
– Кроме того, она была очень целеустремленной женщиной, привыкшей получать все, что захочет. – Ричард рассмеялся.
Доминик видел Дженнифер всего два раза. Она не любила попусту болтать и смотрела на детей, как змея на кошку. Что, если бы она обратила на него внимание? Захотела его?
– Может, пойдем уже? – Невесть откуда возникший Бенджи дернул его за рукав.
– Помнишь ту жуткую немку? – спросила Дейзи. – Или она была голландкой? Ну ту, которая бросала своего сына в воду и кричала: «Плыфи! Плыфи!»
– Ты и Алекс тогда плавали наперегонки.
– И я победила.
– И он больше там не плавал. Ох уж эти мужчины… – Анжела рассмеялась.
Что это, расслабляющее воздействие отдыха? Внезапная легкость обычно тяжелого характера? Почему они так не общаются дома?
– У них был потрясающий тостер. В том отеле, я имею в виду.
– Вряд ли я вспомню все тонкости их закусок.
– Бенджи прямо-таки влюбился в него. Кладешь хлеб на конвейерную ленту, и он выезжает с другой стороны уже поджаренным. Бенджи назвал его «Тостер Уоллеса и Громита». Он каждое утро съедал чуть ли не по десять тостов. – Анжела посмотрела поверх плеча Дейзи. – Слева по курсу бандиты.
Дейзи обернулась. В кафе на противоположной стороне улицы над столиком с несчастным видом сгорбилась Мелисса.
– Мне нужно поговорить с ней, – заявила Дейзи.
– Что? Прямо сейчас? – Неужели дочь не заметила, как их жизни сменили курс?
– Наверное, тебе стоит позвонить Луизе, – сказала Дейзи и пошла через дорогу.
Мать снова стала просто матерью, к которой приходится возвращаться после приключения.
– Купи, ну пожалуйста. – Бенджи протянул короткий деревянный меч с оплетенной веревкой рукоятью.
– Бенджи, у тебя таких уже шесть. – Доминик устало потер глаза.
– Пять, и все разные.
У него два палаша, катана, сабля и кинжал, а это гладиус с желобком по центру лезвия, чтобы выдергивать его из раны без вакуумного эффекта засасывания. Им колют в ближнем бою.
– Для него это ценность. – Ричард держал в руках книгу в твердой обложке, о замке. – Ты что, забыл? – Он стал общаться с Домиником неформальней, будто разговор о Дженнифер сдружил их. – Помнишь карточки с футболистами внутри жвачки? В глубине души ты подозревал, что там опять будет Питер Шилтон, но ведь это было неважно.
– Ты обещал! – вмешался Бенджи. – Ты говорил, что дашь мне десять фунтов на этот отпуск.
– Знаю, но… – Доминик замялся: десять фунтов – серьезная сумма. – Может, подождешь несколько дней и потом решишь, на что их потратить?
За окном стояла Луиза. Уставившись в землю, она обнимала себя за плечи.
– Но мы ведь сюда больше не вернемся. Никогда! – горько проговорил Бенджи.
Доминик собирался произнести окончательное «нет», но в отпуске так нельзя, в отпуске с детьми нужно жить дружно. Он сел на корточки рядом с сыном.
– Получится как всегда. Завтра или послезавтра ты пойдешь в другой магазин и…
– Я куплю тебе этот меч, – перебил его Ричард. – Он будет моим подарком тебе.
Телефон Доминика издал трель. Первые десять тактов «Полета шмеля». Доминик выудил телефон из кармана и, пока Ричард передавал меч женщине за прилавком, спросил:
– Алло?
– Скажи там, чтоб не паниковали больше, – ответил голос Анжелы. – Мы нашли Мелиссу, она сидит в кафе.
Доминик ощутил легкое разочарование. Если б Мелиссу убили, они поехали бы домой.
– Ладно, я передам эту добрую весть.
– Отлично, – сказал Ричард, узнав о Мелиссе.
Он не выказал ни удивления, ни облегчения, и Доминик задумался – что, если будущее можно создавать силой уверенности?
– Спасибо, дядя Ричард, – поблагодарил Бенджи.
– Пожалуйста.
Мальчик выбежал из магазина на залитую солнцем парковку, размахивая мечом и крича:
– Уф! Аха!
Мелисса позвонила Кэлли, но услышала лишь гудки. Увидев Дейзи, входящую в кафе, она испытала одновременно раздражение и облегчение и нажала отмену звонка.
Дейзи неспешно подошла к ее столику.
– Я хочу кофе. Будешь что-нибудь есть или пить?
Это прозвучало так обыденно, будто они встретились дома на кухне. Нужно было уйти эффектней.
– Блинчик не помешает. И черный кофе. – Мелисса уже час сидела здесь с чашкой холодного чая.
Она смотрела, как Дейзи идет к прилавку. Ее непробиваемая уверенность внушала ей беспокойство. Совершенно непонятно, что Дейзи думает, чувствует или собирается сделать. В школе Мелиссы тоже были верующие, но они не высовывались, а вот Дейзи… Ее и страшилой не назовешь – ни большой задницы, ни уродливого лица. Мелисса тоже умела правильно подать себя, умела выглядеть черт-те знает как, на грани провокации.
Дейзи вернулась с двумя чашками черного кофе и двумя блинчиками.
– Вечно они кладут салфетки под еду. Какой в этом смысл? Руки ими потом не вытрешь.
«Говорит так, будто ей тридцать пять», – подумала Мелисса.
– Как ты? – спросила Дейзи.
– Супер. Просто супер.
– И как тебе Иэн Макьюэн?
Мелисса решила, что Дейзи имеет в виду самого писателя, но тут же вспомнила о лежащей рядом книге.
– Ничего так, – ответила она и, спохватившись, что по правилам игры, которую они сейчас ведут, так отвечать нельзя, добавила: – Мы проходим его в школе.
– А я читаю про вампиров.
Мелисса глотнула кофе и расслабилась.
– «Сумерки»?
Дейзи молча вынула из сумки «Дракулу».
– Джонатан Харкер отправляется в Трансильванию для работы на таинственного графа, и с того момента все идет кувырком.
– Понятно, – настороженно ответила Мелисса.
Однако Дейзи не играла. Для нее все было всерьез. Обычно, желая понравиться, она становилась жутко косноязычной и глупой, но с Мелиссой почему-то все было иначе. Может, в этом есть что-то от спектакля? Показать себя в лучшем свете и ощутить восхитительно живой? Может, в этом и заключается просветление? Да пребудет Господь со мной во время этого разговора…
– Прошу прощения за Алекса.
– В смысле?
– Он на тебя облизывается.
– А! Ну, с этим я справлюсь.
Может, подружиться с Дейзи на эти несколько дней? Тогда мать и Ричард от нее отстанут. Зазвонил телефон. Кэлли. Они вдвоем смотрели, как телефон плавно движется по столу. Мелисса бросила взгляд на Дейзи. В чем ее слабость? Уж точно не в религии. Тот первый вечер, когда Анжела пыталась помешать Дейзи прочитать молитву…
– Мать считает тебя глупой, да? Твой отец нормальный, но твоя мать… Она и впрямь несчастна, или тут что-то другое замешано?
– Первое, – призналась Дейзи: Мелисса права, а больше никто ее об этом не спрашивал. Она откусила блинчик. – Ее ничто не радует, ничто не вдохновляет. А твоя мать кажется счастливой.
– Даю им два года.
– Почему?
– А что у них общего?
Дейзи рассмеялась. Такого тоже никто не говорил.
– Ты побежишь дальше или вернешься?
Мелисса пристально посмотрела на нее.
– Дейзи, девочка-припевочка.
Дейзи показалось, что она очутилась в фильме. Взгляд Мелиссы гипнотизировал, как у змеи в «Книге джунглей».
– Что, по-твоему, я должна сделать? – спросила Мелисса.
– Вернуться.
– Значит, я вернусь.
Анжела доела второй «Твикс» и сунула смятую обертку в карман. Взгляд ее перескакивал с одной вещи на другую. Маленькая картина с танцующими обнаженными женщинами. Овца, сделанная из приваренных гвоздей. Ей хотелось купить большую миску с утками, ведь в отпуске именно этим и занимаются – покупают ненужные вещи. Декоративные ложки с сердечками, настенные тарелки… Вот только сейчас их семья не может позволить себе такие траты, пусть даже они больше и не обсуждают денежные вопросы после того, как Доминик взялся за ум и нашел работу. Как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. Им еще пять лет выплачивать ипотеку – если, конечно, они правильно рассчитают траты – и лишь потом она сможет позволить себе купить овцу из гвоздей. Анжела наклонила голову, будто желая рассмотреть предметы под другим углом, однако думала лишь о том, что ей нравятся эти утки.
Фарфоровый пароходик, стойка перил, которую они называли «ананас»… Она катастрофически ошибалась. Анжела ощутила себя дезориентированной, будто только что сошла с самолета. Это был не ее дом, а Джульетты. Она подошла к низкой стене и села рядом с пожилой парой, поедающей мороженое в вафельных стаканчиках.
Кружилась голова, Анжелу потряхивало. Это отец Джульетты играл джазовые этюды Оскара Петерсона. Она пыталась вспомнить, какую музыку играл ее отец, пыталась вспомнить свою спальню… Впервые она осознала, что ее родители умерли и унесли свои тайны с собой. Где сейчас Джульетта? В Новой Зеландии? Или уже умерла? Монетка на рельсах, поезд до Шеффилда – это был дом Джульетты, да. Но дверной проем, в котором исчезал отец, – что за ним? Если бы она только могла подойти ближе и заглянуть туда…
Ей нужно рассказать об этом кому-нибудь, нужно рассказать Дейзи… Подумав о дочери, Анжела тут же увидела ее в пятидесяти футах отсюда – как будто так и должно быть. Однако рядом с Дейзи шагала Мелисса, и они смеялись.
Анжеле будто пощечину дали.
Бенджи нравится сельская местность. Не из-за лошадей, ветряных мельниц, рощ и пейзажей – а из-за отсутствия всего того, что давит на него дома. Круг его внимания небольшой, метров восемь, и все, что выходит за его границы, Бенджи игнорирует. Ну, если только это не взрыв или его имя, произнесенное сердитым тоном. Дома, в школе, на улице – мир то и дело застает его врасплох: учителя, старшие мальчишки, пьяные люди возникают перед ним внезапно и потому чаще всего Бенджи выглядит удивленным. Но в сельской местности не так много важных событий, да и происходят они медленней, так что ты в точности знаешь, кто может появиться или не появиться перед тобой. Бенджи остро жаждет покоя, дома он выстроил на полке в ряд открытки с видами озер Баттермир и Лох-Несс и плато Дартмур. Это вовсе не окна в места, которые он хотел бы посетить, а то, что он хотел бы ощутить.
Первые пять лет жизни с Домиником стали пятью годами непрерывного счастья. Анжела работала в бюро путешествий, он играл в двух джазовых ансамблях и давал частные уроки игры на фортепьяно. Они немногое делали вместе, и не было у них ни романтических недель в Севилье, ни снежных рождественских каникул. Практически все их совместное времяпровождение запечатлено на фотографиях, но дело-то как раз в той самой легкости восприятия, когда нет нужды замечать что-либо еще.
Ей было двадцать четыре года, и она наконец-то могла не брать на себя ответственность. А теперь, когда Анжела задумывается о своем браке, ее угнетает как раз то, что ей вновь приходится нести ответственность. Это Доминик изменился? Или именно его душевная пустота прежде ей нравилась? Она не против нехватки любви, физического влечения и даже споров. Она просто хочет расслабиться, хочет не обдумывать и не планировать, не помнить и не организовывать.
Коровы на дальнем холме походили на игрушечных. Анжела отдавала себе отчет в том, что останется одна, когда дети покинут дом. Вон тот грязно-розовый домик у леса слегка обветшал, но она с легкостью представила, как живет там. Образ получился ярким и осязаемым, словно вкус ирисок или мармелада во рту. Она бы работала в сельской школе где-нибудь по соседству. Чистый домик, маленький сад, один день блаженно похож на другой, и можно думать только о собственных потребностях.
Дейзи и Мелисса сидят на заднем сиденье автобуса и говорят о фильме «Джуно», Пите Доэрти, Джастине Бибере и мальчике на костылях из школы Дейзи. Анжела сидит в пяти рядах от них, чувствует себя брошенной и мелочной. Пытается читать статью о коалиции, но отвлекается на интервью с Джеммой Артертон под названием «Они сделали мою фигуру из лего».
От остановки до дома идти двадцать пять минут, Анжела плетется впереди, девочки то болтают, то умиротворенно молчат. На месте Мелиссы могла быть Карен, думает она. Интересно, как Карен выглядит сейчас… точнее, как могла бы выглядеть? Вторая Дейзи, только с уверенностью Мелиссы и, быть может, с ее раскрепощенностью. Вспоминаются строчки из школьного стихотворного проекта 2012 года: «Когда я смотрю на дорогу, с тобой кто-то рядом идет». Что-то в таком духе. Призраки и ангелы-хранители, как в случае людей, запертых на задымленных лестницах башен-близнецов: кто-то берет их за руку, говорит: «Не бойся», они идут сквозь пламя и оказываются в одиночестве и безопасности.
О побеге Мелиссы Анжела напрочь забыла, и когда они входят в гостиную, Алекс, Луиза и Ричард удивляются, что Мелисса и Дейзи идут вместе. Мелисса явно не собирается извиняться или объясняться, и Анжела понимает – все это один затянувшийся спектакль.
– Мне нужно освежиться, – заявляет Мелисса и как есть, с рюкзаком за плечами, направляется к лестнице.
Анжела замечает, что Ричард едва сдерживается, однако молчит.
Доминик и Бенджи выходят из дома и садятся на ржавую газонокосилку у сарая. Выпросив у отца многофункциональный нож «Лезерман», Бенджи принимается строгать палку. Нож неудобен, а Бенджи неловок, но палка хорошая – Бенджи в этом прекрасно разбирается: на следующий день рождения отец обещает подарить ему перочинный нож. Палка довольно сухая и не будет гнуться, и не настолько гнилая, чтобы крошиться.
Доминик не предлагает помочь, потому что он неплохой отец. Вообще-то он легче остальных в их семье входит в мир Бенджи: наверное, оттого, что мир взрослых держит его не так крепко, или он просто полностью не повзрослел. Бенджи заканчивает выстругивать меч: срезает кору и заостряет конец палки.
– Готово.
Доминик берет меч. Лишенная коры древесина светло-желтая, будто маргарин, а на ощупь как воск. Почему-то вспоминаются мокрицы, пластилин и бумажные самолетики.
– En garde! – Они начинают сражаться.
Бенджи «умирает» четыре раза, Доминик – пять. Потом они лежат на влажной траве и смотрят в однородно серое небо: именно в такой позе Бенджи любит поговорить.
– Я думал о бабушке.
– Что ты о ней думал?
– Ты сказал – хорошо, что она умерла.
– Фактически она уже не была твоей бабушкой.
Она называла его «маленький мальчик», но Бенджи нравилось, что мама каждый раз объясняла бабушке, кто он такой. Еще ему нравилось фото кокер-спаниеля, тихо крутящиеся шестеренки за стеклянной дверцей часов и печенье, которое в четыре вечера привозила на тележке сиделка.
– Иногда я вижу ее ночью.
– Во сне?
– Да, наверное, это сон. Но она стоит в моей комнате.
– Тебя беспокоит, что она, быть может, не мертва?
– Это возможно?
– Нет.
Бенджи представил, что если вдруг мама и папа умрут, то за ним будут присматривать чужие люди, и грудь сдавило так, точно на нее кто-то наступил. Он потер манжету отцовской рубашки, однако это была обычная рубашка, не особенная.
– Отвали! – крикнула где-то неподалеку Мелисса.
Это было второе грубое выражение, которое разрешалось произносить, и они засмеялись.
– Держись, капитан! – поднявшись на ноги, сказал отец.
Мелисса похлопала по скамье рядом с собой, и Дейзи послушно села.
– Ты начала рассказывать мне о Мишель, – напомнила Дейзи.
– Та еще истеричка, раздула из мухи слона.
Дейзи за обедом выпила бокал вина, чтобы не выглядеть занудой, и теперь мир вокруг казался слегка неустойчивым.
– Но все-таки?
– Мы были на вечеринке. – Какое это облегчение – рассказать все той, кто уедет через пять дней. – Мишель поднялась наверх с каким-то незнакомым уродом…
Подобные вечеринки всегда пугали Дейзи, после них одежда плохо пахнет, и происходит кое-что еще, от чего не отмоешься.
– Мы зашли в спальню, а там Мишель сосет у этого парня. – Мелисса умолкла и с интересом уставилась на Дейзи, ожидая реакции. Не дождалась. – Он посмотрел на нас и улыбнулся – типа, заходите. А сам спокойный такой, будто бутерброд делает. Я сфотографировала их на телефон, а Мишель даже не заметила. Слишком уж занята была.
Дейзи усиленно думала о гигантском таракане из «Вечеринки животных» Бенджи: твердые маленькие сегменты его тела блестели, будто старое полированное дерево.
– Пару дней спустя Кэлли и Мишель поспорили о какой-то ерунде, и Кэлли схватила мой телефон и помахала фоткой перед лицом Мишель. Та психанула, толкнула Кэлли и вцепилась ей в волосы. В общем, Кэлли отомстила и отослала ее фото Дяде Тому Коббли и его дружкам.
– Неудивительно, что она попыталась совершить самоубийство, – заявила Дейзи.
Даже просто услышав эту историю, она ощутила себя так, будто ее в грязи вываляли.
Мелисса не поверила своим ушам.
– Нельзя было так поступать, – сказала Дейзи.
– Эй, полегче… – растерялась Мелисса. Вот, значит, что она получила в ответ на свою дружбу?! – Ну и отвали тогда, пай-девочка! – Мелисса встала и размашистым шагом зашагала к дому.
В саду все вдруг стало таким ярким и четким, будто отдернули завесу. Скребница, ива… Из-за стены появился отец.
– Все хорошо, прекрасная маркиза?
Дейзи казалось, она беззвучно транслирует эту историю: …спокойный такой, будто бутерброд делает…
Отец сел рядом и обнял ее за плечи.
– Эй?
– Какая она мерзкая.
– Пусть об этом узнают все? – снова процитировал какую-то песню отец. – Примем ответные меры?
– Нет. – Дейзи медленно приходила в себя. – Быть Мелиссой – само по себе наказание.
– Бенджи, сядь впереди на корточки, будто держишь футбольный мяч, – сказал Алекс.
– Может, фартук снимешь? – предложила Луиза мужу.
Однако Ричард предпочел выглядеть, как современный мужчина и кормилец семьи.
– Где Мелисса? – поинтересовалась Луиза.
– Не волнуйтесь, Алекс позже вклеит ее на фото в «Фотошопе». Оставим ей место в правом верхнем углу. Как запасному голкиперу.
«Вот и хорошо», – подумал Алекс. Позже он сфотографирует Мелиссу отдельно от всех. Нельзя же дрочить на фото, где присутствуют твои родители.
– Не шевелитесь!
Все думали, что она стала вегетарианкой из вредности или из-за сочувствия животным, которое на людей, впрочем, не распространялось. Однако Мелисса подобную слезливую чушь отвергала. Ее не волновали страдания коров или овец, но если едят их, то почему не едят собак? Она ненавидела несправедливость, хотя и не сочувствовала тем, с кем обошлись несправедливо. Мелисса считала, что все наркотики должны быть легализованы, а тратить деньги на благотворительность бессмысленно. Ей нравилось думать о том, что подобные убеждения отличают ее от остальных и демонстрируют ее ум. Во многом она была подобна отцу. Не грязью под ногтями, не язвительным самодовольством человека без высшего образования, но тем, как его чувство собственного достоинства зависело от неправоты других людей.
– Иэну предложили четыре тысячи фунтов за бизнес, – сказала Луиза.
– Дурак он, раз не взял их.
– А что он мог поделать? – Она поставила молоко в холодильник. – Ему пятьдесят один год. Слишком молод для пенсии, слишком стар для новых начинаний.
Ричард разрезал лук на четвертинки и положил между пастернаком и сладким картофелем.
– Они наверняка оставят его в должности менеджера. Или это тоже уязвит его самолюбие?
Вошла Анжела с бокалом вина, села на подоконник.
– Не помешаю?
– Ничуть, – заверила ее Луиза и взяла с полки стопку белых тарелок. – Я накрою на стол.
– Послушай, насчет Джульетты… – собравшись с духом, сказала Анжела. Она на миг умолкла, осознав, как редко извиняется, но все-таки продолжила: – Ты был прав, я и в самом деле проводила много времени у нее дома. – И она объяснила насчет «ананаса» и Оскара Питерсона.
– Теперь неважно. Прошлого не воротишь.
– Как это неважно?! – возмутилась Анжела, поняв, что брат не придает этому значения. – Я прошу прощения.
Ричард встал по стойке «смирно», прищелкнул каблуками и вскинул голову, будто оловянный солдатик.
– Я прощаю тебя. – Он налег всем весом на плоскость ножа и раздавил три чесночных зубчика. – Кроме того, я и сам подумывал сбежать из дома. Впрочем, хорошо, что мы поговорили об этом. Успокоили призраков прошлого, так сказать.
Хорошо-то хорошо, вот только все произошедшее тогда повлияло на нее гораздо сильнее, чем на брата. Он с легкостью сдал выпускные экзамены в школе и с уверенностью шагнул в новый мир. Наверное, это инфантилизм – обижаться на того, кому везет. В шестнадцать лет Анжела была гораздо человечней своего хамоватого, любящего уединение брата.
– Я должен был чаще навещать маму, – сказал Ричард, перекладывая раздавленный чеснок к овощам. – Теперь я это понимаю. Дженнифер никогда не нравилась моя семья. Вряд ли это стало для тебя откровением. Я и сам не понимал, что такое семья, пока не встретил Луизу. А Мелисса… Мелисса просто довесок, который нужно пообтесать.
Анжела почти не слышала его. В ней зрел глубинный страх, что удача тут ни при чем – брат заработал все сам. А она обижается на него, потому что могла тоже все это иметь, если бы приложила усилия, стала юристом, переехала в Канаду, открыла собственное дело… И в Ричарде она видит не его успех, а свое поражение.
На дальнем конце стола Бенджи играл с пластиковыми человечками, выстраивая их по цвету и рангу. Золотистые, серебристые, красные, оранжевые, желтые… У них имелись официальные имена – Поп, Кими, Кичи, которые можно было посмотреть на сайте, но Бенджи и Павел называли их по-своему: Пятнистая ящерица, Какашка и Кремовый пес. Они играли человечками, вышибая их, точно шарики, но в одиночестве Бенджи предпочитал просто расставлять их в боевом порядке.
Анжеле, Доминику и Дейзи они нравились, потому что для разнообразия не походили на оружие. Зато Луиза, вошедшая в гостиную с тарелками, при виде их ощутила раздражение. За эти дни она еще ни разу толком не разговаривала с Бенджи, к собственному стыду, он ей не особенно нравился. Одежда вечно растрепана и в пятнах, а сам мальчик неуклюж, словно им кто-то управляет с большого расстояния.
Луиза работала в «Манн дижитал», расположенный в Лите. Они делали планшетное сканирование, печатали большие фотографии, собирали световые панели, а также редактировали и восстанавливали изображения. Луизе нравились чистота и аккуратность, запах озона, жужжание и гудение больших «эпсонов», гильотина, горячая ламинация, бумаги, полиграфические товары «Фолекс», «Сомерсет», «Ханемюле»… Иэн Манн, по имени которого и называлась компания, поддерживал весь тот трудный период в ее жизни, а она стала для него мостиком из еще более трудного периода его жизни в прошлом году.
Карьеру в фирме Иэна Луиза начала с работы в приемной. Там она научилась вести бухгалтерскую отчетность и делала в «Фотошопе» бóльшую часть предпечатной подготовки макетов, потому что парни, увы, были технарями. Много лет назад она поступила в Манчестерский университет на факультет искусств, но поскольку не спала с женщинами, не находилась постоянно под кайфом и не гордилась тем, что пытается выбиться в люди из рабочего класса, то ушла на середине второго курса. Хотя рисунки Луизы были практически идеальны, натура ее была далека от живописи и продажи картин. К тому же у нее водились деньги, так что проживание в квартире с грязным холодильником и отваливающимися обоями не представлялось ей романтичным. Откровенно говоря, при мысли о том, чтобы стать художницей, Луизе становилось неловко. Отец говорил, что, поступив в университет, она попыталась «прыгнуть выше собственной головы», и она ненавидела его за это, а еще за то, что он питал ее сомнения. И если Анжела и Доминик сочли, будто она не работает, а проводит все дни за покупками или в спортзале, то и пусть. Она рада производить такое впечатление, ведь ее работа – не искусство, но нечто креативное, что ей по душе и ценно для нее, и она не хочет потерять это ощущение.
Мелисса вошла в гостиную, где мама уже накрывала на стол, а маленький мальчик убирал в сумку свои полмиллиона пластиковых человечков.
– Похоже, вы с Дейзи поладили?
Не ответив, Мелисса направилась в кухню, но там на подоконнике сидела Анжела. Встретив ее напряженный взгляд, Мелисса изобразила комический пируэт и прислонилась к батарее.
– Да, она ничего так, – ответила она, сделав вид, что греет руки, чувствуя себя донельзя глупо. Если бы они только не вошли в гостиную вместе, как на каком-нибудь дурацком королевском параде! – Кажется по-настоящему искренней.
Мелисса молча изучала трещины на каменных плитах пола, нехотя признавая, что Дейзи права. Они все знали, что Мишель – чокнутая и вполне может попытаться совершить самоубийство, однако Мелиссе даже поговорить об этом было не с кем. И вдруг будто небо расступилось и запели ангелы, а вслед за этим на нее обрушился поток нечистот – Мелиссу озарило: настоящих друзей у нее нет. Кэлли, быть может, прямо сейчас сдает ее с потрохами, а Алисия и Меган будут ржать, как две чокнутые ведьмы.
Мелисса выпрямилась и пошла на кухню, всей кожей ощущая пристальное внимание взрослых. Открыла холодильник. Пиво «Хук Нортон». Гребаный «Органик Данделион».
– По медицинским показаниям.
– Ты в порядке? – спросил Ричард.
Прихватки на его руках напоминали вязаные наручники.
– В абсолютнейшем.
Мелисса взяла бутылку пива «Олд Спеклд хен», закрыла дверцу, развернулась и чокнулась бутылкой со стаканом Анжелы.
– Твое здоровье, дорогая.
И вышла.
* * *
В гостиной справа от камина стояли две полки с книгами. Обложки выцвели от времени и солнечного света, и глаз скользил по ним, почти не замечая, так же, как по шторам с цветочными узорами и ореховому столику для закусок. Иные книги вполне годились для чтения, и кое-кто из хозяев дома и гостей уже отложил их: «Птица не упадет» Уилбура Смита и «Под покровом тайны» Юны-Мари Паркер. Другие были подарками, которые взяли с собой в отпуск: кулинарная книга издательства «Дебретт» и «Пятьдесят лучших игр с употреблением алкогольных напитков». Некоторые явно приобрели для развлечения: «Мемуары инструктора по вождению» Тимоти Ли, «Как преуспеть в отношениях с женщинами» Джона МакКартера и Луизы Вайс. На мягких потрепанных обложках других книг красовались великолепные нуаровые изображения, годами никем не виданные: «Роковой шаг» Уэйда Миллера и «Смертельный плагиат» Рекса Стаута. «Выдающиеся деятели Викторианской эпохи» Литтона Стрейчи и «О достоверности» Людвига Витгенштейна будто в прореху мироздания ухнули, избежав внимания читателей, и теперь терпеливо ждали своего часа.
* * *
– «Когда общаешься со старшим по возрасту, обязательно покажи, что ты напряженно его слушаешь и уделяешь должное внимание сказанному им», – процитировал Алекс.
– Откуда это? – спросил Доминик, открывая газировку.
– Энциклопедия в картинках.
– Бенджи, дружище, а вот это про тебя, – сказал Алекс. – «Сидеть, развалясь, требовать повторить последние слова, быть невнимательным и не проявлять интерес – невоспитанность чистейшей воды».
– Освободи, пожалуйста, место на столе, – высоко неся блюдо с курицей, попросил Ричард.
– Выглядит вкусно. – Доминик в предвкушении потер ладони.
– «В общем, нужно по возможности принимать ванну каждый день…»
– Алекс…
– «При отсутствии ванны полезно будет обтираться влажной губкой и грубым полотенцем».
– Дейзи, ты молиться будешь? – спросил Ричард.
– Нет необходимости.
– А мне это уже начало нравиться, – признался он.
Мелисса кинула на курицу брезгливый взгляд.
– Не беспокойся, ее нежно удушили шелковой подушкой после долгой, плодотворной и полной удовольствий жизни, – пошутил Доминик.
– Нет ничего страшного в том, чтобы есть куриц, – подал голос Бенджи. – Они не очень умные.
– Некоторые люди тоже не очень умные, но мы их все равно не едим, – парировала Мелисса.
– Пирог из человека, страдающего психическими заболеваниями, – сказал Бенджи.
– Не смешно, – одернула его Анжела.
– Смешно немножко, – возразил Алекс.
Вошел Ричард, так же высоко неся блюдо с жареными овощами.
– Быть учителем – удивительное призвание, – заявила Луиза.
Призвание. Анжела вздохнула. Может, именно его-то она и утратила.
Доминик и Ричард заговорили о замке Раглан.
– А потом он вдруг напомнил мне о «Песня остается прежней», – сказал Доминик.
– Он расширяет мой кругозор, – заметила Луиза. – Водит меня по выставкам, в музеи, в оперы… Но оперу я не особо понимаю, – наклонившись к Алексу, призналась она.
Алекс ощутил запах ее духов и увидел в вырезе рубашки часть груди.
Мелисса уставилась на свою тарелку, однако ей уже было не по силам повлиять на воцарившуюся за столом атмосферу. Ричард ласково потрепал ее по плечу, и она это безропотно стерпела.
– Мне стало так одиноко, когда ты вдруг бросилась через дорогу в то кафе, – призналась Анжела.
– Прости, мама, – извинилась Дейзи.
Желание спасти Мелиссу теперь казалось ей нелепым.
– Какой самый ужасный способ умереть? – поинтересовался Бенджи.
– Хорея Хантингтона, – ответил Ричард. – Долгие годы ты медленно сходишь с ума и утрачиваешь контроль над своим телом. Ты не можешь спать, не можешь глотать, не можешь говорить, страдаешь от эпилептических припадков, а излечения нет.
Однако Бенджи-то спросил это шутки ради.
Молодой врач стоял у ее постели и объяснял, почему плод в ее утробе развивался неправильно. Он лучился самодовольством оттого, что знал биологию вплоть до столь редкого синдрома. От Анжелы, похоже, тоже ждали проявлений радости – ведь она сорвала своего рода извращенный джекпот. Наутро они с Домиником спустились на лифте на первый этаж и вышли в мир, полный матерей и беременных. Анжелу злила их бесстыдная демонстрация своего счастья, и в то же время она ощущала облегчение оттого, что не стала матерью того существа.
Она заплакала, и Доминик принялся утешать ее. Он никогда не спрашивал, почему она плачет, но сейчас ее слезы и не нуждались в пояснениях. Анжела лихорадочно пыталась вспомнить, что сделала неправильно. Курила во время первого месяца беременности. Споткнулась, выходя из автобуса на Аппер-стрит. Если бы она нашла причину, то, быть может, сумела повернуть время вспять, поступить по-другому, и сейчас в пустой кроватке спал бы ребенок…
Доминик вошел в спальню с зубной пастой и зубной щеткой в руках.
– Что случилось?
– Я смотрю на людей, и мне кажется, что они – Карен.
Доминику вспомнилась бабушка, умершая, когда ему было восемь. Он потом долго видел ее во всех встречных седых женщинах.
– Думаю, она все еще жива, – сказала Анжела. – Где-нибудь. Наблюдает за нами. Ждет.
Доминик устал, слова жены его пугали.
– Ее нет, Анжела. И она не наблюдает за нами.
«Она хоть живой родилась?» – мелькнула у него мысль.
– Ты вообще не думаешь о ней?
– Иногда думаю, – солгал он.
– Я слышу ее голос.
– И как часто ты о ней думаешь?
– Раньше реже, но в последнее время…
– У тебя есть настоящая, живая дочь.
– Знаю.
– И ей трудно.
– Доминик…
– Дело вовсе не в религии.
– Пожалуйста, не сейчас…
– Ты злишься на нее. – Он ощущал головокружительное возбуждение оттого, что забрался на большую башню и наконец-то увидел сверху весь лабиринт, по которому так долго блуждал. – Дейзи не утешительный приз. Она живой человек.
Луиза села на краешек ванны с желтой баночкой крема для лица в руках. Исчезновение Мелиссы взбудоражило ее не столько предположениями о возможной беде, сколько навязчивыми мыслями о том, чтó она могла сделать или сказать по-другому. Сейчас в это трудно поверить, воспоминания теряются в алкогольном чаду, в который она погрузилась, спасаясь от одиночества после ухода Крейга. У нее было около пятнадцати мужчин – точный счет она не вела. Вспомнилось заднее сиденье «БМВ», хозяин машины со спущенными трусами зажимал ей рот ладонью и называл «грязной сукой». Можно ли это назвать изнасилованием? Ведь перед насилием обычно слово «нет» произносят вслух, а не думают об этом, чтобы не утратить самоуважение окончательно. Еще один был строителем, пил все время…
В первые же выходные после ухода Крейга Энни отвезла ее к Раулю. Теперь, когда даже запах Крейга выветрился из дома, друзья вернулись к Луизе. Энни заявила, что Луиза себя наказывает, хотя кое-что из происходившего было всего лишь случайностью. Выбираешь неправильную тропу, и на ней тебя настигает ночь. Луиза никогда не пила спиртное дома, однако в местах, куда идешь в поисках компании, принято выпивать, и если ты боишься идти домой, то пьешь бокал за бокалом. Мелисса одобряла ее борьбу, пока однажды не вернулась домой после ночевки у подруги и не обнаружила на кухне какого-то мужчину. «Кто это?» – спросила она. Луиза не знала, что ответить. Потому что не знала, кто это. Даже сейчас она не помнила ни имени его, ни лица.
Ричардом она не настолько увлеклась, чтобы вцепиться в него, как в последнюю надежду удержаться на плаву, пока ее сносит течением реки жизни. Первый секс у них случился через шесть недель после знакомства, когда Луиза дождалась отрицательного результата анализов на СПИД. Ричард не знал об этом и счел ее просто старомодной.
Она думала, что прошлое останется в прошлом. Сейчас ей впервые пришло на ум, что нужно было рассказать Ричарду об этом прежде, чем он все узнает от Мелиссы. «Простить и забыть». Луиза начала понимать, что это означает. Ты не сможешь забыть, пока не простит тот, кто тоже об этом знает.
– Мне снился кошмар о Дымных людях.
– Ладно, тогда представь, что мы едем на горных велосипедах, – сказал Алекс – потому что именно это он сам представлял, засыпая. – Мы едем по лесу. Лето, и в рюкзаке у меня лежит еда для пикника…
– Там сэндвичи с беконом, термос с чаем и два «Кит-ката», – уточнил Бенджи.
– Мы едем все быстрее и быстрее, и вдруг выезжаем из-за деревьев – и наши колеса больше не касаются земли.
– Это волшебные велосипеды?
– Да, это волшебные велосипеды. Мы летим, поднимаемся все выше и выше и видим поля, речку, поезда и машины. Под нами пролетают птицы, а в стороне плывет воздушный шар, и люди в его корзине машут нам руками. Мы машем им в ответ, и я говорю, что мы можем полететь куда угодно. – Он потрепал Бенджи по голове. – Куда бы ты хотел полететь, братишка?
– Домой.
