Отпустив Андрея, Гуров не спешил вызывать его товарища, размышляя над полученной информацией.

Выходило, что перед «своими» Рыбаков не очень-то и таился, смело и у всех на виду «сортируя» ящики с боеприпасами, вместо того чтобы отдать приказ грузить их подряд и без разбора. И такую храбрость несложно было объяснить. Бесправные солдатики, которые, собственно, даже не участвовали в процессе, проговориться не посмеют, а пришлые «типа специалисты» не станут поднимать шум именно потому, что они – пришлые. Какая им разница, двадцать там ящиков реально загружено или только пятнадцать? Все равно на уничтожение везут. Главное, чтобы документы были подписаны, а с этим у майора Рыбакова наверняка было все в порядке. Что же до небольших несоответствий в количестве, подобные «нюансы» всегда можно сгладить путем посильного материального поощрения.

«В общем-то, технология здесь понятна, ничего сверхъестественного нет. Непонятной остается цель. Что собирались делать Калачев и Рыбаков с этими гранатами? Продать «налево»? Но там, кажется, было не такое глобальное количество, чтобы из-за него рисковать карьерой. Оставили лично для себя, чтобы на досуге поохотиться или глушить рыбу? А может быть, эти два товарища – члены какой-нибудь тайной организации, практикующей человеческие сафари, и, в силу служебного положения, членские взносы они платят патронами и гранатами?»

Последняя версия вызвала у полковника усмешку, но в целом причин для веселья было не так уж много. Гуров видел, что у него есть все поводы предъявить командованию части серьезное обвинение, но нет фактов, чтобы это обвинение доказать. Приватные разговоры рядовых военнослужащих, пересказывающих друг другу какие-то невнятные «слухи», разумеется, не могли служить основанием для возбуждения уголовного дела, а кроме этих разговоров в активе у него пока ничего не было.

– Крестова вести? – деликатно постучав в дверь, осведомилась медсестра.

– Ведите, – оторвавшись от раздумий, решительно проговорил Лев. – Он без мамы?

– Один, – понимающе усмехнулась девушка.

Михаил Крестов оказался щуплым среднего роста юношей с детски-наивным выражением доверчивых карих глаз. У него была почти целиком забинтована левая рука, и из-за края повязки виднелся след от ожога, частично заходивший на шею.

– Здорово, Миша, присаживайся, – гостеприимно приветствовал Гуров.

Получасовая беседа с новым собеседником почти ничего не прибавила в копилку информации полковника. Крестов был скромным деревенским парнем, замкнутым и не очень общительным, и по вопросам, касающимся разных «секретных» тем, до него не доходили даже слухи.

Михаил более подробно рассказал об обстоятельствах гибели Игоря Щепкина, но практически ничего не смог поведать относительно нюансов проведенной недавно утилизации. Очевидно, подобные «интимные» темы товарищи с ним не обсуждали.

Закончив допрос, Гуров обнаружил, что уже седьмой час вечера, и подумал, что привычка укладываться в рамки рабочего дня у него уже в крови и проявляет себя везде, независимо от места действия и обстоятельств.

Он чувствовал голод и решил по возвращении в часть наведаться в рекомендованное Стрелковым кафе.

«Будет неплохо, если окажется, что там действительно прилично кормят, и еще лучше, если выяснится, что среди завсегдатаев тоже циркулируют какие-нибудь интересные слухи», – подумал Лев, спускаясь к машине.

Приехав в часть, он припарковался у гостиницы и пешком направился в кафе.

Названия заведение не имело, но это не мешало ему быть вполне приличным мини-рестораном, где днем можно было перекусить, а вечером посидеть за чашечкой кофе или бокалом вина и послушать приятную, ненавязчивую музыку.

Гуров попал в предвечернее время, когда обедающие посетители уже схлынули, а любители вечерних медитаций еще не собрались. Вместо музыки по полупустому залу разносился голос диктора, рассказывающего последние новости и комментирующего постоянно сменяющийся видеоряд на огромной, во всю стену, плазме.

– Что-то о нас ничего нет, – усмехнувшись, заметил грузный мужчина с пивным брюшком, стоявший у барной стойки. – Что, уже не актуально?

Гуров, в этот момент забиравший свой заказ, заметил, как бармен сделал пузатому мужику «страшные» глаза и кивнул в его сторону.

– Чего? – по-простецки отреагировал тот и, не скрываясь, повернулся в сторону полковника, с любопытством осматривая его. – Чего ты?

По-видимому, не найдя во внешности Гурова ничего примечательного, пузан снова повернулся к бармену, глядя вопросительно и с недоумением. Но сам Лев тут же понял, что разговор может оказаться интересным, и не стал отходить далеко. Он устроился за ближайшим столиком и сделал вид, что усердно занимается своим блюдом и смотрит телевизор. Сам же вполглаза то и дело посматривал на беседующих и в оба уха слушал.

– Чего ты? – чуть тише повторил пузан, поняв, что здесь скрывается какой-то подвох.

Бармен стал что-то бубнить, понизив голос до уровня полной нелегальности, и Гурову, как он ни старался, не удалось расслышать ни слова. Но по тому, с каким интересом пузан еще несколько раз оборачивался в его сторону, он понял, что речь идет о нем.

«Похоже, о целях моего появления здесь осведомлены уже все», – с легкой усмешкой подумал Лев, пережевывая мясо.

Продолжая делать вид, что ему нет никакого дела до мужчин, беседующих у стойки, он вскоре добился того, что бдительность их ослабла, и они начали говорить громче.

– …Дима сам не свой ходит, – машинально перетирая стаканы, говорил бармен. – Витек заходил, говорит, с тех пор как этот здесь появился, все штабные на ушах стоят. Калач раз сто сегодня ездил куда-то, Дима, бедный, только коньяком и жив. Даже подходить к нему боятся.

– Нервничает?

– Еще как! Слова сказать нельзя, сразу крыть начинает по-черному. И в дело, и не в дело.

– А чего он, раскопал, что ли, чего-то на них? – таким же конспиративным полушепотом спрашивал пузан.

– Я-то откуда знаю? Мне не докладывают. Я человек маленький, крутыми делами не ворочаю. Водки налить, стакан помыть – вот и вся моя забота. А с этими своими делами пускай сами разбираются. Мне даже знать не интересно. Витек говорил, он документы какие-то требует, – продолжал бармен, несмотря на заявленное только что полное равнодушие к чужим «делам». – А Калач показывать не хочет, боится, что раскроются все их здешние шуры-муры.

– Это насчет того солдатика, что погиб?

– Да нет, похоже, дело не в солдатике. У них там со снарядами какие-то непонятки вышли. Вроде на том складе их вообще не должно было быть, а они вдруг оказались.

– Как это? – удивленно спросил пузан.

– Я-то откуда знаю? – в досаде на непонятливость собеседника, чуть не во весь голос проговорил бармен. – Сам знаешь, Калач, он… крученый. У него что хочешь может оказаться.

– Да, Калач мужик мутный, – согласился пузан. – Это все говорят.

Почти не слыша телевизионного диктора, Гуров полностью сосредоточился на разговоре, происходившем возле барной стойки. Он так увлекся, что даже забыл про свой стейк и застыл, весь обратившись в слух, остановив на полпути вилку с куском мяса. Когда в разговоре возникла пауза, Лев поспешил вновь сосредоточить свое внимание на заказанном блюде, опасаясь, что его «нелегальную деятельность» раскроют, и он не сможет подслушивать дальше.

Но вскоре стало понятно, что дальше слушать нечего. Бармен и его упитанный друг сменили тему и стали вспоминать забавные случаи из армейской жизни, в том числе и с участием вышеупомянутого Димы, под которым, во всей видимости, подразумевался Рыбаков.

Выслушав несколько баек, Гуров понял, что делать ему здесь больше нечего. Зал постепенно заполнялся «вечерними» посетителями, пришедшими сюда, чтобы отдохнуть и расслабиться, надоедливый голос диктора сменился негромкой музыкой, и стало понятно, что до поздней ночи в этом зале больше никто не захочет говорить «о делах».

Расплатившись, Лев вышел на свежий воздух и, с удовольствием вдыхая вечерню прохладу, неспешным шагом направился в гостиницу.

– Лев Иванович! Ну наконец-то! – неожиданно раздалось за его спиной. – А я уж с ног сбился. Пришел в гостиницу – говорят, уехал, стал расспрашивать – что? куда? – никто ничего не знает.

Неизменный Стрелков, запыхавшийся так, будто только что пробежал стометровку, суетливо догонял полковника, и тот, невольно вспомнив про оставленный в прикроватной тумбочке пистолет, мысленно посетовал: «Жаль, не взял».

– Как же это вы, а? – между тем продолжал Стрелков. – Нельзя же так… внезапно. Вы бы хоть предупредили.

– О чем? – всем своим видом показывая, что гостей сегодня больше не ждет, спросил Гуров.

– Ну как же… что уезжаете. Покидаете нас. Мы бы тогда уж и не волновались. А то ведь мало ли что. Вдруг случай какой-нибудь… неприятный. А на нас – ответственность. Скажут потом, что такого важного человека на произвол судьбы бросили, не берегли. Что мы тогда будем делать?

Эти постоянные намеки на «неприятные случаи» начинали уже раздражать Гурова.

«Что за идиотская фишка? – думал он. – Они что, таким образом пытаются напугать? Показать, что у них «длинные руки»? Так у меня у самого не короткие. Еще неизвестно, чья возьмет. Что за хамство, вообще? Угрожать чуть ли не открытым текстом полковнику УВД! Да еще из столицы. Совсем страх потеряли, обормоты».

Но Стрелков, кажется, угрожать не стремился. Разливаясь соловьем, он говорил о заботе и о том, что они очень хотят создать важной персоне, приехавшей к ним с проверкой, максимально комфортные условия.

– А иначе как? Иначе с нас взыщут. По всей строгости. И поделом. Как же? Иначе просто нельзя. Впрочем, все это уже неважно, – поспешил закруглиться Стрелков, взглянув на перекошенную от гнева физиономию полковника. – Главное, я убедился, что с вами все в порядке и вы благополучно прибыли обратно. Вот… тут небольшой гостинец, – добавил он, протягивая полковнику наполненный чем-то пакет. – Мне поручили передать. Ничего особенного, фрукты, аперитив. В номере фрукты не предусмотрены, я знаю. Хотя и люкс, но… Как говорится, «люкс по-армейски». Поэтому мы решили возместить, так сказать, временные неудобства.

Стрелков все держал на весу пакет, протягивая его Гурову, но тот не спешил принимать этот «гостинец». Уже поняв, что с новыми знакомыми нужно держать ухо востро, он не хотел давать повода для обвинения во взятке.

– Спасибо, но фрукты я, к сожалению, не ем, – выразительно взглянув на Стрелкова, ответил он. – У меня от них дисбактериоз. И вообще, я сегодня пораньше спать лечь хотел. Устал с дороги. Так что, извините. Спокойной ночи.

Лев развернулся и, оставив обескураженного Стрелкова стоять с протянутым пакетом, пошел в гостиницу.

Поднимаясь в номер, он отметил про себя, что майор, несмотря на все свои чрезвычайные беспокойства, не особенно интересовался, куда именно он ездил. Не уточнял маршрут, не спрашивал про пункт назначения, даже не намекнул, что это его интересует. На первый взгляд это можно было бы отнести к его деликатности, но Гуров очень хорошо понимал, что его персона интересует командование части в такой степени, что никакая деликатность не помешает задать нужный вопрос.

«Значит, они знали, – пришел к заключению Лев, открывая дверь в номер. – Знали, куда я ездил. Что ж, можно только поздравить уважаемых командиров части. Информационное обеспечение у них находится на высшем уровне».

Анализируя новые данные, которые ему удалось получить за этот вечер, Гуров все больше склонялся к мысли, что ситуация с боеприпасами не так проста, как может показаться на первый взгляд. Разговор, который он подслушал в кафе, и упоминание о том, что командир военной части «мужик мутный», подстегивали любопытство полковника, и он с большим нетерпением ждал того момента, когда сможет наконец ознакомиться со «сверхсекретной» документацией, где отражено движение боеприпасов.

На следующее утро в восемь часов Гуров уже входил в приемную Калачева.

Одного взгляда на взволнованную секретаршу было достаточно, чтобы понять, что «по плану» сегодня ничего не пойдет. Тем не менее Лев не стал торопить события и совершенно спокойно, как будто уже заранее был уверен в положительном ответе, поинтересовался:

– Мне обещали передать ведомости о движении боеприпасов. Они готовы?

– Да… то есть… дело в том, что… – замялась секретарша. – Ведомостями распоряжается Дмитрий Иванович, а он сейчас… мы… Утром он не пришел, и сейчас я не могу до него дозвониться… что-то непонятное.

«Начинается, – с досадой подумал Лев, уверенный, что изобретательная парочка придумала очередной трюк с целью отдалить роковой момент обнародования своих темных делишек. – Но уж в этот раз номер не пройдет».

– Владимир Григорьевич у себя? – спросил он, делая движение к двери начальственного кабинета.

Он ожидал, что секретарша, как обычно, ринется наперерез, защищая неприкосновенность любимого начальника, но ничего подобного не произошло. Печальная и растерянная, она обводила отсутствующим взглядом пространство и не двигалась с места. Затем слегка встрепенулась и грустно ответила:

– Да, он на месте.

Гуров решил, что, возможно, впрямь случилось нечто непредвиденное и дело совсем не в том, чтобы любой ценой не допустить его к вожделенным ведомостям.

– Доброе утро, – приветствовал он командира, решительно входя в кабинет. – Что, с ведомостями снова заминка?

– Здравствуйте, – траурным тоном ответил Калачев. – Заминка… это не совсем так. Я дал распоряжение, чтобы для вас подготовили бумаги, и Дмитрий Иванович должен был положить их мне на стол сегодня утром. Но… здесь что-то странное. Утром он не явился, и Ирина Константиновна никак не может до него дозвониться. Я послал людей к нему домой, с минуты на минуту ждем от них сообщения.

– А другие офицеры, живущие по соседству, ничего не могут сказать об этой странной заминке? – спросил Лев, вспомнив неказистые трехэтажные дома, предназначенные для офицерского состава. При такой скученности соседи наверняка были в курсе всех «странностей», которые происходят друг у друга.

– Другие? – несколько удивленно взглянул на него Калачев. – Но… дело в том, что по соседству у него никого нет. То есть я имею в виду из наших. Он живет в частном доме, в Сосновке. От части это не так уж далеко, а в смысле, так сказать, бытовых условий намного удобнее. Там и магазины ближе, да и вообще… инфраструктура. И для жены его удобнее. Она как раз работает в магазине.

– Понятно. Дмитрий Иванович живет с семьей?

– С женой. Сын у него уже взрослый, он живет отдельно. Занимается бизнесом, по стопам отца не захотел идти.

– А какой бизнес, если не секрет? – поинтересовался Гуров.

– Ресторанный, – лаконично ответил Калачев. – У него несколько закусочных. Столовые с недорогими обедами. Для среднего класса. Вот и у нас здесь кафе – это тоже его заведение. Кстати, оно совсем рядом с гостиницей. Алексей не говорил вам? Там можно вполне прилично поесть, а при желании, и заказать блюда с доставкой.

– Да, он говорил.

Командир части общался с ним как бы на автомате. Мысли его в этот момент явно находились где-то очень далеко отсюда.

Тут в дверь неуверенно постучали, и на пороге кабинета появилась секретарша. Глядя на ее расстроенное лицо, Лев догадался, что сообщение, которого ждали с минуты на минуту, видимо, уже пришло.

– Владимир Григорьевич, – прерывающимся голосом произнесла секретарша. – Сейчас звонил Борис… он говорит… говорит, что дома у Дмитрия Ивановича никто не открывает.

– То есть как не открывает? – нахмурил брови Калачев. – Его что, дома нет? А где же он? Он уже полчаса как должен быть в части! Что происходит, я не пойму?

– Я…

– Телефон его жены у нас есть? – прервал ее разгневанный начальник. – Звоните жене. Звоните сыну. Вызывайте полицию, в конце концов!

– Полиция уже здесь, – напомнил Гуров. – Что с его телефоном? – обратился он к секретарше. – Просто не отвечает или отключен?

– Не отвечает, – сокрушенно ответила Ирина Константиновна.

Вспомнив подслушанный накануне вечером разговор о том, что «Дима только коньяком и жив», Лев подумал, что, возможно, все еще не так глобально, и секретарша расстраивается зря. Предполагая, что сегодняшняя задержка Рыбакова – это последствия того самого коньяка, он предложил Калачеву послать кого-нибудь к его супруге.

– Ведь у нее есть ключи. Пускай передаст их кому-то из ваших людей или, если не доверяет, придет сама и откроет дверь. Заодно можно будет узнать, что произошло накануне вечером, и, вполне возможно, все это недоразумение быстро разъяснится.

– Да, действительно, – согласился Калачев. – Очень здравая мысль. Ирина Константиновна, пришлите ко мне Алексея.

Через несколько минут в кабинете появился как всегда сияющий счастьем Стрелков, а еще через полчаса произошло событие, которое резко изменило ход расследования и заставило Гурова задержаться в части несколько дольше, чем он рассчитывал.

Но сейчас ему было понятно лишь одно: просмотр интересующих его документов снова откладывается. Лев записал номер приемной Калачева, прошел в кабинет, где накануне проводил допросы, и там позвонил Орлову. Какими бы экстренными ни оказались причины, по которым ему снова не удалось ознакомиться со злосчастными ведомостями, больше ждать он не собирался.

– Петр Николаевич? Гуров беспокоит, – произнес Гуров, услышав в трубке знакомый голос.

– Рад слышать, Лев. Как продвигается дело?

– В целом неплохо. Основные пункты понятны, как все случилось, и почему погиб рядовой, тоже ясно. Есть показания потерпевших, что командиры отдали приказ военнослужащим в экстренном порядке рубить деревья, чтобы огонь не перешел на соседний склад. Там лежали артиллерийские снаряды, так что, если бы, вдобавок к первому, рвануло еще и второе хранилище, от этой части остались бы только воспоминания.

– Нормально… – обескураженно произнес Орлов. – Это значит, они за счет зеленых пацанов решили глобальную катастрофу предотвратить. А пожарных вызвать там никому в голову не приходило?

– Говорят, вызвали сразу же, как только заметили пожар. Только проблема в том, что, похоже, поздновато заметили. Догадались, уже когда услышали взрывы. Здесь, в общем-то, очевидная вина командования, поскольку в ненадлежащем виде содержались сами эти склады. Стоят они на отшибе, постоянного караула там нет, серьезных противопожарных средств тоже. Мало того, территория вокруг до такой степени запущена, что постепенно зарастает деревьями из соседней лесопосадки.

– По этим деревьям и перешел огонь? – догадался генерал.

– Именно, – подтвердил Гуров. – А поскольку этот лесок там практически по всему периметру ограждения, то понятно, что пламя благополучно достигло бы второго склада, так же как оно достигло первого.

– И мальчишек послали рубить деревья, чтобы этого не случилось?

– Да, послали. Думаю, ситуация была критическая, огонь подходил уже близко, и пожарные могли не успеть. Там гарь на земле, в общем-то, всего в нескольких метрах от второго склада. А учитывая погоду, да еще ветерок, несколько метров леса для бушующего огня – это пустяк.

– Веселенькая история!

– Еще какая. Самим товарищам офицерам с топорами лезть в пекло, похоже, не по чину показалось, а салагам бесправным можно. Сами ребята говорят, что приказы отдавались, как говорится, в жесткой форме, и они даже не успели сообразить, что выполнение их может быть связано с опасностью для жизни.

– Бравые командиры, видимо, на это и рассчитывали, – заметил Орлов.

– Да, только немного не рассчитали. На том складе, который взорвался, кроме прочего лежали снаряды для РПГ, а это, сам понимаешь, вещь серьезная. В общем-то, хранилище солидное, наверное, сталинской еще постройки. Стены как у крепости просто. Но противотанковая граната есть противотанковая граната. Метровой толщины стену разнесло на фрагменты, и один из кусков попал в пацана.

– С летальным исходом?

– Да. Теперь, собственно, о том, зачем я тебе звоню… Все вышеизложенное, что я тебе здесь перечислил, можно доказать, и на все это имеются свидетели и показания. Остается непонятным только одно. Тот самый ключевой вопрос, о котором ты упоминал в нашем первом разговоре, – откуда на формально пустом складе оказались боеприпасы.

– Что, это до сих пор неизвестно?

– Представь себе, нет, – подтвердил Гуров. – Мало того, все попытки это неизвестное выяснить наталкиваются на упорное противодействие. Все друг на друга переводят стрелки, рассказывают про военную тайну, говорят, что должны с кем-то проконсультироваться. А воз и ныне там. Я тут решил поставить нечто вроде ультиматума, дескать, если сегодня утром нужных документов у меня не будет, я сделаю так, что у них тут вообще все документы изымут. И нужные, и ненужные. В общем, пригрозил тотальной аудиторской проверкой.

– И как, подействовало?

– Угадай с трех раз.

– Неужели нет?

– Увы! Сегодня утром, вместо того чтобы положить на стол документы, мне сообщили грустную весть, что до человека, в распоряжении которого эти документы находятся, невозможно дозвониться. В общем, опять возникают какие-то странные непонятки, с тем же предсказуемым результатом – все снова откладывается.

– И в чем же причина такого беспримерного упорства? – спросил генерал.

– Хороший вопрос, – усмехнувшись, ответил Гуров. – Но, думаю, мы узнаем это не раньше, чем удастся-таки посмотреть наконец эти злосчастные документы.

– Может быть, все это связано с гибелью рядового? – предположил Орлов. – Ведь если бы боеприпасов на том складе не было, трагедии бы не случилось.

– Но они там были, и по какой причине – это уже второй вопрос. Вина командования во всей этой истории и без того очевидна. Выйти сухими из воды им не удастся, и в такой ситуации упорное нежелание объяснить, откуда на складе взялись гранаты, честно говоря, еще больше удивляет. Ведь главные-то обвинения – в ненадлежащем содержании хранилищ, в превышении полномочий, в гибели военнослужащего – в любом случае будут им предъявлены. На это есть и основания и доказательства. Так почему же, уже зная, что уличены в главном, они не хотят признаться во второстепенном? Вот что по-настоящему изумляет. И именно это заставляет думать, что с этими боеприпасами не все так просто, и я готов настаивать на том, чтобы назначить проверяющих и опечатать всю наличную документацию этой части.

– И именно поэтому звонишь мне?

– Угадал. Прозондируй почву и узнай, насколько быстро можно будет все это организовать. Если они тут такие хваты, времени на раскачку оставлять им не следует, иначе вообще никаких концов не найдем. Ведь сейчас даже непонятно, с чем именно они могли здесь мухлевать. Даже полунамека нет. Если просто оставили у себя боеприпасы, предназначенные для утилизации, возникает вопрос – для чего? Продать на сторону? Но ради одного раза вряд ли стоило рисковать карьерой. Тем более что, насколько я понял, ничего глобального и дорогостоящего на этом складе не было. Оставили для «личных нужд», в предвкушении будущих охот-рыбалок? Но после того как этими гранатами убило человека, странно делать военную тайну из факта, что ими собирались глушить рыбу. Несопоставимые немножко провинности. Факты, которые указывают на их вину в смерти рядового, они не отрицают, а признаться, что собирались за государственный счет глушить рыбу, боятся.

– Да, ситуация странная, – согласился Орлов. – Впрочем, я тебе уже с самого начала об этом говорил.

– Я помню. Так как насчет проверки? Если бы «группа поддержки» прибыла сюда уже завтра, я был бы только рад.

– Эх ты, какой быстрый! Хочешь, чтобы по щучьему веленью тебе все свершилось?

– Конечно! Иначе зачем бы я стал тебе звонить? – улыбнулся Лев. – Ведь ты у нас почти как та волшебница-щука. Стоит тебе слово сказать, как тут же все и исполняется. Поэтому и обращаюсь в экстренных случаях исключительно к тебе.

– Это ты мне сейчас льстишь, что ли? Пытаешься мотивировать, чтобы я все важные дела бросил и этой твоей проверкой занялся?

– Время дорого, Петр. Ты у нас человек важный, тебе под силу сделать все оперативно. Может, и правда уже завтра получится. А если неделю тянуть, они тут за это время таких сплеток наплетут, что потом за год не распутаешь.

– Ладно, попробую, – недовольно проворчал генерал. – Сроду ты какой-нибудь сюрпризец подкинешь, – и отключился.

А Гуров тут же набрал номер приемной Калачева.

– Ирина Константиновна?

– Да… это я… – прозвучал из трубки слабый голос. Казалось, у бедной секретарши уже не осталось жизненных сил даже на разговор.

– Что там с Дмитрием Ивановичем? – подозревая, что и в этом случае имеет дело с уже знакомым спектаклем, спокойно поинтересовался Лев. – Нашли его, наконец?

– Да, он… его нашли, – как-то странно ответила Ирина Константиновна.

– И что же случилось? По какой причине он не явился на службу?

– По какой причине?.. Он… он застрелился.

– Что?!

Новость повергла Гурова в шок, и в первую минуту он даже не нашел что ответить. Но Ирина Константиновна ответа, кажется, и не ждала. Через несколько секунд Лев услышал короткие гудки и понял, что расстроенная женщина считает тему исчерпанной.

Но сам он понимал, что это только начало разговора, поэтому, собравшись с мыслями, набрал номер Панфилова и отдал необходимые распоряжения.

– Артем, здесь у нас ЧП. Нужно срочно выслать опергруппу в адрес Дмитрия Рыбакова. Знаешь, кто это?

– Да, заведующий хранилищами. А что у него случилось?

– Не у него, а с ним. По предварительной информации, он сейчас мертв. Обнаружили его, как я понимаю, дома. По-видимому, там сейчас главное место действия. У тебя есть его адрес?

– Да, конечно. Он живет в частном доме в Сосновке.

– Вот и отлично. Посылай туда людей и, если есть возможность, пришли за мной машину. Я сейчас у командира части.

– Да, конечно. Я могу сам за вами заехать. А откуда информация, что Рыбаков убит? Это достоверные сведения?

– Более чем. Он сегодня утром не явился на службу. Попытки дозвониться или проникнуть в дом ни к чему не привели. В конце концов послали за женой. Если я правильно понял, она открыла дверь своими ключами, и, войдя в дом, наши посланцы обнаружили тело. Как мне сказали, он застрелился, но эта информация, конечно, нуждается в проверке.

– А жена в это время где была? Куда за ней пришлось посылать? – спросил Артем.

– По-видимому, на работу. Она в магазине работает.

– И о том, что произошло с мужем, она ничего не знала? Получается, он застрелился после ее ухода?

– Не знаю, Артем. Я сам только-только услышал новость. Даже, можно сказать, в себя прийти не успел. У меня с этим Рыбаковым на сегодня очень интересный разговор намечался, а в результате…

– Облом, – логично закончил мысль Панфилов.

– Да уж, вот это облом так облом. Так что давай мы с тобой в напрасных разговорах время терять не будем, а займемся делом. Ты отправляй в адрес людей, а я попробую получить какие-нибудь дополнительные сведения. И жду тебя с машиной.

– Да, конечно. Постараюсь не слишком томить вас в ожидании.

– Постарайся.

Закончив разговор с Артемом, Гуров отправился в приемную командира части.

Атмосфера, царившая там, вполне соответствовала выходящему из ряда вон событию. Ирина Константиновна наливала из чайника воды, чтобы запить таблетку, а из приоткрытой двери в кабинет доносился взволнованный голос Калачева:

– Как лежит? Лицом на столе? То есть не лежит, а сидит? А? Ну да. А пистолет? Табельный? С глушителем? Черт знает, что такое… Да, проходите, пожалуйста. Видите, что у нас тут… – Последние слова Калачев произнес, обратившись к вошедшему в кабинет Гурову.

– Информация с места событий? – спросил тот, кивнув на телефон.

– Да, разговариваю с Алексеем. Хотел пообщаться с Людмилой, но она совершенно не в состоянии.

– Людмила, это супруга? – уточнил Лев.

– Да, жена. Она открыла им дверь и… вот. Представляю, что ей пришлось пережить.

– Получается, утром, когда она уходила на работу, подобное развитие событий нельзя было предугадать?

– А кто его знает, – как-то странно ответил Калачев.

– То есть? – удивленно взглянул на него Гуров. – Они с мужем, я надеюсь, общались. Хотя бы изредка. Люди обычно не решаются на самоубийство ни с того ни с сего, обычно бывает какая-то причина. Близкий человек, как, например, супруга, на мой взгляд, должен быть в курсе.

– Да, конечно. В каком-то смысле… конечно. Но… у них довольно большой дом, там две половины, которые практически не сообщаются между собой. Людмила могла просто не знать.

– Они жили на разных половинах?

– То есть… иногда, – замялся Калачев. – Дмитрий он… он иногда выпивал… Не то чтобы постоянно, вы не подумайте, он не был запойным пьяницей, – поспешно добавил он. – Таких мы в части не держим. Но временами, при определенных обстоятельствах… случалось. Стресс, неприятности. Мало ли что в жизни бывает. А когда выпьет, Дмитрий, он… сложно с ним бывает. Сказать может что-нибудь неприятное, обидеть. Вот Люда и уходила на другую половину. Пережидала, так сказать, трудные времена.

– Чтобы под горячую руку не попадать? – усмехнулся Лев.

– Можно и так сказать.

– То есть сегодня утром они с мужем не виделись?

– Наверное, нет. Хотя точно я не знаю, это у Алексея нужно спросить. Или у нее самой, когда в себя придет. Если хотите, я могу сказать Алексею, чтобы узнал. Может быть, она уже может говорить, – произнес Калачев, снова поднося к уху телефон.

– Нет, не нужно. Лучше скажите ему, что туда сейчас приедет опергруппа и что до прибытия полицейских на месте происшествия нельзя ничего трогать. И уходить никому нельзя. Пусть майор Стрелков проследит за этим. Под его личную ответственность.

– Хорошо, я передам, – с некоторым удивлением пообещал Калачев. – А откуда вы знаете, что приедет опергруппа?

– Потому что я сам отдал такое распоряжение. Думаю, ребята уже выехали, так что долго ждать их не придется.

Как бы в подтверждение этих слов, у полковника зазвонил телефон и, взглянув на высветившийся номер, он понял, что звонит Панфилов.

– Лев Иванович, я возле КПП, – сообщил он.

– Отлично, Артем. Уже иду, – ответил Лев и обратился к Калачеву: – Не забудьте предупредить своих людей. Когда мы приедем, все должны быть на месте.

– Да, разумеется. Я предупрежу, – пообещал командир части вдогонку покидающему кабинет полковнику.

Пройдя через пропускной пункт, Гуров увидел черный «Ниссан», за рулем которого сидел Артем. Открыв дверь, Лев устроился на пассажирском сиденье и кратко скомандовал:

– Едем!

Молодой коллега не стал медлить и тут же завел двигатель.

– Ну и сюрприз, – выруливая на трассу, поделился он своими ощущениями. – Думаете, это самоубийство как-то связано с основным делом?

– Очень вероятно. Конечно, прямых доказательств пока нет, но очень много косвенных факторов указывает на то, что у командования этой части что называется рыльце в пушку, – с задумчивым видом ответил Гуров.

– Об этом вы и хотели поговорить с Рыбаковым? По телефону вы упоминали про «очень интересный разговор».

– Да, и об этом тоже, – кивнул Лев.

Напоминание о несостоявшейся беседе навело его на довольно интересные размышления. Если предполагаемое самоубийство произошло именно после того, как стало понятно, что показать документы о перемещении боеприпасов все-таки придется, значит, в них действительно содержится информация, способная пролить свет на злоупотребления в части. И значит, злоупотребления эти достаточно серьезны. Из-за пустяков самоубийства не совершают. Следовательно, новое чрезвычайное происшествие еще раз доказывало, что ознакомиться с этими бумагами действительно необходимо. И чем быстрее, тем лучше.

«Хорошо, что я вовремя сориентировал нашего генерала, – подумал Гуров. – Ситуация становится все интереснее, и манипуляции с боеприпасами здесь, похоже, совсем не последний «влияющий фактор».

– Далеко живет Рыбаков? – поинтересовался он у Артема.

– Нет, не очень. Одни из крайних домов. Наверное, специально выбирали поближе к «месту работы».

– А ты откуда так хорошо знаешь? Местный?

– Да нет, сам я из Наро-Фоминска. Просто пытался взять «интервью» у этого Рыбакова. На работе он все время очень занят, хотел было встретиться с ним дома…

– Но и тут не получилось?

– Угадали, – усмехнулся парень. – Очень подходящая у него фамилия. Как рыба скользкий.

– Да все они тут… не лучше, – с досадой заметил Гуров, вспомнив свои бессодержательные беседы с командиром части и его навязчивого «вассала» Стрелкова. – А тебе вообще хоть с кем-то из командования удалось побеседовать?

– Официально – нет. На протокол никто говорить не хочет. Да и без протокола не особенно радовали коммуникабельностью. Разве что ребята-срочники. Те хоть в виде полунамека давали понять. По крайней мере, появилось понимание ситуации. А то чувствуешь себя как в вакууме, не представляешь, откуда что взялось.

– Ничего, думаю, теперь мы их разговорим, – обнадежил Лев. – Теперь это не солдатик, до которого им и дела нет, теперь у них свой застрелился. Этот случай на фермера свалить уже не удастся.

Тем временем Артем по трассе объехал военную часть и, свернув на прилегающую дорогу, вскоре уже въезжал в деревню Сосновку.

Деревенька, по всей видимости, была небогатая. Большинство домиков, стоявших по сторонам широкой улицы, были одноэтажными, самой незатейливой архитектуры. Лишь вдалеке виднелись крыши нескольких современных многоуровневых коттеджей, нарушающие эту похвальную равномерность.

Дом Рыбакова представлял собой нечто среднее между этими двумя вариантами. Он был одноэтажным, но вполне добротным и, по-видимому, не так уж давно построенным. Длинное кирпичное строение тянулось почти на всю ширину участка, а поскольку от улицы участок отделяла изгородь из профлиста, выходило, что несколько окон дома смотрели на глухую стену.

Возле этой изгороди стояли два полицейских автомобиля, калитка была открыта. В тот момент, когда Артем притормозил возле дома, со двора вышел мужчина в полицейской форме. По-видимому, он собирался пройти к одной из стоящих машин, но, увидев, что подъехала еще одна, направился к ней.

– Здорово, Артем, – дружески обратился он к Панфилову. – Ну и подкинул ты нам работенку!

– А что, какие-то проблемы? – насторожился Артем.

– Да весь этот случай целиком – одна сплошная проблема. Никто ничего не слышал, никто ничего не знает. Даже жена не в курсе. Как будто в вакууме человек застрелился. Да и застрелился как-то… странно.

– В каком смысле, странно? – вступил в разговор Гуров.

– А вы, собственно…

Неприязненно и отчужденно взглянув на полковника, мужчина в полицейской форме, видимо, хотел сказать что-то вроде: «А ты, собственно, кто такой?», но Артем не дал ему совершить эту роковую ошибку, поспешно перебив:

– Это из Главка, по поводу взрывов. Помнишь, я говорил тебе?

Многозначительный «внушающий» взгляд и недвусмысленный намек сразу отбили у не в меру любопытного полицейского желание задавать вопросы и умерили его пыл.

– А… значит, из Главка, – обескураженно промямлил он.

– Да, из Главка, – подтвердил Лев. – Что там по поводу самоубийства? Чем оно странно?

– Чем странно? Ну как сказать… Да вы сами можете посмотреть. У него положение какое-то… странное.

Поняв, что парень, смущенный своей оплошностью, окончательно растерялся и толку от него не добиться, Гуров решил, что медлить не стоит, а лучше последовать совету и взглянуть на упомянутое «странное положение» самостоятельно.

Выйдя из машины, он прошел в дом и оказался в коридоре, разделявшем дом на две половины. Уже здесь было понятно, что эти жилые части полностью автономны, и тот, кто находится в одной из них, не может контролировать то, что происходит в другой.

Поразмыслив, какая половина дома была «мужской», а какая «женской», Лев повернул направо. Открыв дверь, ведущую из коридора, он услышал голоса и шаги и понял, что угадал. Если именно на этой половине работают оперативники, значит, здесь все и произошло.

Пройдя первую комнату, где не было ничего, кроме мебели и телевизора, он перешел во вторую. Там в кресле перед журнальным столиком сидел полицейский в форме, а напротив него, неловко прикорнув на краешке дивана, устроились мужчина и женщина, по-видимому, супруги.

– Сергушина Наталья Ивановна, – медленно, чтобы полицейский успевал записывать, диктовала женщина.

– Гуров Лев Иванович, – в тон ей проговорил полковник в ответ на вопросительный взгляд полицейского, оторвавшегося от заполнения протокола. – Оперуполномоченный, Главное управление.

Он поднес к лицу коллеги удостоверение и, дождавшись, когда тот прочитает, что там написано, поинтересовался:

– Где труп?

– А? Труп? – рассеянно переспросил полицейский, кажется, не сразу сообразив, с кем имеет дело. – В смысле… то есть… да, конечно. Он там, в той комнате. Как выйдете отсюда, по коридору налево.

– Благодарю.

Гуров направился к следующей двери, чуть заметно усмехаясь и думая, что на местных представителей правопорядка его появление действует так же, как появление удава на кролика. Впрочем, размышлять на посторонние темы было уже некогда. С правой стороны небольшого коридорчика, в котором он оказался, находилось окно, а слева – открытая дверь еще в одну комнату. Оттуда доносились негромкие краткие реплики, по которым было ясно, что там работают эксперты.