9. Гвен
В Вулфхантере до любого места идти недалеко, даже по жаре. Гектор Спаркс обитает в роскошном старом доме, вероятно, одном из самых красивых в этом городе. При этом частном доме находится великолепно ухоженный сад, пестрящий цветами. Кусты подстрижены по линеечке. Даже каждый лист на деревьях занимает четко отведенное ему место. Поскольку я не представляю, каким образом у адвоката – даже в таком маленьком городишке – найдется столько свободного времени, чтобы ухаживать за подобным садом, значит, у него есть либо гениальный садовник, работающий круглыми сутками, либо супруга с талантом к выращиванию растений и кучей досуга. У входа на лужайку красуется до блеска надраенная – но при этом скромная – латунная пластинка, надпись на которой гласит: «Гектор И. Спаркс, эсквайр», – а ниже, еще более скромно: «Лицензированный адвокат». Он явно не из тех людей, кому нужно наклеивать свою фотографию на каждую садовую скамейку или давать рекламу в ночном эфире. Он должен брать высокие гонорары, чтобы позволить себе такой стиль жизни.
И при этом живет в Вулфхантере?
Интересно.
Я останавливаюсь, сверяюсь с адресом в своем телефоне и вижу, что пропустила пару звонков – покрытие в этом городишке скверное; оно то появляется, то исчезает через каждый квартал. Один звонок от Сэма, второй от Ланни. Сначала я выслушиваю голосовое сообщение от Ланни. Она, всхлипывая, рассказывает мне о том, что больше не может встречаться с Далией – я боялась, что именно так и случится. Я хочу перезвонить ей, вернуться к ней, но сначала переключаюсь на сообщение от Сэма. Он тревожится, не зная, где я нахожусь. Поэтому я звоню ему.
Сэм отвечает после первого же гудка.
– Гвен? – В голосе его звучит адское напряжение.
– Да, – отвечаю я. – Со мной всё в порядке. Собираюсь поговорить с адвокатом Веры Крокетт.
– Слава богу, – говорит Сэм, если мне не почудилось. Произносит он это слишком быстро и почти себе под нос. – Ладно, я пытался позвонить туда, но леди-дракон, которая отвечает по телефону адвоката, отказалась даже подтвердить мне, там ты или нет. Она только сказала, что у него встреча.
– И ты беспокоился, потому что… думаешь, что я не могу сама позаботиться о себе? – Это меня странно задевает.
– Нет, я беспокоился, потому что мы находимся в городе, где пропадают женщины. И я не хочу, чтобы ты попала в этот список, Гвен.
Теперь я очарована, но при этом слегка обижена.
– Ты серьезно думаешь, что я могу попасть в этот список?
– Нет. – Он делает глубокий вдох, потом выдыхает, словно не решаясь мне что-то сказать. – Коннор работает над тем, что ты ему поручила. От меня что-нибудь требуется?
– Просто присматривай за ними, – говорю я. – Спасибо. Я знаю, что ты защитишь детей, что бы ни случилось.
Я мало о ком могу сказать такое – если точнее, еще о двух людях; и, по правде сказать, я доверила присмотр за Коннором и Ланни Хавьеру и Кеции лишь потому, что Сэм не мог остаться с детьми. Он считает, что моя безопасность не менее важна… и я должна почаще напоминать себе об этом.
– С ними всё в порядке? – спрашиваю я, когда он не отвечает мне.
– У Ланни небольшой приступ разбитого сердца, – сообщает Сэм. – А энтузиазм Коннора в расследовании преступлений слегка пугает меня. Но они молодцы. Как обычно. – Я чувствую, как сжимается мое горло. У меня сильные дети, которые заботятся о других, несмотря на всё то, что случилось с ними. Они насторожены и внимательны, но, помимо этого, способны на подлинное сочувствие. Должно быть, это дар свыше, поскольку я не настолько самоуверенна, чтобы полагать, что они могли унаследовать это от меня.
– Сэм…
– Да?
– А с тобой всё в порядке? – спрашиваю я, потому что чувствую, что он что-то скрывает. Я слышу это напряжение, пусть даже не вижу его. – Что-нибудь случилось?
– Нет, – отвечает он, и на этот раз его голос звучит почти нормально. – Просто… у меня плохое предчувствие, так что будь осторожна. Пожалуйста.
– Буду, – обещаю я ему.
– Я хотел бы уехать отсюда сегодня.
– Но мы уже заплатили за ночлег.
– Знаю. Просто… – Сэм вздыхает без слов, но с явным раздражением. – Черт возьми, я не знаю даже, даст ли нам что-нибудь возвращение домой. Эти киношники не собираются отступать.
Долбаная Миранда. Неудивительно, что он на взводе.
– Ладно, давай останемся сегодня на ночь, а завтра решим, – говорю я ему. – Сэм, всё будет хорошо, я обещаю.
Он не спрашивает, с чего я вдруг берусь обещать такое, и я рада, потому что сама этого не знаю. Говорю ему, что люблю его, и он отвечает, что тоже любит меня.
Я лелею это тепло внутри себя, шагая по широкой чистой дорожке и поднимаясь по ступеням на веранду, окружающую дом. Между цветами лениво перелетают пчелы, собирая нектар; густой запах гиацинтов и роз собирается в опьяняющее облако.
Я звоню, и через десять секунд дверь открывает костлявая женщина средних лет, которая смотрелась бы куда более уместно в фермерском домке посреди прерии во времена экспансии на Запад – или, если давать этому настоящее определение, вторжения на Запад. Длинные волосы уложены узлом на макушке, угловатое лицо с резкими чертами; на ней полноразмерный фартук, из тех, которые надеваются на шею и доходят до колен. Это похоже на театральный костюм. Под фартуком она носит цветастое платье с высоким воротником и длинными рукавами, несмотря на летнюю жару.
– Да? – с подозрением спрашивает эта женщина, разглядывая меня так же пристально, как и я ее.
– Здравствуйте. Мне нужно поговорить с мистером Спарксом, – говорю я ей.
– Мистер Спаркс в настоящее время не ищет новых клиентов…
– Я не новый клиент, мэм. Я приехала в город всего на один день, и мне нужно поговорить с ним о Вере, Ви, дочери Марлин Крокетт.
– Мистер Спаркс не беседует с журналистами без заблаговременной договоренности.
«Тьфу ты!»
– Я не журналистка. – Ненавижу это делать, но бывают случаи, когда моя мрачная слава оказывается полезной. – Меня зовут Гвен Проктор. Я бывшая жена Мэлвина Ройяла. Быть может, вы спросите мистера Спаркса, могу ли я поговорить с ним?
Она моргает раз, потом другой и, не меняя выражения лица, говорит:
– Пожалуйста, подождите пару минут.
Дверь снова закрывается, но довольно мягко, без стука, и я послушно жду. Менее чем через минуту дверь открывается снова, но на пороге стоит уже не дракон-домоправительница. Я вижу перед собой пожилого мужчину с серебристо-седыми волосами, слегка более темными на макушке, чем по бокам. Он одет в безупречно отглаженную, ослепительно белую рубашку и костюмные брюки; на шее у него повязан галстук с узором «пейсли». Даже подтяжки у него в тон галстуку. И всё это, вероятно, стоит больше, чем я потратила на свой гардероб за всю жизнь.
Мужчина улыбается и протягивает мне руку.
– Мисс Проктор, – произносит он, поднимая брови. – Я правильно помню, вы предпочитаете, чтобы вас называли «мисс»? Признаться, я читал о вашем… скажем так, прошлом. Но никогда не думал, что мы встретимся лично.
Я пожимаю ему руку и киваю.
– Я здесь насчет Марлин и Ви Крокетт.
Его улыбка угасает, и он, в свою очередь, тоже кивает.
– Да, входите, пожалуйста. Боюсь, это будет долгий разговор.
В коридоре свежо пахнет средством для полировки с лимонным маслом, на деревянном полу ни пятнышка. На стенах висят на удивление яркие картины, в основном изображающие сады, но у меня нет времени рассматривать их; следом за мистером Спарксом я прохожу по коридору в просторный кабинет. Почти весь пол закрыт огромным персидским ковром красного цвета, на нем стоит огромный старинный рабочий стол и три кожаных кресла ему под стать. В комнате стоит все тот же успокаивающий запах полироли со слабыми нотками табака, и я, помимо собственной воли, глубоко вдыхаю его. Моя мать когда-то применяла то же самое средство для полировки с лимонным ароматом. Мое детство было пропитано им наряду с запахом трубочного табака, который курил мой отец.
Мистер Спаркс вежливо предлагает мне занять одно из кресел, а сам садится за свой стол. Несколько секунд он сидит, слегка раскачиваясь, потом произносит:
– Где мое воспитание… Могу я предложить вам кофе? Чай со льдом? Кажется, миссис Полл испекла сливочный торт, если вы его любите.
– Спасибо, ничего не нужно. – Хотя «сливочный торт» звучит соблазнительно.
– Хорошо. Пожалуйста, объясните, каким образом вы оказались причастны к этому делу, мисс Проктор.
Как всякий хороший юрист, он просит меня подтвердить то, что ему и так уже известно.
– Мне позвонила ее мать, – говорю я. – И я беспокоилась о том, что происходит здесь, поскольку, судя по тому, что я поняла из этого телефонного разговора, Марлин, похоже, боялась того, что ее собственная дочь собирается убить ее.
– Вы также были свидетелем – точнее, послухом, если можно так выразиться, – того, что случилось с Верой, разве не так? Детектив Фэйруэзер сказал мне, что намеревался взять у вас показания. – Мистер Спаркс говорит с акцентом, похожим на обычную вулфхантерскую манеру тянуть гласные, но не настолько застарелым. Вероятно, он учился где-то за пределами города и сознательно старался отделаться от этого. В некоторых местах южный акцент способен стать настоящей помехой. Я оглядываюсь в поисках диплома; почти у каждого юриста он висит на стене в рамочке. Да, вот он, правее стола, но стекло слишком сильно отражает свет, падающий в окно, и я не могу прочитать, какое учебное заведение он посещал.
– Да, и сегодня утром я дала эти показания, – говорю я. – Полагаю, ими поделятся с вами.
– Всегда приятно знать, что искать, на случай если кто-то это проглядит. Позвольте задать вам конкретный вопрос: считаете ли вы, что эта девушка совершила столь ужасное преступление?
– Я не знаю. Детектив Фэйруэзер не позволил мне поговорить с ней, и это очень плохо, потому что мне кажется… что по телефону мы в некотором роде нашли контакт. По крайней мере, в достаточной степени, чтобы мои указания позволили ей остаться в живых.
– Вы, вероятно, действительно спасли ей жизнь, – подтверждает Спаркс. – Наша местная полиция не так уж хорошо обучена. Вере повезло, особенно потому, что…
– Потому что люди уже знали, что между ней и ее матерью были трения? – довершаю я за него, потому что он, кажется, именно на это пытается намекнуть, не говоря этого вслух. – Знаю.
– Интересно, – говорит Спаркс, подкатываясь в своем кожаном кресле чуть ближе к столу и складывая ладони вместе.
Я рассматриваю его невероятно аккуратный стол. Ящик для входящей (или исходящей) корреспонденции, в котором лежит всего одна папка. Миниатюрная бронзовая статуэтка Правосудия с повязкой на глазах и весами в руке. Маленький молоток с чем-то вроде памятной таблички. Письменный набор с подставкой для ручек и кожаный защитный коврик для стола – то и другое выглядит совершенно чистым. В подставке стоит всего одна ручка. Не знаю почему, но мне это кажется эксцентричным, почти странным.
– Давайте вернемся назад. Когда Марлин Крокетт позвонила вам, она говорила так, словно боится кого-то?
– Да. Или какой-то ситуации. Она не вдавалась в подробности, – отвечаю я.
– И вы даже не можете предположить?..
– Мне просто показалось, что Ви переживает некий кризис; она отказалась сообщать мне, какой именно, если я не приеду, чтобы поговорить с ней лично.
– Но вы этого не сделали.
– Нет.
Он слегка склоняет голову набок:
– Почему?
Я могу привести миллион веских причин, но вместо этого говорю:
– Честно? Я не хотела ввязываться во что-то непонятное. После того, что было в прошлом году…
– Да, могу понять ваше желание держаться подальше от внимания общественности. – Он не упоминает о моем провале в студии Хауи Хэмлина, хотя я уверена, что он в курсе этого. – Полагаю, вы также решили, что это может быть ловушкой, расставленной для того, чтобы заманить вас в Вулфхантер… в это глухое местечко, где вы окажетесь отрезаны от всякой помощи.
– Ну… да, я об этом думала.
– Но теперь вы не считаете, что дело в этом?
Я моргаю.
– Марлин мертва. Ей явно было чего бояться.
– Это не означает, что вас все же не ждет ловушка. Просто приманка стала больше. – Гектор Спаркс откидывается на спинку своего кресла и рассматривает меня, слегка склонив голову. Он собирается что-то сказать, когда я слышу отдаленный стук. Ритмичный, словно кто-то забивает гвоздь. Водопроводчик проверяет трубы? На лице адвоката мелькает раздражение. Он берет трубку телефона, стоящего на углу его стола в тщательно выверенной позиции, и набирает номер. – Миссис Полл, пожалуйста, свяжитесь с рабочими и попросите их не шуметь так, будьте добры. – Кладет трубку. – Прошу прощения. Это старый дом, и ремонт здесь, кажется, идет постоянно.
– Конечно, – говорю я. – Но это красивый дом. И вы поддерживаете его в отличном состоянии.
– Спасибо. Мой род владел им очень долгое время. – Похоже, что-то в этих словах заставляет его усмехнуться, но потом он снова становится серьезным. – Я просто хочу пояснить, что ждет Веру Крокетт в здешних местах. Ее намереваются обвинить в предумышленном убийстве и судить как взрослую. Возможно, линию защиты построить так и не удастся, если только я не найду свидетельств того, что она не могла совершить это преступление.
Стук резко прекращается. Миссис Полл сработала эффективно. Мистер Спаркс заметно расслабляется.
– Да, так лучше. Мисс Проктор… у меня к вам несколько необычная просьба.
– А именно?
– Я хотел бы, чтобы вы поговорили с Верой. Я буду сопровождать вас, и всё, что она скажет, будет расцениваться как сведения, переданные клиентом адвокату, а вы станете считаться моим агентом по этому вопросу. Будете нашим посредником. Я даже готов заплатить вам щедрый гонорар как моему помощнику, если вы поможете мне узнать от нее всю эту историю. – Он качает головой, на лице его появляется озабоченное выражение. – Боюсь, что я ей не нравлюсь, но другого адвоката у нее нет. Она разговаривала с вами. По сути, тянулась к вам. У меня не так много времени на то, чтобы искать ей алиби.
– Вулфхантер не настолько велик, – напоминаю я ему.
– Вы не знаете этот город. Репутация Веры уже… скажем так, была подорвана. Здесь быстро выносят суждения и объединяются против кого-нибудь. Если я не найду свидетелей в ближайшее время, то, возможно, вообще не смогу внести их показания в протоколы.
Я не хочу, чтобы меня втягивали в это еще глубже. Я не уверена, что действительно хочу помочь Вере Крокетт. Во время того звонка она изрядно нервировала меня. Но ей всего пятнадцать лет, она одинока, и мистер Спаркс прав: в таких маленьких городках ничего не прощают и не забывают.
– Мистер Спаркс, этот случай может привлечь внимание СМИ, а я не хотела бы попадаться им на глаза.
– Ваше желание понятно, учитывая вашу, так сказать, нынешнюю славу. Обещаю, всего один разговор, после чего наше общее дело будет завершено и вы сможете предоставить мне заниматься дальнейшей защитой Веры. Это для вас приемлемо? – Я не отвечаю сразу же, и он немного понижает голос, добавляя в него теплоты и растяжки. – Она – ровесница вашей дочери; по крайней мере примерно. И она оказалась заперта в кошмаре, совсем одна, не считая той помощи, которую я могу ей предложить. И если я хочу дать ей какую-то надежду на то, что она избегнет обвинения и, возможно, даже смертного приговора… мне понадобится ваша помощь. Сейчас я знаю лишь то, что эта девушка находилась в одной комнате со своей мертвой матерью, на ее коже и одежде была кровь ее матери, отпечатки ее пальцев были на оружии, из которого убили Марлин. И, я полагаю, она не сказала вам ничего, что позволило бы оправдать ее.
Я качаю головой:
– И учитывая все это, вы по-прежнему полагаете, что она этого не делала? – Я формулирую это как вопрос.
Спаркс старательно сохраняет нейтральное выражение лица.
– Я полагаю, она заслуживает шанса доказать, что не делала этого, – говорит он. – Но Ви не хочет говорить со мной даже для того, чтобы я смог ее защищать. Вы можете стать ключевой фигурой в том, чтобы я сумел помочь ей.
– Не думаю, что полиция будет рада моему новому визиту.
– Мне кажется, что вас не очень-то заботит, чего хочет полиция. Я проведу вас внутрь. Если вы приложите все усилия, но Ви по-прежнему откажется говорить, то я выдам вам гонорар, и вы сможете с чистой совестью уехать.
Я думаю над этим, потом спрашиваю:
– Почему вы взялись за ее дело? Вы должны были знать, что против вас будет целый город.
Адвокат молчит несколько секунд. Несколько долгих секунд. Потом медленно подается вперед, скрипя пружинами своего кожаного кресла, и бросает на меня взгляд, который я не могу расшифровать.
– Я не брался за это дело, – говорит он. – Меня назначили вести его. Поверьте мне, я предпочел бы не брать на себя такую ответственность, но мы имеем то, что имеем. Итак, договорились?
– Договорились.
Когда он выписывает мне чек на тысячу долларов из толстой чековой книжки в кожаной обложке, у меня возникает очень странное чувство – как будто он покупает не только мое время. Но штука баксов – это не то, от чего я стану отказываться, особенно теперь. Понятия не имею, на какое возмещение он надеется – если вообще надеется, – но если он готов платить, то я приму эту плату. И кроме того, я действительно хочу, чтобы Вера поведала свою историю. Я хочу знать.
Поэтому я беру чек – и теперь я нанята в посредники.
– Могу я попросить номер вашего сотового телефона? – спрашивает он, и я записываю номер на листке бумаги. Когда передаю листок Спарксу, мой рукав задирается, и он видит надпись маркером на моем предплечье. Его серебристые брови ползут вверх: – Это номер моего телефона?
– На тот случай, если б копы задержали меня, – объясняю я ему.
– Как предприимчиво с вашей стороны… Я полагаю, что беседа будет назначена на послеобеденное время. Спасибо вам, мисс Проктор. Я ценю вашу готовность помочь.
Когда я ухожу, миссис Полл стоит в вестибюле, словно она робот, включенный здесь в розетку. Она провожает меня взглядом, и я не могу устоять перед желанием поддразнить ее:
– Я слышала, что вы испекли сливочный торт. Есть ли у меня шанс получить кусочек в подарок?
Она, не говоря ни слова, смотрит на меня, но я и не ожидала щедрого прощального дара. Мне просто хотелось слегка поднакрутить ей хвост.
Неожиданно она улыбается и говорит:
– Очень хорошего вам дня, миссис Ройял.
– Проктор, – поправляю я ее.
– Ах да, конечно, я совсем забыла.
В яблочко.
Потом дверь закрывается, и я не могу понять, кто из нас выиграл в этой стычке. Некоторое время хмуро смотрю на блестящую дверную панель. Что-то с этой женщиной не так. Я понятия не имею, что именно, не считая общей непривлекательной странности. Но на самом деле это не моя проблема.
Единственная разумная вещь, которую я могу сделать в ожидании звонка от Гектора Спаркса, – это вернуться в мотель, поговорить с Сэмом и, может быть, хотя бы отчасти понять, что заставляет его так нервничать.
* * *
Когда я звоню ему, он немногословен, но голос у него нормальный, да и разговариваем мы недолго. Я жду возле безупречно ухоженного газона Гектора Спаркса в течение пяти минут, пока не подъезжает внедорожник. Сэм в машине один. Я быстро залезаю внутрь и пристегиваю ремень, пристально глядя на него.
– Ты оставил их одних?
– Да, – отвечает он. – Мне нужно поговорить с тобой. Всего на десять минут, Гвен. И Ланни на страже.
– Хорошо, – говорю я, хотя на самом деле ничего хорошего нет. – Личный разговор? Это звучит подозрительно.
Он сразу переходит к сути:
– Гвен… мне надо, чтобы ты серьезно подумала об отъезде из Стиллхауз-Лейк. Потому что Миранда Тайдуэлл не собирается отступать.
– Ты говоришь так, как будто хорошо знаешь ее. – Он отвечает не сразу. – Ты ее знаешь?
Я захвачена врасплох. Я не знаю, как на это реагировать. Я, конечно, не вправе диктовать ему, с кем можно знакомиться, но эта женщина…
– Я ее действительно знаю. – Сэм говорит это тихо, и я вижу, насколько ему не хочется признавать это. – Мы познакомились после того, как я вернулся из командировки. Она встретила меня в аэропорту. Помогла заново приспособиться к гражданской жизни и… понять, как пережить смерть Кэлли.
Я чувствую нешуточный приступ ненависти – и подавляю этот приступ. Или пытаюсь подавить.
– Сэм, если вы с ней были любовниками, просто скажи уже об этом, наконец. – Я ненавижу, когда меня охватывает ревность. Но не могу и отрицать ее.
– Нет, между нами ничего такого не было, – отвечает он. – Послушай, я и раньше рассказывал о том, что был одним из той стаи преследователей, которая травила тебя в Интернете, но… это далеко не всё, что я делал и как делал. Она знает. И собирается использовать это.
– Использовать каким образом?
– Чтобы уничтожить нас, – говорит Сэм. Я поворачиваюсь и бросаю на него долгий пристальный взгляд.
– А она может?
Он лишь мимолетно косится на меня, потом сосредотачивает внимание на дороге. Мы уже поворачиваем на главную улицу. До мотеля примерно пять кварталов. Неожиданно этот путь кажется мне невероятно длинным.
– Она способна сделать всё что угодно, лишь бы заполнить ту бездонную дыру, где когда-то была ее душа, – говорит Сэм. – Это сделал с ней Мэлвин. Она опасна, Гвен. Для тебя и, быть может, для детей. Мне нужно, чтобы ты поняла это и подумала, как нам защититься от этого.
– Опасна ли она физически?
– Я не знаю, честно. Мне кажется, что я уже не понимаю, с какой стороны ждать неприятностей. Недостаточно просто приглядывать за тобой и за собой; нужно следить вообще за всем.
– Мы всегда это знали, – возражаю я. – Всегда. Триста шестьдесят, триста шестьдесят пять. – Это означает «360 градусов обзора, 365 дней в году». Наш личный шифр. И он пока не подводил нас. – Такое ощущение, что ты чего-то недоговариваешь. Я ошибаюсь?
– Нет, – говорит Сэм и делает глубокий вдох. – Еще я получил предложение от одной компании во Флориде. Им нужен частный пилот, который будет всегда наготове. Хорошее жалованье, премии за переработку, полный социальный пакет.
Мне стыдно, но первым делом я ощущаю глубокий ужас при мысли о том, что он нашел настоящую причину для того, чтобы бросить меня. Бросить нас. Я быстро загоняю этот страх внутрь и говорю:
– Поздравляю. Ты думаешь о том, чтобы принять это предложение? – Тон мой звучит обвиняюще, но я ничего не могу с этим поделать.
– Я не думал об этом всерьез. До тех пор, пока не появилась Миранда.
– Ты и вправду думаешь, что она не сможет найти тебя во Флориде? Она выследила нас даже в Стиллхауз-Лейк. – Я отворачиваюсь и смотрю на обветшавшие, выцветшие дома Вулфхантера, проплывающие за окном. Отчаяние, которое излучает этот город, действует мне на нервы. – Я сказала, что не собираюсь больше убегать.
– Я знаю, что ты это сказала. Но обстоятельства изменились.
– Разве? Ты действительно думаешь, что я боюсь какую-то рассерженную скорбящую мать сильнее, чем своего бывшего мужа, который свежевал девушек заживо? Я сказала, что не буду убегать, и я не буду. – Я говорю это жестко. Мне кажется, что сейчас я должна говорить именно так, поскольку это неопровержимая правда: если Сэм примет эту работу во Флориде, если он покинет нас… я не знаю, что это значит. Мы так старались не давать ничему имен и не навешивать ярлыки на то, что было между нами, и теперь я даже не знаю, что теряю; разве что… всё.
Я с трудом сглатываю.
– Сэм… я не могу сделать это. Только не сейчас.
– Мы можем поговорить об этом позже, – произносит он, и я понимаю, что ему тоже тяжело. Быть может, тяжелее, чем мне, если это возможно. – Ладно. Как прошло утро?
– Интересно, – отвечаю я, чувствуя невероятное облегчение от того, что мы сменили тему. – Сегодня после обеда я иду побеседовать с Верой Крокетт – вместе с ее адвокатом. У него некоторые сложности с тем, чтобы получить показания, и возможно, мне удастся ее разговорить.
– Ясно. – Похоже, он от этого не в восторге. – Значит, мы уезжаем завтра?
– Да. – Я делаю паузу. – Это нормально?
– Отлично, – отвечает Сэм. Мне почему-то кажется, что он лжет. Или, по крайней мере, подавляет в себе что-то важное. – Ланни будет рада поговорить с тобой. Я сделал всё, что мог, но разбитое сердце…
– Это то, чем должна заниматься мать? – заканчиваю я. – Вероятно.
Я не говорю, что единственным, кто действительно разбил мое сердце, был первый мужчина, которого я, как мне казалось, любила. Ничто больше не сможет сравниться с чудовищным предательством, которое совершил мой бывший муж, и уж точно ничто не причинит мне такой боли.
Хотя думать о том, что Сэм оставит нас, почти так же больно. Как и о том, что он и Миранда Тайдуэлл были… кем бы они ни были друг для друга. Я гадаю, не солгал ли он мне про то, был между ними секс или не был. Сэм не так часто лжет, но делает это на удивление искусно.
К этому моменту мы уже проезжаем «Макдоналдс», где завтракали утром, а потом сворачиваем к мотелю и паркуемся. Большинство других машин, торчавших на стоянке, уже уехали – я предполагаю, что туристы отправились в лес. Или, быть может, это были парочки, снимавшие номер на одну ночь. Двери в наши комнаты закрыты, но я вижу, что занавески в той, где поселились мои дети, слегка подергиваются. Это слегка ослабляет тугой узел у меня в груди. Сейчас мне кажется, что десять минут – это слишком долгое время для того, чтобы оставлять их одних.
У меня такое чувство, будто кругом враги, и я уже не знаю, кто эти враги.
Мы оба заговаривает одновременно:
– Сэм, я не знаю…
– Извини, что я…
Наши фразы буквально сталкиваются в воздухе, и мы оба умолкаем, ожидая, когда другой продолжит. Он молчит, поэтому заговариваю я:
– Я не знаю, хочу ли вообще сейчас думать об отъезде из Стиллхауз-Лейк. Дети – они только-только начали чувствовать себя в безопасности, а теперь… – Голос мой прерывается. Сэм кивает. – Я не говорю, что ты не должен принимать эту работу. Если хочешь, соглашайся. Я не буду тебе препятствовать.
Выхожу из машины прежде, чем он успевает придумать ответ. Я не хочу слышать этот ответ. Направляюсь прямо к двери комнаты Ланни и Коннора и стучу. Не успеваю стукнуть во второй раз, как дверь распахивается и Ланни бросается мне в объятия. Не разрывая этих объятий, я вместе с ней делаю шаг в комнату.
– Я волновалась, – говорит она и всхлипывает. – Тебя не было так долго!
– Со мной все хорошо, – заверяю я ее. Потом слегка отстраняю ее и окидываю внимательным взглядом. Она либо плакала, либо пыталась не заплакать; глаза у нее распухли, да и в целом вид довольно жалкий. Я снова обнимаю ее и глажу по шелковистым разноцветным волосам. – Ты же меня знаешь. Я тебя не брошу, даже если ты этого захочешь. Потому что я самая несносная мать в мире.
Она тихо смеется и крепче прижимается ко мне. Я смотрю на своего сына, который молча следит за нами поверх экрана ноутбука.
– Привет, приятель, – говорю я, – как дела?
– Отлично, – отвечает он. – Это же не я боялся.
– Не будь злюкой, – укоряю я его.
– Да, – говорит Ланни и поворачивает голову в его сторону, все еще прижимаясь ко мне. – Не будь злюкой, болван.
– И ты тоже. – Я слегка шлепаю ее по макушке. – Хватит обзываться.
– Она весь день так, – сообщает Коннор. – Мне все равно.
Но ему далеко не все равно. Они с Ланни были друг для друга всем, пока я торчала в тюрьме, потом под судом. И даже когда вернулась, они все равно остались близки друг другу.
Так и должно быть. Мы были одни против всего мира. Я знаю, что когда-нибудь это закончится… но не сейчас. «Это невыносимо».
– Но вообще этот город действительно странный, мам. Начался он с того, что здесь ловили и убивали медведей, волков и прочих зверей; потом тут основали железную шахту. Но в некоторых историях говорится, что тут жили банды воров, которые когда-то грабили людей и закапывали их в лесу.
– Ясно. – Я сажусь на край его кровати. – Это интересное прошлое. А что насчет более современных событий?
– Пропали три женщины, – говорит сын. Мне нравится, что он так тщательно подбирает слова. Даже в таком возрасте он называет их «женщинами», но не «девицами» и тем более не «бабами». – И еще две, помоложе, которые то ли сбежали, то ли нет. И пропавшие следы аварии! Это круто, мам, посмотри.
Коннор разворачивает ноутбук ко мне, на лице его читается нездоровый интерес. Это сайт о паранормальных явлениях; пост рассказывает о недавней страшной аварии вблизи Вулфхантера – две машины столкнулись лоб в лоб. Похоже, это видел охотник из леса на холме, но к тому времени, как он поймал прием и вызвал копов, а потом спустился вниз к месту аварии… то остовов машин не нашел. И трупов тоже. Следы шин и обломки, валяющиеся на обочине, с тем же успехом могли быть тут уже не первый день. Статья скатывается в обсуждение местной легенды о смертельной аварии в сороковых годах, когда погибло несколько человек, и с тех пор призрачная машина якобы раскатывает по этой дороге.
Странно. Марлин упоминала о «том, что осталось».
– Когда это было?
– На прошлой неделе, – отвечает Коннор. – Но уже много лет ходят истории о призрачной машине, которая ездит по той же самой дороге. Некоторые люди считают, что именно так и пропали те женщины. Может быть, они сели в призрачную машину и она увезла их куда-то…
– Ты серьезно, Коннор? – Ланни презрительно морщится. – Призраки в наши дни? Что, правда?
Я вижу, как ощетинивается мой сын.
– Можно подумать, ты не повторяла три раза «Кровавая Мария» перед зеркалом в полночь!
– Я этого не делала!
– А я видел, что делала!
– Прекратите! – На этот раз я повышаю голос, чтобы перекричать их, и сердито гляжу на них обоих, пока они не отводят взгляд. – Хватит. Спасибо, Коннор. Я не уверена, что эта призрачная машина нам чем-то поможет, но все возможно. И чтоб вы оба…
– Я хочу свой ноутбук обратно, – заявляет Ланни.
– Отлично, забирай. – Коннор фыркает: – Надо бы и тебе заняться чем-нибудь полезным, а то ты только льешь слезы из-за того, что твоя тупая девушка тебя больше не любит.
Лицо моей дочери резко бледнеет, потом так же резко краснеет. Она хватает ноутбук и выскакивает в соседнюю комнату, захлопнув дверь с такой силой, что пол вибрирует. Я поворачиваюсь к сыну.
– Ты считаешь, это было необходимо? – спрашиваю его.
– Но это правда. Она целыми днями хандрит и ведет себя так, как будто, кроме нее, никого на свете и нет. Меня уже тошнит от этого!
– Ты помнишь, что было после того, как она узнала о твоих разговорах с отцом? – спрашиваю я. – Что она сделала?
Коннор отводит глаза:
– Но это другое…
– Никаких «но». Что она сделала, когда обнаружила, что ты пошел встретиться с ним?
Голос его становится тихим.
– Она пошла за мной. Помогла мне спастись. Защитила меня.
– Она сражалась за тебя, малыш. Она – твоя старшая сестра и всегда будет защищать тебя. А ты должен защищать ее. Даже от себя самого, когда ты ею недоволен.
– Она первая начала.
– Сейчас ей больно. Так что прости ее за это, ладно?
Коннор кивает и скрещивает руки на груди. Жест защиты, но я знаю своего сына и вижу: он думает. И сожалеет. Крепко обнимаю его и шепчу ему «спасибо».
– И все равно она глупая, – ворчит он.
– Ей положено иногда быть глупой. Как и тебе. Но сейчас мне нужно, чтобы ты ее поддерживал, понимаешь? Спасибо тебе за то, что нашел все это. Оно нам пригодится. – Я понятия не имею, каким образом это может пригодиться, но собрать побольше сведений о Вулфхантере, вероятно, не помешает. Если Марлин действительно что-то видела – что-то настоящее, – то нам уже есть что искать. – Послушай, я пойду проверю, не надо ли поговорить с Ланни. Хорошо?
Он кивает. Я выжидательно смотрю на Сэма, и тот говорит:
– Знаешь, Коннор, я собираюсь добыть нам обед, и мне пригодится лишняя пара рук. Пойдем, прокатимся.
– Ладно. – Коннор слезает с кровати и идет за ним. Закрывая дверь, Сэм бросает на меня взгляд. Я артикулирую: «Спасибо», – и он кивает. Нам многое нужно обсудить, но его любовь к моим детям для меня бесценна.
Стучу в межкомнатную дверь. Не получив ответа, выхожу наружу и открываю дверь другого номера собственным ключом.
Ланни сердито фыркает и резко поворачивается на бок, спиной ко мне. Я закрываю дверь и спрашиваю ее:
– Ты не хочешь поговорить об этом со мной?
– Зачем? Тебе наплевать.
– Ты знаешь, что это неправда, солнышко.
Она тихо всхлипывает, и я притворяюсь, будто не слышу этого. Мое сердце болит за нее, но в то же время я понимаю, что она должна пройти через это. Нарастить броню, необходимую, чтобы защититься от следующего удара, и следующего…
Когда я ложусь на кровать рядом с ней, она поворачивается и прижимается ко мне, и я глажу ее по волосам и говорю, что все будет хорошо, и Ланни плачет, словно ребенок, разбивший коленку. Наконец она всхлипывает в последний раз, и я спрашиваю:
– Ты разговаривала с Далией сегодня?
– Нет, – говорит она. – Не совсем. Она просто позвонила мне – не по «Скайпу», как обещала, а теперь… теперь она даже не сможет ничего написать мне. Ее мама… ее мама не хочет, чтобы я была рядом с Далией. – С трудом сглатывает. – Это потому, что она не хочет, чтобы Далия была лесбиянкой?
– Не знаю, – говорю я ей. – Может быть. Но, может быть, это не имеет к тебе никакого отношения. Может быть, это из-за меня и этого документального фильма. И если это так, мне очень, очень жаль, Ланни. И я сделаю все, что смогу, чтобы изменить это к лучшему, ладно?
Она сглатывает слезы, кивает и минуту спустя бормочет что-то, чего я не улавливаю. Я переспрашиваю ее, и она говорит уже отчетливее:
– Как я могла когда-то любить своего отца? Что со мной не так? Как я могла это делать?
Я крепче обнимаю ее.
– Он был твоим отцом. Мы все любили его… по крайней мере некоторое время. Тьма у него внутри принадлежала только ему, и нам неоткуда было знать, что она там есть. С тобой всё так. Понимаешь?
– Понимаю. – Ланни встает и идет в ванную. Я слышу, как она сморкается, умывается, а когда возвращается, вид у нее уже более уверенный. – Извини.
– Всё в порядке. Мне жаль, что ситуация сейчас не очень хорошая. Хотела бы я знать, как ее исправить.
Дочь испускает длинный, прерывистый вздох.
– Мне нужно что-то сделать, чтобы от этого отвлечься. Можно я пойду с тобой? Я не хочу оставаться здесь.
– Нет, Ланни. Я собираюсь посетить тюрьму.
Она вскидывается:
– Ты имеешь в виду – повидать Веру Крокетт?
Я жалею, что вообще сказала об этом.
– Да. Но…
– Я могу помочь!
– Нет, солнышко, извини. Я не думаю, что тебе разрешат.
– Но я могу быть твоей ассистенткой! Я могу делать заметки и все такое.
– Нет, – говорю я ей твердо.
– Серьезно? Серьезно? Теперь ты просто велишь мне сидеть здесь и ждать, словно… словно я еще ребенок! Вроде Коннора. Ви – моя ровесница, мама! И ей нужна помощь. Я хочу помочь!
– И сможешь помочь, – говорю я. – Обещаю. Но не…
– Я иду с тобой, – прерывает меня Ланни. – И это не обсуждается.
Вздрогнув, я понимаю, что мне знаком этот тон. Именно его я использую, чтобы положить конец спору. Ланни встает с кровати, идет в ванную и закрывает дверь. Я слышу, как течет вода. Она принимает душ.
Потом раздается стук в запертую межкомнатную дверь. Я открываю и вижу Сэма и Коннора, нагруженных едой. Это, конечно, фастфуд – в городе больше ничего нет, кроме одной маленькой столовой, которая, похоже, обслуживает только местных.
Я не намереваюсь брать с собой дочь. Ни за что на свете.
А потом, когда я наполовину съедаю свой гамбургер, звонит мой телефон, и я отхожу в сторону, чтобы ответить на звонок Гектора Спаркса.
– Я договорился о беседе, – говорит он мне. – Детектив Фэйруэзер был не очень доволен, но я считаю это хорошей идеей. Ви с большей вероятностью даст нам какие-либо сведения, если будет чувствовать себя комфортно, – а с вами ей, похоже, более комфортно.
Я делаю вдох и прежде, чем успеваю подумать как следует – и передумать, – выпаливаю:
– Со мной будет моя дочь.
– Ваша дочь?
– Атланта. Ей пятнадцать лет, она примерно одного возраста с Верой. Я думаю, что ее присутствие может оказаться полезным; возможно, оно успокоит Ви.
– Вы… э-э… не беспокоитесь о том, что ваша дочь может услышать то, что скажет Вера?
– Она слышала и худшие вещи, – заверяю я его. – Поверьте мне.
– Что ж, я точно не захотел бы, чтобы моя дочь участвовала в подобном. Но… речь идет о жизни такой же юной девочки. Они почти наверняка решат судить Ви как взрослую. И в Теннесси не отменена смертная казнь.
– Мы будем там вместе. Хочу пояснить: моя дочь будет молчать. Говорить буду я. Она моя… ассистентка.
– Понимаю, – соглашается адвокат. – Спасибо, мисс Проктор. Ваша помощь очень важна. Нас ждут у входа в окружную тюрьму в три часа дня. Ехать туда примерно полчаса. Я встречу вас там.
Я проверяю время. Час дня. Потом оборачиваюсь и смотрю на свою семью. На Сэма, который улыбается каким-то словам Коннора и с неподдельной любовью смотрит на моего сына. На Ланни, которая демонстративно ворчит из-за того, что в ее гамбургере слишком много латука; с кончиков ее волос все еще капает вода. На Коннора, который, судя по сиянию в его глазах, говорит о чем-то, чем он страстно увлечен.
– До встречи, – говорю я мистеру Спарксу.
Надеюсь, что я поступила правильно. И сейчас могу лишь молиться о том, чтобы я не совершила серьезной, быть может, смертельной ошибки.
