Ерёму разбудил будильник – этакое суровое достижение современной техники с высоким названием «Слава». Своим истошным неукротимым звоном он мог бы поднять из могилы мертвого. Но по звонку вставал только хозяин дома, других же это не касалось. Звенит и пусть себе звенит, а они часика два еще поспят. Это Ерёму отец приучил просыпаться ни свет ни заря. Он говорил, что спать долго нельзя, а то душа, покинувшая человека во время сна, может к нему не вернуться. Впрочем, каждый эвенк об этом знает. Они верят в то, что сон человека – это путешествие души, которая временно покидает тело. Потому они никогда не кричат и не толкают спящего, чтобы не испугать его душу. Будят человека осторожно и ласково, чтобы душа с желанием вернулась в его тело.

Отец Ерёмы был плоть от плоти своего народа, и он знал все его традиции и предания. Это от него сыновья его узнали, что садиться за пустой стол нельзя, – будешь в жизни обездоленным. И дверь нельзя ночью держать открытой – может войти злой дух. Вот и про сон он хорошо сказал: не спи долго – душа может заблудиться.

Но, чтобы рано вставать, нужно рано ложиться, учил покойный Афанасий сыновей. Ну а его сама жизнь наставила на такой распорядок. Раньше-то в тайге электричества не было, жили при кострах, позже, когда переселились в рубленые хаты, – при жирниках. Это уж потом появилась своя электростанция. Только у стариков так и осталась привычка ложиться рано. У них ведь телевизоров здесь нет, ну а книги читать они не приучены. Это молодежь на ночь стала шелестеть страницами, потому и засыпают порой за полночь. Что до Ерёмы, то он выбрал для себя отцовский способ существования. Когда учился в школе, он еще что-то там читал – библиотека-то в поселке своя была, – однако, став семьянином, отдал всего себя работе. И лишь иногда, глядя на то, как его дети листают книжки, сильно завидовал их молодой беспечности познания. Глянет и вздохнет, и снова потеряется в своих неясных мечтах, и снова заживет обычную свою жизнь.

…Конечно, и Ерёма мог бы еще поспать, но надо было кормить собак и оленей. Отец его говорил так: сам не поешь, а этим дай корма. Они ж, мол, не люди, сами накормить себя не могут.

Встал он, как всегда, легко. Одевшись, взял с плиты большой калан с бурдой, наваренной еще с вечера, открыл уркэ и вышел из дома.

На дворе в эту утреннюю предзимнюю пору было свежо и зябло. Все вокруг – и крыши домов, и неубранная ботва в огороде, и старая трава – было покрыто куржаком.

– Мороз был ночесь хорошай, земля-та вон как закоковела… Эвон и тайга поседела – будто бы бабка старая стоит, – поздоровавшись с Ерёмой, сказал Фрол. Этот тоже чуть свет на ногах. Не любит разлеживаться. Все у него дела, дела…

Ерёма что-то сказал ему в ответ, однако разговоры водить было некогда. Нужно животину вначале накормить. С этими мыслями он и отправился дальше.

На стылой земле, опустив морды на толстые лапы, лежали две пушистые светлые лайки, похожие на разжиревших тюленей. Тунгус и Белка. Будто бы тоже закуржевели за долгую ночь, и то не шерсть на них была, а толстый слой инея. Услышав хозяина, они лениво оторвали свои туловища от земли и поплелись к нему навстречу. В таежных поселках редко где увидишь конуру – разве что пришлые где поставят. А так вольными, что те цыгане, живут здесь собаки, и что такое цепь, они не знают.

Ерёма поставил перед псами кастрюлю и пошел кормить оленей. Они у него жили в загородке – смирные, доверчивые. Он их любил не меньше своих псов. Такие же верные спутники его жизни. Ну что бы он без них?.. Нет оленя – нет эвенка. Эти слова передаются у орочонов по наследству. Вот и дед его говорил: «Охотнику нужны олени, как глухарю крылья».

Об оленях Ерёма знал не меньше, чем его брат Ефим, который пошел по пастушьей части. Все они были из племени оленных людей, так что знания им передавались по наследству. Поэтому не только мужчины, но и женщины могли без труда различить оленей и по полу, и по возрасту, и по хозяйственному назначению, по характеру, по экстерьеру, повадкам. Ведь первое, что видит народившийся на свет тунгус, – это его мать и олень…

К зиме олешки, а их у Ефима было две пары, считай, на целую упряжку, успели сменить свой летний коричневый окрас на серый. Увидев хозяина, те потянулись к нему через заградок мордами. Потрепав их за холки и почувствовав в душе какой-то добрый прилив, он невольно улыбнулся, после чего взял из-под навеса охапку сена и бросил ее оленям. Туда же добавил и приготовленные специально для корма молодые кустарниковые побеги. Олень больше всего любит оленчину – мхи да лишайники, но тут приходилось кормить их чем бог послал.

Какое-то время Ерёма стоял у заградка и молча наблюдал за тем, как олешки медленно и старательно пережевывают пищу.

Красавцы!.. Вон тот, что побольше – бык-трехлеток, негаркан – это его гордость и надежда. Он у него передовой. По-местному – нара или бэрэтчик. Он же у Ерёмы и верховой – учак, – на нем он на охоту в тайгу ходит. Ерёма помнит, как тот появился на свет. Это произошло на его глазах. Он тогда пришел кормить оленей, а тут оленуха, его зрелая важенка Олекма, которая, казалось, еще недавно была яловой молодой вонделкой, решила разродиться. И ведь какого богатыря-суюкэна родила! Увидев его, Ерёма сразу понял, что это будет вожак. Так оно и случилось.

Но вначале был долгий путь взросления. Рожденный ранней осенью Гилюй, а так назвали теленка, перегодовав, из неблюя или пыжика превратился в лоншака. Ерёма помнит, как он первый раз поставил его в упряжь и тот стал кладенным – ездовым быком. Но до того, когда он займет место старого Рогдоя и станет передовым, еще пройдет немало времени.

Глядя на Гилюя, люди завидовали Ерёме. Не было в поселке другого такого быка, у которого были бы такие же мощные рога, налитой круп и могучие ноги. Потому, когда олень подрос, к нему и повели поселковые своих ланей, которых Гилюй – а природа к тому времени разбудила в нем все великие инстинкты, превратив в настоящего взрослого быка, – с достоинством первого из первых и похотливой проворностью покрывал без всяких осечек. После этого на свет появлялись этакие славные живые телята, которые через год становились сильными лоншаками да сырицами, способными заменить в упряжи старых быков и хаптарок.

Простившись с оленями, Ерёма отправился в дом. Сегодня он пойдет на рыбалку. Рыба жирует перед ледоставом, потому забывает об опасности. В эту пору она хорошо идет на блесну, но тунгусы предпочитают бить ее острогами – кирамки или дебгэ по-здешнему. Мастерят острогу здесь всяк по-своему. Местным пацанам для этого понадобится только вилка с остро заточенными зубьями, прочно прикрепленная проволокой к палке. У взрослых это орудие более внушительное, потому как, в отличие от пацанов, которые колют в основном ниру, то есть хариуса, эти ходят на ленка и тайменя. Обычное кирамки – это длинная палка с острым заусенчатым трезубцем на конце, выточенным из прочной стальной проволоки. Опытным рыбакам достаточно одного ловкого движения, чтобы наколоть им рыбину. Но ту еще надо приметить среди камней и при этом не спугнуть. А это не меньшее искусство, чем выследить того же соболя в тайге. Малейшая неточность – и вот уже нужно идти на поиск другой рыбы. А эта, напуганная тенью охотника, уплывет. Но все же чаще победителем выходит человек. Поэтому зимой у эвенков много юколы – провесной и чуть заквашенной в ямах рыбы, часть которой пойдет на корм собакам.

Здесь многие готовят рыбу впрок. Для этого годится и дельон, и майгу, и сури, и нира. Юкола – это одно, а бывает, рыбу еще сушат и коптят, после чего толкут и превращают в муку. Из этой муки зимой тунгусы варят бульоны, каши, добавляют ее в лепешки.

– Ама, ты за рыбой сегодня пойдешь? Возьми меня с собой…

Это Колька, старший сын Ерёмы. Проснулся в детской и канючит.

– А школа? – сказал Ерёма. – В школу надо идти. Однако, мне нужен умный сын, а не глупый налим…

– Я не налим…

Ерёма отмахнулся от него:

– Учись-учись, твое время еще придет…

Мальчишка вздохнул. С каким бы удовольствием он вместо уроков побегал бы по берегу реки с острогой. Жаль, отец не велит. Быстрее бы стать взрослым, чтобы вместе с амой ходить на тайменя. А зимой на соболя и изюбря.

Вслед за акином, старшим братом, проснулся и меньшой Федька, с которым они спали под одним одеялом.

– Эня, эня! – позвал он мать. – Я пи-пи хочу.

Тут же подняла голову бабка Марфа, которая спала на полатях за печью.

– Чего тебе? – спрашивает мальца.

– Пи-пи хочу…

Проснулась Арина.

– Спите, что повскакивали? – рассердился Ерёма, который любил все дела делать втихую.

– Ты на реку? – спросила Арина, заметив, как ее муж, надев теплые носки, пытается влезть в резиновые бродни.

– Ага, на реку… Спите, говорю вам…

Арина потянулась в кровати.

– Да уж вставать пора. Еду готовить, – сказала она. – Ты-то хоть поел?

– Поел-поел, – нехотя отвечает Ерёма. – Спи… Еще не время…

От реки тянуло колючим сквозняком. Медленно и величаво передвигались по берегу туманы, уходя за стрежень и поглощая собой реку и острова. Холодное рассветное солнце едва пробивалось своими лучами сквозь эту толстую седую завесу.

Ночью случился морозец, который образовал забереги на реке, а там и сало поплыло. Теперь сеть уже поздно ставить – разве что с помощью дебгэ рыбу добудешь.

А так тут и сетью не брезгуют. Но то в основном работники зверофермы, которым нужна рыба для кормежки лис. Рыбы в реке много – так что жирует зверь. Правда, клетки ему не нравятся – вот и бросается на железные прутья, как на врага. Даже грызть порой пытается. Свободолюбивая тварь – ничего не скажешь. Это тебе не собака, которая любит прижаться к человеку.

Зимой эвенки рыбу не ловят – у них дел и без того полно. Кто-то оленьи стада до самой тундры гоняет, кто-то целыми сутками по тайге с ружьишком бродит. Если кто и рыбалит, то только чужаки, которые научились выуживать рыбу из-подо льда. На махалку с якорьком да на блесну.

До того как отправиться на реку, Ерёма еще немало дел переделал. Вначале замочил в воде бочата, которые скоро ему пригодятся для приготовления солонины. Это чтобы мясо, которое он добудет в тайге, не испортилось до самой весны. Потом он поправил капканы и самострелы – черканы, – наладил оптывун – скоро снег выпадет, так что лопата для его чистки должна быть загодя готова.

Не забыл Ерёма и про легкие нарты – тэгэ, – где он заменил башмак или мену да еще босу – вожжи для упряжки. А вот сырга, грузовая нарта, нуждалась в капитальном ремонте. У нее треснул левый полоз. Замена его – дело кропотливое, поэтому он решил ремонт оставить «на потом» и вместо этого занялся осмотром верховой снасти. Перво-наперво заменил старую горги – подпругу – на новую, приготовил свежую подстилку из мягкой шкуры под седло – доптун, осмотрел само седло – нэмэ, узду – оноптун. Не оставил без внимания и вьючные седла – даннэ, а заодно решил подготовить к зиме и детское седло – турул. Пора, пора приучать старшего пацана к охоте. Время-то быстро летит. Не успеешь оглянуться, как вырастут сыновья и станут главными кормильцами в доме.

Не забыл он и про свои охотничьи лыжи – киклэ, – короткие, широкие и быстрые, без которых зимой в заснеженной тайге делать нечего. Их он внимательно осмотрел и смазал медвежьим жиром – чтоб не рассыхались.

Оставалось найти скорняцкие инструменты, которые ему пригодятся уже недельки через две, когда он принесет из тайги первую добычу. Порывшись в чулане, где было полным полно всякого хозяйского добра, он отыскал скребок – у, – которым он будет скоблить вымоченную кожу. Там же нашел рубанок для шкуры – хандавун и чучун – кожемялку вместе с чаном – молотком из рога изюбря. Положив все это на видное место, он вернулся домой, чтобы выпить в дорогу кружку крепкого чая.

…Ну вот теперь, кажется, все. Поддев под ергачишко высподку и закинув за спину небольшой хутакан с закусью, он взял в одну руку дебгэ, в другую – большой аккумуляторный фонарь, который выменял на шкурку соболя у одного золотаря, и отправился на реку. С полпути, правда, вернулся – забыл в сенях на столике дамгарук – сумочку для табака и спичек. Ну как без курева? С детства привык, потому как у них в семье не курили только собаки с оленями, а так все – и мужчины, и женщины, и малышня – смолили почем зря.

Урема… Поречье, поросшее пойменным жидким леском и шиктой, что пробежали вдаль до самого кряжа. Знакомая с детства картина. Под ногами шуршит галечник. Солнце еще не пригрело, и он был весь в легком куржаке. Хотя уже начал слезиться – выходит, день будет теплым.

Подойдя к воде, Ерёма сдвинул с песка свой ботишко, забросил туда бутар и на веслах отправился на другую сторону реки. Лодку тут же подхватило мощным течением и понесло на стрежень. Однако не привыкать. Несколько сильных гребков, и вот уже суденышко становится боком к течению, а потом ходко идет по направлению к берегу.

Гнус уже к этим дням ушел. А то нынче его народилось столько, что просто беда. Целое лето житья не давал. И все потому, что много было дождей, которые насытили землю и болота вокруг, из которых эта нечисть и повылезала.

Причалив к острову, что на полверсты протянулся посреди реки, он выволок лодчонку на сушу и пошел бредком по берегу. Остров когда-то, видимо, намыло, и потому он сплошь был из мелкого речного песка, на котором давно и прочно закрепился своими кореньями густой колючий кустарник. На берегу кучи плавника, лесины, которые прямо с корнями в половодье вывернула где-то река и прибила сюда.

Ближе к середке за непролазной стеной кустарника выросла небольшая молодая роща из дягды и чалбана. Под этими соснами и березами рос дикий чеснок, который Ерёма в детстве любил собирать с дружками. Сюда же они плавали, чтобы, притаившись в кустах, послушать, как токуют ороки. Сейчас здесь было тихо, и лишь слышно было, как где-то вдали за островом гудели изюбры, зазывая самок, – у тех был сейчас в самом разгаре гон. Иногда Ерёме даже казалось, что он слышит звуки, похожие на удары рогов, – так бывает, когда быки бьются за самок. Ему не раз доводилось быть очевидцем подобных боев, когда для одних женихов все заканчивалось позорным бегством, для других – счастьем познать, что такое любовь – этот великий и вечный инстинкт природы.

Такое время тунгусы называют «сурудян бега», что означает «время оленьих игр». В сентябре у домашних и диких оленей, а также изюбров, лосей, кабарги начинается свадебная пора. Бывает, не найдя в тайге себе пару, самцы диких оленей-согжоев устремляются туда, где пасутся стада их домашних собратьев, чтобы попытаться увести с собой маток. И это им часто удается. Ведь в сезон гона обычно тихие и спокойные домашние олени, как и их дикие сородичи, тоже вдруг начинают сходить с ума. О, этот вечный зов природы, когда жизнь отчаянно требует своего продолжения! После этого пастухам порой приходится долго плутать по тайге, чтобы отыскать и вернуть в стадо забрюхативших важенок…

Где-то неподалеку в роще отбивал морзянку дятел-красноголовик – киркэтэ, добывая из-под коры личинки для пропитания. Птичка вроде небольшая, но такого шума обычно наделает…

Прошлым днем тоже были забереги, но солнце к обеду расплавило лед и очистило воду. Сегодня, похоже, будет то же самое, хотя покуда ледок еще держался, похрустывая под ногами, однако уже исходит испариной. Вода под ним была чистой и прозрачной, и можно было видеть, что там делается на дне. Особенно на отмелях и в затишках, которые образуются в заводях. Там, под ледяной кромкой, будто бы впавшие в сон, косяками стояли хариусы, робко поводя своим оперением. Случались и ленки с сигами. А вот тайменя днем не сыщешь. Он обычно в эту пору в ямах отлеживается или же охотится на глубине за мелочью. Чужаки на блесны его берут, а для остроги нужна темнота. Тогда бери в руки фонарь – и за дело. Рыба ведь слепнет от яркого света и становится почти ручной. Подвел три острых жала к ее телу – бац! – и она твоя.

Дни теперь стали намного короче, поэтому солнце заходит рано. Но до захода, когда можно будет начинать лучить, еще была уйма времени. Чтобы не тратить это время зря, Ерёма смастерил удочку – для этого пригодились леса, крючок и легкое грузило-дробинка, которые он всегда носил с собой в небольшом коробке. Удилище же он сделал из длинной лозины – благо тальник здесь рос по всему берегу. Что же касается поплавка, то для этого у него всегда был про запас кусок пробки. Привязав лесу к удилищу и насадив на крючок искусственную мушку, он подошел к воде и бросил снасть на течение. Не успел он и глазом моргнуть, как поплавок, дернувшись, резко ушел под воду. И вот он первый харюзок! Живой, сильный, аппетитный, он бьется в воздухе, пытаясь сорваться с крючка. Красивое ладное тело его, покрытое мелким темным крапом, блестит на солнце и вызывает восторг.

Сняв рыбу с крючка, Ерёма бросил ее на песок. Потом к первой прибавилась вторая, потом третья, четвертая…

Так и ходил он по берегу, вытаскивая одного харизка за другим, пока не проголодался. Можно было и обойтись харчами, что он прихватил из дома, но ему вдруг захотелось сирбы. Собрав на берегу сушняка, он развел костер. После этого оставалось только установить треногу, которая всегда хранилась в его дежурном рыбацком наборе, повесить на нее котелок с водой и почистить рыбу.

Закончив эту работу, он порезал рыбу на куски и опустил ее в кипящую воду. Неподалеку в жухлой траве отыскал побеги дикого чеснока и приправил им похлебку. Вареную рыбу он выложил в берестяную посудину – ее он съест после того, как выхлебает из котелка сирбу, – и, усевшись на песок, приступил к еде. В ухе главное не рыба – это Ерёма знал давно. Главное здесь юшка, духовитая, сладкая. Вот ее и хлебал он, давясь от удовольствия.

Насытившись, он достал трубку, набил ее табаком и закурил. Вокруг потихоньку сгущалась мгла. Однако дожидаться темноты он не стал – пошел к воде. На закате рыба ведет себя активно, и потому можно было еще с полчасика потаскать харюзков. А они будто бы с ума сошли – идут и идут на наживу. Вот так бы всегда, но ведь бывает, часами стоишь – и ничего.

Однако напрасно радовался Ерёма. Неожиданно все вокруг потемнело, и пошел дождь. Мелкий, нудный, который люди еще бусом называют. В воздухе запахло сыростью. Пришлось укрыться куском старого брезента, который Ерёма на всякий случай прихватил с собой. Однако клев прекратился. И теперь, как бы он ни старался, сколько бы ни менял места – все впустую. Рыба будто вся скатилась в ямы и затаилась. Взглянул на небо. Там космато ходили тучи. Так продолжалось долго, пока наконец бус не закончился и в небе не появились светлые проталины.

Однако и теперь рыба не спешила клевать. Вот она загадка природы, мысленно философствовал Ерёма. И не знаешь, что этой рыбе надо. Вроде бы природа успокоилась – так давай, ловись. Ан не ловится… Чего же ты испугалась, глупая, спрашивает Ерёма. Смотри, какая погодка-то! В самый раз порезвиться… Он улыбается, пытаясь в струях воды углядеть хоть какое-то движение. «Ну и ладно! – так и не дождавшись клева, махнул он рукой. – Коль не хотите ловиться – спите. А я темноты дождусь. И уж тогда…»

Но ждать пришлось еще долго. Чтобы чем-то занять себя, Ерёма побрел берегом в ту сторону, где начинался остров. Как он и ожидал, день выдался с протеплью, и забереги во многих местах растаяли. Но только не с северной стороны, где они по-прежнему отражались в лучах все дальше и дальше уходящего на запад солнца.

Ерёме вдруг захотелось вспомнить детство и испытать молодой ледок на прочность, однако, едва ступив на него, он тут же провалился в воду. Выручили бродни, что остались ему в наследство от покойного отца. Решив больше не рисковать, он отправился дальше.

Так он дошел до ерика – речного протока, который рождался при разливе реки, разрезая остров на две части. Сейчас, когда река обмелела, там оставался лишь небольшой ручеек.

Дальше идти не было смысла. Оглядевшись и не найдя ничего, за что бы мог зацепиться глаз, Ерёма присел на корточки и стал задумчиво смотреть на воду. Это у него с детства. Сядет, бывало, на берегу и слушает, слушает, о чем говорит река. А то, что она умеет говорить, он точно знает. Главное, нужно понять ее язык.

Наверное, так бы и сидел он, поглощенный своими мыслями, если бы вдруг ему не почудилось какое-то странное, едва уловимое движение в воде. Через какое-то время все повторилось.

Ерёму охватило волнение. Он осторожно встал и пригляделся. Там, за узкой полоской льда, что опоясывала берег, прижавшись ко дну, лежала большая рыба.

Делинда! Пуда на полтора – не меньше, подумал Ерёма. Что она здесь делает, у берега? Мелочь караулит? А может, просто отдыхает, переваривая в кишках свою добычу? Вот бы такую принести домой! Но разве ее днем возьмешь? Ну а до ночи она сто раз успеет уйти…

И все же надежда была. Главное, не спугнуть сейчас рыбину.

Поглубже натянув на голову старенькую пыжиковую шапку, он осторожно отошел от берега и, отыскав глазами небольшую щепку, воткнул ее в песок. Все, место он отметил, осталось только вернуться сюда с острогой и убить делинду.

Потом он в ожидании темноты нервно бродил взад-вперед по берегу, оставляя на песке свои следы. А когда опустилась ночь и следов не стало видно, Ерёма взял из лодки острогу и отправился лучить рыбу.

Свою метину он отыскал быстро. Зайдя в воду, посветил фонарем, пытаясь отыскать делинду, однако ее и след простыл.

С досады Ерёма выругался. Однако делать было нечего – надо было искать другую рыбу.

Скоро ему повезло. Посветив под берегом, он обнаружил неплохого сижка. Взмах остроги – и вот уже рыба бьется у него в руках. Бросив ее в торсук, что висел у него на плече, он отправился дальше.

Следом за сури в его мешке оказался майгу – ленок килограмма на полтора. Потом был еще один ленок, но только покрупнее. Тот бился за свою жизнь так, что впору было пожалеть его. Однако раненая рыба уже не жилец, и об этом знает каждый рыбак.

Так и бродил Ерёма по берегу, добывая рыбу. В основном то были ленки. Но дальше к ночи появился и налим. А вот делинда так и не попадалась ему. Тогда он решил вернуться на то место, где незадолго до этого видел большого тайменя. Подошел, пошарил по дну фонарем – ничего. Вздохнул разочарованно, сел на корточки и закурил. Тут же задиристый колючий ветерок дохнул ему в затылок, отчего ему стало неуютно. Когда ходил по берегу, холода не чувствовал, но вот стоило только присесть…

Чтобы совсем не замерзнуть, он сделал еще несколько глубоких затяжек и, спрятав трубку, вновь отправился на поиски делинды. Однако время шло, а царь-рыба – так здесь называли тайменя – все не попадалась. И куда только подевалась? – удивлялся Ерёма. Обычно он хвоста два-три обязательно приносил домой, а тут вдруг такая невезуха.

Подумав немного, он снова решил вернуться на то место, где у него стояла метина. Дойдя до места, он подошел к воде и включил фонарь. И – о, чудо! – в шагах двух от берега он увидел огромную рыбу. Она лежала брюхом на дне и едва заметно шевелила плавниками.

Это была делинда! Может быть, даже та самая, которую он видел днем. Ерёма замер. Нет, он не боялся, что рыба уйдет. Пока горит фонарь, она будет стоять на месте. Яркий свет для нее то же самое, что красные флажки для волка. И это одна из загадок природы.

Однако раздумывать было некогда. Покрепче сжав острогу, он приготовился. Только бы не промахнуться… О, духи, будьте же ко мне милосердны, помогите мне справиться с этой большой оло!.. – мысленно обращается он к своим покровителям.

…Вот она, настоящая дуэль! И в ней победит тот, кто сильнее, у кого больше опыта, больше смекалки. Делинда – это тебе не сиг и даже не ленок – это настоящий хищник. Можно сказать, хозяин здешних вод. Его голыми руками не возьмешь.

Только бы не промахнуться, снова подумал Ерёма. Но нет, глаз у него острый, да и рыба стоит удобно – голова к берегу. Он быстро находит ту точку, куда нанесет удар. Она там, где кончается голова и начинается туловище хищника. Если он туда попадет – все будет кончено…

Однако пора… Глубоко и беззвучно вздохнув, Ерёма, не убирая фонаря, поднял острогу и прицелился… И-ех!

Нет, не подвел его глаз. Удар получился сильный и точный.

Крепко держа острогу в руках, Ерёма сделал резкий рывок в расчете на то, что течение поможет ему выбросить тушу на берег. И в тот самый момент, когда, казалось, дело было сделано, делинда вдруг с силой рванула в сторону и увлекла Ерёму за собой. Он оказался в воде.

Все это произошло так быстро, что он поначалу не смог ничего сообразить. А когда пришел в себя, первой его мыслью было выбраться на берег. Надо было срочно разводить костер и сушить одежду – иначе не миновать беды. С ледяной водой шутки плохи. А он уже и сейчас чувствует, как немеют от холода его руки.

Ну а что до рыбы… Ладно, не повезло в этот раз, повезет в другой. Главное сейчас – добраться до лодки, где у него лежат запасные спички, – эти-то, что с ним, поди, уже пропали. Как и табачок, что был в его кисете. Слава духам, фонарь цел. Тоже ведь побывал в воде – но горит! Может, и острога где-то здесь, выбираясь на берег, подумал он. Посветил фонарем… Да вот же она! Ухватился за древко и тут же почувствовал слабый рывок. Неужели?.. У Ерёмы бешено забилось сердце.

Да, то была делинда. Она лежала на боку и не подавала признаков жизни. Однако стоило только Ерёме подойти ближе, как она зашевелилась. Живая!

В нем снова проснулся охотничий азарт. Забыв про все на свете, он бросился вперед, схватил смертельно раненную рыбу за жабры и попытался подтащить ее к берегу. Та поначалу не сопротивлялась, но вот, казалось, собрав последние силы, она взмахнула хвостом, дернулась, после чего Ерёма снова оказался с головой в воде.

Вынырнув, он громко выругался и посветил фонарем.

– У, зверюга! – завидев рыбу, в сердцах произнес он. – Нет, врешь, не уйдешь, зараза! – заскрежетал он зубами. – И не таких брали…

Это была правда. Ну что делинда, если ему приходилось даже вступать в неравный бой с раненым медведем, а однажды, когда они ходили с отцом охотиться в пойму Амура, на него напал дикий кабан. И если б не его сноровка, неизвестно, чем бы все это закончилось. А так он убил кабана, хотя тот и нанес ему увечья.

А тут всего-навсего рыба… Одна беда – вода холодная. Но и этого он не боялся. Бывало, во время разлива рек, когда течение становилось таким бешеным, что легко переворачивало легкие лодчонки – по местному дяв, которые тунгусы обыкновенно выдалбливают из цельного дерева, Ерёме не раз приходилось добираться вплавь до берега. А тут берег вот он, рядом. Стоит только сделать шаг…

Однако Ерёме этот шаг показался длиною в целую жизнь. Долго он потом еще барахтался в воде, пытаясь одолеть смертельно раненную рыбу. В конце концов она устала и сдалась…

Все… Теперь только оставалось вытащить ее на берег. Это далось ему с большим трудом. Потеряв последние силы, он рухнул на землю. Он лежал и думал о том, как он обрадует своих домашних, когда принесет домой такую большую рыбу. Впрочем, для того он и живет, чтобы радовать близких…