Шестьдесят два

Мегги всегда подозревала, что у Эйми роман с Джеком Андерсоном. Но видеть их вместе, вот так… смотреть через окно ресторана, как он целует ее… от всего этого Мегги стало больно и физически нехорошо. Ей пришлось убежать. Теперь она точно знает, кем стала Эйми Синклер, без вариантов: грязной, лживой, неверной шлюхой. Что же случилось с милой, доброй, невинной девочкой, которую она знала?

Она запирает за собой дверь и начинает стаскивать с себя одежду, бродя по дому и бросая вещь за вещью на пол. Сначала Мегги снимает плащ Эйми, потом свитер и юбку – и вот она уже стоит полностью раздетая перед старинным зеркалом в гостиной. Она плачет, не в силах сдержать слезы: перед глазами до сих пор стоят Джек и Эйми.

Потом она трижды бьет себя по лицу.

Палец пронизывает боль. Мегги замечает, что заноза все еще там, и чувствует странную смесь боли и облегчения. Раз она еще здесь, значит, не начала двигаться по кровотоку к сердцу. Может быть, ей удастся прожить достаточно долго, чтобы закончить начатое и вернуть то, что должно ей принадлежать.

Мегги поворачивается посмотреть на фотографию Эйми возле телефона. Слезы продолжают бежать по ее лицу. Она зажимает в правой руке три пальца левой и представляет себе, что маленькая девочка, которую она когда-то знала, осталось такой же, вместо того чтобы вырасти в эгоистичную шлюху. Она кладет рамку фотографией вниз, потому что не может больше смотреть на то, что потеряла, и снова поворачивается к женщине в зеркале. Завтра она снова примется за работу, но сейчас, только сегодня, Мегги ничего больше не хочет, разве что снова побыть собой. Лицо, глядящее из зеркала, покрыто пятнами слез, и Мегги не нравится то, что она видит. Она начинает стирать косметику с влажных щек, смывая женщину, которой ей пришлось стать. Ей становится лучше, когда отражение начинает показывать кого-то, кого она узнает, кого-то настоящего. Как будто Мегги О’Нил ушла из квартиры.