Сорок три

Сегодня я учусь стрелять из пистолета.

Плохие люди хотят зла мне, Мегги и Джону. Мегги говорит, что мы должны быть готовы. Я точно не знаю, к чему именно мы должны быть готовы, но знаю, что мне страшно. Мегги говорит, что бояться – совершенно нормально, но страх нужно спрятать очень далеко, туда, где я его не найду. Наверное, именно так она поступает с ключами от машины: она постоянно их теряет. Мегги говорит, что я должна научиться превращать страх в силу. Я не понимаю, что она имеет в виду. Я просто хочу пойти домой – и понимаю вдруг, что теперь «дом» – это квартира над лавкой. О своем старом доме я уже почти не вспоминаю и не хочу туда вернуться. Тут у меня много хорошего, а еще я не хочу «умереть в грязи», как сказал один раз мой брат.

Мы садимся в машину и едем в место, которое называется «лес Эппинг». Уже утро, но такое раннее, что даже солнце еще не встало, и в черном небе висит, косо улыбаясь, луна. Мы проходим немного пешком – Мегги, Джон и я. Под ногами хрустят листья и ветки. Я решаю, что лес мне нравится. Тут приятно и тихо, не так, как в лавке. Джон предупреждает, что если мы кого-нибудь встретим по пути, надо говорить, что мы идем на пикник. По-моему, это глупо: никто не устраивает пикники в такую рань, и у нас даже нет с собой никакой еды.

Полицейские забрали пистолет, из которого Мегги застрелила плохого человека, но теперь у нас есть два новых. Это подарок человека, которого мы зовем дядей Майклом. Он дал их нам в пабе в прошлое воскресенье. Мне кажется, ему пора постричься: у него такие длинные волосы, что он похож на девчонку. Наверное, я скорчила рожу, когда Мегги заявила, что мне нужно научиться стрелять, но она пообещала, это будет весело, не хуже, чем моя игра «Пиши и читай». Штука, из которой я буду учиться стрелять, называется револьвер. Даже у пистолетов бывают самые разные имена, совсем как у людей. Револьвер совсем не похож на мою игру: он серебристый, а не оранжевый. Еще он очень тяжелый.

Мегги открывает сумку, которую принесла с собой, и достает оттуда банки печеной фасоли «Хайнц». Я уже думаю, что мы действительно устроим пикник, но тут замечаю, что банки пусты. Мегги расставляет банки повсюду: одни прямо на земле среди листьев, другие – в ветках деревьев. Потом она подходит ко мне, чтобы объяснить, что нужно делать. Джон почти ничего не говорит и не делает. Мегги велит ему стоять на карауле, но я не знаю, кого он должен караулить: здесь, кроме нас, никого нет.

Мегги может попасть в банку с очень большого расстояния. Когда она попадает, банки издают смешной звук и переворачиваются. Она снова ставит их на места, отдает мне револьвер и говорит, что теперь моя очередь. Револьвер такой тяжелый, что мне сложно держать его ровно. Я закрываю один глаз, как делала Мегги, изо всех сил нажимаю на крючок и, когда пистолет стреляет, падаю на спину. Джон начинает надо мной смеяться, но Мегги серьезна. Она заставляет меня стрелять еще, еще и еще. В конце концов руки у меня начинают ныть, а уши – болеть от громких выстрелов. Я начинаю плакать, потому что не хочу больше стрелять.

Мегги велит мне прекратить, но я не могу.

Она снова велит мне прекратить плакать, а когда я не слушаюсь и во второй раз, забирает пистолет из моей дрожащей руки, снимает с меня штаны и больно бьет меня пистолетом по попе. Я вскрикиваю, и она бьет меня еще раз.

Джон смотрит в другую сторону. Он не спускает глаз с одного красивого дерева и с тех пор, как мы приехали, курит сигарету за сигаретой. Я замечаю, что в коре дерева вырезана аккуратная буква «Э», и не могу понять, когда же он успел ее вырезать. Он поворачивается к нам.

– Мне правда кажется, что это лишнее, – говорит он.

– Они прислали гроб в качестве предупреждения, Джон. Я не могу потерять и ее, – отвечает Мегги сквозь зубы.

– У нее не получится.

– Получится.

– Я говорю тебе, не получится.

– А я тебе говорю: заткнись! – говорит она, и он опускает взгляд.

Я перестаю плакать, потому что знаю, что, пока не перестану, Мегги не перестанет меня бить.

Она молча возвращает мне пистолет и подтягивает штаны. Я в такой ярости, что мне хочется направить пистолет на нее, но если я это сделаю, она, наверно, меня просто убьет. Я не хочу исчезнуть и не хочу умереть в грязи в месте под названием «лес Эппинг». Я знаю, что на самом деле она меня любит. Это точно: она постоянно мне об этом говорит.

Я направляю пистолет на самую нижнюю банку на дереве, зажмуриваю один глаз и стараюсь, чтобы пистолет не шевелился, как показывала Мегги. Я спускаю штуку, которую она назвала «Крок», совсем как крокодила, и консервная банка падает на землю.

Мегги улыбается, и впервые за день я вижу ее радостное лицо. Она подхватывает меня на руки, как будто всего плохого, что она мне сделала, просто не было, поэтому я тоже притворяюсь, что ничего не было, и обнимаю ее за шею. Она так приятно пахнет! Когда я вырасту, я тоже буду душиться номером пять, мне даже не интересно, как пахнут другие номера. У Мегги радостное лицо, и я делаю вид, что других лиц у нее просто нет.

– Я знала, что у тебя получится, малышка, – говорит она и смотрит на Джона, хотя обращается ко мне.

Я стреляю еще раз, и теперь Джон фотографирует меня на свой полароид. Правда, мне не удается посмотреть, как я выгляжу с пистолетом, потому что Мегги выхватывает снимок из его руки раньше, чем там появляется картинка, и сжигает его дотла зажигалкой Джона.

– Идиот, – говорит она, и он смотрит на свои ботинки, как будто видит там что-то интересное.

Я попадаю по банкам еще десять раз, и когда Мегги решает, что для первого дня я выучила достаточно, Джон отвозит нас домой. Мегги сидит не рядом с ним, а со мной на заднем сиденье. Она держит меня за руку и улыбается, и я радуюсь, что она снова меня любит. Когда мы возвращаемся в лавку, Мегги показывает мне, где хранится пистолет, и говорит, что я ни в коем случае не должна к нему прикасаться, пока она сама не велит. Она говорит, что я уже большая девочка, и что нам пора придумать пароль, и пароль будет «молись». Мне это кажется смешным, потому что мы никогда не молимся, но она сердится, что я хихикаю. Я вижу, что у нее очень серьезное лицо, и замолкаю. За то, что я была хорошей девочкой, она дарит мне самый лучший подарок на свете – костюм Чудо-женщины – и разрешает не снимать его целый день.

Вечером, когда лавка уже закрыта, мы втроем сидим на кровати у Джона и Мегги, смотрим «Кегни и Лейси» и едим тосты с сыром. Мне нравится этот сериал, это моя любимая телепередача. Обе женщины такие красивые и умные, и они стреляют из пистолетов. Я представляю себе, что мы с Мегги – Кегни и Лейси и что мы преследуем плохих людей.

Когда фильм заканчивается, Мегги выключает телевизор пультом и смотрит на меня.

– Если я вдруг сейчас скажу «молись», что ты сделаешь, малышка?

Я думаю изо всех сил, потому что знаю, что должна ответить правильно. Я чувствую, что это очень важно.

– Я побегу и быстро-быстро достану пистолет из тайника, – отвечаю я, и она кивает.

– А потом что ты будешь делать?

– Выстрелю.

– Выстрелишь, а потом?

– Выстрелю и буду стрелять, пока все не перестанут двигаться.

– Умничка, совершенно правильно.