Эпилог

Никодимус читал последнюю в тот день лекцию в университете, первом, построенном на Древнем континенте за многие тысячелетия. Лекционный зал был простой, но удобный, с широкими панорамными окнами, сквозь которые проникал свет зимнего вечера, и амфитеатром скамей, круто поднимавшихся на тридцать футов вверх. Зал был сооружён таким образом, чтобы даже на последних скамьях студенты могли внимательно наблюдать за демонстрацией различных аспектов заклинаний.

Сначала помещение не понравилось Никодимусу. Ему казалось, он читает лекцию в колодце. Однако эта группа пылала особым, заразительным энтузиазмом. Темой лекции была субтекстуализация и порядок подбора подтекстов. Никодимус написал пять светящихся взаимосвязанных параграфов на пяти разных языках, затем показал, как стиль и структура предложений могут скрыть истинный смысл прозы.

Класс восторженно ахнул, когда все пять параграфов исчезли. Никодимус кратко объяснил, каким образом визуализировать субтекстуальную прозу, но студенты торопились написать что-нибудь своё и слушали объяснения вполуха.

Пришлось повторно показать, как написать собственный пассаж и скрыть его от других. Потом ученики перенесли получившийся у них субтекст на бумагу. Никодимус не отпускал группу до тех пор, пока каждый не справился с заданием.

Студенты увлечённо занимались чарословием, а Никодимус исподтишка разминал больное бедро. Теперь в его волосах было больше серебра, нежели черноты. Много лет минуло с тех пор, как его дочь изменила мир. Никодимусу было за восемьдесят, что, конечно, не возраст для чарослова, но груз прожитого уже начинал давить на плечи.

Долгие годы они с Франческой служили угасающим Лиге и Империи, стремясь создать мир, заповеданный Леандрой. Старые порядки отмирали, их сменяли новые. Годы были неспокойными: за бунтами следовали революции, а за моровыми поветриями – войны. Незаживающие раны мира то и дело принимались кровоточить. И всё же шесть человеческих королевств объединились, пролив куда меньше крови, чем можно было ожидать.

Никодимус сомневался, что в этом достижении так уж много их с Франческой заслуг. Люди с готовностью приписывали им славу, в итоге убедив себя, что Никодимус, Франческа и Вивиан сосредоточили в своих руках чрезмерную власть. И вот несколько лет назад начались политические манёвры и интриги с целью их отстранения.

Вивиан сохранила какое-то подобие своей империи. Остроземье быстро разделилось на два государства, лишь одно из которых присягнуло на верность императрице. Между тем Вивиан, Лотанну и Сайрус продолжали хитростью и коварством сражаться за власть, не желая оставлять политическую арену.

Никодимус и Франческа, напротив, с облегчением сбросили своё бремя. После долгих споров, они решили отправиться в добровольное изгнание. В Шандралу образовалась небольшая партия, ратующая за возвращение на Древний континент, к которой они с радостью присоединились. Франческа собиралась основать там лечебницу, Никодимус – академию.

Мысли Никодимуса всплыли из пучины воспоминаний, вернувшись к настоящему. Лекционный зал перед ним бурлил смешками и триумфальными возгласами студиозусов. Один за другим светящиеся абзацы исчезали. Никодимус обошёл аудиторию, помогая то одному, то другому ученику, чтобы никто не отстал от класса. Наконец, стихли торжествующие вопли, превратившись в недоумённый, а затем и разочарованный ропот. Добившись субтекстуализации своих параграфов, студенты не могли теперь нигде их найти.

– К чему всё это смятение, мои юные коллеги? – с нескрываемым удовольствием спросил Никодимус. – Если вы посеяли свои субтексты, просто вспомните объяснения по их поиску. Или… Да нет, поверить не могу! Неужто вы всё прохлопали ушами?

Ответом ему был хор возмущённых голосов, обвиняющих его в розыгрыше. Что же, так оно и было.

Посмеиваясь про себя, Никодимус повторил часть лекции. Теперь студенты смотрели за его движениями во все глаза. К тому времени, когда он закончил, большинство уже самостоятельно обнаружили и записали свои субтексты, остальные сделали это с небольшой помощью профессора. И вот класс выстроился в очередь, чтобы вручить ему свои гримуары и покинуть аудиторию.

Заперев дверь на ключ, Никодимус вышел на улицу, привычно обведя глазами город, названный «Леандой» в честь женщины, возвестившей новую эру.

Дул пронизывающий ветер, но Никодимус задержался на вершине лестницы, откуда открывался прекрасный вид на его новый и, скорее всего, последний дом. Городок по-прежнему был небольшим, скорее поселение, чем настоящий город. Семь сотен домов, в основном деревянных. Каменными были лишь пиромантские турели у реки, лечебница и дом правительства.

Леанду построили в широкой и зелёной речной долине. На юге тянулись холмы, поросшие кипарисами. Чем дальше от реки, тем выше, стройнее становились деревья, между ними начинали попадаться сосны. Заросли папоротников в подлеске и лавры напоминали Никодимусу краснодеревные пущи Остроземья. Кипарисы на побережье, невысокие и густые, болезненно искривлённые ветром, подчас принимали странно-выразительные формы.

Сам берег был скалистым и тянулся на тысячи миль. Неподалёку от устья реки Леаны, в глубине холодных вод, рыбаки могли видеть силуэты древних упавших башен, затянутых водорослями.

К северу от Леанды простиралась саванна, которой, как когда-то прежде, предстояло стать плодородными полями. За нею серела горная страна с цепочкой вершин, остававшихся заснеженными даже в знойные сезоны.

А за горами… Кто знал, что скрывается за горами? Там ждал целый континент, который предстояло открыть заново.

Никодимус очнулся от задумчивости, когда рядом приземлился его внук с Дрюном.

Вычленив драконьи аспекты из текста Франчески, Леандра сохранила их, вписав его в тело Дрюн. В результате некоего таинственного процесса, который Никодимус не понимал, да и вникать не собирался, божественная совокупность Дрюн оказалась на долгие годы заблокирована в облике Ники и при этом забеременела.

Дрюн припоминала короткий разговор с Леандрой. Последняя вскользь намекнула на истинные причины блокировки облика, заявив, что должна проверить, как отреагирует на её вмешательство текст Дрюн. Но так и не успела, пожертвовав собой.

Через некоторое время после её смерти Дрюн родила сына. Внешне он выглядел обычным мальчиком, но Франческа сразу определила, что это следующий дракон. Ребёнок был пока единственным драконом этого мира.

Никодимус предложил назвать внука Агву, в честь своего старого учителя. Франческа поддержала идею, однако Дрюн воспротивилась. Она хотела, чтобы сын сохранил связь с Иксосом, и поэтому дала ему имя Таркэм, что на древнем языке лотоссцев означало «звезда». Когда мальчику исполнилось одиннадцать, он объявил, что отныне его будут звать Кэм.

Мальчишка унаследовал наиболее выразительные черты мужского воплощения Дрюн, смоляные волосы Леандры и зелёные глаза Никодимуса. Наследие же Франчески долго не проявлялось. Наблюдая за внуком, Никодимус решил, что драконья натура проснётся у того в подростковом возрасте. Так оно и случилось.

Сейчас Дрюн в своём мужском воплощении сидел на верхней ступеньке, лакомясь лепёшкой с розмарином, своего рода гордости местных кулинаров. Отец и сын поочерёдно отрывали от неё кусочки. Приблизившись, Никодимус уловил в воздухе то особенное молчание, которое сопровождает семейные размолвки.

– Найдётся лишний кусочек хлебца для усталого дедушки? – спросил Никодимус.

– Дедуля! – Кэм вскочил, подбежал к нему и обнял.

Дрюн тяжело вздохнул, и Никодимус заподозрил, что неожиданная вспышка любви у внука приключилась в пику отцу.

– Привет, привет, – сказал Никодимус, потрепав Кэма по голове. – Что, тяжёлый денёк? – спросил он у Дрюна, в свою очередь отламывая кусок лепёшки.

– Небольшие разногласия по поводу того, сколько времени юным героям следует уделять урокам и работе по дому, а сколько – рукопашной борьбе и играм с друзьями.

– Ах да, несправедливости детства, – усмехнулся Никодимус.

Втроём они двинулись вниз по ступенькам. Зима кончалась, небо было ясным, солнце уже клонилось к закату, с реки тянуло холодком.

Их поместье было небольшим по сравнению с оставленным в Шандралу, да и построено иначе: никаких павильонов, только множество связанных арками комнаток, отделанных некрашеным деревом.

У камина Никодимус обнаружил спящего Джона. Старый чарослов подался с ними за океан. За последний год он сильно сдал: поредевшие волосы совершенно побелели, память и зрение ухудшились. Никодимус опасался, что придётся сказать другу последнее «прощай» куда скорее, чем ему бы того хотелось.

Его шаги разбудили Джона, и тот объявил, что утром прибыл корабль из Шандралу и доставил пакет. Вскрыв его, Никодимус обнаружил пачку писем от Дории. Он присел у огня и принялся их просматривать, зачитывая отдельные пассажи вслух. Если немалый возраст и сказывался как-то на Дории, то явно не на её остроумии, судя по язвительным комментариям о политической возне в Шандралу. Ещё она жаловалась, что вновь отстроенный город стал слишком велик, а внезапное появление множества чарословов породило очередной всплеск снобизма у старой гидромантской братии.

Лоло и новое воплощение Холокаи объединились в божественную совокупность. Этого можно было ожидать: всеобщая магическая грамотность отрицательно сказалась на количестве молитв, и многим божествам пришлось изыскивать пути сохранения собственного языка.

Сообщение Дории о падении рождаемости огорчило Никодимуса, пусть это и было логичным следствием изменения, произведённого Леандрой. Чарословы и прежде не могли зачинать детей, так что теперь это удавалось лишь немногим. Поговаривали, что по мере изучения праязыка, который являлся наиболее сложным из магических языков, проще будет написать себе потомство, чем зачать его. Никодимусу оставалось только гадать, удастся ли им это, но он не сомневался, что в любом случае будущее обещает быть чрезвычайно занимательным.

Вернулась Франческа, и Никодимус отложил письма. По выражению её лица сразу стало понятно, что дежурство в лечебнице выдалось тяжёлым. В ожидании ужина Никодимус с женой выпили по чашке чая. Оказалось, внезапно умер один из пациентов Франчески, и никто не знал, почему.

Сердце Франчески разрывалось от сомнений. Она подозревала, что коллеги-целители или сёстры милосердия совершили какие-то ошибки в отношении её больного, но и в себе полностью уверена не была. Никодимус давно уяснил, что оба этих чувства свойственны всем практикующим врачевателям. К счастью, чай немного улучшил настроение Франчески, и они приступили к лососю, картофелю и листовой капусте, составлявших их ужин.

Утратив драконий текст, Франческа начала стареть. В её каштановых волосах появились серебряные нити, а у глаз – морщинки. Сегодня, после напряжённого дня, она позволила себе выпить несколько больше, чем обычный бокал вина, от чего сперва ещё более помрачнела, но потом даже развеселилась. Для Никодимуса Франческа оставалась всё такой же прекрасной, как и во времена, когда оба они были юны, глупы и сражались за свои жизни в Авиле.

Ночью, прячась от зимних сквозняков под плотными одеялами, Никодимус и Франческа нежно занялись любовью. Пусть теперь это происходило не так часто, как прежде, но любовь была одной из немногих вещей в их жизни, которая никогда не несла разочарований.

Никодимус проснулся от ночного кошмара. Комнату освещали сразу три луны. Ему снилась дочь. Он снова был в кратерном озере и плыл к берегу с её безжизненным телом на руках. Однако на сей раз Никодимус так и не смог выбраться на камни: в воде его разбил паралич, и они с Леандрой пошли ко дну.

Постель вдруг показалась ему невозможно жаркой. Взяв одно из одеял, Никодимус набросил его на плечи и вышел на деревянный балкончик. Поместье находилось на вершине холма к северу от центра города. Ясно были видны редкие огни масляных ламп на улицах и широкая река, сверкающая при свете лун. На холмы и чернеющие на том берегу леса медленно наползал туман. Холодный воздух пах кипарисами и морем.

Никодимус поплотнее закутался в одеяло, задумавшись о Звёздной академии. Теперь её тёмные башни были укрыты снегом. Вспомнил себя ещё маленьким мальчиком, магистра Шэннона. Никодимус глубоко вздохнул, потом выдохнул, и пар его дыхания полетел перистым облачком в холодном сиянии лун. Магистр Шэннон стал для Нико настоящим отцом, единственным, которого он знал. Стало любопытно, по-прежнему ли нуминусный призрак Шэннона обитает в некрополе под цитаделью Звездопада.

Пожалуй, решил Никодимус, пришло время и ему тоже подумать о духописи. Не то чтобы он собирался заняться написанием призрака прямо сейчас, однако вопрос стоило обмозговать.

Порыв ветра растрепал его длинные волосы, и Никодимус собрал их в хвост. Это напомнило Авил, окружённый продуваемой всеми ветрами саванной. В голове возник образ Леандры, плывущей на катамаране по ярко-синему морю.

Дочь, более чем кто-либо другой, кого он знал, обладала безграничными духовными возможностями, пугающими и вместе с тем – благородными. Никодимус подумал о тех, кого Леандра убила, и тех, кого спасла. Дочь ушла далеко и с каждым годом уходила всё дальше. Его посетила пустая, если не глупая, фантазия, что, очень постаравшись, он мог бы услышать особенную тишину, оставленную после себя дочерью. Ему представлялось, что в момент её смерти мир охватила звенящая тишина, которая будет длиться и длиться до тех пор, пока Леандра не вернётся. Если, конечно, она вообще вернётся.

С этой застарелой сердечной раной Никодимус боролся уже двенадцать лет, но так и не смог привыкнуть к зияющей дыре в груди. Разве что, глядя, как теперь, на белые шапки горных вершин, удавалось немного отвлечься.

Эти горные пики помогли Никодимусу стряхнуть мрачные мысли. Он вступал в благополучную, но заключительную стадию своей жизни. Седовласый профессор, наблюдающий, как судьба семьи переплетается с судьбой молодого города. Хотя его место было в академии, он вполне ещё мог отправиться исследовать раскинувшийся перед ним континент, изобилующий реликвиями прежней цивилизации. Неизведанные земли, где ждали любовь, кровь, желание и отвращения. Всего вдоволь. Так было прежде, и так будет впредь. Вот только всё это откроется другим, а не ему.

Новые приключения ждут новых героев. Того же Таркэма, когда тот подрастёт.

– Нико! – послышался за спиной сонный голос Франчески.

Обернувшись, он увидел жену, выходившую на балкон. Её обнажённая кожа бледно сияла в лунном свете. Он укрыл Франческу своим одеялом, и она благодарно прильнула к нему. Никодимус в который раз залюбовался её светлой кожей на фоне своей смуглой и поплотнее запахнул одеяло.

– Ноги мёрзнут, – пожаловалась она, уткнувшись ему в подмышку.

– Зато, смотри, на небе все три луны.

– Они никуда не денутся, даже если мы вернёмся в постель, – она потёрлась подбородком о его грудь. – Опять приснился кошмар, да? О Леандре?

– Всё быстро закончилось.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Теперь да.

– Ну, что? Идём в кровать?

– Идём, – Никодимус бросил прощальный взгляд на далёкие горы.

После лунного балкона спальня казалась совсем тёмной. Они забрались под одеяла, и Никодимус принялся слушать дыхание Франчески.

На самом пороге между явью и сном он вновь изумился безграничным возможностям добра и зла, которые смогут проявиться в человечестве теперь, когда появилось так много выдающихся авторов.