Глава 17. Алек Джеффрис

Вечер был тихий и непривычно теплый. Предыдущие сутки куда-то исчезли, они пролетели мимо Леона, и он едва помнил, что в них происходило. Как будто сразу из тех теплиц он перенесся сюда, в этот момент.

Но была еще больница, куда они с Анной попали вместе с Лидией. Лидии, конечно, дали палату и сразу заявили, что выпустят только с младенцем на руках. А вот Леон и Анна в такой помощи не нуждались. Их осмотрели, убедились, что они не пострадали, подержали пару часов, заставив хоть немного отдохнуть. Уговаривали и на эту ночь задержаться, однако Анна настояла на том, что ей нужно идти: она ведь все еще была под домашним арестом, не хватало еще, чтобы ее обнаружили здесь!

Леон в который раз убеждался, насколько это странное создание. Что сделала бы обычная женщина, обнаружив, что он попал в беду? Сообщила бы полиции и сидела, роняя слезы, у окошка! Впрочем, нет, даже до этого бы не дошло. Она бы не поняла, что именно с ним случилось, не просчитала все, и просто начался бы розыск, который ни к чему бы не привел.

А он… выкрутился бы он, если бы она не появилась? Леон до сих пор не знал наверняка.

— Не жалеешь, что пошла за мной? — спросил он.

Он забрал ее из больницы, чтобы подвезти домой, а ее машину должны были отправить на стоянку. Леон привычно оставил автомобиль на соседней улице и теперь они шли к нужному дому через шумные, залитые солнечным светом дворы, где никто не обращал на них внимания.

— Хватит уже об этом, а? Если мы работаем вместе, мы подстраховываем друг друга. Точка.

Да уж, точка… А если бы она умерла там? Если бы Галахов задел ее или, того хуже, задела пуля Леона? Он ведь стрелял в темноте, почти вслепую!

Но Анну это, похоже, не волновало. Она никогда не тратила время на размышления о «могло бы быть». И ему не следовало. К тому же, при всем риске, при всем страхе, ему все равно было приятно думать о том, что она сделала для него.

— Ты разочарована, что я оставил Галахова в живых?

— Нет, это правильный поступок, — ответила Анна. — Тебе не обязательно было убивать его, чтобы спасти меня и Лидию, и ты не убил.

— Думаешь, он раскается?

— Шутишь? Какое там! Он не притворяется, Леон, он действительно уже не чувствует того, что чувствуют нормальные люди. Кристи, кстати, тоже не раскаялся. Он до последнего утверждал, что подарил своим жертвам «достойный способ уйти» — надо полагать, уйти из этого грешного мира. Он хотел убивать, и неизвестно, сколько убил на самом деле. Такие как он, как Галахов — они не останавливаются.

— Что значит — неизвестно, сколько убил на самом деле? Я думал, восемь, — нахмурился Леон.

— Официально — восемь. Но Кристи был из коллекционеров, из тех, кто, убивая, берет трофей на память о жертве. Да, такие убийцы есть, хоть в чем-то голливудские сценаристы были правы!

Но о коллекции Кристи особо не кричат.

— Почему это? — удивился Леон.

— Мерзко потому что. Он коллекционировал лобковые волосы убитых женщин. Так вот, были там образцы, не совпадавшие с официально подтвержденными жертвами. Анализа ДНК еще не было, ориентировались только на цвет. Кристи изображал из себя дурачка и твердил, что разные образцы — это все от жены. Смерть жены ему было бессмысленно отрицать, за нее его и судили, вот он и подталкивал все к одному преступлению. Если и были у него другие жертвы, они так и остались ненайденными и безымянными.

— Его судили за восемь смертей, вообще-то.

— Не-а, за одну, — покачала головой Анна. — В пятьдесят третьем году в Британии существовала очаровательная традиция на каждое убийство устраивать отдельный суд. В случае Кристи, это было бы восемь судов, что затянуло бы его пребывание на земле. Поэтому его осудили только за убийство Этель Кристи и благополучно повесили. По-своему, это верно: два раза не умрешь. Что же до Олега Галахова, то он сядет, потому что у нас тут уже глубоко двадцать первый век, людей больше не вешают.

— Зато сядет он надолго!

— Сомневаюсь.

Леон бросил на нее изумленный взгляд.

— С чего это? Осудят его точно на пожизненное! Считаешь, он может сбежать?

— Нет. Я уже сказала Макееву и теперь скажу тебе: башку ему надо обследовать. Я просмотрела личное дело Галахова, характеристики из школы, все, что на него есть у полиции. Там не так много, но хватает, чтобы предположить, что он не всегда был таким. Возможно, конечно, никто просто не замечал правду. Но если Кристи уже в юности выдал себя особой жестокостью, то Галахов долгое время был пай-мальчиком. Такие резкие перемены в личности очень часто связаны с болезнью: опухоль, вырастая, давит на определенные участки мозга, человек становится совсем другим. Так что голову ему проверят, и если я права, его приговор уже вынесен безо всякого суда. Но нас это не касается, мы сделали все, что могли.

Чувство, что все закончилось, действительно было приятным — освобождающим! Больше не было нужды постоянно оборачиваться, устраивать гонку со временем и думать обо всех, кого они должны спасти. Как бы ни сложилась судьба Олега Галахова дальше, он никому больше не навредит.

Он, сам того не желая, даже дал им кое-что важное: доверие, которое не достается просто так. И Леон ценил это доверие. Он по-прежнему слабо представлял, каким было прошлое Анны Солари, оно открывалось перед ним медленно, страница за страницей, ценой немалых усилий. Но тем ценнее было то, что она все же подпустила его близко. Она училась доверять, он — действовать осторожно, а не требовать свое лишь потому, что сам он готов был все ей отдать.

Они дошли до дома Мещерского и остановились неподалеку от него. Здесь Леону нужно было попрощаться с ней и уйти, а он просто не мог. Слишком свежи еще были воспоминания о том, что случилось, и его воображение уже подсказало с десяток способов похитить или убить Анну по пути к квартире.

— Можно я провожу тебя? Знаю, ты не хочешь мне показывать, как сбегаешь…

— Это уже не так важно, если честно, — мягко прервала она. — Ты ведь тоже почти не спал, а вымотался куда больше, чем я. Заходи, гостем будешь, хоть отдохнешь по-человечески!

Она пошла первой, он — лишь на шаг позади. Анна даже не думала приближаться к изрядно поредевшей толпе журналистов, она свернула к соседнему подъезду — вход в который располагался на другой стороне здания. У нее был ключ от домофона, поэтому они без труда проникли внутрь. Здесь полиции не было, и никто не помешал им подняться на нужный этаж.

Там Анна открыла замок одной из квартир, небольшой, дорого обставленной, но совершенно нежилой. Леон, мысленно прикинувший, где именно они находятся, начинал понимать ее маршрут.

— У этой квартиры общая стена с квартирой Мещерского?

— Сама постановка вопроса некорректна, — усмехнулась Анна. — Потому что это тоже квартира Мещерского. Ян вырос не таким дикарем, как я, но некоторые вещи из своего детства отменить нельзя. Ему, как и мне, нужен был дом-убежище, дом, из которого я при необходимости смогу сбежать. Поэтому он выкупил и эту квартиру на этапе строительства, чтобы иметь возможность выйти через другой подъезд.

Дверь между квартирами была скрыта от посторонних глаз — как и было задумано. В однокомнатной квартире она была оборудована в большом шкафу, а в апартаментах Мещерского приводила в гардеробную. Благодаря этому Анна могла свободно входить и выходить, когда ей угодно, не показываясь на глаза полиции, Сирягиным и всей их свите.

— Сейчас что-нибудь поесть приготовлю, — пообещала Анна. — Только переоденусь, а то я как-то подустала от образа покойницы!

Она направилась к своей спальне, открыла дверь, но на пороге остановилась и громко объявила:

— Да твою ж мать! Извини, Леон, похоже, покоя нам не будет и сегодня.

Она не была напугана — скорее, очень зла. Заинтригованный этим, Леон подошел ближе, заглянул ей через плечо… и увидел труп.

На полу возле кровати лежал мужчина. Он замер на боку, но со стороны двери все равно можно было разглядеть его лицо: чудовищно опухшее, искаженное, с налитыми кровью от полопавшихся сосудов глазами. Впрочем, даже так в погибшем можно было опознать Виталия Малинова.

— Да, похоже, прямо в нос его цапнули, — равнодушно заметила Анна. Она перевела взгляд на нож, валявшийся рядом с трупом. — А он ведь убивать меня пришел, бедолага… Вот ведь день не задался у мужика!

— Аня, что происходит? — только и смог произнести Леон. — Это ты его… так?

— Я за нос покусала? Издеваешься?

— Покусала?..

— Ты, из всех людей, как раз знаешь, кто его убил.

Он действительно знал — просто забыл, события последних дней вытесняли из памяти все остальное. Во время предыдущего расследования они допрашивали торговца змеями и, чтобы усыпить его бдительность, Анна купила у него гадюкообразную смертельную змею.

— Я не думал, что ты оставила эту тварь себе!

— Не ори, у меня голова болит, — попросила Анна. — Если бы не эта тварь, господин Малинов, возможно, и преуспел бы в своих начинаниях. Скажу честно, я не собиралась никого убивать. Но выпускала змейку всякий раз, когда подозревала, что кому-то хочется убить меня.

— Ты хоть знаешь, где она?!

— Учитывая ее привычки, под кроватью или под комодом. С ней нужно осторожно, тогда она не укусит. Не бойся, я умею ее ловить, сейчас поймаю. Тут же теперь будут работать эксперты. И запомни: я не выпускала ее специально, она просто сбежала из клетки, а господин Малинов случайно оказался рядом, проникнув в мою квартиру с неопределенной целью, на которую непрозрачно намекает этот вот мясницкий нож. А теперь звони Макееву или еще кому, нам сейчас очень нужен адекватный следователь. Похоже, наше общение с полицией на сегодня не окончено.

Каждый получает то, что заслужил. Дмитрий Аграновский снова и снова напоминал себе об этом, когда выяснилось, что после выписки из больницы его никто не будет встречать. Леон собирался помочь — но у него на этот день был назначен допрос по делу Виталия Малинова. А больше-то некому! Дмитрий, много лет гордившийся своей правильной жизнью, остался совсем один. Крепкий брак, двое детей, уютный дом… как просто, оказывается, все это потерять, сделав глупость.

Но он готов был принять свое наказание, раз иначе нельзя. Он все еще чувствовал себя неважно, однако от палаты уже устал до тошноты и готовился провести остаток больничного дома. Хотя теперь это уже не казалось такой хорошей идеей: его ждала пыльная съемная квартира и необходимость заказывать еду через интернет, потому что он сейчас не приготовил бы ничего сложнее яичницы.

Дмитрий собрал бумаги о выписке, захватил небольшую сумку с вещами и направился к выходу, пытаясь вспомнить номер службы такси. Он не ждал никого и ничего, поэтому для него стало полной неожиданностью, когда прямо в холле больницы на него налетели два метеора.

— Папа, папа! Ты как?

— Папка, ты чего не позвонил?!

— Это же ужас! Мы бы приехали!

Его дети, обычно проявлявшие не больше ласки, чем все подростки, теперь были искренне обеспокоены. Они говорили одновременно, перебивали друг друга и отказывались его отпускать. А он растерянно обнимал их, пытаясь понять, что происходит.

Потом он увидел Милу. Она шла к нему, улыбалась — сдержанно, но искренне. Она, похоже, тоже беспокоилась о нем! Что бы он ни сделал, это не могло перечеркнуть те годы, которые они разделили.

— Слезьте с папы! — строго велела она. — Он не баобаб, а вы — не обезьянки.

— Но почему он не сказал, что в больнице?!

— Я пока не знаю. Уверена, у него есть достойное объяснение.

Однако объяснения у него не было — ни достойного, ни любого другого. Дмитрий мог лишь смотреть на нее, улыбаться и думать о том, как он на самом деле скучал по ней.

Мила не была так же красива, как Лидия, не была соблазнительной стервой, которую нужно завоевывать. Но только с ней он хотел жить, просыпаться каждый день рядом, жаловаться на работу за чашкой кофе, возвращаться к ней, думать, что подарить ей на Новый год… Как он вообще продержался без всего этого так долго?

Ей все же удалось убедить детей, что, если они его отпустят, он никуда не денется. Подхватив его сумку, они убежали вперед, к машине, позволив ему и Миле ненадолго остаться наедине.

— Я не ожидал увидеть тебя здесь, — признал Дмитрий.

— Да, так бывает, когда ты не звонишь мне и не говоришь, что попал в аварию!

— Я думал, тебе скажут… И не хотел беспокоить.

Мила тоже была врачом, и у него были все основания полагать, что общие знакомые все сообщат ей.

— Меня не было в городе, — вздохнула Мила. — Я взяла отпуск… Поэтому ничего и не знала. За детьми смотрела моя сестра, а мне нужно было время, чтобы разобраться во всем, что случилось между нами.

— Прости…

— Давай не будем об этом сейчас, а? Помнишь, у нас всегда было правило в семье: когда кто-то болеет, мы не ссоримся. Предлагаю его вспомнить!

Он уже не болел, однако отказываться не собирался.

— Согласен. Но как ты все-таки узнала? Я ведь не думаю, что ты случайно оказалась здесь вместе с детьми во время моей выписки!

— Не случайно. Мне позвонила Анна Солари и обо всем рассказала. Чужой человек говорит мне то, что должен был сказать ты, Дима! Но спасибо ей большое. Тебе бы хватило ума в таком состоянии тащиться в эту холостяцкую конуру. Нет уж, будешь дома, я прослежу, чтобы ты нормально питался и отдыхал!

Вот, значит, как… Дмитрий не ожидал такого от Анны. Она, из всех людей, помогла ему, когда он не был уверен, что ему можно помочь! Пожалуй, у него перед ней теперь должок. Он знал, что она ничего у него не попросит. Однако он все равно собирался однажды отплатить ей.

Он не знал, что будет дальше, удастся ли ему вернуть свою семью и сколько сил на это потребуется. Да и как совместить это с Лидией и ее ребенком — его ребенком! — тоже пока не представлял. Но прямо сейчас он держал Милу за руку, ему было тепло и хорошо рядом с ней, и он чувствовал, что за это счастье, спокойное, тихое и долгое, нужно бороться, иногда — даже с самим собой.

В комнате для родственников было светло и уютно, играла музыка, которая казалась Анне несколько раздражающей, но людям, видимо, нравилось, раз эта цимбальная феерия продолжала звучать. Хотя для кого — непонятно: в комнате пока сидела одна Анна, а она демонстративно надела наушники с куда более агрессивной музыкой, чтобы отгородиться от мира.

На журнальном столике лежали книги о счастливом материнстве, каталоги игрушек и детской одежды. Пожалуй, иного и не следовало ожидать от комнаты в родильном отделении. Обычно тут собирались нервничающие родственники будущих мамочек и отвлекались поиском подарков. Но Анну интересовали другие новости.

Сайты, на которых совсем недавно ее имя полоскали в грязи, теперь пестрели фотографиями семейства Сирягиных. Еще бы, такой повод — чистосердечное признание недавних жертв!

Анна не собиралась убивать Виталия Малинова, не было у нее такой цели. Но, изучив его дело, она предполагала, что он от нее не отстанет, не тот человек. Змея в квартире нужна была ей как подстраховка. Рептилия сама бы не выбралась из комнаты и причинила бы вред лишь тому, кто пришел на ее территорию. Поэтому Анна была не удивлена, обнаружив тело Малинова.

Предъявлять ей обвинения никто не собирался, речь шла о несчастном случае. Больше всего ее волновало, что подумает Леон, не станет ли обвинять ее в излишней жестокости. Но он, предупреждавший Малинова два раза, скорбеть об уголовнике точно не собирался.

Она ожидала, что это отпугнет Сирягиных раз и навсегда, но эффект оказался даже внушительней. Любочка и Андрюша почему-то вбили себе в голову, что Анна намерена мстить всем, кто ее преследовал. Поэтому она расправилась с Малиновым и теперь примется за них — ведь убила же она своего мужа! Они решили, что им нужно спрятаться от нее… в тюрьме.

Они добровольно признались в убийстве своего отца, Дмитрия Сирягина. Правда, чтобы получить срок поменьше, они теперь всюду твердили, что он действительно был педофилом и жестоко с ними обращался, они вынуждены были так поступить. Но главное, это отвлекло их от наследства Яна Мещерского, причем надолго. Свой урок они получили!

Дверь открылась, отвлекая Анну от чтения новостей с планшета. Она увидела, что Леон вернулся, и сняла наушники.

Лидия потребовала, чтобы он и Дмитрий были с ней до родов. Она была в своем репертуаре, даже похищение не сильно повлияло на нее. Леон собирался отказаться, но Анна уговорила его немного подыграть, ведь Лидии, если откинуть все былые обиды, и правда тяжело. За это она пообещала дождаться его здесь, в этой комнате.

Теперь же он вернулся и устало опустился на диван рядом с Анной.

— Честное слово, справиться с серийным убийцей проще, чем выдержать эту женщину в больших дозах! — простонал он.

— Как она?

— Здоровее всех здоровых — и рожает. Ее увезли в зал, Дима с ней, меня туда под страхом смерти не затащишь. Но я буду ждать здесь… Ты ведь никуда не спешишь?

— Нет, — улыбнулась Анна. — Уже никуда.

Он покосился на ее планшет и спросил:

— Что, новости по Галахову ищешь?

— Нет, откровения Сирягиных читаю. А что пока по Галахову искать? Идет подготовка к суду, до этого в новостях будут только сплетни, бредовые версии и то, что мы и так знаем. С ним все ясно, все преступления можно доказать, его признают вменяемым. Что же до диагноза, который я подозреваю, то тут пока результатов нет. В любом случае, на свободу он не выйдет.

— Это понятно, мне другое покоя не дает…

— Что же?

— Ему ведь почти удалось, — заметил Леон. — Я имею в виду, удалось подставить Майкова. Да и Гордейчика он за решетку упрятал как нечего делать. А с Майковым вообще у него все бы идеально сложилось, если бы не случайность, которую он никак не мог учесть. И сел бы Майков на всю жизнь! Если вспоминать Кристи, то из-за него вообще человек умер. В этом есть какая-то ирония: в том, как легко обмануть следствие и подставить невиновного.

— Думаю, это общение с беременной и приобщение к глобальным человеческим ценностям на тебя так влияет, — вздохнула Анна. — Мне ли тебе объяснять, что об этом лучше не размышлять? В истории очень много случаев несправедливого суда. Раньше их было еще больше, да и сейчас хватает. Даже в двадцатом веке бардак творился полный, обвиняли чуть ли не на основании неприятной физиономии. Британский сэр Алек Джеффрис внес немножечко порядка в этот хаос, когда подсказал правоохранительным органам способ использовать ДНК как улику. И даже это бросило немного света на мракобесие, которое творилось в судах и тюрьмах. С восемьдесят девятого года в одной только Америке на основании теста ДНК оправдали больше трехсот пятидесяти человек. Среди них было двадцать смертников, ожидающих казни, были и те, кто дал признательные показания. Почему? Да по той же причине, по которой признался Тимоти Эванс: хотели уменьшить срок, боялись, что им все равно никто не поверит. Это же помогло многим маньякам остаться безнаказанными: у полиции не хватало инструментов.

— Но сейчас инструменты все равно есть, а гарантий — никаких.

— Их и не будет. Если тебе, как в школе, нужна мораль в каждой истории, то вот она, мальчики и девочки: не надо спешить с обвинениями. Да, есть и другая сторона медали, когда преступник точно известен, но он так грамотно замел следы, что обманул закон. Это все сложно, но именно поэтому расследованиями и должны заниматься такие люди, как ты.

— Я? — удивился Леон. — Меня-то ты как к этому приплела?

— Да потому что ты, прослужив столько лет в полиции, задержав уже трех серийных убийц, еще способен искренне расстраиваться из-за несправедливости. Это важная черта, которую не каждому удается сохранить.

— Издеваешься?

— Нисколько.

Она и правда не издевалась. Сама Анна тоже не была лишена сочувствия, и чужая смерть точно так же могла ее опечалить. Но она все равно вступала в очередную охоту по своим причинам, которые были в ее жизни так долго, что срослись с ней. Прошлое гнало ее в будущее, и забыть она уже ни о чем не могла.

У Леона же за плечами была другая жизнь, не самая простая, но все равно куда более нормальная, чем у нее. Анна заметила, что порой ей проще понять людей, видя их его глазами.

— Спасибо, что осталась, — слабо улыбнулся он.

— Мне хотелось остаться. Не нужно благодарить.

Ее и правда не напрягало ожидание, ей легко было отстраниться от часов, проплывающих мимо. В них Анна даже находила отдых, в последние дни ей не хватало покоя.

А потом ожидание закончилось, и в комнату вошел Дмитрий — уставший, но сияющий от гордости.

— Мальчик! — объявил он. — Почти пять кило! Моя копия!

— Добивается своего криком? — с невинным видом поинтересовалась Анна.

— Тогда он больше похож на Лидию, — хмыкнул Леон.

— Да ну вас!

— Нас, может, и ну, а тебя поздравляю!

Анна знала, что им будет непросто наладить новую жизнь — ту, в которой они оба могли бы быть счастливы, ничего при этом не теряя. Мила, старшие дети, а теперь еще Лидия и этот младенец… все сложно. Но, глядя на них, она верила, что у них получится.

Они пробыли в роддоме до вечера, Дима остался еще дольше, а Леон сам предложил отвезти ее домой. Теперь, когда история с Сирягиными была завершена, она могла вернуться в свой настоящий дом — в бункер за городом. Да и Леон, кажется, был доволен тем, что они снова едут туда.

Вот чего он не ожидал, так это светящихся окон в доме-обманке, построенном над бункером.

Леон ведь был уверен, что там никого нет!

— Это нормально вообще? — изумился он.

— Вполне, — кивнула Анна.

— Ты что, всегда оставляешь свет, когда там никого нет, чтобы воров отпугивать?

— Почему — никого нет? Очень даже есть.

— Не понял…

— Не понял — увидишь.

Она могла бы все рассказать ему и раньше, но Анна хотела, чтобы он увидел сам. Она чувствовала: Леон давно уже ни в чем ее не обвиняет. Однако ей было важно, чтобы он узнал всю правду, чтобы в его душе не осталось и тени сомнений.

Они припарковали машину у ворот и направились к дому. Уже возле окон чувствовался запах запеченного мяса: внутри готовили, их ждали. Но это и не удивительно, Анна отправила сообщение еще из больницы, предупреждая, что они едут.

Когда они поднялись на крыльцо, дверь открылась и на пороге появился Ян Мещерский. Он выглядел куда здоровее, чем раньше, но Анна знала, что так будет. Что она, зря старалась?

— Добрый вечер, — улыбнулся он.

Леон уставился на него так, словно перед ним вновь предстал Олег Галахов — да еще и окруженный языками адского пламени.

— Ты что, живой?!

Ян показательно похлопал руками по телу и ногам, словно желая доказать, что он действительно материален.

— Да, похоже, я все-таки жив, — с серьезным видом заявил он. — Очень, очень вероятно, хотя я, конечно, не врач.

— Ну и кто из вас двоих будет объяснять мне, что здесь происходит?

— А ты действительно верил, что я устроила из своего мужа барбекю? — усмехнулась Анна.

Это был секрет Яна, а не ее собственный, поэтому она не могла все рассказать Леону сразу, как бы ни хотела. Но теперь уже можно…

Когда Ян понял, что кто-то пытается его убить, он действительно хотел только одного: жениться на Анне, чтобы она унаследовала все его имущество, деньги, авторские права. Он не готов был бороться, он устал — от болезни, постоянного страха, связанного с именем Дмитрия Сирягина, от того, что кто-то в этом мире его ненавидит просто за то, что он есть. Он чувствовал, что умрет, и хотел, чтобы эта смерть принесла пользу близкому ему человеку, а не непонятной шайке псевдо-родственников.

Но Анна не привыкла сдаваться. Это она придумала план с поджогом. Для видимости они с Яном пожили пару месяцев вместе, пока у него шли гастроли. А потом вместе же и разыграли его смерть.

— Полиция была в курсе того, что мы делаем, с самого начала, — предупредила Анна. — Они согласились нам помочь, чтобы вычислить, кто охотится на Яна. В том доме его уже не было, зато был труп несчастного бродяги, накануне сбитого машиной. Имей в виду, мы его потом достойно похоронили! Я стала вдовой, а Ян отправился на интенсивное лечение, он мог сосредоточиться только на своем здоровье, ни на что не отвлекаясь.

— Но ведь тебя действительно считали преступницей! — возмутился Леон.

— Да, многие считали. Ну и что? Ты серьезно думаешь, что мнение толпы для меня так уж важно? Никогда не было и никогда не будет. Только отдельных людей.

Анне не слишком нравилось такое внимание, но она успокаивала себя тем, что толпа запомнит только тот образ, который она покажет, и имя Анны Мещерской. Она выжидала, зная, что Сирягины не будут терпеть. Когда станет ясно, что официально ее за смерть мужа не накажут, они попытаются от нее избавиться.

Она готова была принять на себя удар, предназначавшийся Яну. Леон был возмущен этим до предела, она же не видела в своем решении ничего особенного. Это Ян был ослаблен болезнью — да и многим другим, издевательства Дмитрия Сирягина навсегда оставили шрамы не только на теле, но и на душе. А вот Анна была иной от природы, и она точно знала, что справится. Правда, к расследованию дела подражателя она не готовилась, оно все усложнило. Зато в ее жизнь вернулся Леон, и это радовало ее больше, чем она готова была признать.

— Ты даже не представляешь, насколько я благодарен тебе, — сказал Ян. — Есть долги, которые просто невозможно вернуть, и долг перед тобой — один из них.

— Не драматизируй, — поморщилась Анна. — Ты же знаешь, что я этого не люблю. Что бы ни случилось, ты навсегда останешься моим младшим братишкой, ты можешь обращаться ко мне в любое время.

Она уже объясняла Леону, какие отношения всегда были между ней и Яном, и теперь она хотела напомнить. Анна и сама не бралась сказать, почему это так важно для нее.

— Врачи говорят, что я поправляюсь, — улыбнулся Ян. — Веришь? Я ведь считал, что это невозможно, а ты говорила… Ты была права.

— Я всегда права.

— Но я все равно хочу оставить завещание в силе.

— Да бога ради, если тебе от этого легче. Ты будешь жить долго и счастливо, так что плевать мне, что ты там пишешь в своем завещании. Но развод мы все равно оформим, как и договорились. На твою жену пялится слишком много народа, а я это жуть как не люблю. Хочу опять забиться в свою нору и общаться только с тесным кругом избранных, которые меня не слишком бесят.

— А я думаю, не только из-за этого, — Ян бросил многозначительный взгляд на Леона. Леон сделал вид, что ничего не заметил.

— Думает он… — проворчала Анна. — Ты у нас теперь тоже детектив?

— Нет, я по-прежнему простой музыкант. А еще — твой друг. Сейчас ты будешь на меня шипеть за то, что я слишком сентиментален, но я все равно скажу… Я рад, что ты больше не одна, сестренка.