Глава 27

— Эй!

Маринда застыла. Она медленно поглядела через плечо, словно ребенок, испугавшийся воображаемого монстра, стоящего позади него.

— Подожди! — крикнул Пинн, торопившийся по поляне к ней.

Ему, однако, приходилось прокладывать себе дорогу. Стоял жаркий полдень, и эта часть лагеря пробужденцев была очень оживленной. Группы изнемогающих от жары людей носили грузы на корабль. Повсюду торопливо шагали одетые в сутаны фигуры, возбужденно разговаривавшие между собой. Команды наемников проверяли оружие, пока мангровые заросли беспокойно шевелились под налетевшим с юга горячим бризом.

Она не должна была встречаться с ним, поэтому Маринда метнулась прочь, но он все равно догнал ее.

— Эй! Это я!

Она повернулась, смущенно убрав волосы за ухо и натянув на лицо вымученную улыбку.

— Аррис, — сказала она. — Что за сюрприз.

— Та-да! — пропел он, широко раскрывая руки, потом погрозил ей пальцем. — Ты женщина, которую очень трудно найти.

— О, — сказала она. — Это все подготовка, сам видишь.

Пинн поглядел кругом. Теперь, когда она упомянула об этом, он вспомнил, что последнюю пару дней тоже заметил какую-то кипучую деятельность. Но, откровенно говоря, ему было не до того. Он был очень занят поисками Маринды. Лагерь пробужденцев — не самое маленькое место в мире.

— И к чему мы готовимся? — спросил он.

— Мы улетаем, — ответила она. — Скоро будет большая атака, и мы… А что на тебе надето?

Пинн развернул плечи, показывая свою испачканную грязью и плохо сидящую бежевую сутану, такую же, как на ней. На его лбу все еще был нарисован Шифр, хотя пот уменьшил его до синего пятна.

— Тебе нравится? — спросил он. — Я спикер, как и ты!

— Аррис, — терпеливо сказала она. — На самом деле, это оскорбление.

— Просто подумал, что так я могу вникнуть в суть Всеобщей Души, — сказал он, не обращая внимания на ее неодобрение. — Не ругай меня за рвение!

Она оглянулась, в поисках пути побега.

— Ну, было очень приятно опять увидеть тебя, но я действительно должна…

— Ты не пришла на место встречи, — сказал он. — Ни вчера, ни позавчера! Что с моими уроками?

— Я, э, насколько я понимаю, твой экипаж улетел. Это наделало много шуму. Насколько я помню, многие люди очень разозлились.

— Но я не улетел! — радостно сказал Пинн. — Я остался. Я — последователь Всеобщей Души, до мозга костей.

— Я вижу, — сказала она. — И прорицатель знает об этом?

— О, да, — ответил он. — Я говорил с тремя из них. Он сказали, что я — клевый парень, потому как выбрал Всеобщую Душу. Не как другие. Они все — предатели.

Она скептически посмотрела на него. Пинн сам не знал, говорил ли он правду или нет. Его память всегда была слегка дырявой. Он помнил, как убежал в болото, пока все вокруг «Кэтти Джей» решили пострелять. Потом зенитки открыли огонь по темному небу. А он куда-то пошел. В лагере такого размера совсем легко затеряться. Где-то он проспал часть ночи, очень плохо; потом вошел в какую-то палатку, лег на койку и его никто не потревожил. Утром он встал в очередь и поел в палатке-столовой. И немного выпил во временном баре, в котором установили собственный перегонный куб. Кое-кто заметил фальшивый Шифр на его лбу, но он как-то сумел убедить их, что совершенно безвреден. Пинн думал, что он вроде как говорил с какими-то высокопоставленными пробужденцами, но, быть может, это просто игра его воображения. И даже если не говорил, ну, они бы поняли. В конце концов, он остался: как может кто-то сомневаться в его лояльности?

И все это время он искал. Искал Маринду. Эти милые, всепонимающие глаза. Задорную хорошенькую улыбку. Круглые, твердые…

Она увидела, куда он смотрит. Потом его взгляд вернулся на ее лицо.

— Ну, так что с моими уроками? — тут же спросил он.

— О, я не могу, на самом деле. Все эти приготовления, видишь ли. У меня столько дел.

— «Обучать тех, кто хочет, чтобы его обучили», — сказал Пинн низким хмурым голосом, подражая прорицателю, приказавшего ей давать ему уроки. С того времени он не выучил ничего, но наслаждался, только глядя на нее. — Послушай, вот что я тебе скажу. Я собираюсь кое-что дать тебе. Я собираюсь прочитать будущее!

— Ты, э… Прости?

— Я покажу тебе! — сказал он. — Пошли! Где твое блюдце?

Он схватил ее за руку и потащил в ближайшую палатку. Сначала она слабо протестовала, но быстро сдалась. Всегда было легче сделать то, что хотел Пинн. Спорить с ним было слишком утомительно.

В палатке стояло около дюжины ящиков, по большей части пустых. Большинство из запасов уже перекочевало на борт ближайшего корабля. Чать приготовлений, о которых говорила Маринда, решил Пинн. Ему было до лампочки. Он просто хотел завладеть ею, ненадолго.

Маринда, конечно, имела при себе блюдце, как всегда. Оно лежало в мешке вместе с фляжкой молока и длинной острой иглой, воткнутой в пробку. Он заставил Маринду взять блюдце и нацедил в него немного молока, потом взял у нее иглу, снял пробку и поднял ее вверх.

— Теперь я проткну тебе палец… — начал он.

— Нет! Неееет, нет, нет! — запротестовал она, отступая назад. — Опасно. Ты не должен этого делать.

— Давай, это совсем не тяжело.

— Нет, нужно обладать определенной техникой, — не уступала Маринда.

— Ага, но я видел твою технику на той старой даме, которой ты проткнула руку.

Ее лицо затвердело. Пинн решил, что сделал неудачный ход.

— Э, — сказал он, — я имею в виду…

— Погоди, — сказала она. По ее губам поползла медленная улыбка. — У меня есть идея. Если ты хочешь прочитать будущее, прочти свое. Я проткну тебя.

Внезапно Пинн с меньшим энтузиазмом подумал о своем великом плане, который составил, чтобы впечатлить ее.

— Э… — протянул он.

— Вперед, дай мне твою руку, — быстро сказала Маринда. — Вот, держи блюдце и дай мне иглу. А теперь твой палец. Не бойся!

И, прежде, чем он успел понять, что происходит, Пинн обнаружил, что держит палец над блюдцем с молоком. Он хотел бы думать быстрее и найти причину, по которой этого не надо было делать. Зато Маринда стала намного более энергичной.

— Лады, — сказал он. — Только будь понежнее с… моимAAAAAAAXXXXX!

Она схватила его ладонь и вонзила иглу очень глубоко в палец. Боль была впечатляющей. Пинн стиснул зубы, чтобы не дать себе обозвать ее чертовой сукой.

— О, не будь ребенком, — сказала она со злобной радостью и дернула его ладонь вниз, к блюдцу. Кровь закапала в молоко. Было ужасно видеть, как много ее вытекло. — Дай ей потечь. Нам нужно достаточно много, чтобы прочитать получше. Ведь ты же начинающий, в конце концов.

Как только он оказался в состоянии, он отдернул палец и сунул его в рот.

— Я же просил понежнее, — пожаловался он, сося палец.

«Ей это понравилось, — подумал он. — Ей действительно понравилось».

Она забрала у него блюдце с кровавым молоком и поставила на ящик. Когда она посмотрела на него, он глядел взглядом раненого жалкого животного. Она вздохнула и немного смягчилась.

— Дай мне ладонь, — сказала она. Он, боязливо, так и сделал, но на этот раз она хотела только перевязать рану повязкой, вынутой из мешка. Он с любовью смотрел, как она бинтовала его палец. «Так нежно», — подумал он.

— Итак, — сказала она, закончив перевязку. — Почему бы тебе не прочитать твое будущее? Давай посмотрим, есть ли у тебя талант понимать Всеобщую Душу. — Сейчас она говорила нежнее, возможно чувствуя себя виновной в том, что запихнула иглу в его палец так сильно, что он почувствовал ее в локте.

Успокоившийся Пинн торжественно подошел к блюдцу и наклонился на ним. Какое-то время он простоял, изучая его.

— Хм, — сказал он.

Кровь медленно кружилась в молоке, образуя арки и группы пятен. Это зрелище ни хрена не говорило ему. Он был слегка разочарован — часть его ожидала божественных способностей, — но не смущен. План включал не вмешательство Всеобщей Души, а небольшое творчество.

— Я вижу это, — наконец сказал он. — Я вижу это ясно, как день! Всеобщая Душа говорит со мной.

— Ты уверен? — с сомнением спросила Маринда. Она подошла к его плечу и уставилась на блюдце. — И что она говорит?

— Она говорит… В самом близком будущем… — Пинн провел пальцем по линии водоворота. — Ты и я уйдем в подлесок и там будем трахаться, как кролики!

Маринда разразилась смехом. Не тот ответ, который ожидал Пинн. Он представлял себе что-нибудь близкое к обмороку.

— Что? — сказал он жалобным голосом. — Ты должна. Так сказала Всеобщая Душа. Ты не можешь не выполнить приказ Его Усатого Величества.

Маринда схватилась за бок и облокотилась о ящик.

— Перестань! — взмолилась она. — О, дорогой, нет. Не говори ни слова.

Пинн решил, что это все довольно грубо, и к тому времени, когда она сумела взять себя в руки, он помрачнел и надулся.

— Еретичка, — сварливо сказал он.

Она еще несколько раз глубоко вздохнула и вытерла слезы.

— Аррис, ты же ничего не знаешь, верно? Очень мило, что ты влюбился в меня… Погоди, на самом деле нет, но все равно… Смотри, все дело в том, что спикеры соблюдают целибат.

— Да, — просиял Пинн. — Мы будем целоваться!

— Целибат, — повторила Маринда. — Мысли о вожделении отвлекают сознание от объединения со Всеобщей Душой. Спикеры не вступают в связь ни с кем.

Пинн тупо посмотрел на нее. Она сказала пачку слов, которые ничего не значат.

Посмотрев на Пинна, Маринда решила выразиться более ясно.

— Никакого секса, — сказала она. — Никаких поцелуев.

— Тогда дрочка? — с надеждой предположил Пинн.

— И это тоже запрещено.

— Черт, — сказал он. — На самом деле?

— Боюсь, что так.

Пинн какое-то время думал. Он топтался на месте, переступая с ноги на ногу. Он хмурился и хмыкал. В конце концов его усиленные размышления привели к важному выводу.

— Пошла твоя религия в жопу, — сказал он и ушел.

После чего Пинн сделал то, что сделал бы на его месте любой герой. Он отправился в бар.

Палатки со спиртным предназначались, главным образом, для наемников, которые, неизбежно, начинали буйствовать, если оставались трезвыми слишком долго. Пинн помчался к центральной поляне лагеря пробужденцев, где палатки и ларьки стояли тесными рядами. По дороге он стащил через голову сутану и выбросил ее в мангровые заросли. Все равно слишком жарко носить чертову тряпку поверх обычной одежды. Он остановился на краю дорожки, рядом с болотной водой, смочил руки и тер лоб до тех пор, пока не уменьшил и так уже смазанный Шифр до едва заметной синеватой кляксы.

— Глупая гребаная пробужденка с чертовым дерьмом в жопе, — пробормотал он на ходу.

На центральной поляне было даже более оживленно, чем обычно. Приготовления к отлету были в полном разгаре, атмосфера была накалена предчувствием битвы. Чувствовалось, что время на исходе. Народ толпился вокруг ларьков и баров, торопясь потратить жалование и насладиться последними мирными деньками; быть может, им больше никогда не придется поесть, попить и повеселиться. В целом на поляне царил грубый и слегка опасный праздник.

В первой пивной палатке, которую нашел Пинн, было жарко и грязно. Поставленные в ряд столы заменяли прилавок. За ними стояли бочонки и перегонный куб вместе с ящиком с бутылками и поджарым барменом, который выглядел так, словно его лицо растаяло от жары. Еще больше бочонков стояло вокруг платки; они служили столами. Вокруг них стояли стояли стулья, большинство из которых было занято даже в этот ранний час. Пинн занял стул у самой стойки и заказал грог.

Первую пару часов Пинн провел скрежеща зубами и обзывая Маринду последними словами. Только через несколько кружек он немного смягчился, перестал ненавидеть ее и начал жалеть себя.

На этот раз он действительно все испортил. И оказался здесь, в жопе мира, понятия не имея, где его друзья и как их найти. И все из-за какой-то глупой бабы с большой чертовой татуировкой на лбу. О чем он вообще думал?

Он вытащил из кармана смятый кусок бумаги и уставился на него. Из листка на него глядели чудовищные каракули, написанные им самим. Каждая фраза была зачеркнута.

Он с отвращением скомкал листок и бросил его через плечо. Он-то думал, что это пророчество. Он тоже может пророчествовать. И он предсказывает, что упьется в хлам, как дерьмо, и оторвет яйца любому, кто попробует его остановить.

И тут он заметил, что на земле рядом, со стулом, что-то валяется. Смятая ферротипия, которая выпала из его кармана, когда он вытаскивал предсказание. С некоторыми усилиями он нагнулся, поймал ее пальцами, поднес к прилавку и разгладил.

На него взглянула Лисинда. Нежная Лисинда, с наивным взглядом, мягкими волосами и пышной грудью. Он смял ее изображение, когда они улетали из Коррена, собираясь разорвать его позже, но полностью забыл о нем.

Он посмотрел на нее, как на чудо. Судьба словно принесла ему ее. Она пришла к нему в мгновение нужды. Немного помятая, но это неважно. Напоминание. Послание.

Лисинда.

Он стукнул обеими руками по стойке бара. Бармен поглядел на него.

— Я сделал ужасную ошибку, — объявил Пинн.

В его голове билась единственная мысль, когда он вылезал из палатки на свет солнца. Лисинда. Лисинда. Лисинда. Почему он не видел этого раньше? Она — единственный человек, предназначенный для него. Она всегда была единственной. Ей не нужны богатство или подвиги. Она любила его, и все в нем. И он любил ее. Он всегда любил ее. Просто не помнил, до сегодняшнего дня.

Замужем она или нет, он вернет ее назад.

Путешествие на поляну, на которой он оставил «Скайланс», оказалось не таким коротким, как он себе представлял. На самом деле оно заняло не меньше трех часов, и к его концу он был потным и усталым и страдал от похмелья.

Стоял ранний вечер, и солнце неизменно жарило его, пока он брел по грязной тропинке, которая, в конце концов, привела его к цели. Он остановился, костяшками пальцев вытер пот со лба и огляделся. На поляне стояли транспортники, экипажи которых пытались остановить побег «Кэтти Джей». Это было место, на котором стояла «Кэтти Джей». И за ним…

С задрожавших губ сорвался жалкий стон.

И за ним находилось пустое пустое место, где когда-то стоял «Скайланс».

Пинн лежал в кровати, одеяло подоткнуто под подбородок, широко открытые глаза глядели в темноту. Шестилетний и испуганный.

За окном выл ветер. Дом потрескивал. Тени скользили, объединялись в нечто страшное.

Что-то ужасное приближалось.

Первый шаг на лестнице. Он изо всех сил вцепился в одеяло, крепко закрыл глаза и повернулся на бок, спиной к двери. Еще один шаг. И еще. «Уходи. Меня здесь нет».

Но шаги не остановились, они поднялись по лестнице и вышли на площадку. Медленные и тяжелые, они подходили ближе и ближе. Знание неизбежного результата сжало его сердце и тяжело придавило его к кровати.

Шаги остановились за дверью.

«Не входи, не входи».

Скрип поворачивающейся ручки. Петли захныкали, когда дверь открылась.

Он хотел бежать. Он хотел кричать. Он хотел сбросить одеяла и показать им, что проснулся. Им не сойдет с рук, если он сможет увидеть их. Они ничего ему не сделают, если он сможет увидеть их!

Но он не мог ничего изменить. Всегда одно и то же. Он не может двигаться, не может издать ни одного звука. Он вынужден переживать эту ночь именно так, как она произошла.

Он лежал, делая вид, что спит. Длинные тонкие пальцы пробежали по его волосам; ладонь нежно опустилась ему на голову.

— Я люблю тебя, — тихо сказала мама.

Почему той ночью он сделал вид, что спит? Может быть, он собирался выпрыгнуть и удивить ее. Может быть, он разозлился на что-то и обиделся. Какой бы ни была причина, при звуке ее голоса она исчезла. Он смутился и испугался. Три слова, которые она никогда раньше не говорила, были произнесены печальным, потерянным тоном. У него возникло чувство, что сейчас произойдет что-то важное, и он застыл.

Она встала и вышла из комнаты. Он опять услышал, как захныкали петли. И приговорила его всегда видеть этот сон. После этого она ушла навсегда, без следа и причины.

Щеколда на двери щелкнула, словно выстрелил револьвер. Пинн рывком проснулся и сел прямо. Прямо перед ним стоял худой мужчина с опустившимся лицом и всклокоченными черными волосами, уже начавшими седеть. Пинн посмотрел на мужчину. Тот в ответ посмотрел на него. Понадобилось несколько мгновений, прежде чем Пинн сообразил, где находится.

Бармен. Он опять сидит на том же стуле, с которого встал днем, когда пошел за своим «Скайлансом». Из-за теплого мокрого воздуха одежда пристала к коже, но рот пересох.

Он осторожно повернул голову влево и осмотрел бар с подозрительным выражением человека, который не слишком хорошо знает, как он здесь очутился и спрашивает себя, не обманули ли его каким-то образом. Снаружи стояла тьма, хотя висячие фонари давали тусклый свет. Вокруг них крутились жирные мошки и иногда прорывались внутрь, о чем очень быстро жалели. В палатке стоял гул от разговоров и слышалось жужжание ночных насекомых, доносившееся от деревьев.

— Хочешь еще? — спросил бармен.

Пинн утвердительно покрутил рукой. Продолжаем. Бармен поставил перед ним кружку с грогом.

— Эту запиши на меня, — сказал голос справа от него. Пинн резко повернулся и оказался лицом к лицу с человеком, который выглядел так, словно только что вылез из норы. Приземистый коренастый мужик с длинными лохматыми волосами, свисавшими немытыми клочьями на седеющее уродливое лицо. Половину его горла покрывал ужасный шрам.

— Я тебя знаю? — спросил Пинн, прищурившись.

— Должон, — последовал неприветливый ответ. — Мы пересекались пару раз. — Он поднял свою кружку и хрюкнул. — Баломон Крунд. Боцман на «Делириум Триггер».

Пинн смутно помнил Крунда, но не знал точно, присутствие его здесь к добру или нет. Тем не менее, любой, купивший ему выпивку, сразу ставился хорошим парнем, по его мнению. Он стукнул своей оловянной кружкой по кружке Крунда и сделал долгий глоток, смывший липкую дрянь с его рта.

Какое-то время они молчали. Крунд, казалось, вообще не собирался говорить, и это было странно, поскольку он купил Пинну бухло; обычно за таким подарком следовал разговор. Пинн слегка забеспокоился, но не настолько, чтобы протрезветь.

— Не был уверен, что ты еще здесь, — наконец сказал Крунд. — Думал, что ты сбежал, как и все твои. Не понимаю, с какого перепоя ты бросил свой корабль.

— Ты знаешь, где «Скайланс»? — резко спросил Пинн.

— Ага. Перед большим вылетом они собирают все файтеры вместе. Инженеры взломали его и улетели, чтобы поставить вместе с остальными. Кто-то другой полетит на нем, по-моему.

— Нет, черт меня побери! — крикнул Пинн, уперся руками в стойку и, качаясь, встал на ноги. — Я его верну! — Рука соскользнула с края стойки, и он упал прямо на Крунда. Тот пихнул его обратно на стул. — Завтра! — радостно закончил Пинн.

— Они дали тебе коленом под зад, а? Твоя команда?

Пинн фыркнул:

— Это я дал им коленом под зад.

— Значит ты теперь пробужденец?

Пинн хмуро посмотрел на него.

— Всеобщая душа, — он поднял кружку к крыше палатки, — может вытянуть губы и поставить большой грязный засос на мои яйца.

На это бармен поднял бровь, а потом пошел к другому концу стойки, чтобы обслужить кого-то другого. Предостерегающий голосок из глубины пьяного рагу, в которое превратился мозг Пинна, запоздало предупредил его, что он должен помнить, где находится. К счастью, из-за шума разговоров его никто не услышал.

Внезапно он расчувствовался и вздохнул.

— Я остался. Из-за бабы. Вероятно не должен был. — Он посмотрел вверх. — Кстати, о бабах. Что поделывает старушка Меловое-лицо? — спросил он. — Она же вроде демон или что-то в этом роде?

Рука Крунда закостенела вокруг его кружки, лицо стало мрачным и напряженным.

— Для этого я сюда и приперся. — Он в упор посмотрел на Пинна. — Нам надо поговорить.