По настоянию кардинала Мелиора путники не стали задерживаться надолго в Каркассоне и направились к северу, сделав остановку сначала в аббатстве Сен-Папуль, затем в Авинье, а вскоре на горизонте обрисовались знаменитые розовые стены Тулузы. Джоанне очень хотелось посетить город, сыгравший такую большую роль в истории ее семьи. Она видела его в бытность еще ребенком во время путешествия в качестве невесты на Сицилию, но плохо помнила ту многотрудную одиссею. Она не помнила даже Раймунда, хотя тот клялся, что встречался с ней в Сен-Жиле, где Джоанна трогательно распрощалась с Ричардом и перешла под опеку сицилийских послов. Он признался, что был впечатлен ее храбростью: девочка одиннадцати лет покинула родной дом и близких, чтобы выйти замуж за чужака в далекой стране. Когда Джоанна извинилась, что не помнит их встречи, граф рассмеялся и пошутил, что в свои двадцать не представлял из себя ничего запоминающегося. Но ей все равно слышалась в этом ирония, потому как она твердо знала, что отныне никогда не забудет его.

Их разместили во внушительной цитадели, известной как замок Нарбонне, расположенной прямо за городскими стенами, и Раймунд обещал лично провести их по городу, который явно любил. Граф гордо сообщил спутникам, что в Тулузе одиннадцать больниц и шесть лепрозориев, и притворно удивился, когда они вежливо отклонили приглашение посетить один из приютов для прокаженных. Он заверял Джоанну и Беренгарию, что его отец в отсутствии, поэтому они удивились, увидев развевающееся на башне замка красное знамя с легендарным золотым крестом графа Тулузского. Граф лично встречал их во внутреннем дворе, на его устах играла довольная улыбка. Если он рассчитывал, что неожиданность его появления побудит гостей к любезности, графа ждало разочарование. Кардинал Мелиор и его свита как могли старались сгладить неловкость, но королевы и собственный сын хозяина расставались со словами как скряга с монетами. Обед был роскошным, с многочисленной сменой блюд, отличными винами и поразительным десертом в форме дракона. И жестоко не удался, потому что Джоанна, Беренгария, их фрейлины и придворные рыцари молчали и дулись, а Раймунд даже не скрывал своего гнева. Когда пиршество окончилось, он принес дамам пространные извинения, заверив их, что отец обещал держаться в стороне, и сказал, что они завтра же уедут из города.

Джоанна ходила пожелать Беренгарии спокойной ночи, а вернувшись, очень удивилась, застав в опочивальне одну Мариам.

– Остальных я попросила подождать, – пояснила фрейлина. – Мне хотелось бы переговорить с тобой наедине.

Она помогла Джоанне снять вуаль и головной убор, извлекла из соломенных волос королевы заколки и принялась расчесывать их, а попутно сообщила, что один из рыцарей сэра Стивена слышал доносящуюся из спальни графа ругань и что он узнал голос Раймунда.

– Он на самом деле расстроен случившимся, Джоанна. И никогда не стал бы так обманывать тебя и Беренгарию.

– Я это знаю, Мариам, и Беренгария тоже. – Джоанна взяла зеркало и стала любоваться отражением на полированном металле. Ей шел двадцать восьмой год, и она поймала себя вдруг на мысли, как быстро бежит время и что красота так же эфемерна, как воспоминания. – Так о чем ты собиралась поговорить?

– Хотела сказать, что хотя уединение найти нелегко, это все-таки можно устроить. Уверена, что с моей помощью нам удастся организовать тебе и графу встречу без свидетелей.

Зеркало со звоном упало на пол, когда Джоанна резко повернулась лицом к собеседнице:

– Ты что такое говоришь?

– Джоанна, этот мужчина просто околдован тобой, и для меня очевидно, что ты в такой же степени без ума от него. Это ведь такая редкость. Почему бы не…

– Ничего я не без ума от него, – отрезала Джоанна, но свела на нет всю строгость ответа, не удержавшись от вопроса: – А с чего ты решила, что он «околдован»?

– Дорогая, у меня же есть глаза. Вы уже не одну неделю ведете эту игру: каждый смотрит на другого, как только вам кажется, что никто больше вас не видит. И граф никогда не упускает шанса расспросить меня о тебе. Какого цвета у тебя волосы? Близки ли вы с Ричардом? Счастлива ли ты была с Вильгельмом? Я, понятное дело, молчу, но он продолжает спрашивать. Понимаю, будущего у вас нет, раз его отец – такой заклятый враг твоего рода. Но почему это должно помешать тебе урвать на память несколько приятных мгновений? При условии, что ты будешь вести себя очень осторожно, я могу помочь…

– Да ты из ума выжила, Мариам? – Джоанна была потрясена до глубины души. – Как ты могла подумать, что я пойду на столь тяжкий грех?

– Неужели ты рассматриваешь меня и Моргана как обреченных грешников? Понимаю, ты королева, но я не думаю, что Господь осудит тебя слишком строго за желание выкроить для себя кусочек счастья. Ты ведь вдова, в конце концов, женщина свободная, взрослая, и если быть осмотрительной…

– Ни одна королева не бывает свободной, Мариам, а Раймунд и подавно не свободен! Мне сдается, Бог жестоко накажет меня за связь с женатым мужчиной.

– Женатым? Он ни словом не обмолвился о жене!

– Поверь мне, она у него есть.

Мариам была поражена.

– Ах, Джоанна, мне так жаль!

Джоанна перестала сердиться, вспомнив, что Мариам не присутствовала, когда Санча излагала матримониальную историю Раймунда.

– Тебе жаль, что он женат? – с усмешкой спросила она. – Или того, что ты пыталась склонить меня к смертному греху?

– И того и другого!

Тронутая слезами, выступившими на глазах у Мариам, Джоанна обняла подругу. Глаза у нее тоже подозрительно увлажнились, но Мариам тактично сделала вид, что не замечает этого.

После поспешного отъезда из Тулузы путешественники прибыли в Монтобан, где нашли приют в местном бенедиктинском аббатстве. Из Монтобана путь их лежал в Ажан, где их встретил тамошний епископ Бертран де Бесейра, который за десять лет до того находился в Мартеле у смертного одра брата Джоанны, Хэла. Слушая его рассказ о последних часах Хэла, Джоанна расплакалась от облегчения. Отец писал ей, что Хэл примирился с Богом, но совсем другое было услышать подтверждение этому из уст очевидца. Из Ажана было рукой подать до Марман-ла-Ройяль, и Джоанна и Беренгария порадовались, узнав, что своим возникновением сей городок обязан Ричарду, который выдал жалованную грамоту еще в бытность герцогом Аквитанским и графом Пуатусским. Следующей остановкой стал бенедиктинский приорат в Ла-Реоле, где обнаружилась еще одна связь с Ричардом, который велел построить здесь каменные стены. Ла-Реоль стал также местом тайной встречи между Ричардом и послами короля Наваррского, где обсуждался вопрос его женитьбы на дочери Санчо. Беренгарии нравилось находиться в том месте, где супруг сговаривался насчет ее руки, и она призналась, что пока они в Ла-Реоле, он кажется не таким далеким. Раймунд ублажил ее, продлив их пребывание в городке на несколько дней. Затем они направились к жемчужине Аквитании, процветающему порту Бордо.

В Бордо их встретили восторженно. Горожане без устали кричали, приветствуя супругу их герцога и его сестру. Архиепископ Эли де Мальмор, выходец из знатного лимузенского рода, лично вызвался проводить их в Омбриер, расположенный на речном берегу дворец, с одиннадцатого века служивший резиденцией для герцогов Аквитанских. И хотя до Пуатье оставалось добрых полторы сотни миль, проезжая по улицам Бордо, ведущим к замку, где появилась на свет ее мать, Джоанна чувствовала, что приехала наконец домой.

Для двух королев и их свиты последовала головокружительная неделя увеселений и прогулок. Местная знать и клирики спешили засвидетельствовать свое почтение, роскошным пирам не было конца. Джоанна посетила мессу в церкви Св. Андрея – большом соборе, где пятьдесят с лишним лет тому назад ее мать венчалась с французским королем. В тот субботний вечер большинство гостей разошлись отдыхать по комнатам, но Джоанну снедало беспокойство, и она вместе с Мариам вышла прогуляться в сад. Тот был куда богаче садика Аделаизы в Каркассоне и напомнил женщинам о великолепных садах Палермо с их цветочными клумбами, фруктовыми деревьями, отсыпанными гравием дорожками, увитыми зеленью верандами и элегантными фонтанами, каскадами извергающими воду в мраморные бассейны. Здесь было так хорошо, что дамы задержались до тех пор, когда на землю опустилась лавандовая пелена сумерек, а высоко над головой в небе зажглись звезды. Но покой не длился бесконечно, потому что на тропинке послышались шаги, и стоило ее собакам сорваться с места, Джоанна поняла, кто идет, прежде чем Раймунд де Сен-Жиль показался из-за поворота.

Три недели со дня их выезда из Каркассона Джоанна позволяла себе наслаждаться обществом графа, но старательно заботилась, чтобы они никогда не оставались наедине, и ощущала его растущую досаду. Она и сегодня предусмотрительно захватила с собой Мариам: разговор в саду при полном свете солнца еще не назовешь нарушением приличий, тогда как беседа при звездах в темноте способна бросить тень на ее честь и разбить ей сердце.

Граф поприветствовал дам с вежливостью, которую сам кардинал счел бы безупречной, но затем ошеломил их, заявив без обиняков:

– Ты очень нравишься мне, леди Мариам, и я считаю, что твоему валлийскому рыцарю крупно повезло. Но то, что я хочу сказать, не предназначено для твоих ушей. Я буду очень благодарен, если ты прогуляешься немного по саду. Могу я на это рассчитывать?

Мариам вопросительно посмотрела на Джоанну, заметила ее колебания и, прильнув к ней, прошептала:

– Если хочешь прогуляться с ним, мы с собаками можем постоять на страже, чтобы никто не увидел вас вместе. Если не хочешь, ничто не оторвет меня от тебя.

Джоанна готова была поклясться, что скорее согласится идти босая и в рубище, чем встретиться с глазу на глаз с Раймундом в такой интимной обстановке. Поэтому вздрогнула, услышав собственный негромкий голос.

– Прогуляйся с псами. Но неподалеку.

Фрейлина кивнула, ободряюще пожала ей руку, после чего одарила Раймунда предостерегающим взглядом, бывшим красноречивее любых слов. Он кивнул, подтверждая, что понял, и в течение нескольких мгновений не слышно было ни единого звука, если не считать плеска воды в фонтанах и хруста гравия под удаляющимися шагами Мариам.

– Быть может, найдем местечко и присядем? – Граф посмотрел в сторону увитой листвой беседки, а когда Джоанна нахмурилась, вскинул руки, давая понять, что не намерен пользоваться выгодами этого полууединения. Королева не знала, стоит ли верить обещанию человека, остававшегося для нее загадкой. Но, с другой стороны, может ли она доверять самой себе? Решив, что лучше уж разговаривать при свете полной луны, она покачала головой и указала на край фонтана. Раймунд не стал спорить и проявил галантность, убедившись, что мрамор сухой и чистый, прежде чем предложить ей сесть. Как только они устроились, Джоанна убедилась, что лунный свет – оружие обоюдоострое: он позволял ей читать по его лицу, но одновременно позволял и ему делать то же самое, а ее чувства находились в таком смятении, что ей не хотелось находиться под наблюдением.

– Не уверена, что леди Мариам оказала мне услугу, – начал он. – Потому что я, скорее всего, только выставлю себя полным идиотом. – Когда граф повернулся к ней, Джоанна уловила проблеск улыбки. – Я задал себе вопрос, о чем буду жалеть сильнее: что промолчу или сваляю дурака? По части последнего у меня богатый опыт, поэтому я решил, что с этим огорчением легче будет смириться.

Самоирония всегда подкупала Джоанну, а улыбка Раймунда казалась в лунном свете такой колдовской, что она поняла: идиотов в этом саду двое. Но вслух никогда не признала бы этого. Предложение Мариам устроить свидание заставило ее признаться себе во влечении к этому мужчине, и теперь королева осознала все благо того, что он женат. Не будь у него супруги, она могла бы поддаться соблазну, будучи при том убеждена, что монарх не имеет права на свободу. Что, если об их связи узнают? Такой скандал поставит крест на перспективах повторного ее замужества и лишит Ричарда шанса заключить столь необходимый союз с каким-нибудь иностранным правителем. А если у нее будет ребенок? Она не сможет растить дитя как свое собственное, но как можно расстаться со своей кровинкой? Нет, Беатриса Транкавель – это ее тайный оберег. Напомнив себе об этом, Джоанна собралась, приготовившись к позорному бегству из сада как к меньшему из зол.

Раймунд не дал ей этого шанса.

– Полагаю, нам следует признать это, – сказал он. – Поскольку редко случается, что в тебя ударяет молния, а ты остаешься жить, чтобы поведать об этом. Не стану утверждать, когда эта молния поразила тебя. А со мной это случилось в большом зале в Нарбонне. Не то что бы я был невосприимчив к твоим чарам и до этого. Но ты четко дала понять, что мне следует держаться на расстоянии, и я дал клятву вести себя примерно. А затем ты вдруг пришла мне на помощь как ангел-хранитель и заявила кардиналу, что Сицилия не проклята, а благословенна. И я понял, что мое сердце принадлежит тебе, только протяни руку. Как и прочие части тела, которые тебе приглянутся.

Тон его был игривым, но угадывалось в нем нечто, от чего у Джоанны мурашки побежали по коже. Решив, что лучшей обороной будет представить все так, будто собеседник просто флиртует, она заявила холодно:

– Полагаю, твое сердце уже сделало выбор, милорд граф. И должна предупредить, что такой способ соблазнения, как «моя жена меня не понимает», со мной не пройдет.

Джоанна заметила, что ее укол достиг цели, и вдруг пожалела о своем успехе. Но твердо решила не показывать графу, насколько податлива она к его комплиментам.

– На самом деле, моя жена понимает меня слишком хорошо, – произнес Раймунд столь же холодно. – Женщины обычно читают мужчин с оскорбительной легкостью. Ты, леди Джоанна, похожа на исключение из правил, потому как сделала обо мне превратные выводы, это уж точно.

– Неужели? – вскинулась она, стараясь казаться возмущенной. – Я вижу перед собой мужчину, который сам признался, что любит женщин. Мужчину бесспорно обаятельного, но при том женатого. Воображение может вводить нас в заблуждение, милорд граф, но не факты. А вот что факты говорят о тебе, желаешь ты того или нет.

– На самом деле, это вовсе не факты. Понимаешь, у меня больше нет жены. Я расторг наш брак в январе этого года.

Джоанна изумленно уставилась на него. Много чего она ожидала от него услышать, но не это. Только не это. Первым ее ощущением был ужас, потому что ее защитный доспех только что дал глубокую трещину.

– И как же ты устроил этот колдовской трюк? – спросила женщина со всей доступной ей язвительностью. – Каким заклятием можно заставить жену исчезнуть?

– Я не прогнал ее просить милостыню у дороги, – отрезал граф. – Она… она ушла в монастырь.

Он едва заметно поколебался, и она ухватилась за это как за щит.

– Как удобно! – Джоанна хмыкнула. – Как удается мужчинам услать постылых жен в монастырь? Отец моей матери упрятал двоих своих в аббатство Фонтевро, и мою мать ждала бы та же судьба, сумей отец добиться своего.

Вспомнив, что у Раймунда и Беатрисы есть ребенок, она испытала гнев, теперь уже не притворный.

– Какой пример для подражания показываешь ты своей дочери, милорд – с ранних лет приучаешь ее к мысли, что заменить женщину столь же легко, как коня или охотничью собаку!

К этому моменту оба уже вскочили и яростно смотрели друг на друга в серебристом свете луны.

– Ты всегда так скора на приговор? – с вызовом спросил Раймунд. – Впрочем, твоя семья никогда не славилась умением выносить трезвые суждения, не так ли?

Джоанна была благодарна за напоминание, что имеет дело с врагом своего дома.

– Покончим на этом, – сказала она и зашагала к выходу.

– Джоанна!

Она поколебалась, затем неохотно повернулась к нему. Граф явно все еще гневался, но доказал ей, что ярость не лишает его сверхъестественного дара видеть ее насквозь.

– Знаешь, что я думаю? – продолжил Раймунд. – Что не гнев гонит тебя из этого сада, а страх. Ты видела в моей жене стену, за которой можно отсидеться. Теперь стена рухнула, но тебе не хватает смелости признать, что тебя влечет ко мне с такой же силой, как меня к тебе. Я пойму, если ты решишь, что игра не стоит свеч. Но не допущу, чтобы ты лгала мне и себе!

– Возможно, это будет для тебя неприятной неожиданностью, граф Раймунд, но не всякая женщина находит тебя таким неотразимым, каким ты сам себя считаешь. Полагаю, ты человек достаточно светский, чтобы признать наш флирт тем, чем он является на самом деле – способом разнообразить скучное путешествие. Если ты вкладывал в него иной смысл, то это твоя беда, не моя.

Не дожидаясь ответа, королева развернулась и зашагала прочь, с гордо вскинутой головой и с сердцем, стучащим так громко, что, как она опасалась, он это услышит. Джоанна обрадовалась, когда Мариам поспешила ей навстречу, когда до нее донеслись громкие голоса.

Когда Раймунд крикнул ей вслед: «Я тебе не верю», – она вздрогнула, но не обернулась.

Из Бордо они направились на север, погостив у Жоффруа Рюделя, владетеля Блая, города с маленьким замком на правом берегу эстуария Жиронды. Считалось, что герой «Песни о Роланде», племянник Карла Великого, похоронен в местной базилике Сен-Роман, но даже Роланд оказался в тени отца Жоффруа, прославленного трубадура Жофре Рюделя. Жофре влюбился в графиню Триполийскую, которую никогда не видел. Приняв ради нее крест, он отправился вместе с королем Франции и Алиенорой в Святую землю, в злополучный Второй крестовый поход. Если верить легенде, трубадур заболел и в Триполи его снесли на берег. Графиня, которой рассказали о его чувствах, пришла в его шатер, и он скончался у нее на руках.

Джоанна знала это романтическое предание и при других обстоятельствах с удовольствием задержалась бы в замке влюбленного трубадура. Но сейчас пребывание в Блае получилось не самым приятным. Раймон де Мираваль и Пейре Видаль остались в Каркассоне, и когда дамы огорчились, что не услышат песен Жофре о своей возлюбленной графине, Раймунд вызвался исполнить их сам. Его переложение «В мае, когда дни длинны» было встречено с восторгом. Только Джоанна, вежливо похлопав, не насладилась музыкой. Ей казалось, что граф смотрит прямо на нее, воспевая «далекую любовь» Жофре и стеная: «Знать не могу, увижусь ли я с ней, ведь так далеки наши страны». Когда он завершил строками «нет, не познаю я любви, коль не вкушу любви далекой», некоторые из женщин с трудом сдерживали слезы, но Джоанну так и подмывало запустить кубком с вином в эту темноволосую голову, ведь она знала, что Раймунд насмехается над ней.

Ее обида ощущалась тем сильнее, что он был прав. Да, она боялась признаться себе в чувствах к нему. Теперь зная, что не совершит адюльтера, она опасалась впасть в грех менее тяжкий, но все же из тех, о которых впоследствии приходится жалеть. С королевы спрос очень велик. Поэтому она как могла подпитывала огонь возмущения, то и дело напоминая себе, что граф дурно обошелся с женой, скорее всего, отверг ее за неспособность принести наследника мужского пола – ведь за пятнадцать лет брака у них родилась всего лишь одна девочка.

Еще она как могла старалась избегать встреч с ним, пусть это и влекло за собой необходимость чаще бывать в обществе кардинала Мелиора и клириков. Раймунд подметил эту ее тактику и с насмешливым сочувствием смотрел на Джоанну, когда та усаживалась рядом с кардиналом за трапезой или скакала рядом с ним во время перехода. Папский легат явно радовался, что она вернулась к холодному обращению с Раймундом, и потчевал королеву историями о безбожии, нависшем над Тулузой подобно грозовому облаку. Здесь нет даже отдельных кварталов для евреев, возмущался прелат. Жиды селятся, где им вздумается! Народ этих благословенных южных земель гонится за наслаждениями, как собака за зайцем, а поскольку местным женщинам предоставляется большая свобода, то и они не отстают. Граф Раймунд поощряет легкомысленное поведение и распущенность подданных, и вероятно намерен и их заманить в катарские сети.

Джоанна покорно слушала эти лекции, зная, что навлекла их на себя, вступившись за распространенную на Сицилии терпимость. В отличие от Раймунда, она не осмеливалась заявить кардиналу, что не верит, будто Всевышний мог создать мир столь прекрасным и не желать, чтобы люди наслаждались им и всеми земными радостями.

Стояла середина октября, и ночи стали заметно прохладнее. После Блая они провели ночь в замке Мирамбо, затем остановились в аббатстве Дам-де в Сенте. В периоды до и после своего заточения, Алиенора щедро помогала обители, поэтому монахини рады были излить благодарность на ее дочь и сноху. Некогда Сент был римским городом, и путешественники восторгались удивительной аркой Германика, возвышающейся над древнеримским мостом, исправно служившим спустя века после падения империи. А вот для посещения римского амфитеатра любопытных сыскалось немного – энтузиазм к достопримечательностям поостыл, поскольку все думали только о скорейшем приезде в Пуатье, лежавшем в восьмидесяти пяти милях к северу.

Следующей остановкой стал Ниорт, строительство замка в котором было начато отцом Джоанны и завершено Ричардом. Едва путники устроились, как началась суматоха, вызванная приездом кузена Джоанны, Андре де Шовиньи. Они не виделись со дня отъезда из Акры год назад, и встреча получилась теплой. У Андре был заготовлен для них сюрприз. Перед выездом из Рима путешественницы отправили в Германию письма, дав Ричарду знать про свои планы, а гонцу велели доставить ответ в Пуатье. Как сообщил Андре, гонец на прошлой неделе прибыл и привез послания от Ричарда, и одно даже для Мариам от Моргана. То были первые вести от короля, дошедшие до его супруги и сестры, и они жадно набросились на них. Беренгария удалилась со своими в уединение опочивальни, тогда как Джоанна устроилась на оконном сиденье в большом зале.

Прочитав их, она откинулась на спинку, закрыла глаза и открыла их, только ощутив, что рядом кто-то есть. Обнаружив, что рядом сидит Раймунд, женщина нахмурилась. Она собиралась подняться, но он успел задать вопрос:

– Новости дурные или добрые?

Поскольку тон его казался искренним, Джоанна помедлила.

– А почему ты спрашиваешь? – холодно осведомилась она.

Он наклонился и коснулся пальцем ее щеки, легко, словно перышком.

– Вот поэтому, – сказал он, и только тут она ощутила, что из-под ресниц у нее скатываются слезы.

– Мне остается только догадываться, насколько тяжелы были эти месяцы для твоего брата, – продолжил граф как никогда серьезный. – Ты, наверное, лучше способна это представить, поскольку и тебя удерживали против воли.

Джоанна мрачно кивнула.

– Об этом он не пишет, – сказала она. – Да и едва ли стал бы…

Королева умолкла, сочтя предательством обсуждать страхи Ричарда с посторонним, и уж тем более с Раймундом, поскольку не могла забыть, что имеет дело с сыном графа Тулузского. Он кивнул, довольствуясь тем, что может посидеть рядом с ней в дружелюбном молчании. К удивлению для себя Джоанна нашла его присутствие успокаивающим, и задумалась над тем, как извиниться за свою грубость, одновременно не поощрив его к новым шагам. Но протянуть оливковую ветвь она не успела, поскольку увидела приближающегося к ним Андре.

Мужчины обменялись прохладными приветствиями, вскоре после чего Раймунд удалился.

– Надеюсь, он не дал тебе повода для обид в ходе вашего путешествия? – поинтересовался Андре, провожая графа полным открытой подозрительности взглядом. – Признаюсь, я не обрадовался, услышав, что он будет сопровождать вас. Я сам собирался на юг, вам навстречу, но ты ведь знаешь пословицу «кот за порог – мыши в пляс», а эта крыса из Лиможа только ждет удобного часа, чтобы напасть снова.

Джоанна улыбнулась, зная, что речь идет о виконте Лиможском, одном из вероломных вассалов Ричарда, и заверила родича, что Раймунд Сен-Жиль вел себя как вежливо, так и любезно. Андре не очень-то поверил, но у него были дела поважнее, чем заниматься отпрыском графа Тулузского.

– Кузина Джоанна, у гонца имелось письмо от Ричарда и для меня. Король пишет, что теперь с ним обращаются хорошо и скоро отпустят. Но перечитав послание, я понял, что на самом деле в нем сказано очень немногое. Мне даже показалось, что кузена заставили его написать, но курьер уверяет в обратном. Не был ли он более откровенен в послании к тебе?

Джоанна медленно покачала головой, и они посмотрели друг на друга в тягостном молчании. Никому не пришло в голову задать тот же вопрос Беренгарии. Оба знали, что если Ричард был так сдержан с сестрой и лучшим другом, то едва ли станет откровенничать с юной испанкой, бывшей его женой, но не наперсницей.

Андре прозрачно намекнул, что раз он здесь и будет сопровождать женщин до Пуатье, то граф Раймунд может вернуться в Тулузу. Кардинал Мелиор охотно поддержал это предложение. Раймунд широко улыбнулся и сказал, что с легким сердцем может доверить дам заботам лорда Андре, но считает долгом чести оставаться рядом с ними до конца путешествия. На следующее утро они все вместе выехали из Ниорта, заночевали в замке Лузиньянов, так давно бывших репьем под седлом у Анжуйцев. Но Гуго де Лузиньян сражался вместе с Ричардом в Святой земле, и потому усвоил непривычную для своего семейства роль верного вассала. На следующий день, в праздник Св. Луки Евангелиста, путники пересекли мост Сиприан, навстречу восторженному приему столицы Алиеноры, такого любимого ей города.

Джоанна привыкла быть за старшую, но оказавшись во владениях Ричарда, старалась не принизить Беренгарию, поэтому именно супруга короля устраивала роскошный пир в благодарность кардиналу Мелиору и графу Раймунду. Заодно он стал запоздалым празднованием дня рождения Джоанны, которой во время пребывания в Блае исполнилось двадцать восемь лет, но сама именинница попросила подругу придержать это до поры в секрете. На следующий день кардинал отбыл к французскому двору. Его отрядили с дипломатическим предупреждением к Филиппу, хотя легат, да и сам папа, сомневались, что французский монарх ему внемлет. Джоанна была очень благодарна кардиналу за церковную защиту в его лице. Но одновременно радовалась его отъезду.

В послеобеденный час Андре попросил Джоанну прогуляться с ним в сад; его поведение было достаточно загадочным, чтобы возбудить ее любопытство. Под могучим вязом нервно прохаживался паренек, и, увидев его, женщина сразу все поняла. Это был крепкий подросток, высокий для своих лет – двенадцати, как ей было известно, – с вьющимися медно-рыжими волосами и серо-голубыми глазами. У Джоанны перехватило горло, потому что этот симпатичный юнец был точной копией отца. Филипп робко смотрел, как она приближается, потом не без изящества поклонился и поздоровался хрипловатым, недавно начавшим меняться голосом:

– Моя госпожа!

– Я бы предпочла «тетя Джоанна», – поправила она и заключила сына Ричарда в теплые объятья, в равной мере вызвавших с его стороны радость и смущение, и, подведя мальчика к скамейке, жестом велела ему сесть рядом. – Рада наконец познакомиться с тобой, Филипп. Твой отец много рассказывал о тебе.

– Правда? – Филипп расцвел в улыбке, и она энергично кивнула, хотя все было совсем не так – Ричард крайне неохотно касался своей личной жизни.

Но Джоанна знала, что именно требуется услышать этому растерянному мальчишке. Она не сомневалась, что он обожает своего прославленного родителя, хотя не очень-то хорошо его знает, и последние несколько месяцев наверняка выдались весьма трудными для него. Королева тепло улыбнулась Андре, благодарная, что рыцарь взял паренька к своему двору, и принялась завоевывать доверие племянника. Задача была не из трудных – настолько мальчик изголодался по семейным привязанностям – Андре был единственным родичем, которого он до тех пор знал.

Шовиньи присоединился к их разговору и оба взрослых получили столь нужную передышку от текущих забот, рассказывая Филиппу забавные истории про детство Ричарда и про его поход в Святую землю. Когда юнец вдруг вскочил в тревоге, Андре и Джоанна растерялись, но потом проследили за его взглядом и заметили Беренгарию, входившую с фрейлинами в сад.

Испанка замерла, глядя на Филиппа, потому что внешнее сходство говорило за себя красноречивее всяких слов. Андре собрался было встать – он полюбил мальчишку и не хотел, чтобы того унижали или стыдили за грех, не им совершенный. Джоанна лучше знала невестку и успокаивающе похлопала кузена по руке, спокойно наблюдая за приближением Беренгарии к сыну Ричарда.

– Ты Филипп, – сказала Беренгария.

Это не был вопрос, но мальчик кивнул, с видом одновременно вызывающим и смущенным. Он уже был ростом с нее, поэтому наваррке пришлось приподняться на носочках, чтобы поцеловать его в щеку.

– Я так рада познакомиться с тобой, – сказала она.

Видя, как племянник залился краской удивления, радости и облегчения, Джоанна улыбнулась и поймала себя на мысли, что Раймунд был прав: в своей испанской супруге Ричард обрел настоящий бриллиант.

Беренгария заверила Раймунда в своей благодарности за оказанные им услуги и обещала и впредь молиться за него. Затем Мариам и Беатриса пожелали ему благополучного возвращения в родные земли, а Анна стиснула графа в неподобающих случаю объятиях, за что позднее получила выволочку. Алисия ограничилась робкой улыбкой и румянцем. И только после скупого обмена прощальными словами с Андре, Раймунд подошел к Джоанне.

– Надеюсь, миледи, что твоего брата вскоре освободят, – сказал он, склоняясь, чтобы поцеловать ей руку.

– Ступай с Богом, милорд граф, – вежливо пробормотала она.

Но затем он наклонился ближе и промолвил:

– Прощай, моя прекрасная трусиха.

Даже будучи уверена, что никто этих слов не услышал, Джоанна почувствовала, как заливается краской. Она стояла на пороге большого зала и смотрела, как Раймунд взбирается на коня и дает своим людям сигнал отправляться. Перед самыми воротами граф обернулся через плечо, весело помахал и улыбнулся. И Джоанна ничего не смогла с собой поделать и улыбнулась в ответ.