ТО БЫЛО далеко не первое утро, проведенное Питером Паркером в борьбе с болью во всем теле. И уж точно не последнее – на этот счет он не питал никаких иллюзий. Скрижаль он передал в Щ.И.Т. и решил, что даже знать не желает, куда они ее денут.

В конце концов, Ванесса Фиск была права. Эликсир древней скрижали был слишком опасен для любого, в том числе и для тети Мэй.

«Все Сильвермэйновы записи обо мне уничтожены вместе со складом. И, если он как-то ухитрился остаться в живых, то, скорее всего, даже не вспомнит о Питере Паркере».

Но облегчения от мысли о нерушимости его тайны хватило ненадолго – лишь до тех пор, пока Питера вновь не охватило беспокойство за тетю Мэй. К счастью, день был свободен от лекций, и Питер вполне мог посвятить его своим прямым обязанностям – заботам о ней.

«А если Анне Уотсон захочется все это время испепелять меня взглядом, пускай. Какая разница, что думают обо мне другие? Впрочем, разница, может, и есть… но я привыкну».

Вот только сначала ему предстояло нанести еще один визит, и откладывать это было нельзя.

Конечно, Питер был готов к неприязни со стороны профессора Блэнтона. Но, стоило ему постучать по косяку распахнутой двери в его кабинет, лицо профессора сделалось таким, точно он готов броситься в окно, лишь бы убраться подальше.

– Прошу прощения! Профессор, я не хотел вас напугать. Пожалуйста, уделите мне немного времени.

Блэнтон кивнул.

– Входите, Питер. У меня… через пять минут лекция, но… если хотите, я отменю ее. Боже милостивый, вы ведь не собираетесь оставить у меня на хранение выручку от торговли наркотиками?…

Говоря, он то и дело поглядывал через плечо Питера, словно опасаясь, что за его спиной вот-вот появится Сильвио Манфреди.

От изумления Питер вытаращил глаза.

– Нет! Ничего подобного! Совсем наоборот! Я хотел сказать, чтоб вы не волновались и не делали для меня никаких исключений! Мне ничего такого не нужно. То есть ничего сверх того, что вы сделали бы для любого другого студента.

Блэнтон поднял бровь.

– Что ж, Питер, это весьма… благородно, но – что, если… некоторые… не разделяют вашей этики?

– Об этом я и хотел сказать. Ни для кого не секрет, что я фотографирую Человека-Паука. Бандиты, угрожавшие вам, пытались воспользоваться мной, чтобы добраться до него. Поверьте, сэр: я и предположить не мог, что они вздумают давить на вас. Но Человек-Паук уверяет, что все кончено. Плохих парней больше нет, и я очень-очень сожалею, что эта история коснулась вас.

Блэнтон не спешил успокаиваться, но, по крайней мере, больше не выглядел так, будто готов спрятаться под стол.

– И, если вы хотите провалить меня на экзаменах или снова потребуете временно отстранить меня от учебы, я пойму вас целиком и полностью. Я бесконечно благодарен за предоставленные мне возможности, но понимаю, что был ужасным студентом, и готов понести заслуженное наказание.

Подняв красную ручку, Блэнтон постучал ею о стол.

– Их больше нет? Вы уверены?

– Абсолютно. Слово даю!

Блэнтон задумался, опустил взгляд к работе, которую проверял до прихода Питера, и крест-накрест перечеркнул красными чернилами решение первой задачи. Похоже, это доставило ему удовольствие: вновь подняв взгляд, он сделался гораздо больше похожим на себя прежнего.

«Минутку. Уж не моя ли это работа?»

– Мистер Паркер, ваша тетя серьезно больна, а я – не какое-нибудь чудовище. Кроме этого, в дисциплинарном комитете решат, что я выжил из ума, если я вновь обращусь к ним с требованием, которое сам же только вчера отозвал. Все останется без дальнейших последствий, и предоставленная мной отсрочка – в силе.

– Ура!

– Но учтите: больше отсрочек не будет.

– Я понимаю. Благодарю вас.

С этими словами Питер тихонько покинул кабинет, но не успел пройти и половины коридора, как в кармане зажужжал телефон. Сообщение из госпиталя… Немедленно перезвонить… Зачем? Неужели…

«Нет. Нет, нет, нет…»

Палец, потянувшийся к строке быстрого набора, будто увяз в густой патоке. Казалось, каждая пауза между гудками тянется целую жизнь. К счастью, объясняться с дежурной медсестрой не пришлось: трубку снял сам доктор Бромвелл.

– Хорошие новости, Питер! «Обетихоль» действует превосходно. Билирубин уже в норме, и завтра утром мы выведем ее из комы.

Питер встряхнул головой. Уж не ослышался ли он?

– То есть опасность миновала?

– Э-э… да.

Облегчение накрыло Питера с головой так внезапно, что он не удержался от радостного смеха.

– Фантастика! Но, док, я ничего не понимаю. «Обетихоль» – это ведь то самое экспериментальное средство, верно?

– Да, конечно. Твоя тетя подписала согласие на любые процедуры перед тем, как мы погрузили ее в искусственную кому.

– Но нам же нечем заплатить. Не могу поверить, что в страховой компании вдруг передумали.

– Нет. Лечение оплачено Ванессой Фиск. Она оставила тебе записку. Там сказано, что ты со своей стороны выполнил какой-то договор наилучшим образом, хотя результат и не оправдал ее надежд.

«Марко был прав. Она – классная леди!»

ВАНЕССА ФИСК не слышала ничего, кроме шипения аппарата искусственного дыхания, и не видела ничего, кроме мерно вздымающейся и опадающей груди мужа. Расправив плечи, выпрямив спину, она застыла в роскошном кресле у его кровати и думала лишь об одном. Быть может, он все-таки здесь? Быть может, вопреки всем ее сомнениям, сумеет услышать ее?

Нет, она не изменила прежнего мнения в какой-то определенный момент. Она просто заговорила:

– Уилсон… Без тебя мне хотелось умереть. Знаю, мы говорили это друг другу тысячи раз, но в этот раз все было иначе. Пустота, оставшаяся после твоего ухода, была так глубока, что хотелось закрыть глаза и броситься за тобой, в бездну. Остановило меня лишь одно: я знала, что Ричард и в этом будет винить себя. Поэтому я и живу дальше, двигаясь из одного дня в другой точно так же, как этот аппарат заставляет тебя дышать – механически, без смысла, без чувств.

– И вдруг, едва ли не случайно, у меня появилась надежда. И пусть она оказалась ложной – это заставило меня вновь обратиться лицом к миру. Чем дальше, тем отчетливее я понимала: ты здесь, со мной – в безответных зовах сердца, в лице Ричарда на фотоснимках, и даже в мужчинах, напоминающих тебя не столько сходством, сколько отличиями. Конечно, этого мне никогда, никогда не хватит для счастья, но это придает мне сил не сдаваться, не оставлять поиски способа вернуть тебя к жизни.

Скрип резины о плиты пола заставил ее встрепенуться и обернуться к дверям. Но это оказалась всего лишь нянечка, толкавшая перед собой тележку.

Вспомнив о некоем встревоженном юноше, по ошибке влетевшем в этот коридор всего неделю назад, Ванесса рассеянно улыбнулась.

Интересно, как сложились дела у него?

ЧЕРЕЗ полчаса Питер, окрыленный доброй вестью, примчался в отделение интенсивной терапии, к кровати тети. Едва увидев его, Анна Уотсон поднялась и направилась к выходу.

– Прошу вас, миссис Уотсон, останьтесь, – сказал он. – Вы ведь тоже член нашей семьи.

Смерив его уничтожающим взглядом, Анна Уотсон удалилась.

У постели тети Мэй Питер провел весь день и всю ночь – грел ее пальцы в ладонях, смотрел, как сходит с ее кожи желтизна. Вспоминал игры, в которые маленьким играл с дядей Беном, и сандвичи, которые готовила тетя, собирая его в школу. Вспоминал – и говорил самому себе: даже если Доктор Осьминог явится терроризировать весь Мидтаун, даже если Носорог снова решит взять банк, даже если начнется конец света, на этот раз пусть с этим разбирается кто-то другой. Он, Питер, должен быть здесь, и ничего важнее для него сейчас нет.

Незадолго до рассвета доктор Фент отключила пентобарбиталовую капельницу и начала готовить тетю Мэй к выводу из комы. Услышав, что через час-другой тетя придет в себя, Питер решил, что Анна Уотсон тоже должна быть здесь в тот момент, когда ее лучшая подруга откроет глаза. Он позвонил Мэри Джейн и попросил ее убедить миссис Уотсон вернуться.

Вскоре Эм-Джей вошла в палату, ведя за собой Анну Уотсон, а также Гарри Озборна и Флэша Томпсона.

Поднявшись, Питер поздоровался с ними.

– Ух ты! Эм-Джей, я знал, что ты умеешь убеждать, но…

Мэри Джейн ухмыльнулась.

– Просто я знала, что Флэшу до сих пор неловко оттого, что он обозвал тебя трусом. А еще, я считаю, друзьям надо держаться вместе. Все равно они ничем особенным заняты не были – всего лишь спали, верно, ребята?

В ответ Гарри буркнул что-то невнятное, а Флэш, подавляя зевок, пробормотал нечто вроде: «Рад, что твоей тете лучше».

Анна Уотсон была явно рада добрым вестям, но отвернулась от Питера:

– Твоей заслуги в этом нет.

– Анна Уотсон! – послышался голос с кровати.

Тетя Мэй, пришедшая в себя, изо всех сил старалась приподняться и сесть. Широко улыбаясь, Питер кинулся к ней.

– Давно проснулась?

Улыбнувшись в ответ, тетя погладила его руку.

– Минут пять назад. Просто было так тихо, спокойно, и ты рядом… Не хватило духу заговорить.

Тетя Мэй подняла взгляд на подругу, стоявшую за спиной племянника, и ее улыбка померкла.

– Анна, мне плевать, сколько лет мы дружим. Но больше я тебе в жизни ни слова не скажу, если ты сию же минуту не извинишься перед моим племянником!

Питер опустил руку на плечо тети, стараясь уложить ее обратно на подушку.

– Легче, легче! Она просто беспокоилась о тебе. Ей не за что передо мной извиняться.

Но тетя шлепнула его по рукам.

– Нет, есть за что! Все эти годы я молчала, когда тебя травили эти хулиганы в школе, потому что твой дядя сказал, что от моего вмешательства выйдет только хуже. Но травля может быть всякой, а хулиганы – не только твоими одноклассниками.

При слове «хулиганы» Флэш робко отступил назад.

– Ты, Анна, этого не знаешь, но он ни в чем не виноват. Это я заставила его поклясться, что он никогда и ни за что не станет рисковать собой из-за меня. Он всего лишь старался сдержать слово.

Анна Уотсон поджала губы.

– Мэй, я… Я даже не подозревала, что ты так к этому относишься.

Мэй откашлялась.

– Ну что ж, в следующий раз дважды подумай, прежде чем разинуть рот и вякнуть хоть слово о том, чего не знаешь!

Миссис Уотсон сглотнула и повернулась к Питеру:

– Прости.

– Невероятно, – шепнула Мэри Джейн, склонившись к уху Гарри. – Обычно, если попал в немилость к тете Анне, это на всю жизнь.

Анна Уотсон вновь повернулась к подруге. На глазах ее выступили слезы.

– Мэй, я просто так беспокоилась о тебе!

С этими словами она наклонилась и поцеловала Мэй в щеку. В ответ та улыбнулась и потрепала подругу по затылку.

– Понимаю, дорогая, понимаю. Я тоже люблю тебя. Мы с Питером принимаем твои извинения.

Анна выпрямилась, и Мэй строго взглянула на друзей Питера.

– А вам я вот что скажу: чтоб я никогда больше не слышала, как кто-то из вас называет Питера трусом! Вы и не подозреваете, чем он пожертвовал. Вам всем следовало бы устроить в его честь обед или вечеринку, чтобы он почувствовал, как вы сожалеете о том, что обидели его понапрасну.

Гарри с Флэшем смущенно потупились и кивнули. Мэри Джейн просияла:

– Эй, к вечеринкам я всегда готова! И миссис Паркер идет на поправку – целая куча поводов для праздника!

Старшая из Паркеров задушевно улыбнулась.

– Какая милая девушка. Верно, Питер? И как чудесно, что все вы здесь. Столько заботы… Но, если вы не против, мне бы хотелось минутку побыть наедине с племянником.

Мэри Джейн потащила всех в коридор, оглянувшись по пути и подмигнув Питеру:

– Увидимся позже, Тигр.

Как только все вышли, Питер снова подсел к кровати тети и облегченно улыбнулся, но тут же наморщил лоб.

– Тетя Мэй, о чем это ты? Ты никогда не требовала с меня никаких клятв.

Он приложил тыльную сторону кисти к ее лбу.

«Вот кто у нас настоящий тигр. У нее в крови наверняка еще полно барбитуратов».

– Цыц. Я в своем уме. Я прекрасно понимаю, что говорю и что делаю.

– Тетя Мэй, я только хотел, чтобы ты знала…

– Питер, я знаю одно: ты – лучшее, что у меня есть в жизни, и я буду любить и беречь тебя, пока жива.

Питер склонил голову ей на плечо. Потянувшись губами к его уху, тетя зашептала:

– Это лечение стоит кучу денег, ведь так? Деньги случайно никак не связаны с этим ужасным Человеком-Пауком?

– Тебе в самом деле нужен ответ? – шепнул Питер, не поднимая глаз.

Тетя легонько дернула его за волосы.

– Нет. Пожалуй, нет. Знаешь, я ведь очень волновалась о том, чем все это может кончиться.

– Я тоже.

– Пока не увидела твоего дядю.

– Ты видела дядю Бена?

– О, да. Он стоял прямо здесь, у кровати, во всей красе, а рядом – прекрасная женщина.

– Вот проказник! И ты приревновала?

– Ничего подобного, – хмыкнула тетя. – Не стал бы он являться ко мне аж с того света с какой-нибудь потаскухой. Скорее, она была похожа на ангела. Очень-очень печального ангела.

«Неужели она вспоминает Ванессу Фиск?»

– Но это чепуха. Важно другое. Он сказал, что ты – его будущее. И я поняла, что то же самое можно сказать обо всех нас. Во мне живут те умершие, кто любил меня, а я буду жить в тебе. После этого я больше не тревожилась, потому что поняла: да, смерть неизбежна, но ведь и жизнь – тоже.

– Я только что перестал беспокоиться о тебе. Давай сейчас не будем о смерти?

– Ну-ну, не волнуйся. Я знаю, нелегко тебе пришлось, но ты ведь уже не маленький. Самое время повернуться лицом к свету. Конечно, горевать о прошлом можно хоть всю оставшуюся жизнь, но много ли в этом проку дяде Бену, мне и бедняжке Гвен? По-моему, самое меньшее, что ты можешь сделать для нас, чтобы все мы продолжали жить в тебе, – это жить самому. Жить собственной жизнью. Растрачивать ее впустую было бы безответственно. Согласен?

– Да, тетя Мэй. Согласен.