БЫЛО уже около часа ночи, а детектив Даррил Таннер все еще сидел за столом, зарывшись в бумаги. Он был так поглощен работой, что его напарнику, Майлзу Лэнгстону, пришлось дважды постучать по дверному косяку, чтобы Даррил поднял на него взгляд.

– Я закончил с документами и решил зайти сказать «спокойной ночи». Или с добрым утром, – оглядев кипы бумаг, Майлз присвистнул. – Чем ты умудрился так разозлить Конноли?

Они работали вместе уже несколько лет. Даррил всегда завидовал тому, как свистит Майлз – звук получался таким громким и насыщенным… Сам Даррил свистеть так и не научился.

– Ничем. Я сам вызвался. Дома дела плохи, сверхурочные пригодятся.

«Плохи» – это было мягко сказано, но подробности своих финансовых трудностей следовало держать при себе. С крахом Кингпина заработок Даррила уменьшился ровно вдвое. Теперь Маггия подбрасывала кое-что время от времени, но недостаточно, чтобы выплачивать ипотеку, не трогая денег на колледж для дочери.

Беззаботный холостяк Майлз сочувственно кивнул.

– Да уж, слышу. Хочешь, я поставлю чайник, пока не ушел?

– Нет, я почти закончил. Просто хочу приписать малость лишнего времени. Ну, сам понимаешь.

Майлз погрозил ему пальцем.

– А вот этого я не слышал. Привет семье!

«Вот болван… думает, это смешно».

В ответ Даррил легонько взмахнул рукой.

– Обязательно.

Проследив, как Майлз идет по коридору и входит в лифт, он продолжал наблюдать, пока лампочка над дверью лифта не показала, что напарник спустился в вестибюль.

Наконец-то оставшись в покое, Таннер вернулся к работе. На наведение порядка в хранилище после взлома ушло полдня. Большую часть этого времени потратили, раскладывая разбросанное по соответствующим коробкам. Теперь Даррилу предстояло сверить найденное со старыми бумажными описями. Пришлось повозиться: то бумаги составлены не по той форме, то почерк не разобрать…

Покончив со всем этим, он дважды перепроверил данные. Да, он не ошибся. Не хватало только одной коробки, помещенной в хранилище по распоряжению покойного капитана Стейси.

Отложив в сторону общий реестр, Даррил покопался в написанных под копирку бумагах, нашел нужный номер и вытащил лист. Описание не отличалось ясностью, но он знал, что имеется в виду. Сложив бумагу, Даррил сунул ее в карман, а потом вернулся к реестру и внес в него пустую коробку. Пусть весь мир продолжает думать, что она на месте.

Почти до двух ночи он читал новости, потом поднялся и направился в кабинет старшего детектива.

Даррил не знал, почему Конноли всегда работает допоздна, и не горел желанием узнать.

Перед ее дверью он откашлялся.

– Шеф?

Она устало улыбнулась.

– Закончил отчет, Даррил?

– Да, мэм.

– И?

– Шесть разных форм документов, три базы данных, все учтено. Думаю, мы должны благодарить Человека-Паука за спасение нашего хранилища.

С этими словами Даррил подал ей бумаги.

Конноли закатила глаза.

– Если только это не он сам совершил взлом и проник внутрь… – заметила она, пролистывая страницы. – Хорошо сработано, сразу видно руку старого профи. Запиши себе лишний час, но не больше!

– Спасибо, босс.

Вместо того чтобы поспешить домой, он прошел несколько кварталов и вынул анонимный телефон, которым пользовался в особых случаях. Абонент откликнулся после первого же гудка.

– Похоже, у меня кое-что есть. Помнишь скрижаль, похищенную Маггией пару лет назад? Все это время она лежала у нас, в хранилище вещественных доказательств – вплоть до прошлой ночи. Вчера кто-то стащил ее. Судя по паутине на месте происшествия, ее унес Человек-Паук, либо он знает, кто это сделал. Я подумал, информация о том, что она опять всплыла, чего-то стоит.

На другом конце линии засмеялись.

– И ошибся! Цезарь Цицерон не хочет иметь ничего общего с этой вещью.

– Почему? Боится? Я знаю, считается, будто она волшебная, но…

– Боится? Нет. Просто не хочет, чтобы хоть что-то напоминало ему о Сильвермэйне. Ты с нами уже довольно давно, поэтому тебе скажу, только ты от меня этого не слышал: наверху ходят слухи, что сегодня Человек-Паук нанес нам визит. После этого Большому Си понадобилось четыре часа массажа, чтобы суметь хотя бы задремать. Мой совет – забудь об этом.

Связь прервалась. Таннер тупо уставился на телефон.

«Проклятье. Столько возни – и всего двести долларов? Если бы я доложил о пропаже бесценного древнего артефакта шефу, мог бы хоть премию получить. А теперь даже дело по факту кражи не заведешь».

Тут его внимание привлек второй номер в списке контактов. Номер был стар и, возможно, уже бесполезен, но, вспомнив о деньгах на колледж для дочери, он решил попробовать.

Через три гудка на звонок ответил женский голос:

– Алло. Кто это? Откуда у вас этот номер?

Он видел ее всего раз или два, но этот грустный певучий голос трудно было забыть.

– Миссис Фиск? Это Даррил Таннер. Не знаю, помните ли вы меня…

– Детектив Таннер. Конечно, вы были у нас на праздничной вечеринке три года назад. Но… это так неожиданно. И уже очень поздно. Что случилось?

– Ничего страшного. Просто я работаю над одним делом, которое напомнило мне о вашем муже. Это насчет одной вещи, которую он, помнится, очень хотел получить.

По крайней мере, она слушала! Если провернуть все как надо, возможно, эта информация все же чего-нибудь да стоит.

НЕ БУДЬ Уэсли заключен в тюрьму, на этот звонок ответил бы он. Однако звонок попал к ней, к Ванессе Фиск. Она не знала, что надеялась услышать, что за бледный призрак прошлого мог бы говорить с ней. Не знала даже, зачем держала этот телефон при себе, не говоря уж о том, чтобы отвечать. Но она сделала это, и услышанное всколыхнуло ее дремавшую душу.

Сон настиг ее посреди колоссальной кровати, которую она когда-то делила с Уилсоном – пришлось сделать несколько шагов, чтобы добраться до края. В первый раз за последние шестнадцать часов она коснулась босыми ногами пола, не из скромности, а чисто механически накинула плотный зеленый халат, прикрыв неглиже… Вспомнив, каким взглядом смотрел на нее муж, Ванесса едва не отважилась улыбнуться.

Но это было в те времена, когда любовь была не только жестокой мукой. Когда любовь была сердцем мироздания.

Прижавшись лбом к стеклу, она устремила взгляд в волны прибоя. Вспомнилось, как муж остерегал ее, советовал держаться подальше от окон, постоянно опасаясь, что кто-нибудь из его многочисленных врагов может явиться по ее душу…

Теперь ни у кого не было причин угрожать ей. Единственной ценной вещью, которой она когда-либо обладала, было сердце Кингпина – и она лишилась его. Двоих охранников внизу, в доме, и еще двоих снаружи она оставила только из уважения к памяти мужа, никогда не бросавшего своих.

Зачем, зачем она ответила на этот звонок?

Когда Уилсон был здоров… нет, слово «здоров» не отражает его сути. Когда он был воплощением животной силы, когда каждое его движение было исполнено жизни, она совершенно не интересовалась его бизнесом. Даже теперь, когда необходимость должна была заставить ее взять дела в свои руки, она уделяла хитросплетениям агонизирующей империи мужа ровно столько внимания, чтобы счета за его лечение были оплачены. Подписывала бумаги, веря на слово юристам, и больше ни о чем не заботилась.

С тех пор, как муж впал в эту жуткую летаргию, она почти ничем не интересовалась. Нередко сама удивлялась тому, сколько времени могла провести, глядя в никуда.

Но скрижаль могла бы изменить все. Ванесса многое помнила об Уилсоне – его настроения, удовольствия, темные страсти. Но особенно отчетливо она помнила, как заблестели его глаза, когда он впервые решил, что эта реликвия должна принадлежать ему.

Среди того немногого, что ей было известно о преступном мире, имелись сведения о слухах, будто этот камень каким-то образом вернул Сильвермэйну здоровье и молодость. Слышала она и о том, как ужасно все это кончилось. Не вмешательство ли Уэсли было тому причиной?

Голова и сердце так давно опустели, что все вокруг утратило смысл. Любимые блюда стали безвкусны, точно пепел; картины, от которых когда-то захватывало дух, казались бессодержательной мазней, а музыка, некогда возвышавшая душу, – раздражающей какофонией где-то вдали.

Но эта новая мысль так взволновала ее, что жизнь вновь наполнилась смыслом.

«Может ли скрижаль сделать то же самое для моего любимого? Сделать так, чтобы он выздоровел?»

Если да, Ричарду будет не в чем себя винить. Верные слова помогли бы ей убедить гордого зверя-отца простить своего единственного сына. Ванесса не сомневалась: ей удалось бы. А потом они могли бы снова быть вместе.

Новая надежда – неважно, насколько отдаленная или призрачная – не давала улечься обратно в постель, даже если все это означало новые волнения и новые темные дела мужа…

Потому что когда-то любовь была сутью мироздания.

А мироздание может быть кровавой, очень кровавой штукой.