УТРОМ, вернувшись домой, Питер сидел за столом, разглядывал реликвию и вновь и вновь спрашивал себя: «Почему я попросту не оставил ее там? Что на меня нашло?»

Частично это объяснялось подписью на документе, найденном в коробке. Уверенный росчерк Джорджа Стейси тоже был в своем роде реликвией – он вызывал в памяти ровный, твердый почерк капитана.

Однако решающую роль сыграли снимки, сделанные камерой. На шести из них можно было различить лицо мальчишки. Кадры были далеки от идеала, но парочка вышла достаточно четкой, чтобы уловить смутное сходство с неким Сильвио Манфреди.

«Внук? Родственник? Или все намного хуже, и Сильвермэйн как-то ухитрился вернуться?»

Питер повертел табличку так и сяк, взвесил ее на ладони, спрятал обратно в коробку, а коробку сунул под кровать.

«Если так, пожалуй, стоит оставить эту проклятую штуку у себя и сделать из нее подставку для лампы».

Но, честно говоря, все это вовремя отвлекло его от мрачных мыслей. До начала занятий оставалась куча времени, а приемные часы в госпитале – только во второй половине дня. Последние новости от доктора Бромвелла гласили, что состояние тети Мэй стабильно, однако без зловещего уточнения «пока что» и на этот раз не обошлось. Что ж, по крайней мере, у Питера было время подумать, что сказать насчет пересадки.

«Может, стоит рассказать Бромвеллу всю правду, если без этого он не станет искать других способов помочь тете? Интересно, у врачей существует что-нибудь вроде адвокатской тайны? В крайнем случае, хоть посоветует что-нибудь… И, кстати, об адвокатах. Я знаю прекрасное место, с которого можно начать расследование этого странного взлома. Конечно, времени прошло порядком, но дорогу в контору Цезаря Цицерона я еще не забыл».

Питер преобразился в Человека-Паука и отправился в Мидтаун. Добравшись до нужного здания, он вскарабкался на тридцатый этаж, заглянул в окно и нахмурился. Несколько стен внутри почтенного небоскреба снесли, и теперь офис нового босса Маггии занимал не меньше четверти этажа.

«Похоже, все еще наслаждается своим новым положением. Потому этого очаровательного парня только проще найти».

В самом деле – ни более, ни менее, как целых двенадцать окон открывали прилипшему к стене герою прекрасный вид на приземистого человечка, восседавшего за самым огромным столом, какой он когда-либо видел.

«Вот и задумайся о компенсации! На эту штуку можно самолеты сажать».

Цицерон выглядел живым воплощением довольства жизнью. Сняв ботинки, он задрал ноги на стол и шевелил пальцами, блаженно щурясь на голубое небо и плывущие над городом облака. На его широком лице сияла беззаботная улыбка, словно весь мир был забавным анекдотом, который ему только что рассказали.

Улыбка не сходила с его лица, пока Человек-Паук не открыл окно и не прыгнул внутрь.

– Хорошо, что ты не заменил эти классические рамы чем-нибудь таким, чего я не смог бы открыть. Иначе пришлось бы выбивать окно.

Цицерон судорожно потянулся вперед – к тревожной кнопке, а может, и к спрятанному оружию – но тут же передумал. Цокнув языком, он откинулся на спинку кресла и вздохнул.

– Тут есть еще прекрасная новая дверь, которой, знаешь ли, и ты мог бы воспользоваться.

– И не увидеть этой замечательной гримасы страха и сожаления на твоем лице? Ни за что.

– Пф-ф-ф. Если она тебе так нравится, сделай снимок. Если уж на то пошло, вот тебе мои ключи – хоть все помещение снимай на видео.

Выпрямившись, он снял с пояса связку ключей и кинул ее на ковер перед Человеком-Пауком.

Человек-Паук взглянул на связку.

– А тот, от потайного хода, как помечен?

– Мне нечего прятать – ни от тебя, ни от кого другого.

– Правда? Честно-честно?

Цицерон накрест чиркнул коротеньким толстым пальцем через грудь, взметнув в воздух свой ярко-красный галстук.

– Вот те крест на грудь и чтоб я сдох! Теперь мы ведем исключительно законный бизнес.

– Да-а-а. Хорошая, добрая Маггия, я читал о ней в «Гангстерз тудей». Пишут, будто процветает – по крайней мере, на бумаге.

– А ты теперь адвокат? – толстые широкие губы Цицерона снова растянулись в блаженной улыбке. – Конечно, на бумаге. Как это нынче говорится?… Эпоха физических объектов миновала, – он взмахнул рукой. – Нынче все эфемерно. Нынче, пуская деньги в оборот, мы делаем больше денег, чем раньше имели… Прошу прощения, имели бы с любого незаконного промысла – если бы когда-нибудь занимались такими вещами. Чего мы, естественно, никогда себе не позволяли.

Совершенно не впечатленный его речью, Человек-Паук присел на край стола.

– Наподобие похищения людей? Мне до сих пор интересно, как ты из этого выпутался.

– Хочешь поболтать о старых добрых деньках? Ладно, поболтаем.

Цицерон встал, повернулся к Питеру спиной и налил себе скотча из хрустального графина в баре позади стола.

– Прости, тебе не предлагаю: это уж больно хорошее пойло, и ты его недостоин.

Отпив глоток, он причмокнул.

– Так, на чем мы остановились? Ах, да, похищение. Согласно свидетельским показаниям – да, я присутствовал в неких определенных местах одновременно с несчастными жертвами. Однако, в то время как против означенных жертв совершались преступления, они были лишены возможности видеть посредством мешков, надетых на голову, и, эрго ипсо факто, были не в состоянии отличить настоящих преступников от случайных свидетелей, одним из каковых был и я. Как было показано мной под присягой, я находился в пути, намереваясь сообщить о преступлении властям, но подвергся нападению и незаконному задержанию со стороны некоего стенолаза. Волею случая, этого последнего, за отсутствием такового, не удалось допросить, в силу чего его версия событий была оставлена без внимания.

Цицерон снова чмокнул губами.

– И, допустим – всего лишь допустим! – что некто с моими возможностями смог свалить оставшиеся обвинения на дружка Кингпина, Уэсли. Скорее всего, на суде, который состоится этак через полгода, он как-нибудь выкрутится. Поэтому, пока я не добавил незаконное проникновение и угрозы к длинному списку твоих прегрешений, составленному копами, почему бы тебе не покончить со всей этой праведной чушью и не сказать прямо, что, черт возьми, тебе нужно?

– Будь по-твоему.

С этими словами Человек-Паук бросил скрепку со стола Цицерона прямо в его бокал.

Бокал разбился, и адвокат отпрыгнул в сторону, спасаясь от осколков и брызг.

– Вот без этого было никак?

– Да, вроде того. Отвечая на твой первый вопрос: вчера ночью произошло покушение на кражу со взломом.

Притворившись, будто падает в обморок, Цицерон прижал ладонь тыльной стороной ко лбу.

– Ах! Покушение на кражу со взломом в Нью-Йорке! Какой ужас! Я же сказал: мы этим больше не занимаемся, – он наклонился, подобрал связку ключей и встряхнул ею перед носом Питера. – На! Посмотри сам.

Даже не коснувшись адвоката, Человек-Паук вскинул ногу и выбил связку из его руки. Перелетев через весь кабинет, связка ключей угодила прямиком в карман пальто с меховым воротником, висевшего в углу.

Цицерон уставился в белые круги вокруг глаз на маске Человека-Паука.

– Я говорю правду. Если это незаконно, я ничего об этом не знаю. Я даже Марко выставил вон. Поверь мне, с ним расстаться было нелегко. Этот огромный болван был так предан хозяину, что его даже стало жалко, но он не вписывался в новый корпоративный стиль, понимаешь? – Цицерон прищурился. – Так что же они пытались взять? Должно быть, что-то из ряда вон, раз уж ты лично вылез из своей паутины. Золотой слиток? Экспериментальные лучи смерти, превращающие хомячков в монстр-траки?

– Кто-то хотел украсть скрижаль.

Цицерон сморщился, будто глотнув уксуса.

– Скрижаль? Зачем?

«Хм-м… Может, он и не знает ничего?»

– Я надеялся, ты мне расскажешь.

Цицерон откашлялся.

– Если б я знал! Никогда не верил в проклятия, пока не столкнулся с этим булыжником. Кингпин хотел заполучить его – теперь он в коме. Стоило Маггии связаться с этим камнем, и ей едва не настал конец, а что стало с Сильвермэйном – ты видел сам. Учитывая все это, зачем мне – нет, зачем вообще кому-нибудь может понадобиться вещь, которая превратит его в… в ничто? Это же все равно что яд! Существует тысяча более простых способов самоубийства. Если б я только услышал, что кто-нибудь охотится за этой штукой, я бы первым позвонил в полицию.

С одной стороны, слова Цицерона вроде бы внушали доверие. С другой стороны, такова уж была его работа, а дело свое он знал хорошо. Питер хотел было показать ему лицо воришки на снимках, но что-то его удержало.

«Если за этим стоит Маггия, им незачем знать об имеющихся у меня уликах. А если нет, не стоит давать им повода вмешаться».

Вместо этого он решил зайти с другой стороны:

– У Сильвермэйна были родственники?

– Если и были, то от меня наверняка прячутся, – рассмеялся Цицерон в ответ.

СКЛАД был предназначен к сносу много лет назад, но не всегда все идет как назначено. Владельцы собирались построить на этом участке высотный дом, но их финансы пошли прахом вместе с судьбой и жизнью крупнейшего инвестора, Уильяма Фиска. Здание так и стояло заброшенным, время от времени роняя на землю куски ржавой стали или осколки стекла, будто гнилые зубы или выпадающие волосы. Постройка настолько обветшала, что природа, еще сохранившая часть своих владений в большом городе, вот-вот должна была поглотить ее целиком, оставив не у дел шаровой таран и человеческую волю.

Немногих, отчаявшихся настолько, чтобы не обращать внимания на предупреждающие знаки, отпугивал непрестанный треск и скрип, яснее слов говоривший о том, что здание может рухнуть в любую минуту. Все живое – даже крысы и тараканы – предпочитало держаться подальше от этого места. Все, кроме одного мальчишки.

Одного вечно злого мальчишки.

Он не мог бы сказать, бывал ли на этом складе раньше, но отчего-то чувствовал себя здесь своим. Полуразрушенная лестница в подвал нашлась довольно легко. Внизу бетонные стены и фундамент оставались прочными и безмолвными, словно склеп, а лучше – мемориал, святилище, которое он мог бы построить самому себе.

Своей непреходящей злобе.

Нет, даже не святилище. Дворец. Дворец памяти, как в найденной им книге «Риторика для Геррения». Написал ее какой-то Цицерон. Это имя для мальчишки было тесно связано с предательством. Впрочем, автором был какой-то другой Цицерон, древний римлянин. В книге говорилось: выбери место, которое хорошо знаешь, и клади туда все то, что хочешь запомнить. А когда потребуется вспомнить что-то, найдешь это там, куда положил.

Но, оказавшись здесь, мальчишка едва мог вспомнить хоть что-нибудь. Поэтому он решил переплюнуть этого римского умника – устроить себе настоящий дворец и заполнить его памятными вещами, которые взаправду можно потрогать. И вот он, его дворец, освещенный крадеными свечами и крадеными фонариками, меблированный крадеными стульями и краденой кроватью. Единственным, что не пришлось красть, были шлакоблоки. Их вокруг валялось предостаточно, и он сложил из них в центре своего дворца возвышение со ступенями. Ступенями к его трону.

Отчего все непременно должно быть краденым, он не знал. Может, потому, что ничего своего у него не было, а кража превращала в его собственность все что угодно. Красть отчего-то казалось важным. Этим путем он и пошел, выдирая страницы из газет и книг в библиотеках, когда только мог, а когда не мог – расплачивался за копии крадеными кредитными картами. Еще казались важными старые вещи, вроде пистолета-пулемета Томпсона 1928 года, украденного из лавки антикварного оружия. Старые вещи казались как-то надежнее, будто чем дольше они существуют, тем труднее их потерять.

Смысла в этом не было ни на грош, однако он примирился и с этим.

Мальчишка опустился на колени перед троном – нет, не затем, чтобы склониться перед великой властью, а чтобы легче было достать до изображений этой действительно старой вещи. Скрижали. Она еще не принадлежала ему, но получить ее хотелось больше всего на свете. После всех усилий, затраченных на ее поиски, ему помешал этот тип в дурацком костюме, Человек-Паук. Но прикосновение к изображению позволяло представить себе, что он прикасается к камню.

Иногда он настолько погружался в мечты, что ему казалось, будто он действительно сможет вспомнить свое прошлое.

Покончив с этим, он достал единственную вещь, которую, кажется, не украл – единственную, которая могла на самом деле принадлежать ему. Осторожно смахнув бетонную крошку и капельки влаги с обложки перекидного блокнота, он снял резинку и отыскал нужную страницу. Перечитав слова, он попытался пропеть:

– Он пьет и пьет…

Нет, не то. Голос не тот, и мелодия неправильная…

Он попробовал снова, повысив голос на первом «пьет» и понизив на втором:

– Он пьет и пьет…

Все равно не то. Слова он знал – выучил по блокноту – но мотива в блокноте не было, а если бы и был, мальчишка все равно не умел читать ноты.

Поэтому мелодию нужно было вспомнить.

Он попробовал начать ниже, а потом посмотреть, не выудит ли голос из памяти что-нибудь знакомое:

– Он пьет и пьет!..

Нет! Совсем не то!

Но ответ должен был где-то отыскаться. Если не в сооруженном им дворце, то под замком в его собственной голове. А уж замки его не пугали: сам не зная почему, он не сомневался, что сумеет взломать любой попавшийся.

Только бы найти нужную дверь…