Глава 11
Лук и выборы

В дверь зазвонили громко и настойчиво. Я уже перестала обращать на это внимание, а мистер Холдсуорт снова устремился к выходу с кухни, хмурясь и вытирая испарину со лба.

– Боже милосердный! – воскликнула Мэри. – По-моему, эта штука трезвонит уже в тысячный раз за утро!

– Надеюсь, нет, – ужаснулась миссис Дейтон, которую уже не было видно за целой грядой горшков и кастрюль. – Я готовлю на тридцать персон, а не на тысячу. У меня картошки на такую ораву не хватит!

Мэри весело расхохоталась. Я сидела в уголке тихо, как мышка, норовила слиться с пейзажем и, аккуратно счищая шкурку с очередной морковки, думала, с чего это я вдруг взяла, что благородный порыв мисс Риченды, предложившей мне работу, возымеет долгосрочные последствия. Едва миссис Уилсон пришла в ее апартаменты и сказала, что от меня будет больше пользы на кухне в день большого званого ужина, как мисс Риченда тотчас сдала меня врагу и даже не обернулась, когда я уходила.

Теперь миссис Уилсон заявилась на кухню и, несмотря на мои старания оставаться незаметной, устремилась прямиком ко мне:

– Вот ты где, Эфимия! Я оставила для тебя подарочек в моечной.

Я тупо уставилась на нее, и экономка хлопнула в ладоши:

– Живо, живо! Повариха ждать не будет! – Она заглянула в миску, стоявшую передо мной. – Боже правый, миссис Дейтон, вы видели, что натворила эта девчонка?! Ее морковь никуда не годится. Мэри, тебе придется почистить еще порцию.

Мэри наградила меня недобрым взглядом.

– Но я сейчас замешиваю слоеное тесто, миссис Уилсон, а это, кстати, тоже не моя обязанность, – сообщила она.

– Тебе что, нужно напомнить, что у нас сегодня грандиозный прием? К вечеру в этом доме снова появится член палаты!

– Какой палаты? – спросила Мэри.

– Палаты парламента!

– А мистера Ричарда точно выберут? – поинтересовалась я.

Вороньи глазки-бусины уставились на меня.

– Разумеется, выберут. Может, тебе, с твоими-то политическими пристрастиями, это не по вкусу, но лорду Стэплфорду обеспечено место от партии унионистов.

Я хотела было резко ответить на это заявление, но удержала язык за зубами. Вряд ли миссис Уилсон имела склонность к самостоятельным, обдуманным суждениям, но за годы общения с господской семьей она приобрела некоторое понятие о миропорядке – так залежавшиеся овощи приобретают налет плесени.

– Пойду к себе, чайку выпью, – поведала экономка.

Мэри и миссис Дейтон обменялись взглядами, значения которых я не поняла.

– Да, и еще. Хорошенько вычисти старую решетку для жаровни, Эфимия. На ней недавно что-то жгли.

– Так ведь решетка для того и предназначена, разве нет? – пробормотала я, уже когда миссис Уилсон покинула кухню – такой величественной поступью, будто ее юбки были из павлиньих перьев, а не из черного шелка.

– В жаровне кто-то жег бумагу, – отозвалась миссис Дейтон. – Я недавно заметила, но из-за всей этой суеты тотчас и позабыла. Щетку возьми в бельевой, Эфимия.

Я озадаченно направилась в каморку, где недавно штопала простыни, но Мэри бросилась за мной:

– Не туда! Эту комнату мы зовем буфетной.

Я озадачилась еще больше, и Мэри, должно быть, заметила, потому что радостно захихикала в своей прежней дружеской манере:

– Ну раньше это была буфетная, а Уилсон оставляет за комнатами те же названия, даже если их назначение меняется, – говорит, такая у нее традиция.

– Так ведь запутаться можно…

– Не переживай, ты здесь все равно надолго не останешься, путаться не придется, – совсем другим тоном произнесла Мэри. – Я слышала, теперь ты завела дружбу с мистером Бертрамом.

– Мы с мистером Бертрамом всегда… – запротестовала я и осеклась. – То есть я совсем другое имею в виду. Слухи обо мне – это недоразумение и сущая ложь!

Мэри пожала плечами и, проводив меня до настоящей бельевой, убежала, а я, со вздохом прихватив щетку и ведро, отправилась мыть решетку. Кто-то действительно разводил огонь в самом центре – там было пятно копоти на блестящих металлических прутьях. Конечно, с появлением газовых кухонных плит эта жаровня стала не более чем декоративным элементом, и если кому-то понадобилось избавиться от улик, глупо было таким образом привлекать внимание. Но почему я решила, что это были улики? Хотя… Внизу, под прутьями, что-то белело. Я просунула между ними пальцы и извлекла узкую полоску уцелевшей бумаги. Это была всего одна строчка, написанная мелким, витиеватым почерком: «Люси носит твоего ребенка».

Я, сидя на корточках, на секунду потеряла равновесие. Кто такая Люси? Тут миссис Дейтон, оторвавшись от своих кастрюль, ринулась за солью – я быстро спрятала бумажку в карман, пересыпала сажу в ведро и наскоро вычистила решетку.

Выйдя из натопленной кухни в зимний сад, я словно нырнула в ледяное озеро. От мороза защипало щеки, но в голове не прояснилось. Высыпав золу, я стрелой метнулась обратно в дом, вернула на место щетку с ведром и побежала в моечную. Там мне пришлось вымыть и очистить целую гору лука. Слезы бурными потоками текли из глаз, но я этого даже не замечала – настолько была занята размышлениями. Что-то мне подсказывало, что сожженное письмо – ключ ко всему случившемуся. Иначе и быть не могло. Таинственные, зловещие слова на клочке бумаги уцелели неспроста – так распорядилась сама судьба, они обязаны быть жизненно важными. У меня в руках оказалась подсказка, которая поможет установить имя убийцы, а мне никак не удавалось понять, в чем она состоит. Нужно было с кем-нибудь обсудить это. Но кому я могла довериться?

Как только последняя луковица отправилась в корзинку, я снова выскочила в сад, чтобы выбросить очистки в компостную кучу. А обратно вернулась уже с готовым решением. Оставила помойное ведро у двери и побежала вверх по служебной лестнице.

Сначала я заглянула в библиотеку, но там никого не было. Тогда, под угрозой окончательно испортить свою репутацию, я с неохотой побрела к спальне мистера Бертрама. Тихо постучала в дверь и, не желая быть замеченной в коридоре, сразу вошла. Комната оказалась пуста. Кровать застелена – на ней никто не спал. Запонок на туалетном столике нет. У меня упало сердце – мистер Бертрам вчера собирался в Лондон. Значит, уехал и вернется нескоро.

Я уныло шагала вниз по ступенькам служебной лестницы, когда на меня на всех парах налетела Мэри:

– Вот ты где! Мистер Холдсуорт за тобой послал. Не знаю, чем ты ему можешь пригодиться, но он говорит, это срочно.

Я кивнула и покорно последовала за ней.

– Не знаешь, что мистеру Холдсуорту от тебя надо? – полюбопытствовала Мэри.

– Думаю, он сам мне расскажет, – рассеянно отозвалась я.

– Чуднáя ты все-таки, – вздохнула Мэри. – Любая служанка на твоем месте всполошилась бы, решив, что ее хотят уволить.

Я пожала плечами:

– Мне кажется, миссис Уилсон никому не уступила бы почетную миссию известить меня об этом.

– Да ее саму скоро отсюда вышвырнут, – злорадно сказала Мэри. – При лорде Стэплфорде – прежнем лорде Стэплфорде – ей жилось припеваючи. Он попустительствовал этой старой карге, но не думаю, что лорд Ричард будет делать ей поблажки.

– У прежнего лорда Стэплфорда было особое отношение к миссис Уилсон? – уточнила я.

– Ну да. Ходили слухи, что у них случилась какая-то история в прошлом, если ты понимаешь, о чем я. И хотя мне никогда в это не верилось, все ж таки не думаю, что она родилась такой сушеной селедкой.

Я помотала головой, стараясь привести мысли в порядок.

– А что с миссис Уилсон не так? В чем ей нужно было попустительствовать?

– Ты же слышала – она сказала, что пойдет выпьет чайку. Не понимаешь, что это значит?

Я остановилась и с удивлением посмотрела на Мэри:

– Кажется, нет.

– Выпьет чайку, – веско повторила Мэри, не дождалась моей реакции и вздохнула: – К бутылке она приложится, а не к чашке. Ясно?

– Она пьяница? – дошло до меня наконец.

– Позволяет себе время от времени. У нее эта проблема всегда была. Но обычно она держала себя в руках, и пьянство не мешало ей управлять хозяйством, а с тех пор как старого хозяина убили, у нее крыша слегка накренилась.

– У нее есть дети?

Мэри расхохоталась:

– Как тебе такая глупость в голову пришла? Конечно, нет. И я сильно подозреваю, что у нее никогда ничего не было с мужчиной… ну ты понимаешь.

– Но ты ведь сказала, что она и лорд Стэплфорд…

– Ничего я такого не говорила! – фыркнула Мэри. – Я имела в виду, что у покойного лорда Стэплфорда были к ней особые чувства, а это не то же самое, что… ну ты понимаешь. Соберись уже, дорогуша, что у тебя с соображалкой? И вообще, беги скорей, мистер Холдсуорт ждать не любит.

Мистера Холдсуорта я нашла в служебном помещении для дворецких. Он стоял у стола, который, видимо, сюда специально принесли недавно, потому что из-за него в комнатке стало совсем тесно. На столе были разложены карточки с надписями, и мистер Холдсуорт с очень озабоченным видом изучал их, то и дело вытирая платком вспотевший лоб. Когда я вошла, его лицо просветлело.

– Эфимия! Отлично! Я не очень рассчитываю на положительный ответ, но все-таки вдруг ты что-нибудь знаешь о столовом этикете… особенно о том, как нужно рассаживать гостей?

– Совсем чуть-чуть, – нервно ответила я, но дворецкий обрадовался.

– Замечательно! Иди скорей сюда. Я думал, моих познаний в этом деле хватит, но у нас сегодня такой грандиозный прием… Вот, например, с кем из аристократов можно посадить рядом архидиакона?

– А разве не леди Стэплфорд составляет списки?

– Обычно этим занимается миссис Уилсон.

– Ах, вот как… – сказала я, глядя прямо в лицо дворецкому.

Он отвел глаза:

– Ты здесь недавно, Эфимия. Все не так просто, как тебе кажется.

– Вы ее прикрываете.

– Да. Так ты поможешь мне или нет?

Признаюсь, мне очень хотелось немедленно развернуться, подняться на господский этаж к леди Стэплфорд и сдать пьянствующую экономку со всеми потрохами на блюдечке с голубой каемочкой, вернее, на одном из тех серебряных подносов, которые я по приказу миссис Уилсон вчера полировала до глубокой ночи. Однако воспитание в семье викария имеет массу побочных эффектов – например, усвоенное с детства понятие о христианском милосердии. Так что я села за стол рядом с дворецким.

– Вы очень разумно распределили места для гостей. Но вот этих двоих, по-моему, лучше пересадить.

Мистер Холдсуорт испустил душераздирающий вздох.

– Но тогда братья Уиртингтон окажутся один подле другого, а они много лет не разговаривают!

– Сословные соображения должны превалировать над личными, – сообщила я, подражая авторитетному тону матушки. – Но подумаем, что тут можно сделать. Расскажите мне все, что знаете о гостях, и мы постараемся набросать план рассадки, который обеспечит мирную атмосферу за ужином.

И мистер Холдсуорт рассказал. О столовом этикете дворецкий, может, и недостаточно знал, зато ему была известна вся подноготная приглашенных до самых интимных подробностей. Впрочем, к его чести, должна сказать, что от таких историй, которые могли бы вогнать меня в краску, он меня избавил, воспользовавшись скромными намеками. Лекция и составление плана рассадки заняли у нас полчаса.

– Я весьма впечатлен, Эфимия. План идеальный!

– Ну идеальным я бы его не назвала, но, по-моему, нам удалось соблюсти иерархию и при этом предотвратить возникновение конфликтных ситуаций.

– Где ты этому научилась?

– У матери.

– У матери? Кто же ты такая?

Я откинулась на спинку стула. Глаза болели оттого, что так долго пришлось разбирать мелкий витиеватый почерк на карточках.

– Теперь это уже не важно. Наверное, завтра меня уволят.

– Ты оказала мне огромную услугу, Эфимия. Но если сегодняшний прием пройдет неудачно, нас тут всех уволят. А если прием удастся на славу, весь штат прислуги будет благодарен в первую очередь тебе.

Я фыркнула, и будь рядом моя матушка, она бы упала в обморок от такого поведения.

– Боюсь, весь штат прислуги невысокого мнения обо мне.

– Я никогда не думал о тебе дурно.

Эти слова мистера Холдсуорта прозвучали так ласково, что у меня защипало глаза от подступивших слез.

– Я внучка герцога! – внезапно выпалила я. – Дед лишил мою мать наследства, когда она вопреки его воле заключила неравный брак. Мой папа был викарием.

– Значит, в тебе сочетаются благородство и духовность. И, осмелюсь сказать, ответственность, раз ты пошла искать работу из-за трудных финансовых обстоятельств семьи.

– У меня есть младший брат.

– Стало быть, жестокость твоего деда не передалась через поколение.

Мне внезапно захотелось рассказать ему все без утайки – после смерти отца никто еще не говорил со мной так долго и с таким теплым участием. Появилось неодолимое желание уткнуться носом в плечо мистеру Холдсуорту и оросить его девичьими слезами. Но после признания в том, что я герцогская внучка, нельзя было позволить себе разрыдаться на плече у дворецкого.

– Родственники могут быть очень жестокими, – продолжал мистер Холдсуорт. – Моя племянница…

Он не договорил, потому что из-за двери донесся шум – двое мужчин спорили на повышенных тонах. Слов разобрать я не могла, но узнала голос мистера Бертрама и сразу вскочила:

– Мистер Холдсуорт, я пойду, мне нужно повидаться с мистером Бертрамом.

В глазах дворецкого мелькнула тревога, он протянул ко мне руку: «Эфимия!..» – но поймал лишь воздух – я уже выскочила в коридор.

– Бизнес?! Опять этот чертов бизнес! Поставлять в Африку ружья, из которых будут расстреливать местное население, – ты называешь это честной торговлей?!

– У тебя хватает наглости читать мне мораль, братец? Да кто бы говорил! Уж меня-то ты не одурачишь! Если бы тебя это действительно волновало, ты давно сбежал бы из дома!

– Я остался из-за отца!

– Чушь собачья! Ты его терпеть не мог! Мы все его ненавидели, даже драгоценная мачеха!

Я пулей взлетела по лестнице, но на верхней ступеньке остановилась. Имею ли я право вмешаться в ссору двух братьев? Я твердо решила покинуть поместье, едва будут раскрыты два убийства, и уже не считала себя служанкой. Если честно, я думала о себе как о тайном агенте мистера Бертрама, но прекрасно понимала, что тут он вряд ли согласился бы со мной. И еще я ничуть не сомневалась, что для мистера Ричарда остаюсь всего лишь ничтожной и докучливой прислугой. Что меня волновало, так это насколько докучливой я ему кажусь и что он может предпринять, чтобы избавиться от раздражающего фактора в моем лице. Так что меньше всего на свете мне хотелось лишний раз попасться ему на глаза. Однако сейчас у меня не было выбора – поговорить с мистером Бертрамом как можно скорее было очень важно.

Я медленно преодолела последние ступеньки, решив, что, если тихонько встану в самом конце холла, возможно, мне удастся привлечь внимание того брата, который нужен.

Ссора между тем разгорелась нешуточная, мистер Ричард с багровым лицом метал громы и молнии:

– Черт тебя побери, Берти! Ты мне тут проповеди читаешь, а сам притащил в дом свою шлюху и думал, что я буду ей платить! – Он нацелил указующий перст прямо на меня.

Остаться незамеченной не удалось. Я сделала несколько шагов, чтобы мистер Бертрам меня тоже увидел:

– Прошу прощения, но мне очень нужно с вами поговорить…

– Убирайся на кухню, девка! – рявкнул мистер Ричард.

– Эфимия! – в отчаянии воскликнул мистер Бертрам. – Сейчас неподходящее время!

– Но…

Тут оба Стэплфорда воззрились на меня и хором заорали:

– Прочь!

Признаться, я не привыкла к такому грубому обращению. Поэтому подхватила юбки и помчалась вниз по ступенькам. У меня за спиной возобновилась ссора, и, стыдно сказать, теперь в бурном диалоге слишком часто упоминалось мое имя.

Внизу лестницы я чуть не столкнулась с мистером Холдсуортом.

– Возможно, сейчас самое время тебе сходить на почту и отправить то письмо матери, – сказал он. – Пусть тут пока все немного уляжется.

Долго убеждать меня ему не пришлось: в доме я задержалась всего на несколько минут, чтобы взять конверт и плащ, и вскоре уже шагала по подъездной аллее. Воздух по-прежнему был свежим и колючим от мороза. Вокруг в природе царили тишь да гладь, и немного этого спокойствия передалось моей душе. Сердце перестало бешено колотиться, дыхание выровнялось, щеки перестали пылать. С моих плеч будто сняли тяжелое бремя, и мне стало казаться, что, если я сейчас подпрыгну – зависну в воздухе и полечу. Вне стен Стэплфорд-Холла я чувствовала себя легкой как перышко.

Если в доме заметят мое долгое отсутствие, миссис Уилсон не преминет этим воспользоваться, чтобы вышвырнуть меня с работы. Но ускорять шаг не хотелось – я неспешно прогулялась по полям и вышла к деревне.

Впереди к почте направлялась пожилая леди в очень желтой шляпе и с большой корзиной из ивовых прутьев. Когда я тихонько вошла в здание, она уже беседовала со стоявшей за прилавком работницей почты – женщиной средних лет в неуместном летнем капоре с цветочками. Они дружно обернулись ко мне.

– Чем могу помочь? – спросила женщина за прилавком.

– Мне нужно отправить письмо. У вас есть марка?

Леди с корзинкой внимательно всмотрелась в меня:

– Вы из Стэплфорд-Холла?

Я кивнула:

– Новая служанка.

Две дамы обменялись взглядами.

– Что-то не так? – осторожно спросила я.

– Все в порядке, голубушка, – отозвалась служительница почты и показала мне марку: – Наклеить ее для вас?

– Да, спасибо. – Я почувствовала себя неуютно, глядя, как она читает адрес на конверте.

– Ищете другое место работы? – поинтересовалась леди с корзинкой.

Я покачала головой. Деревенские порядки были мне хорошо известны – я понимала, что от меня ждут какой-нибудь истории, и желательно поувлекательнее.

– Нет, я пишу своей прежней хозяйке. Она просила дать ей знать, когда я устроюсь на новом месте. Сама она переехала в дом поменьше и поэтому отпустила меня. Сейчас в большом особняке всем заправляет ее сын, а мне не очень хотелось на него работать…

– Стало быть, из огня да в полымя! – воскликнула дама с корзинкой, а служительница почты на нее цыкнула.

– Леди, – спокойно и со всем почтением начала я, – кажется, я далеко не все знаю о Стэплфорд-Холле и буду крайне благодарна, если вы меня просветите. Я в здешних краях чужая, а матушка моя далеко – не у кого спросить совета.

Женщины снова переглянулись. Меня их тайные знаки уже начали утомлять.

– Ну пожалуйста! – взмолилась я.

– Я не сплетница, – заявила служительница почты. – Мне нужно поддерживать репутацию заведения.

Дама с корзинкой лишь разочарованно вздохнула.

– Да, конечно, – вежливо согласилась я, пожелала им обеим удачного дня и вышла на улицу.

Возле крыльца я сделала вид, что у меня развязалась шнуровка на сапожке, а через минуту, как и ожидалось, по ступенькам торопливо спустилась дама с корзинкой. Она на ходу подхватила меня под локоть и увлекла за собой в сторонку.

– Она боится не угодить местной знати. – Дама кивнула в сторону почты. – Только никакая это не знать, а презренные выскочки. И хорошеньким молоденьким девушкам вроде тебя надо быть с ними настороже, учитывая недавние события.

Я энергично закивала.

– Что ж, про все эти убийства и говорить не буду – мало что знаю, но вот рассказывал ли тебе кто-нибудь о той служанке, твоей предшественнице?

Я помотала головой. Дама с корзинкой подступила ко мне поближе и понизила голос:

– В беду угодила, в такую беду… – Она отстранилась и несколько раз многозначительно кивнула в подтверждение собственных слов.

– О, – сказала я, когда до меня наконец дошло. – В ту самую беду?

– Умерла при родах. Ребеночек-то выжил, крошечная девчушка, но Стэплфорды ничем помочь не захотели. Мать покойной вне себя от горя. Их семья местная, так что слухи в наших краях ходят, и кое-кто очень недоволен.

– Кто?

– Она никому не говорит. Может, от стыда, а может, надеется, что отец заберет ребеночка или хотя бы даст ей денег на содержание, если она будет держать язык за зубами. Только надежды всё никак не оправдываются.

– Это очень печально.

– А не надо было юбку задирать. – Дама покрепче перехватила корзинку. – Расплатилась за собственный грех.

Я с трудом подавила гнев и смолчала – знала, что мое мнение по этому поводу даме с корзинкой не понравится.

– А как звали ту служанку?

– Люси, – сказала дама. – Люси какая-то-там. По линии матери она была родственницей кого-то из стэплфордских слуг. Не помню, кого. Но служит он там уже давно и обеспечил племяннице теплое местечко. Только надо было лучше за ней присматривать. Ну, в общем, я выполнила свой христианский долг – предупредила тебя, голубушка. Если с тобой что случится, мне себя винить будет не в чем. – С этими словами она гордо вскинула голову и хлюпнула носом.

«Люси… – повторила я про себя. – Ее звали Люси, и ребенок жив».