Часть первая. Месяц сбора валежника. <<Горшок и подкова>>

Дальше: Часть вторая. Месяц пахоты. Дождевой камень

Я – хозяйка превосходного кабачка «Переправа»,
Я – луна в белых одеждах,
Я приветствую любого мужчину,
Который пожалует ко мне с серебром.

Гверфил Мекайн (валлийская поэтесса XVI века)

Глава 1

Случалось ли вам проснуться от того, что к вам обращаются с вопросом? Да еще с таким, на который не сразу найдешь что ответить, даже в здравом уме и твердой памяти.

– Господин, вы не могли бы украсть женщину?

Сайнем пошире раскрыл глаза и тряхнул головой, отгоняя дурацкий сон. Спать за столом, да еще и в разгар свадьбы – виданное ли дело! Спасибо, хоть свадьба не его, и все же надо бы начать соблюдать приличия. В двух днях пути от столицы – самое время. И так уже пять лет на Острове Магов, год жизни в палатках дивов да год в приграничном замке заставили его растерять последний лоск. Все, хватит позориться, надо брать себя в руки.

«Горшок и подкова» был замечательным постоялым двором – пожалуй, лучшим из всех, что им встретились по дороге из Сломанного Клыка в столицу: просторный, отстроенный из доброй сосны, – в воздухе до сих пор витал еле различимый смолистый запах. Вот только место оказалось не из лучших: «Горшок и подкова» стоял почти на самой вершине холма, отданный на откуп всем ветрам. Но иначе – никак: широкая дорога, одна из знаменитых Семи Дорог Королевства, шла здесь поверху, по взлобью горы; вот и постоялому двору пришлось забираться повыше. Деревенька спряталась внизу, под холмами, в защищенной от ветра ложбине. Зато сейчас, весной, весь талый снег стекал вниз, на деревенские дворы и огороды. Впрочем, жителей это, похоже, устраивало. На дворе «Горшка и подковы» сырости не было, а если где и застоялась талая лужа, так ее заботливо присыпали песком. Но ветер здесь и правда свистел так, что хоть уши зажимай. Зато стоило переступить порог, и наступала полная благодать. На кухне огромная печь так и пыхала жаром, но клали ее тоже умелые руки – ни капли дыма не просачивалось ни на кухню, ни в главный зал – все летело в трубу. У печи суетилось разом пять поварих. Впрочем, и суета не суматошная, а деловая: никто никому не мешал, все шло своим чередом.

Десси с Сайнемом «угадали»: как раз нынче вечером хозяин «Горшка» выдавал замуж свою дочь. Редких в эту пору постояльцев приняли радушно и зазвали за праздничный стол. Дела в «Горшке», похоже, шли неплохо, так что свадьба получилась что надо. И кухня, и столы ломились от еды, бараньи ребрышки вперемешку с почками доспевали на решетке над углями, каша многообещающе пыхтела, репа с брюквой парились, источая сладкие запахи. Из сеней вторили им моченые яблоки и квашеная капуста в кадушках. Выпеченный утром хлеб не закис и не пригорел, пиво не горчило, и густая пена стояла на добрую ладонь – стоит ли удивляться, что после целого дня на промозглом ветру и плотного ужина в тепле с доброй выпивкой волшебника разморило как самого что ни на есть обыкновенного человека.

Сайнем глянул через стол на Десси и с огорчением отметил, что она тоже спит – вернее, дремлет, почти незаметно, не приваливаясь к стене, только замерла неподвижно и веки опустила. Впрочем, он тут же отметил, что глаза под веками двигаются и дышит Десси неглубоко. Нет, не спит, просто… думает. Ну назовем это так. Дело было плохо, соседи по столу уже начинали на нее коситься: пожалуй, только ее богатая одежда и прическа знатной дамы удерживали их от излишнего любопытства. На беду свою Сайнем понятия не имел, как ему незаметно пробудить Десси от ее… ну, скажем, мыслей. Хотя, признаться честно, дела обстояли уже гораздо лучше, чем в первые дни их путешествия, когда Десси попросту замирала за столом, уставившись на визави пустыми и бездонными глазами, так что от нее поневоле шарахались. После одного-двух таких случаев Сайнем поговорил с ней как мог строго и серьезно и, как сейчас выяснилось, сумел кое-чего добиться: Десси научилась закрывать глаза. Теперь какой-нибудь незаинтересованный наблюдатель и в самом деле мог бы решить, что она заснула. Конечно, нет ровным счетом ничего странного в том, что знатная изнеженная женщина утомилась после целого дня пути. Точно! Так и следует поступить! Извиниться сейчас перед хозяевами и просто увести ее отдыхать.

Сайнем уже начал подниматься из-за стола, но тут вновь услышал негромкий женский голос из давешнего сна:

– Господин, простите, что снова обращаюсь к вам, но мне некого больше просить. Не могли бы вы нам помочь?

На этот раз Сайнем не стал хлопать глазами – он просто обернулся и наконец увидел свою таинственную собеседницу, совсем еще юную девушку, в одежде служанки, с кувшином пива на плече. Теперь он понял, что произошло: видимо, в первый раз прекрасная просительница слишком быстро отошла, торопясь обнести пивом других гостей, а он, как обычно погруженный в мысли о Десси, попросту не заметил девушку и решил, что она ему причудилась. И в самом деле – с какой радости аристократу обращать внимание на прислугу?

– Погоди, – сказал Сайнем девушке тихо. – Я сейчас выйду в сени, и ты мне все объяснишь.

Та кивнула и неслышно отступила в тень.

Сайнем поднялся из-за стола, любезно поклонился отцу невесты:

– Спасибо вам, хозяин, и пусть дом ваш век стоит, а добрые люди в нем не переводятся. А мы, пожалуй, спать пойдем, завтра надо пораньше выехать, чтобы подальше уехать. Доброй ночи всем.

Он бросил на стол, где уже возвышалась горка скромных подарков молодым, пять серебряных монет, чем заслужил всеобщие одобрительные выкрики, – на фоне здешних даров, вроде вышитых рушников, деревянных мисок да беленых холстов, эти кругляши смотрелись едва ли не царским богатством.

Пока все ахали и восхищались, Сайнем подхватил Десси под локоть, как мог осторожно поднял из-за стола. Она, надо снова отдать ей должное, мгновенно проснулась, – Сайнем понял это уже по тому, как в один миг затвердели мышцы на ее руке, – оперлась на плечо мужа и вдруг, не желая, видно, пробираться к дверям, оттаптывая всем ноги, одним ловким прыжком перескочила через лавку. Только юбка коротко шикнула. Сайнем внутренне похолодел: такие манеры подобали лесной колдунье, которой Десси была на самом деле, а вовсе не знатной даме, за которую он пытался ее выдать. Вот и доверяй ей после этого! Но, по счастью, прыжок и впрямь получился быстрым и изящным – никто ничего не заметил.

Все еще сжимая локоть Десси, Сайнем вывел ее в сени, где их уже поджидала давешняя служаночка.

– Еще раз прошу прощения у вас за беспокойство, – начала она. Сайнем уже обратил внимание на то, как складно, совсем не по-деревенски, она говорит. – Но для вас это может быть просто забавным приключением, а для моей сестры очень важным.

– Для твоей сестры? – переспросил Сайнем.

– Ну да, Карин, моя старшая сестра, ее как раз сегодня замуж выдают. Меня специально отец из столицы позвал, чтобы свадьбу не пропустила. Карин сейчас наверху в светелке сидит. Ее отец запер. И надобно, чтобы ее кто-нибудь оттуда украл, пока жених не приехал.

– Зачем? Ей не нравится жених?

– Да нет, что вы! Еще как нравится! Просто обычай такой. Если ее украдут, жених должен будет ее найти. Если найдет – она совсем его будет. А если не найдет, тогда она сама, по доброй воле к нему выйдет. Тогда он ее должен будет всю жизнь почитать, денег ей давать, сколько она попросит, к отцу или ко мне в гости отпускать, когда она захочет. И прочее такое. А Карин говорит, что ее Нарс – парень всем хороший и работник справный, но больно горяч, в гневе себя не помнит. Вот она и хочет свою власть в доме иметь. Поможете ей?

Сайнем искоса глянул на Десси. Но та смотрела в пол, будто не слышала ничего.

– Почему не помочь? – вдруг решился он. Девчонка права, зачем отказываться от развлечения? – Сейчас отведу жену наверх, и пойдем красть твою Карин.

– Ой, спасибо! Век не забуду! – Служаночка всплеснула руками и в восхищении прижала ладони к щекам.

Но тут Десси вновь пробудилась от своего оцепенения, повела головой, будто ловя ушами какой-то звук, и мгновение спустя Сайнем понял какой.

Резко и звучно хлопнула входная дверь трактира. И с улицы, из влажной весенней темноты, в сени шагнул человек, даже с первого взгляда весьма примечательный, необыкновенный и страшный.

Глава 2

Негромкий, вкрадчивый голос говорил, будто пел:

– …Жили-были девочка с матерью в заброшенном доме совсем одни. И вот однажды мама дочке говорит: Доченька, завтра Колдовская Ночь, смотри, из дома никуда не выходи». И ушла. А девочка осталась дома одна. Вот захотелось ей пить, да так, что нет сил терпеть. Вдруг видит: в доме воды ни капли нет. Забыла она материнский наказ и побежала к колодцу за водой. А колодец был совсем рядом – только в овраг спуститься да мимо кладбища пройти. Подходит девочка к колодцу и вдруг слышит: «Девочка, девочка, не бери воду! Девочка, девочка, не бери воду!» А пить хочется – мочи нет. Девочка не стала голос слушать и бросила ведро в колодец…

Радка зябко передернула плечами, поплотнее закуталась в платок и подвинулась ближе к Рейнхарду. Тот сидел гоголем – уперев одну руку в бок, другой поигрывал ножом и искоса с иронией поглядывал на Дудочника: что, мол, еще сбрешешь? Меж тем Дудочник видел, что костяшки пальцев правой руки, которой Рейнхард сжимал нож, явственно побелели, да и брови сжаты в ниточку.

– Потянула девочка ведро из колодца, чует – тяжело, не то что не вытащить, а самой бы за ведром в колодец не ухнуть, – продолжал Дудочник глуховатым равнодушным голосом, будто не страшную историю рассказывал, а овец на ночь считал. – А что поделать? Пить хочется. Ну поднатужилась как-то, вытащила. Вдруг видит – лежит на дне маленькое такое черное сердечко. Тут голос и говорит: «Девочка, девочка, не бери сердечко! Девочка, девочка, не бери сердечко!» Она не послушалась и взяла. И тут в колодце вдруг как завоет что-то громко-громко, страшно-страшно, жалобно-жалобно.

Радка судорожно втянула воздух сквозь стиснутые зубы, едва сдерживаясь, чтобы не завыть от сочувствия. Рейнхард демонстративно пошуровал кочергой в печи, отчего тлеющие угли вновь занялись ярким пламенем и в кухне сразу стало немного светлее.

– Бросила девочка ведро, побежала домой, а голос ей и говорит: «Девочка, девочка, Черный Рыцарь идет к твоему дому. Девочка, девочка, Черный Рыцарь идет к твоему дому!» Вбежала девочка в дом, захлопнула дверь, бросилась вверх по лестнице. А голос не унимается: «Девочка, девочка, Черный Рыцарь открывает твою дверь! Девочка, девочка, Черный Рыцарь открывает твою дверь!» Девочка побежала в свою комнату. А голос говорит: «Девочка, девочка, Черный Рыцарь поднимается по твоей лестнице. Девочка, девочка, Черный Рыцарь поднимается по твоей лестнице!» Девочка спряталась под кровать. Тут входит в комнату Черный Рыцарь, сапожищами железными пудовыми – бум! бум! Ручищами железными пудовыми – хрясь! хрясь! Челюстью железной пудовой – шмяк! шмяк! Встал посреди комнаты да как закричит…

– Отдай мое сердце!!! – взвыл замогильный голос откуда-то из темного коридора.

Радка взвизгнула и в одно мгновенье взлетела на печку. Рейнхард вскочил на ноги и, сжав зубы и выставив вперед нож, бочком двинулся к полуоткрытой двери, из-за которой раздался зловещий голос. Набрав в грудь побольше воздуха, он решительно ткнул ножом в просвет между дверью и косяком.

– Тьфу на тебя, придурок с ножичком! – донеслось из-за двери. – А если бы я увернуться не успел! Кормлю тут братоубийцу!

В кухню вошел Карстен – нынешний владетель Сломанного Клыка. От его одежды шел запах мокрой кожи и конской шерсти. Карстен с утра ездил в Купель потолковать с тамошним кузнецом – и вот припозднился. Его короткие темные волосы тоже вымокли под весенним дождем и торчали в разные стороны. Радка невольно хихикнула, и Карстен, поймав ее взгляд, тут же стал приглаживать волосы ладонями.

– И поделом тебе, тоже придумал – людей пугать, – проворчал Рейнхард и хлопнул брата по плечу. – Ну что, сговорились?

– Сговорились, ясное дело. Кто и когда от лишних денег отказывался? – поморщился Карстен, усаживаясь на скамью.

Когда, благодаря Сайнему, в дружину замка Сломанный Клык влилось несколько десятков бойцов из племени дивов, быстро выяснилось, что три кузницы в принадлежащих замку деревнях не справляются с ковкой и ремонтом оружия, лошадиной амуниции, деталей к метательным машинам да и прочей работой по металлу, которая потребна в замке и в округе. Не то чтобы Карстен готовился к великой войне, наоборот, лето обещало быть мирным. Но даже в мирное время армия хочет есть, а потому Карстену срочно понадобился большой запас наконечников стрел для летней и осенней охоты. Пришлось ему отправляться в Купель – с заказом для тамошнего кузнеца. Кузнец, разумеется, не против такого приработка; против в глубине души был сам Карстен: в городе давно уже вошло в привычку брать плату деньгами, а это значило, что снова придется трясти и без того тощей мощной или, еще того хуже, продавать что-нибудь из родительских вещей, да еще так, чтобы никто об этом не проведал. Словом, нет особых поводов для радости.

– Да, кстати, – Карстен обернулся к Рейнхарду, – я ведь для тебя шпоры прикупил. Думал, пора тебе уже со шпорами ездить учиться. А теперь вот думаю, не на тебе ли их для начала попробовать?

– Да ну, Карс, что ты, в самом деле? – обиделся Рейнхард. – Ну ты пошутил, я пошутил, а теперь чего дуться?

– А ты что пристал, – встряла в разговор Радка, слезая с печи и мгновенно перевоплощаясь из испуганной девчонки в хозяйку дома. – Не видишь, устал человек с дороги. Карстен, давай я вина согрею. У нас тут пирог с курятиной есть… Я туда щавеля молодого положила и пшенички пророщенной так…

– Да нет, я в Купели ел и пил. Не надо ничего. Обогреюсь немного и спать пойду. Вы тоже идите, нечего полуночничать. С утра работы невпроворот.

– Ладно, Карс, извини. Я сейчас пойду. Только будь человеком, шпоры покажи!

– А то ты не видел! Обыкновенные шпоры. Железные такие – хрясь, хрясь! Ладно, держи. – Карстен вытащил из сумки перемотанный тряпицей сверток и протянул брату. – А теперь валите отсюда оба, дайте отдохнуть.

Ребята вышли нехотя, но без лишних споров. Карстен стянул сапоги и чулки, сбросил плащ, подвинулся ближе к огню и в свою очередь принялся ворошить кочергой угли.

– Что стряслось? – спросил Дудочник.

– А? Да много чего. Ты о чем?

– Сам не знаю. Обо всем. Я, знаешь ли, сегодня два раза напугался. Один раз, когда завыло за дверью, а в другой раз, когда увидел, что это ты. Уж если ты принялся шутки шутить, значит, что-то там, в Купели, по-настоящему страшное стряслось.

– Да нет, не по-настоящему. Мелочи всякие. – Карстен вздохнул и досадливо махнул рукой. – Монету вот фальшивую на сдачу дали. Вроде мелочь, а обидно. Потом, уже когда из города выезжал, ограбить попытались.

– Кто?

– Дивы. Армед-то, союзничек наш, армию свою распустил. Ну, они, видать, жалование пропили и решили у меня денег на опохмелку добыть.

– Не задели?

– Да нет, говорю, ерунда, сапогами отмахался, новички еще, опыта никакого.

– Вот уж правда, не было печали. Что еще?

– Еще? Еще по всему городу сплетни ходят.

– Удивил!

– Да нет, не в этом дело. Про нас болтают, ну помнишь, когда мы зимой в Купель ездили и Десси там… не поладила с женщиной одной. Так говорят, будто в ту ночь никто спать не мог, сначала будто сполохи во всех окнах были, потом вдруг будто кто камнями мелкими кинул – дырки крохотные получились у кого в стекле, у кого в пузырях. А потом, говорят, будто та женщина в звезду хвостатую превратилась и в небо улетела.

– Про Десси дознались? – спросил Дудочник.

– Нет. – Карстен медленно покачал головой. – Не знаю. То ли правда не дознались, то ли говорить не хотят. Опять же не в лицо ведь говорят, а обиняком больше. Вроде сами меж собой, а вроде и так, чтобы мне слышно было. Одним словом, мутно все. Хорошо хоть Десси далеко.

– И правда, хорошо, – согласился Дудочник.

Карстен повернул голову и впервые пристально глянул на собеседника.

– А ты что-то тоже сегодня как воробей топорщишься, – сказал он. – У тебя что случилось?

– Ничего. Просто скверный день.

– Ну-ка держи! Может, развеселишься.

И Карстен вытянул из сумки еще один сверток. Когда он осторожно размотал тряпицу, на свет появилась глиняная свистулька – забавная пузатая лошадка с цветком и пятью дырочками на широкой груди.

– Ты гляди, не разбилась, – усмехнулся Карстен. – Говорю же, неумехи эти дивы.

Он поставил лошадку на стол. Дудочник протянул руку, взял игрушку, понес к свету, чтобы рассмотреть.

Карстен вдруг смутился.

– Парень, который их лепил, на ней здорово играл, – сказал он поспешно. – Как на настоящей дудке. Я видел, что у тебя тоже дудка есть, а ты не играешь. Не знаю почему. Вот, решил подарить – может, на этой играть будешь?

– Может, и буду. – Дудочник усмехнулся. – А свою тебе подарю. Ты как?

– Слушай, я тебя не обидел часом? – осторожно спросил Карстен. – Я вообще-то не подумал, просто купил, и все, голова другим забита была.

– Не обидел. А чем была голова забита? Сплетнями городскими?

– Да нет, не только. – Карстен вздохнул. – Я ведь не все рассказал. Я на постоялом дворе нашего соседа встретил. Так он…

– Постой, какого соседа?

– Вальдибер, маркграф Ригстайн из Дождевого Камня.

– Это кто ж у нас будет?

– Я ж говорю, сосед, ближайший. Дождевой Камень – это замок вроде моего, только у моря в трех днях пути отсюда. А от него три дня до дивьих гор. Это то, что осталось от Пояса Харда – старой цепи сторожевых замков, построенных еще Хардом Юным. Теперь уж и не знаю, долго ли нам осталось. Последним Хардингам до нас дела почти не было, они только о своей казне заботились, а теперь Кельдинги с дивами замирились, так и вовсе могут замки снести.

– Это тебе твой сосед напел? – догадался Дудочник.

– Ну вроде того. В общем да. Он в Купель, знаешь, зачем выбрался? Судится. Две декады назад ему Кельдинги гонца прислали: требуют дара на свадьбу королевского дяди. В звонкой монете. И размеры дара указали, чтобы Ригстайн случайно не ошибся. Ну он-то, в отличие от нас, богат, и даже очень, но решил свое дело королевскому судье в Купели подать и для верности еще и в городской суд. Не бывало такого, говорит, чтобы выкупные маркграфы королю карман набивали. Кровь – вот наша дань. Мы за короля кровь проливаем, значит, это он нам платить должен.

– Веско сказано. Кстати, совсем забыл. Пока тебя не было, к нам тоже королевский гонец наведывался.

Карстен со стоном уронил голову на руки.

– Вот ведь как чувствовал, что день еще не кончился. Ладно, сейчас обуюсь, и зови его сюда.

– Не беспокойся, он уже уехал, письма только оставил.

– Письма? А кто их принял? Рейн?

– Кто Рейну письма отдаст? Мильда приняла. По-моему, королевский гонец не усомнился ни на мгновенье, что видит перед собой хозяйку замка.

– Жаль, я этого не видел, – хмыкнул Карстен. – А где письма?

– Вон на столе лежат.

– Ну давай посмотрим, от судьбы все равно не уйдешь.

Карстен взломал королевскую печать Кельдингов – лежащего под деревом оленя, зажег от уголька лучину и принялся читать. Послания были короткими, написанными на простой грубой бумаге, судя по аккуратному правильному почерку – рукой писца из дворцовой канцелярии.

– Так я и думал, – вздохнул Карстен, откладывая бумаги. – Вот здесь с нас тоже требуют свадебный дар. Раз так в пять поменьше, чем с Ригстайна, но для нас и это неподъемно много. Дальше еще хуже: вот здесь с меня требуют подать за вступление в права наследства. То есть за то, что я поселился в замке своего отца и не даю ему развалиться по камешку, а людям разбежаться на все четыре стороны. Да, таким манером от Пояса Харда и в самом деле скоро ничего не останется.

– И что ты будешь делать? Тоже судиться?

– Ну ты сказал! Откуда у меня такие деньги? И так, когда гости приедут, придется из всех амбаров запасы вытряхивать.

– Гости?

– А я разве не сказал? Ну конечно, не сказал. Меня господин Вальдибер попросил принять у нас его семью, пока он в Купели судиться будет. Ему не хочется с ними надолго разлучаться, а супруге с детьми тоже приятно будет в город наведаться. Ну, на постоялом дворе они, само собой, остановиться не могут. Так что я согласился. Теперь придется из шкуры всем вылезть, чтобы соседей достойно принять. Надо, кстати, Мильду предупредить, пусть начинает готовиться. То-то она рада будет… – Карстен снова вздохнул и махнул рукой. – Ай, ладно, лучше рано, чем поздно. Пойду, расскажу Мильде новости. Пожелай мне удачи, что ли?!

– Удачи тебе, – печально отозвался Дудочник.

Глава 3

Сайнем невольно отпрянул к стене и загородил собой женщин. Десси, как обычно, осталась невозмутимой, а вот служаночка ойкнула и спряталась за спину мага.

Вошедший оказался человеком преклонных лет, невысоким, но плечистым и кряжистым. Одет в вывернутый наизнанку полушубок и пунцово-красную рубаху без пояса. На ногах, несмотря на совсем еще холодную и сырую весеннюю погоду, – легкие летние лапти. В левой руке странный человек держал большую связку ключей, женских височных колец, медных ложек и прочего ржавья и время от времени угрожающе погромыхивал свой игрушкой. Черные густые нечесаные волосы падали ему на плечи, борода топорщилась, взгляд из-под густых бровей был пронзителен и свиреп.

Не обращая никакого внимания на стоящих в сенях людей, пришелец ввалился прямо в горницу и встал в дверях руки в боки.

– Что, хозяин, не ждал меня? – пророкотал он.

– Да не то чтоб ждал, Лихой, – спокойно ответил отец невесты, – а все же думал, что припрешься.

– Мы ж с тобой не первый день знакомы, Стойко, – продолжал зловещий гость. – Я ведь еще на твоей свадьбе гулял. Вели мне браги налить, да подари от сердца, не скупясь, как заведено, я и уйду. Тихо, мирно, воды не замутив. А пожадничаешь – ну уж тогда не взыщи.

– Хватит, Лихой, – так же спокойно произнес хозяин дома. – Довольно ты нас попугал, довольно на чужих пирах незваным попировал. Теперь у нас другой колдун. А ты иди домой – патлы расчеши, да ногти обрежь, может, тебя кто к столу по доброй воле позовет.

– Что тут у вас творится? – тихо спросил Сайнем у служаночки.

– Ой, так это старый колдун наш явился. Он прежде страшный был колдун, однажды, говорят, целый поезд свадебный волками обернул, когда его не уважили да не одарили. А отец мой тоже с норовом. Сказал, хватит старому жмоту платить, я другого колдуна позову, тот его в момент выкурит. Уж мы его просили, просили, а он все на своем. Мы надеялись, Лихой не дознается, а он все ж явился. Теперь уж и не знаю, что будет.

– Это где тут новый колдун?! – взревел Лихой. – Ну-ка покажи мне его!

– Смотри, – легко согласился хозяин. – Встань-ка, сынок. Видишь, на тебя поглядеть хотят.

Он обращался к сидящему рядом с ним парню в кабаньей маске, вроде тех, в каких ходят по дворам петь песни в самую долгую зимнюю ночь. Сайнем, говоря по чести, весь вечер думал, что парень жених и есть. Сейчас он быстро глянул на собравшихся магическим зрением (мимолетно подивившись тому, с какой легкостью это у него теперь получается – словно откуда-то из головы вытащили пробку). Пришелец хоть и выглядел грозно, а на поверку оказался чурка чуркой – ни следа колдовской силы в нем не осталось. Может, что прежде и было, но все выгорело в пепел. А вот в молодом действительно что-то есть. Крутилась над его головой темная туча, набитая алыми молниями. Клочковатая густая темнота сползала по шее, по плечам к запястьям, и Сайнем понял, что старику сейчас не поздоровится.

Между тем парень, не тронувшись с места и не говоря ни слова, стукнул обоими кулаками по столу. И тут же с мехового воротника старого колдуна на пол хлынул поток серых, пищащих от ужаса мышей. Старик отшатнулся, но удержался на ногах, забренчал своей связкой, но ни искры колдовской силы не смог из себя вытрясти. А мыши меж тем облепляли ему штанины и полушубок, норовили забраться на голову, добраться до лица.

– Ой, лишенько, что ж творится! – пискнула служаночка.

И вдруг мыши, все так же отчаянно вереща, принялись вертеть хвостиками, как собачонки, потом за эти хвостики их словно потянуло вверх. Мыши отлепились от старого колдуна, взлетели под потолок, собрались там в одну серую мохнатую тучу и разом пали на пол, превратившись в самые обыкновенные водяные капли.

Что произошло? Сайнем терялся в догадках. Он точно знал, что ничего подобного старый сделать не мог. Может, молодой его пожалел? Или они вдвоем работают?

Молодой колдун меж тем вовсе не выглядел сильно разжалобившимся. Напротив, он нахмурил брови и топнул ногой. И тут же из пола, перед старым колдуном вырос огромный, в человеческий рост, рыжий язык пламени и ринулся на него, явно целя в бороду. Старик отступил еще на шаг, но пламя вдруг задрожало, свернулось спиралью, вновь выпрямилось и заскользило прочь от старика прямиком к молодому. На половицах оставалась узкая дорожка углей – никаких шуток, все серьезно. Не доходя двух шагов до стола, пламя вновь остановилось, вытянулось едва ли не до потолка, вдруг из столба выглянуло гримасничающее лицо и две огненные руки показали молодому колдуну нос. Раздалось мерзкое хихиканье, затем огненный столб двинулся на кухню, вызвав там отчаянный переполох, и со свистом втянулся в печную трубу.

– Ой, ну и свадьба, ну и свадьба, – приговаривала служаночка. – Ой, до чего ж Карин счастливая! Про такую свадьбу еще наши внуки правнукам рассказывать будут!

Только тут до Сайнема дошло, что он не туда смотрит. За спину себе тоже иногда надо поглядывать. Он обернулся – так и есть! Десси стояла, по своему обыкновению прикрыв глаза, еле заметно покачиваясь с носка на пятку, и негромко напевала себе под нос:

Ветерочки дуют с ночки,
поперек дороженьки…

А вокруг ее тела… Сайнем даже не знал, как это описать. Словно облако ослепительных белых игл ледяного огня… Да, по-другому не скажешь. Десси слепила глаза, как костер на летнее солнцестояние. По сравнению с этой силой все, что мог выдавить из себя молодой колдун, и больше того – все, на что когда-либо был способен Сайнем, – как рябь на пруду перед морским прибоем. И главное, он видел, что Десси не тратит ни малейших усилий. Она не пропускала колдовской огонь через смертную плоть, как это испокон веку приходилось делать всем, от деревенских шептунов до Солнечных Магов. Она сама – огонь. И все это творилось лишь ради того, чтобы старый, растерявший свою магию колдун не ушел сегодня вечером из-за свадебного стола голодным. Все равно что король сошел бы с коня, чтобы завязать шнурок на башмаке нищего. Или она просто так развлекалась? В любом случае это чудовищно неосторожно. Счастье еще, что кроме Сайнема никто не понимал, что на самом деле происходит. Служаночка, например, глаз не сводила с двух колдунов и совсем не обращала внимания на свою странную соседку.

Сайнем лихорадочно соображал: что делать? Как заставить Десси прекратить свои штуки, пока никто не обратил на нее внимания? Если этот молодчик с молниями имеет хоть малейшее представление о магическом зрении и если он догадается…

Но молодчику было не до того. Теперь он казался весьма обескураженным: он явно рассчитывал на легкую победу, а тут завязалась нешуточная борьба. Тем не менее сдаваться он не собирался: снова грохнул кулаками об стол, и из его рукавов вырвалось новое полчище – на этот раз жирных навозных мух – и двумя темными глянцевыми потоками устремилось к старику.

Десси негромко рассмеялась. Сайнема резануло по сердцу, когда он услышал этот тихий горловой смешок, знакомый еще из той, прошлой, жизни. Он знал, что шеламка сейчас прикидывает, что бы еще такое отмочить.

И не ошибся – мухи замерли на полпути, будто наткнувшись на стену, потом рванули вверх, к потолку, заклубились, затем опять потекли вниз, образуя человеческую фигуру. Вот только это были уже не мухи, а басовитые полосатые тяжеловесы-шмели, а у фигуры оказалась кабанья голова, как две капли воды похожая на маску колдуна. Человек из шмелей неторопливо поднял одну сотканную из сотен гудящих, непрерывно движущихся тел ногу, опустил на пол, поднял другую и вразвалочку зашагал к своему противнику. Выглядело это по-настоящему страшно.

– Эй, прекрати! – Молодой колдун наконец нарушил молчание. – Прекрати немедленно, слышишь! Не то я…

Сайнем похолодел: он узнал голос. Неужели из всех трактиров на дороге, из всех дней этой весны им нужно было выбрать именно этот день и это место, чтобы столкнуться именно с тем человеком, от которого они бежали?

«Да он же нас выслеживал! – понял вдруг Сайнем. – Так и кружил около замка, дождался, пока мы выехали, и рванул вперед по дороге нас встречать. Как же она ему нужна! Что мы теперь…»

Парень вскочил из-за стола и вдруг замер, уставившись куда-то за плечо Человека Из Шмелей, за плечо Сайнема… Ну да! Прямиком на Десси. Скорее всего, он узнал ее еще за столом, а теперь окончательно убедился, что ошибки нет.

– Глядите! – воскликнул парень, тыкая пальцем прямо в Десси. – Знаете, кто это? Она же ше…

Глава 4

Хлопнула дверь.

– Ну здравствуй, мама, – сказал Карстен, входя в комнату Мильды и целуя старую кормилицу в обе щеки.

Радка тоже сидела здесь: у Мильды всегда было чем заняться, даже поздней ночью. В отсутствие Десси Мильда обшивала и обштопывала все население замка, а также исполняла прочие «сенешальские» обязанности: следила за тем, чтобы к господскому столу поставляли достаточно молока, творога и сыра, баранов, каплунов и цыплят, чтобы господские поля вовремя были вспаханы и засеяны, дренажные канавы вовремя очищены и подновлены, чтобы на господских лугах обошлось без потравы, и прочая, и прочая…

Спать Радке пока что не хотелось: сначала ее взбудоражила страшная история Дудочника, а потом она крепко обиделась на Карстена за то, что он выгнал их с Рейнхардом из кухни, словно глупых котят. При сестрице Десси, небось, не посмел бы… Так что Радка сидела, дулась и вязала чулок, а Мильда латала дорогое атласное, подбитое мехом покрывало. Была у Карстена такая милая манера – валиться на постель, не только не снимая сапог, но даже и не отстегивая шпор. «Теперь еще и Рейнхард будет покрывала драть», – подумала Радка и сама себе удивилась: чего это ее так разобрало?

Когда Карстен снова появился в дверях, Радка, как ни смешно, в первый момент подумала, что он пришел извиниться, и даже открыла рот, чтобы снова предложить вино и пирог, но Карстен даже не заметил ее. Он усадил Мильду в кресло и сам сел на скамеечку у ее ног.

– Я тебе подарок привез из Купели, – с казал он, вытаскивая из кармана маленькую коробочку, затянутую бархатом. – Вот, смотри, новые иглы, все острые, отлично сработаны.

Радка, обидевшись, снова ушла изливать свою печаль щавелю и пророщенной пшенице.

«Даже не спросил, откуда я щавель взяла, если снег еще не сошел», – бурчала она под нос, глядя на стоящие на подоконниках ящики с землей, из которых тянулись сочные молодые ростки. Этот садик на подоконнике был ее гордостью. У Мильды болели суставы, и графята распорядились, чтоб в ее комнате всегда было тепло натоплено. А Радка, не будь дура, потолковала с Дудочником и развела на окошке этакую красоту. Даже Десси оценила. А этот… слеподыр! Радка шмыгнула носом: и поплакаться некому, сестрица далеко, а Мильде плакаться себе дороже, она понятно за кого.

– Хотел еще ниток купить, – продолжал Карстен, – да не мог решить каких, не моего это ума дело. А иголки как, подойдут?

– Иголки-то остры, а вот прочны ли? – поджав губу, процедила Мильда. – Я уж думала, ты мне, старухе, платок теплый привезешь или душегрею на белке. Думала, заслужила на старости-то лет.

– В следующий раз обязательно привезу, – пообещал Карстен. – Я скоро снова в город поеду.

– Зачем это без конца метаться, деньги переводить?! – Мильда сурово глянула на своего воспитанника. – Вроде у нас все есть.

– Все-то все, да в хорошем доме всего должно быть в избытке. Тем более к нам скоро гости приедут, нельзя перед ними в грязь лицом ударить.

– Какие еще гости? Снова дивы припрутся?

– Да нет, настоящие гости, соседи. У графа Ригстайна дела в городе, он и хочет у нас свою семью поселить на пару декад. А мы ведь и в самом деле уже давно гостей не принимали. Что ж мы, дикие совсем?

– Ну а я-то здесь причем?

– А без тебя нам никак, мама. Ты в деревне мастериц собери, потом скажите нам, каких вам тканей, каких нитей да каких мехов закупить, чтобы и тебе душегрею справить, и нам всем новое платье, и чтобы одарить дорогих гостей было чем. Поможешь?

И с улыбкой, нараспев продекламировал:

Так вот, сестра, прошу я, чтоб ты своей рукой
Скроила нам побольше одежды дорогой,
И пусть твои девицы для нас сошьют ее.
Откладывать не хочется мне сватовство мое.

Всем четверым придется – запомни, королевна! –
Менять свою одежду три раза ежедневно.
И так мы будем делать подряд четыре дня,
Чтоб двор невесты в скупости не укорял меня.

– Вот уж не было печали, – вздохнула Мильда. – Ну ладно, гости – дело хорошее. Хоть вы с Рейнхардом немного пообтешетесь, а то совсем уже одичали, ровно звери лесные. – И она ласково потрепала волосы Карстена.

Тот вскочил на ноги.

– Ну ладно, раз так, я пойду. Уездился сегодня за день, спать хочется – мочи нет.

И только теперь увидел стоящую у окна Радку и вспомнил, что ее одну сегодня не одарил.

– А ты, девочка, вот что… – Карстен замялся, но тут его осенило. – Я тебе вот что привез.

Вытащил кошелек и протянул Радке монету – ту самую, фальшивую, что ему всучили в Купели.

– Пора тебе уже на ожерелье собрать, – добавил Карстен с улыбкой. – Глядишь, к свадьбе длинная цепь накопится.

– Спасибо… – Радка потупила глаза и присела, принимая подарок.

Замечание насчет свадьбы ей не понравилось: если верить Карстену, то выходило, что до этой свадьбы еще мноого воды утечет. Но все-таки он обратил на нее внимание! И даже гостинец из города привез. Да и монетка была необычная и красивая: на одной стороне кораблик под парусами, на другой – скачущий олень. Деревенским девкам и мечтать не приходилось о такой подвеске на ожерелье.

– О какой это он невесте толковал? – спросила Радка Мильду, когда Карстен ушел.

– Как это о какой? Знамо дело, о какой. У графа из Дождевого Камня какая семья? Жена да двое дочерей-красавиц: родная и приемная – его жены двоюродная племянница вроде бы. Кто на родной женится – весь замок получит, кто на приемной – тоже внакладе не останется. Они, правда, богаче нас, в прошлые времена Вальдибер на наших мальчиков и не поглядел бы, ну да теперь времена такие – благородным людям с границы надо вместе быть.

– Вы думаете, они за этим и приедут? – осторожно спросила Радка, садясь на ту же скамейку, с которой только что поднялся Карстен.

– А зачем еще? И то сказать, чем наши мальчики – не славные женихи? А ведь им несладко пришлось: сколько раз думала, чем их накормить, как одеть. Матушка-то их покойная еще с самых родов слабого здоровья стала. А батюшка большой ходок был. Ни одной служанки молоденькой не пропускал. Госпожа графиня уж их, бывало, возле своей спальни укладывала, чтоб посохраннее. Да только это не помогло. Он, наоборот, решил, что это она ему такое приглашение делает. Так что ей оттого еще горше пришлось.

– Бедные девушки! – вздохнула Радка.

– А что девушки?! Их, небось, в замок никто силком не тянул. Да и господин наш с любой женщиной одинаково обходителен был – уж этого от него не отнимешь. Ни одну не приневолил – уж это я тебе точно скажу. Правда, конечно, если они на что рассчитывали, – ну что он им землю подарит или драгоценности какие, – так такого тоже не бывало никогда. И поделом: нечего жадничать. Так уж спокон веку повелось: если в замке молодой господин или хоть средних лет, да еще в силе, перед ним служанки хвостом метут. И каждая в графини метит. Только такого не бывает никогда. На одной перине чтоб лежать – бывает, иногда и подарит чем, если уж совсем очумел. А чтоб жениться благородному на своей холопке – это только в сказках про иноземных принцев случается. Поняла?

– Поняла, поняла, – закивала Радка. – Только зачем вы мне про это говорите, в ум не возьму. Я и сказок-то таких не слыхала.

Глава 5

Сайнему никогда прежде не приходилось пользоваться той силой, что оставила ему в наследство Десси. Но когда стервец Кали ткнул в ведьму пальцем и чуть было не произнес заветное слово «шеламка», Сайнем, видя, что никак не успевает ни добежать, ни ударить, ни просто заткнуть рот, сделал резкий жест, будто сдавил горло парня локтем, и мгновенно вокруг шеи колдуна и в самом деле нарисовалась жирная огненная удавка – даже магического зрения не нужно было, чтобы ее увидеть.

Кали, схватившись за горло, захрипел, но все же на ногах устоял и бросился вон из дома, пробежав прямо сквозь Человека из Шмелей. Шмели вновь взмыли в потолку, собрались в рой и устремились в погоню за беглецом.

В горнице наступила тишина. На волшебника никто не взглянул, и Сайнем с облегчением понял, что и последнюю магическую выходку все приписали Лихому.

Наконец отец невесты поднялся из-за стола и сделал приглашающий жест в сторону старого колдуна.

– Ты уж прости, дед, что мы тебя решили немного попытать, – сказал он как ни в чем не бывало. – Сам знаешь, свадьба без шуток да без затей не ладится. Садись уж за стол, не побрезгуй нашим хлебом-солью. Дарин, дочка, налей-ка гостю пива.

Колдун, не говоря ни слова, сделал несколько шагов вперед и рухнул на скамью. Похоже, все случившееся напугало его не меньше, чем других гостей. Однако виду он не подал и, облокотившись на столешницу, так и жег соседей суровым взглядом.

Служаночка, до того прятавшаяся за спиной Сайнема, бросилась исполнять отцовское приказание, а волшебник, сам изумленный тем, что только что сотворил, обернулся было к Десси и увидел, что ее нет в сенях. И это ему очень не понравилось.

Конечно, Десси могла и подняться наверх, в их светлицу, вот только Сайнем подозревал, что не будет она этого делать, слишком уж это было просто: враг, гонимый шмелями, убежал и растворился в ночи, а счастливые победители отправились на боковую. Не на таких напали.

Поэтому Сайнем вышел на крыльцо. Во дворе у колодца прямо в полурастявшем снежном сугробе стоял на коленях молодой колдун и жадно пил из ведра. В промежутках между глотками он то ли судорожно вздыхал, то ли всхлипывал. Шмели, мгновенно схваченные вечерним холодком, лежали на земле, а через двор прямо по ковру из умирающих шмелей шла Десси.

Услыхав ее шаги, молодой колдун явственно лязгнул зубами и отшатнулся назад.

– Кали! – тихо позвала женщина. – Кали, что ты бежишь за мной? Зачем тебе моя сила? У тебя же есть своя.

– Затем, что я все равно не отступлюсь, раз через нее такие муки принял! – хрипло выкрикнул колдун. – Сперва дед силу не давал, столько лет в черном теле держал, теперь еще ты измываешься. Лучше убей меня сейчас, потому что я тебя не оставлю.

Десси ничего не ответила, но и не остановилась.

Кали отполз еще немного, но сбежать не пытался, – будто ему важнее было сейчас выиграть немного времени и договорить все, что он копил в душе, сидя в темнице Сломанного Клыка, чем сбежать от приближающейся шеламки.

– Мне дед все рассказал, – продолжал Кали все так же хрипло и зло. – Это ему должна была сила отойти от твоего полюбовника. Ему сам Хозяин Леса пообещал. Дед за это взялся на Сломанный Клык порчу навести, а Хозяин Леса за это твоего дружка под копье подвел. Если б не ты, сила бы все равно мне досталась. Я свое пришел требовать. А ты мне сначала лицо изуродовала, а потом велела в темницу бросить. Думаешь, я уступлю тебе?

Сайнему больше всего хотелось сбежать с крыльца и разобраться с этом колдуном-недоноском самым простым, вовсе не магическим способом. И все же он медлил: не знал, что на уме у Десси. А она сказала тихо и мягко:

– Сколько же я тебе зла причинила, Кали. Почему же ты сразу ко мне не пришел? Иди сюда, не бойся, я все поправлю.

Кали снова то ли взвизгнул, то ли всхлипнул, но остался на месте.

Десси, подойдя, осторожно коснулась его плеча, заставила подняться на ноги.

Сайнем вновь глянул магическим зрением и вновь не поверил своим глазам. Ему казалось, сегодня уже никому и ничем его не удивить, но он как всегда ошибался. У парня от страха душа ушла в пятки – в самом прямом смысле слова: вся та темная, гневная, грозовая сила, что владела им прежде, теперь схлынула, спустилась к ногам и едва мерцала над самой землей. Зато Десси… Нет, назвать это «Десси»

Сайнем уже не мог, как бы ему того ни хотелось. Она была рекой, потоком густого золотого света, который тек в нее отовсюду и исходил из нее, заполняя собой весь двор. Под ее ногами таял снег, а деревья отклонялись в стороны, как от ветра.

Десси провела ладонями по шее Кали, убирая боль, оставленную удавкой Сайнема, потом одним движением пальца стерла шрам, уродующий щеку парня, потом на миг прильнула к нему всем телом, обняла за шею и сделала пальцами быстрое, едва уловимое движение, будто завязывала узелок на нити.

– Вот так, – сказала она удовлетворенно, отстранившись и разглядывая свою работу. – Так, я думаю, будет правильно.

Кали охнул и вновь упал на колени. И тут Сайнем увидел еще кое-что: на спине у парня теперь сидел тощий, полупрозрачный старичок в длинной белой рубашке. Седые космы колыхались на ветру, беззубый рот кривился в усмешке, маленькие глазки задорно блестели.

– Так-то вот, внучек, – зашептал старик на ухо молодому колдуну. – Силы моей хотел? Ну так получай ее, голубчик. Давай, давай, вставай, чего расселся, пошли отсюда.

Тощими волосатыми коленями он сжимал бока Кали, а длинными костлявыми пальцами выкручивал ему ухо.

Кали, не говоря больше ни слова, медленно поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел прочь со двора. Старик на его спине потирал руки и радостно хихикал. Разумеется, простым зрением старика было не разглядеть. Прохожий при встрече заметил бы только, что парень сильно горбится. Сайнем вдруг припомнил сказки про обитателей холмов, которые любили подшутить над встречными: у одного забирали горб, другому, наоборот, навешивали. Может быть…

Но додумать эту мысль до конца он не успел: едва Кали вышел за калитку, в ворота буквально ворвалась на полном ходу телега, доверху наполненная веселыми и изрядно захмелевшими, нарядно одетыми парнями. Лошади все в поту: похоже, их гнали во весь мах.

Десси мгновенно отступила к стене овина, так что ее никто не заметил. Впрочем, парни были слишком увлечены собой. Обнявшись, помогая друг другу удержаться на ногах, они двинулись через двор к дому, радостно горланя:

А мы дверь с петель сорвем,
Мы невесту уведем…

Тут Сайнем понял наконец, что происходит: приехал жених с товарищами. Обернувшись, он увидел в сенях давешнюю служаночку, которая смотрела на него с грустью и упреком, и только сейчас вспомнил о своем обещании.

– Ну, что нос повесила? – обратился он к девушке. – Есть в доме еще одна дверь?

– Да, из кухни, в хлев ведет.

– Вот и отлично! Тащи сюда метлу, и пойдем твою сестру красть.

Девушка вопросов задавать не стала, только коротко кивнула и метнулась в чулан – за метлой. А Сайнем вдруг почувствовал, как внутри его закипает веселье: что бы ни творилось сейчас с Десси, но ему понравилось, как она разобралась с наглым выскочкой Кали. Теперь еще самому надо учудить что-нибудь эдакое – и можно считать, что день прошел не зря.

Вместе с девушкой и метлой они бегом поднялись наверх и обнаружили в светелке еще одну девицу – точную копию служаночки, только более зареванную. Это была Карин – та самая предусмотрительная невеста, которая, услышав голоса во дворе, совершенно пала духом. Служаночка что-то зашептала сестре на ухо, та робко глянула на Сайнема из-под мокрых ресниц (он всегда млел от подобных взглядов), потом спрыгнула на пол и заявила, что готова на все, лишь бы надрать задницу этому пьяному козлу Нарсу.

На цыпочках все трое спустились вниз, в кухню. Девушки, прижав пальцы к губам, многозначительно глянули на поварих, те, посмеявшись, указали им на невысокую дверь в дальнем углу кухни. Сайнем и сестры пробежали через хлев мимо шумно дышащих коров, пробежали через двор, выскочили за калитку.

– Где тут можно пересидеть, пока нас не хватились? – спросил Сайнем девиц.

– Там ниже по склону, у реки, стоит банька, – ответила Карин.

– Отлично. Пошли туда.

К баньке пришлось спускаться по узкой, мокрой и немыслимо грязной тропинке. Сайнему это было на руку: он надеялся, что их следы хорошо пропечатаются в земле.

Вскоре все трое уже сидели в темноте у печи, до сих пор хранящей тепло и особый банный запах. Сайнем то и дело выбегал в предбанник – поглядеть, что там творится на постоялом дворе. Ждать пришлось недолго: в темноте замелькали факелы, послышались пьяные голоса – на поиски невесты вышел целый отряд.

Сайнем потер руки и хотел уже подать девицам знак – мол, пора смываться, но вместо этого едва не испортил все дело – отпрыгнул назад и заорал от ужаса. И немудрено: на его руку внезапно легла другая, мокрая и холодная, рука. Он так увлекся слежкой за постоялым двором, что не заметил Десси, которая спустилась к баньке прямо по склону с проезжей дороги.

Услышав крик Сайнема, сестрицы тоже выглянули в предбанник, но, увидев Десси, сразу заулыбались: они, кажется, ни на секунду не усомнились, что она на их стороне.

– Все в порядке, – тихо сказала Десси. – Дом они уже обыскали, теперь двинулись в деревню. Нам надо отсюда сматываться.

На улице уже воцарилась полная, кромешная тьма, однако благодаря горящим факелам Сайнем без труда мог следить за преследователями. Беглецы гуськом полезли вверх по склону, цепляясь за мокрую прошлогоднюю траву. Сайнем тащил за собой метлу и вертел ею, как лиса хвостом, – он не сомневался, что, пошуровав в деревне, преследователи наверняка вспомнят о баньке и заявятся сюда. Конечно, в такой темноте разглядеть следы будет очень трудно, даже при свете факелов, и все же волшебник не хотел рисковать. Попадешься – потом будет стыдно на самого себя в зеркало смотреть.

Вскоре все четверо выбрались на дорогу.

– Куда теперь? – задыхаясь, спросила Карин.

– Возвращаемся в «Горшок», раз они там все уже обыскали, – ответил волшебник.

– Я поставила лестницу позади дома. Можем забраться прямо на чердак, – добавила Десси.

Так они и поступили. Огородами подобрались к тихому и обезлюдевшему постоялому двору, залезли на чердак, спустились оттуда на второй этаж и спрятались в светлице, предназначенной для Сайнема и Десси.

Глава 6

Пламя свечи заплясало от сквозняка, и по стене побежали отсветы и тени.

– Она все ближе! – Женщина в черном бархатном платье отошла от стрельчатого окна и остановилась у горящего очага, пряча обнаженные руки в широких рукавах. Распущенные черные волосы хлестали ее пониже спины, рубины на вороте вспыхивали в ответ пляске языков пламени. – Она все ближе! Она скоро будет в столице!

– Ты что, чувствуешь ее приближение? – Мужчина, сидевший в кресле, недоверчиво поднял бровь.

Женщина не отвечала, только досадливо дернула плечом, но мужчина продолжал глядеть на нее, не произнеся ни слова, и через несколько мгновений она сдалась:

– Мне помогают птицы. Они следят за дорогой.

– Птицы? – Мужчина, казалось, удивился еще больше. – Какие птицы?

– Сороки! – Это слово женщина буквально бросила ему в лицо, и в голосе ее ясно прозвучало: «На, подавись!»

– Сороки… – задумчиво протянул мужчина. – Что ж, если вдуматься, ничего странного в этом нет. Если они служат твоему супругу, почему бы им не…

– Прекрати! – Женщина нервно заходила по комнате. – Разве ты не знаешь, что я не видела Дея с того самого вечера в Купели. Он избегает нас.

– Не то чтобы я не знал, – пожал плечами мужчина. – Но услышать подтверждение от тебя – это, на мой взгляд, достаточно важно.

– А я говорю тебе – прекрати! Ты что, не слышишь, что я говорю?! Дей сбежал от нас, а Дейя едет в столицу!

– Дионисия, – спокойно поправил мужчина.

– Эта ведьма! – рявкнула женщина. – Ты можешь объяснить мне, что ей здесь надо?

– Охотно. Если только ты объяснишь мне, почему твой супруг старается теперь держаться от тебя подальше.

– Ты… ты сегодня просто невозможен. Если ты думаешь, что все это смешно…

– Я думаю? Я пока еще ничего не думаю. Я пытаюсь понять. Понять, о чем думаете вы все. Дей считает, что все это действительно смешно, впрочем, так ему и положено, он же у нас бог-пересмешник, не так ли? Занятнее другое: Дей говорит, что видел таких, как мы, сотни и тысячи раз, что мы ничем не сможем его удивить, даже пытаться бесполезно. И все же он с нами – вот ведь странность! Ну или, по крайней мере, был с нами до поры до времени. Дионисия, которую ты упорно зовешь Дейей, столь же упорно отказывается от этого имени и, насколько я ее понял, считает, что мы проходимцы, по нам петля плачет и мы плохо кончим. При этом она прекрасно понимает, что петли нам нечего бояться, значит, под «плохо кончим» она подразумевает нечто другое. И только ты, дорогая моя, как всегда полна энтузиазма. Знаешь, сколь высоки шансы на успех у такой команды? Ниже земли. Их вообще нет.

– Знаю, знаю, все я знаю, Айд! – Женщина вдруг бросилась через всю комнату к сидящему мужчине и спрятала лицо у него в коленях, ее плечи дрожали. – А по правде говоря, ничего я не знаю. Ничегошеньки. В книге написано было, что богов четверо. Откуда мне знать, что у нас получится, если нас только трое. А теперь еще и двое, если Дей сбежал. И что ему надо, в самом деле? Почему бросил нас, ведь все было хорошо…

– Ну что ты, что ты, все и так хорошо… – Мужчина поднял женщину с пола, посадил себе на колени и стал осторожно укачивать. – Все хорошо, дурного ничего не случилось. И не случится, уж я об этом позабочусь. Ну подумаешь, вздумалось Дею в лес погуляти. Так ему так и положено. Дейя упрямится? Ну кнута ей дадим хорошего, большое дело. Зачем же плакать? Милая Мила, зачем тебе плакать? Ну дураки они, велика ли беда? Будто в первый раз мы на дураков нарвались.

– Ох, Айд! – Женщина промокнула глаза широким рукавом своего платья. – Прости, пожалуйста, опять я… Просто… Просто, знаешь, тот, который в тебе… он иногда бывает просто невозможен… Если бы можно было…

Мужчина задержал дыхание и прикусил губу, будто женщина ненароком причинила ему немалую боль. Когда он заговорил снова, голос его звучал холодно и сухо:

– Я очень сожалею, но тут уж приходится выбирать. Едва ли тот слабоумный пастушок, у которого не хватало ума не только на то, чтобы при случае завалить одну из собственных коз, но даже на то, чтобы ублаготворить девицу, которая сама лезла к нему в постель… Едва ли подобный субъект смог бы оказать тебе действенную помощь в твоих теперешних амбициозных планах.

– Ты вовсе не был слабоумным, – запротестовала женщина, не замечая, впрочем, как глубоко ее слова задели мужчину. – Ты просто был… особенным. Но лучшим из всех, кого я знала, клянусь тебе.

– Об этом позволь мне судить, – так же сухо ответил мужчина. – И вот еще что… Раз ты так боишься Дионисии, не приближайся к ней. Я сам ею займусь. В конце концов, она принадлежит мне, а не тебе, – таков уговор. Кстати, ты сама на этом настаивала.

– Ты уже пытался, – возразила женщина, не слезая с его колен. – У тебя тоже ничего не получилось.

– У меня почти получилось. Если бы не вмешался Дей… Впрочем, неважно. Тогда я еще ничего о ней не знал, а она ничего не знала о себе. Теперь мы будем знать гораздо больше и не ошибемся.

– Откуда это ты будешь знать больше?

– Ты мне поможешь, – сказал мужчина невозмутимо. – Разве не так?

– Конечно, помогу. – Женщина ласково провела рукой по его волосам.

– Ну вот и славно. А сейчас отдохни, моя милая, у тебя был трудный день.

Женщина вздохнула и поцеловала его в щеку.

– Ты все равно остался самым лучшим, – прошептала она, соскальзывая с колен.

Когда женщина вышла из комнаты, мужчина подвинулся поближе к очагу и задумчиво сказал огню:

– Богиня войны у нас – трусиха и паникерша, бог смеха – раздолбай. Интересно, кто у нас бог справедливости? Самому ведь не угадать, надо будет спросить при случае. Вот только у кого?

Глава 7

Сайнем проснулся оттого, что у него затекли сразу обе руки и нога, замерзли кончик носа и правое ухо и при этом еще в шею упиралось что-то твердое. Открыв глаза, он обнаружил под своим подбородком затылок то ли Карин, то ли Дарин: понять было трудно. Девица крепко сжимала его в объятиях и во сне причмокивала губами. Впрочем, когда Сайнем начал осторожно освобождаться из теплых рук, красавица безропотно его отпустила, только пробормотала что-то невнятное, повернулась на другой бок и так же нежно обняла сестру. Сайнем тоже отвернулся от двойняшек и увидел, что Десси уже проснулась и глаза у нее смеются.

– Только не говори, что всю жизнь о подобном не мечтал, – шепнула она.

– Не говорю. Мечтал, – ответил Сайнем.

Вчера он как порядочный человек, уступив дамам кровать, попытался улечься на коврике на полу и сейчас не мог вспомнить, кто именно из троих женщин крикнул ему: «Ладно, кончай зубами ляскать, полезай сюда!» Одно он помнил точно: уговаривать его не пришлось.

Сейчас в окно сквозь щели ставня пробивались тусклые, но вполне уверенные солнечные лучи – очередной серый весенний денек уже вступил в свои права. Внизу слышался скрип сдвигаемых столов и скамей, стук и лязг посуды да недовольные голоса: шутка явно затянулась, и жених с друзьями начали нервничать. Поэтому Десси и Сайнем поскорей растолкали близняшек, и Карин отправилась вниз – принимать от жениха дань восхищения, ключи от хозяйства и полную волю.

Дарин пошла за ней, но вскоре вновь взбежала по ступенькам и постучала в дверь светлицы.

– Ой, я же забыла поблагодарить вас! – воскликнула она. – И отец – вы не представляете, он будто помолодел. Я только сейчас поняла, как он за Карин боялся. Что Нарс ее в дугу согнет, если она за него выйдет. Словом, отец просит, чтобы вы здесь еще на день остались, без денег, просто как гости. И Карин тоже просит, и я. А завтра с утра мы можем вместе в столицу поехать. Тогда я вас в ту гостиницу поселю, где я работаю. У нас хорошо. И готовят хорошо, а комнату я вам сама уберу, уж вы поверьте, так расстараюсь! И у хозяина попрошу, чтобы он вам плату скинул. Он у нас добрый, он все поймет. Ладно?

Сайнем пожал плечами. Спешки особой не было. А отдохнуть бы неплохо: кто его знает, чем в столице заниматься придется.

– Я бы остался, – сказал он, повернувшись к Десси. – А ты как?

– Можно! – легко согласилась она.

– Ну вот и отлично! – Дарин всплеснула руками. – Мне вам завтрак сюда принести? Или вниз спуститесь?

Сайнем снова взглянул на Десси.

– Спустимся, чего уж там, – отвечала она.

* * *

Они снова немного попировали вместе со счастливыми молодоженами. Десси на радость Сайнему вела себя на удивление просто и обыденно. Он даже рискнул оставить ее на некоторое время одну и сходил на конюшню проведать их верную лошадку. Под вечер Карин, простившись с родителями и сестрой, поехала в дом жениха. Десси и Сайнем поднялись к себе, решив лечь пораньше перед дальней дорогой.

И тут в дверь снова постучали, вернее, поскреблись – тихо и осторожно. Сайнем откинул засов, и в комнату скользнула Дарин.

– Я вам надоела уже, наверное, – сказала она, глядя на Сайнема все тем же неотразимым взглядом, снизу вверх из-под ресниц, умоляюще. – Только я хотела еще попросить. Для вас это, наверное, мелочь, а для меня… Словом, я ко гда стояла внизу вчера, ну, когда отец Лихого хотел прогнать, я поняла: кто-то из вас колдует. Правда? Только не бойтесь, я никому не скажу…

– Оба мы колдуем, только каждый по-своему, – спокойно ответила Десси.

– О… – Дарин отступила на шаг. – Тогда… тогда… Тогда еще лучше, – сказала она решительно. – Мне очень нужен хороший заговор. Чтобы один человек меня полюбил. Он приходит к нам в гостиницу, а на меня даже не смотрит. Я уже не могу. Я без него совсем не могу. Вы мне поможете?

Супруги переглянулись.

– Давай ты. Мою присуху потом не отсушишь, – решила Десси.

Сайнем почесал в затылке.

– Да я, собственно говоря, никогда… я толком не знаю, как… я… Ладно! – Он хлопнул ладонью по колену. – Почему бы и не попробовать, в конце концов?! Вот что, Дарин, принеси-ка сюда ложку.

– Какую?

– Любую. Ту, что получше.

– Ага, я сейчас, подождите чуть!

Дарин упорхнула.

– Ты думаешь, стоит? – неуверенно спросил Сайнем, обернувшись к Десси.

Та пожала плечами:

– Почему бы тебе не поразвлечься?

– Скорей, развлекаться будешь ты. Но тебя я готов развлекать с утра до вечера.

Десси улыбнулась.

Вернулась Дарин с деревянной ложкой. Сайнем взял ложку, пошептался с нею, потом снова вручил девушке:

– Значит, так. Три ночи будешь с этой ложкой спать, клади между грудей. Перед сном и утром наговоришь на нее сама, ну как обычно: «Чтобы такому-то без меня не пилось, не елось, ничего не хотелось, не спалось, не моглось, вообще не жилось, звезды ясные, сойдите в чашу брачную», – ну и дальше в том же духе. Потом как-нибудь хитро подсунешь эту ложку своему красавцу, чтобы он с нее поел. Дальше либо сработает, либо нет. Тут уж не взыщи, я правда в первый раз за такое дело взялся.

– Спасибо, спасибо вам за все. Если получится, я вам такой пир устрою! – Дарин бережно взяла ложку и попятилась к двери.

Потом вдруг остановилась, обернулась к Десси и бухнулась на колени:

– Госпожа, простите меня, я знаю, я очень много прошу… только… только… Вы сказали, что ваши присушки не рушатся. Может быть… вы не могли бы…

– Ты правда этого хочешь? – удивленно спросила Десси. – Так, чтобы навсегда и пути назад не было?

– Да! Да! – в ыкрикнула Дарин. – Я не могу без него! Я не знаю, что со мной будет, если он меня бросит!

– Когда не знаешь, это как раз самое интересное, – будто невзначай обронила Десси.

Но Дарин ее не услышала.

– Я так не могу больше! Я его каждую ночь во сне вижу. Он знатный, конечно, и богатый, но несчастный. У меня сердце разрывается на него смотреть. А он меня будто не видит и не слышит. Я не могу так больше мучиться. И как он мучается, смотреть не могу. Я бы его утешила, только не знаю, как подступиться, как слово сказать.

– Ну хорошо. – Десси вновь пожала плечами. – Давай сюда ложку.

И, прижав ее к губам, она негромко, глуховатым, невыразительным голосом заговорила:

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,
Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,
Оттого что я о тебе спою – как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя – замолчи! –
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты –
О проклятие! – у тебя остаешься – ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, –
Оттого что мир – моя колыбель, и могила – мир.

– Дальше делай все так, как тебе Сайнем велел, – закончила Десси. – Только смотри, не жалуйся потом.

– Да что вы, я вам до концца жизни благодарна буду, что хотите просите, ничего не жалко…

Дарин, не переставая кланяться, исчезла за дверью.

– Не знает она, чего просят в таких случаях, – усмехнулась Десси.

И пока Сайнем соображал, в чем соль шутки, добавила, все с той же улыбкой:

– Вот и я тебя так когда-то присушивала.

– Ты? – переспросил Сайнем.

– Угу! Попросила братца Дудочника, чтобы он для меня заклинание посильнее нашел, он их много знает. – И снова без малейшей паузы, не давая ему опомниться: – Хочешь отсушу?

Сайнем присел на кровать:

– Ты же говорила, твои присушки не отсушиваются.

– Так то мои! – усмехнулась женщина.

Волшебник хорошенько обдумал и этот ответ, и вопрос, который ему предшествовал. Вдоль и поперек. До той черты, до которой у него хватало понимания. И ответил, спокойно, вдумчиво, ясно зная, что существо, сидящее рядом с ним на кровати, не играет словами и почти не понимает шуток. Точнее, не представляет себе разницы между игрой и «серьезной» жизнью, между шуткой и истинной правдой. Поэтому Сайнем сказал как мог серьезно и ей, и самому себе:

– Не нужно. Что сделано, то сделано. Сделано с добрым сердцем и сделано на добро. Я тебе пригожусь в столице, не надо меня раньше времени отпускать с перчатки.

– Ну раз так, иди сюда, – молвила Десси и прихлопнула ладонью свечу.

Глава 8

Молодой король Рагнахар Кельдинг, раскрасневшийся, суровый и решительный, сбежал по крутой каменной лестнице во дворик замка и остановился перед Стакадом Мудрым.

– Отец! Отец, это несправедливо! Я так старался, а ты…

Одет король был не по-королевски: кожаные штаны и высокие сапоги для верховой езды, белая льняная рубашка, безрукавка из шкурок выдры. Простоволос, но золотые кудри сияли лучше всякой короны. Стакад же, напротив, одевался всегда хоть и не броско, но с продуманной роскошью: в разрезных рукавах черного камзола из тонкой шерсти проблескивала темно-зеленая парча, плащ скрепляла брошь из двух золотых спиралей, пояс собран из бронзовых блях и выглядел куда роскошнее простого пояса Рагнахара, хотя висел на нем не меч и даже не широкий охотничий нож, как у короля, а всего лишь испачканный чернилами небольшой кисет.

Стакад приподнялся с мраморной скамьи и к вящему ужасу Рагнахара преклонил перед ним колено. Делал он это медленно и оттого особо торжественно, но даже не слишком наблюдательный Рагнахар понял: отец медлит еще и потому, что ему трудно двигаться, – мучит одышка и колено плохо сгибается. «Через двадцать лет я сам таким буду! – вдруг понял Рагнахар. – Как там дед говорил: хочешь до старости оставаться гибким и ловким – не проводи дни в седле, а ночи на земле, не бери в руки оружие иначе как для охоты. Тогда и шрамы не стянут твое тело, будто сыромятными ремнями, и суставы не сотрутся и не закаменеют. Только все равно не порадуешься такой жизни: дым глаза выест, запах женской стряпни да детской мочи весь нюх перешибет. Лучше уж попить вольного ветра, сколько тебе судьба подаст, да и на покой. Вот и отец теперь идет путем деда…»

Он подхватил Стакада под локоть и сказал с упреком:

– Зачем это нужно, отец? Мы здесь одни.

– Затем, что ты король, мой сын, – спокойно ответил Стакад.

Он все еще немного задыхался, но голос его прозвучал так уверенно и сурово, что Рагнахар мгновенно превратился из снисходительного, все понимающего и жалостливого юноши в глупого нашкодившего щенка, которому больше всего хотелось спрятаться под скамью и закрыть морду лапами.

– Ты король, – повторил он. – И ради тебя боги совершили великое чудо, волшебным образом передав в твои руки меч Харда Юного – залог безопасности и процветания этих земель. Ты король, а я твой референдарий. И если ты забыл подобающий тон и приличествующее тебе поведение, то мой долг – напомнить тебе о них, пусть даже при этом пострадают мои колени.

И Стакад презрительно фыркнул, давая понять сыну, что по-прежнему видит его насквозь.

Маленький дворик, в котором они сейчас стояли, в столице называли не иначе как «каприз референдария». Строго говоря, это не настоящий дворик, просто небольшая площадка на крыше первого этажа, окруженная со всех сторон глухими стенами. На нее вела единственная лестница – с ближайшей боевой башни, и только с этой башни можно увидеть, что происходит на площадке. Но даже с башни нельзя услышать, о чем говорят сидящие во дворике люди, если бы только им не пришло в голову нарочно кричать во всю глотку.

Собственно говоря, «каприз референдария» был капризом, а вернее, дурацким просчетом строителей, некогда возводивших дворец, – они хотели вывести сюда дымоход, да не рассчитали, и для дымохода пришлось пробивать отверстие прямо в стене, отчего на дворцовой кухне теперь всегда полно чаду и всякий, кому посчастливилось пообедать за одним столом с королем, до конца жизни помнил особый привкус всех блюд. А закуток между башней и тремя стенами так и оставался бессмысленным и никому не нужным, пока во дворец не въехал Стакад, тогда еще как регент и воспитатель юного Кольскега Хардинга – последнего в этом некогда славном, а ныне истощенном и измельчавшем роду.

Стакад повелел засыпать крышу безымянного тогда закутка землей и выложить мрамором две прямые дорожки в форме креста. В конце одной из дорожек он пожелал поставить ту самую мраморную скамью, на которой сейчас сидел (ее без долгих разговоров вытащили из бывшего тронного зала Хардингов). На противоположном конце этой дорожки стояла бронзовая статуя Девы Лесов – покровительницы Кельдингов. Рагнахар помнил похожую статую, только мраморную, она стояла в их родовом поместье. Дворня говорила, что лицо статуи точь-в-точь похоже на лицо юной матери Рагнахара, которая прожила всего год после свадьбы и умерла, давая жизнь своему первенцу. Но та статуя, изъеденная дождями и ветрами, так и осталась на прежнем месте, а эту, бронзовую, с миловидным, но лишенным какой бы то ни было индивидуальности лицом, отливали прямо в столице, причем у ног скульптор «уложил» Звездного Оленя, желая, видимо, показать, что покровительница Кельдингов сумеет приручить волшебный звездный огонь, которым много лет владели Хардинги. Пытался ли скульптор польстить новой королевской семье или просто заклинал судьбу, Рагнахар не знал.

В конце второй дорожки прямо на земле лежала мраморная чаша-ракушка, служившая некогда обрамлением для источника, что бил из-под ног той, первой, мраморной Лесной Девы. Почему-то именно эту чашу, а не саму статую Стакад повелел доставить из поместья во дворец. Один из дворцовых мастеров предлагал устроить из чаши фонтан – он собирался установить на башне большой резервуар и ежеутренне наполнять его водой с помощью ведер, поднимаемых прямо из колодца на башню посредством специального блока. Веревка, на которой крепилось ведро, будучи перекинутой через блок, помещенный над резервуаром, должна была вновь опускаться до земли и наматываться на второй блок, на сей раз горизонтальный, который вращали бы две слепых лошади и один слабоумный погонщик. После наполнения резервуара специальный поплавок, всплывая на поверхность воды, открывал бы отверстие на дне и вода била бы из фонтанной чаши «с доселе невиданной силой и прелестью», как выразился мастер. Стакад, с интересом изучив чертежи, от проекта отказался, сказав: «В этой чаше семнадцать лет не было воды и далее не будет». Впрочем, он не мешал своим новым подружкам летом высаживать в чаше цветы.

Второй конец той же дорожки упирался в ту самую узкую лестницу, примыкающую к стене башни, по которой, единственной, и можно попасть в этот висячий сад. Ничего особенного рассказать про эту лестницу было нельзя, кроме того, что Рагнахар не раз по ней сбегал и не раз на бегу оскальзывался, пересчитывая ступени собственной задницей и спиной. Что, впрочем, не делало его более осторожным и рассудительным.

В квадратах, ограниченных дорожками, росли посвященные Лесной Богине деревья: орешник, дикая яблоня, липа и ольха. Все четыре посажены недавно и росли плохо – видимо, слой земли оказался слишком тонок. В целом садик выглядел довольно невзрачно и странновато, но Стакад любил проводить здесь вечера.

К этому остается добавить одно: из садика можно было видеть, что творится на западном дворе между зданиями казарм и суда, на юге – в охотничьем парке и зверинце, а главное – на востоке, где к дворцу лепились дома приближенной ко двору знати: Рагнахар, по совету Стакада, специальным указом повелел, чтобы каждый из его герцогов построил здесь дом и селился в нем, если возникнет надобность приехать в столицу.

– Так что же показалось тебе несправедливым? – с усмешкой спросил старый референдарий своего сына и повелителя.

– Ты едешь завтра на охоту и не берешь меня! – В Рагнахаре вновь взыграла обида. – Постой! Ничего не говори! Сначала дослушай! Это не пустой каприз – и дед, и ты сам всегда говорили: король должен охотиться, чтобы изучать различные местности и учиться использовать их для засад, укрытий и ловушек в дни войны. А я уже год не выезжал из города. Я тут просто задыхаюсь в этих стенах. Это… ужасно!

– Ты думаешь, именно это ужасно? – все так же весело и невозмутимо поинтересовался Стакад. – Правильно, я тебя не беру, потому что тебе там не место. Твое дело сейчас оставаться во дворце и следить за приготовлениями к свадьбе. Впрочем, могу тебя утешить: охота вряд ли будет интересной. Это не развлечение, просто твой дядя должен добыть волчью шкуру в подарок своей невесте – таков обычай у чужан. Конечно, весна – не лучшее время для волчьей охоты, волчьи семьи кочуют по лесу, а нам сейчас туда ходу нет – грязь непролазная. Но что поделать! Мне донесли, что в одной из деревень волчья стая обнаглела настолько, что хватает собак прямо во дворах, а то и роет подкопы в овчарню и режет скотину. Надо спешить, пока стая не разбилась на пары. Мы попробуем взять их на падали, выкопаем волчьи ямы. Словом, это будет скучная работа, а не развлечение. Я с радостью остался бы дома – для моей спины так было бы гораздо лучше, но я должен выказать рвение, чтобы уважить будущую невестку и ее брата.

– Ах, эта свадьба! – вздохнул Рагнахар. – Она так необходима? Неужели дяде Хильдебранду так нравится эта варварка?

– Дяде Хильдебранду нравятся копья и боевые топоры воинов ее брата. – В голосе Стакада вновь зазвенела сталь. – Он предпочитает видеть это оружие мирно висящим на стенах пиршественного зала, а не обращенным против нас. Ты что, совсем уже разучился думать? Мы заключаем важнейший военный и торговый союз, а ты не желаешь видеть дальше собственного носа.

– Торговый союз с дивами? Чем они могут торговать? Камнями? Своими уродливыми женами?

– Перевалами, – спокойно ответил Стакад.

– Чем?

– Через горные перевалы, известные только чужанам, можно попасть в долины, где лежат богатые торговые города. Те места сами чужане называют «Ларчиком» и «Сундуком с драгоценностями». Если бы ты отбросил глупое чванство и почаще беседовал со своими будущими родичами или, по крайней мере, смотрел карты в библиотеке, ты не задавал бы таких глупых вопросов.

– Отец, ты, наверное, прав, но… Ты учишь меня, что король должен прислушиваться к тому, что говорят во дворце и на улицах, и я прислушиваюсь. А над нами смеются, отец. Люди говорят, что варварка научит Хильдебранда переворачиваться в волка и вечерами выть на луну, это-де единственное, что она умеет.

– Вот как? И кто же говорит такое?

– Я, право, не помню… многие…

– А мне сдается, что ты отлично помнишь. Ну, кто сказал эти слова? Это может оказаться важнее, чем ты думаешь.

– Я, кажется, припоминаю, – неохотно произнес Рагнахар. – Наверное, это был Лиллий.

– Лиллий, посол Сюдмарка?

– Да, он. Но, право, это была лишь дружеская шутка за кубком вина, не больше.

– Да, он шутник, этот Лиллий. Он тебе нравится?

– Отец! Я надеюсь, ты не подумал…

– О чем это ты? – изумленно спросил Стакад. – Я вижу, что этот человек, будучи уже средних лет, много времени проводит с вами, молодежью, что ты даришь его своим доверием и он оказывает доверие тебе. Я вижу, что этот человек учен, красноречив, храбр, хорошо владеет мечом. Я думаю, что он выбрал тебя своим другом, а ты пытаешься научиться у него уму-разуму, ведь глупца не отправят в качестве посла в другую страну. Если бы он был твоих лет, вы могли бы стать побратимами, но, коль скоро он старше, он может быть твоим учителем. Что еще, скажи на милость, я могу подумать?

– Ничего, – быстро отвечает Рагнахар. – Просто Лиллий рассказывал, что на Южных островах некоторые мужчины… они… Они иногда… Но поверь мне, он сам говорил об этом с отвращением, он полагает, что такие существа не достойны зваться мужчинами, должны быть прокляты людьми и изгнаны из любого города, чьи правители желают сохранить здоровые и богобоязненные нравы в своем народе.

На этом пылкая речь Рагнахара была прервана: Стакад громко расхохотался.

– Ах вот ты о чем! Что за ерунда! Разумеется, на далеких островах могут быть в ходу самые разные обычаи. Наверное, жаркий климат, отсутствие одежды и ароматы южных цветов так разжигают похоть, что мужчина просто не смотрит, кто перед ним: женщина, животное или другой мужчина. Я не склонен их ни осуждать, ни оправдывать: раз таков их обычай, значит, это представляется им правильным и законным. Но при чем тут дружба между двумя равными или уважение ученика к учителю? Ведь даже если мы и считаем правильным и достойным любить женщин, то далеко не с каждой женщиной совокупляемся, оставшись наедине. Пожалуй, я слишком поспешно призвал тебя почаще посещать библиотеку – лишние знания чрезмерно распаляют твое юношеское воображение. Но оставим эти глупости: я так и не получил ответа на свой вопрос. Тебе нравится Лиллий?

– Конечно, отец. Ты сам признаешь, что он умен, образован и храбр. К этому я могу добавить, что он еще и удивительно добрый, щедрый и сердечный человек. Он всегда мягок, весел и приветлив и при этом муж по-настоящему доблестный, честный, жесточайший враг всякой несправедливости. Ты бы слышал рассказы о доблести его предков – патрициев Сюдмарка! И при этом он вовсе не чванлив: только вчера, перед обедом, пока повара накрывали на стол, мы, развлекаясь, бегали вокруг стола и кидались салфетками, и он веселился с нами как мальчишка. Кстати, салфетками нас научил пользоваться именно он, и ты, помнится, был очень рад этому.

– Да, припоминаю. Так он действительно весельчак, этот Лиллий. И какие же его шутки тебе запомнились?

– Ты так спрашиваешь, что… Лучше я передам тебе его серьезные слова, которые меня глубоко взволновали.

– Да, очень интересно.

– Он говорил, что человека можно узнать, если рассмотреть, чему он поклоняется и как он это делает. Он говорил, что мы поклоняемся великому множеству богов и оттого наш ум разбросан, обуреваем противоречивыми желаниями и не способен постичь единую истину. Он говорит, что мы совершаем многие обряды тайно, среди ночи, будто стыдимся чего-то, и это также говорит о том, что мы сами не доверяем избранным нами богам.

– А то, что твой отец молится нашей родовой богине в одиночестве и в укромном месте, говорит о том, что он стыдится своей покровительницы?

– Ну что ты! Ничего подобного Лиллий, разумеется, не говорил.

– Но все присутствующие, обладающие хоть крупицей разума, смогли сделать соответствующие выводы?

– Отец!

– Не торопись, сын. Я еще не сказал ни одного слова в упрек Лиллию. Он вправе иметь какое угодно мнение относительно нашей религии. Я приглашал его сюда не для того, чтобы он пел хвалу нашим богам. Я вообще не склонен осуждать людей за мнения, если они не ведут к дурным и зловредным поступкам. Но скажи-ка мне лучше, что думает Лиллий о наших волшебниках, поклоняющихся Солнцу?

– Он говорит, что вера в единое Солнце лучше веры во множество соперничающих богов, хотя и недостаточно совершенна. Он говорит, что обряды поклонения Солнцу очень красивы, совершаются при свете дня и с достаточной торжественностью, а потому оказывают хорошее влияние на простой народ, склоняя его к добру и честности. Но при этом он добавляет, что Солнце не разумно, а божество должно обладать всеми мыслимыми достоинствами. Поэтому совершенный бог должен быть подобен совершенному человеку.

– Ясно. А теперь скажи-ка, Лиллий в последнее время не совершал дорогих покупок?

– При чем тут…

– Отвечай на вопрос!

– Ну да, он недавно купил боевого коня и дорогой плащ. Сказал, что в Сюдмарке скончался его друг и завещал ему часть своего состояния. Коня он подарил мне…

– Прекрасно. Так вот, чтобы мысль о горе Лиллия не омрачала тебе радость от такого роскошного подарка, спешу сообщить тебе, что никакой друг у Лиллия не умирал и никаких денег никто ему не завещал.

– Но… откуда ты знаешь?

– Из его собственной переписки.

– Но… ты… неужели ты…

– Не я лично, но, разумеется, все письма Лиллия – и официальные, и личные – просматриваются и копируются в нашей канцелярии.

– Но это же бесчестно!

– Ничуть! Кстати, Лиллию это прекрасно известно, можешь у него спросить. В политике мало-мальское доверие возможно лишь при полной открытости. Нашим послам в Сюдмарке я приказал нанять местных писцов, чтобы упростить процедуру. Если нам потребуется обменяться действительно секретными сведениями, мы найдем способ.

– Ну… не знаю… но зачем тогда эта ложь о наследстве?

– Тут я с уверенностью говорить не могу, но полагаю, что Лиллий получил деньги от Солнечных Магов за то, что будет всячески хвалить их веру перед тобой. Видишь ли, в свое время Верховный Маг помог нам убрать с трона последнего Хардинга, и боюсь, теперь он считает меня неблагодарным. В награду он потребовал, чтобы я разрушил Пантеон и велел людям поклоняться одному лишь Солнцу. А я не считаю себя вправе указывать людям, как и кому им поклоняться, если при этом они остаются хорошими подданными и исправно платят налоги. Я объявил вне закона любое волшебство, кроме солнечного, и всех волшебников, кроме Солнечных Магов, и думал, что старик уймется. Но, видно, нет. Теперь он решил добиться своего, используя тебя.

– Но неужели Лиллий…

– Не спеши его осуждать. Во-первых, он, по-видимому, искренне привержен своей религии и искренне верит в то, что поклонение Солнцу ближе к его истинной вере, чем наше «мерзкое многобожие».

– А во-вторых?

– А во-вторых, он умный человек и истинный патриот, а потому всеми возможными путями пытается отвести беду от своей родины.

– Беду?

– Бедный мой мальчик! Разговоры о доблести, богах и развратных островитянах так затмили твой разум, что ты не видишь простейших вещей. Скажи мне, ты знаешь, почему нам удалось одолеть Хардингов?

– Нам помогли Солнечные Маги…

– Я не об этом! Почему род Хардингов измельчал настолько, что мы без большого труда скинули с трона последнего длинноволосого мальчишку-оборотня? Почему никто из его родичей не воззвал к армии и не повел ее против нас? Почему народ приветствовал нас как освободителей? Ведь Хардинги вовсе не были тиранами и захватчиками. Наоборот, они были добрыми, справедливыми и миролюбивыми королями. Из года в год, в Колдовскую Ночь обернувшись волками, они удерживали на землях Королевства Звездного Оленя и тем самым сохраняли землю от неурожаев и прочих бед. Мы, кстати, на это совершенно неспособны.

– Отец! Как ты можешь так говорить о Хардингах?!

– Могу, потому что это правда. И все же сейчас на троне сидишь ты, а не мальчишка Хардинг. Почему?

Ошарашенный Рагнахар присел на скамейку, устремил взгляд на Лесную Деву, будто моля ее о подсказке. Но Лесная Дева осталась безмолвной, и несколько мгновений спустя Рагнахар со вздохом спросил:

– Почему, отец?

– Виной тому мир и процветание, – с улыбкой ответил Стакад.

– Как? Но, отец, что ты говоришь? Разве возможно…

– Все просто, сын, – так же ласково продолжал Стакад, только улыбка его стала грустной. – Прежде, когда Хардинги были воинственными королями, они возвращались из походов с добычей и могли щедро одаривать своих вассалов, привязывая их к себе. Но позже, когда они укрепили границы своего государства и позволили людям наслаждаться миром, им пришлось продавать собранные земли и драгоценности, чтобы продолжать прикармливать собственных графов и баронов. А те, как водится, с каждым годом становились все наглее: выпрашивали себе иммунитеты от налогов и сборов, начинали самостийный сбор налогов в свою пользу, чеканили собственную монету, собирали собственные армии и нападали на соседей. Так Хардинги постепенно растеряли богатства и сторонников, и свалить их не составило труда. Но в наследство нам они оставили пустую казну, крохотную армию и отвыкшую от покорности страну. Чтобы не повторить их ошибку и удержать корону, мы должны вести победоносные войны.

– Но зачем тогда ты миришься с дивами?

– Затем, что, как ты сам справедливо заметил, с них нечего взять, кроме колесниц и боевых топоров. Они не обогатят нас как враги, зато как союзники могут быть очень полезны. По крайней мере, Армед, брат твоей будущей невестки, берется обеспечить мир и безопасность на наших горных границах. А значит, развязать нам руки для войны с иным противником.

– С Сюдмарком! – воскликнул Рагнахар, пораженный собственной мыслью.

– Конечно. И Лиллий, как умный человек, прекрасно это понимает и любой ценой пытается оттянуть начало войны. Но ему это не удастся. Боги, которых он так презирает, не на его стороне. Так что не жалей о пропущенной охоте, скоро тебе предстоит забава получше. Если, конечно, ты предпочтешь слушаться своих старых богов, а не совершенного бога Лиллия.

– Я буду послушен вам, отец. Все, что есть у меня сейчас, я имею лишь благодаря вам. Вы дали мне жизнь, вы добыли для меня власть, вы наделили меня богатством, чтобы я мог одаривать своих друзей.

– Рад это слышать. Итак, ты останешься во дворце и проследишь за приготовлениями к свадьбе. При этом постарайся выказать как можно больше уважения невесте Хильдебранда и его родне. Но имей в виду, я ни в коем случае не хочу, чтобы ты разорвал дружбу с Лиллием. Дружить с врагами очень и очень полезно. Ведь вчерашний враг завтра может стать союзником. Просто постарайся подружиться также и с чужанами. Увидишь, они тоже славные люди, могут порассказать много интересного и, я уверен, без труда научатся бросаться салфетками.

– Отец! Простите, если я…

– Ерунда, ты сегодня не сказал ничего такого, что не соответствовало бы твоему возрасту и нраву. Мудрость приличествует зрелому мужчине, но ей неоткуда взяться у юноши. Не стыдись своих ошибок, лучше учись у них. А теперь иди, и тебе, и мне надо отдохнуть.

– Отец, простите, но я хотел еще спросить…

– Спрашивай.

– Правда ли… правда ли, что чужане – тоже волки-оборони, как и Хардинги?

Стакад снова расхохотался:

– Нет. Это неправда. Во-первых, чужане оборачиваются не волками, а степными собаками. Оттого многие считают, что они прежде обитали в степях и были вытеснены в горы лишь войсками Харда Юного. Об этом, кстати, говорят и чужанские колесницы – вооружение, вовсе не подобающее для гор, но как нельзя более уместное в степях. А во-вторых, чужане не позволяют своим оборотням править. Говорят, их содержат в специальных поселениях под надзором военных отрядов и выращивают скорее как животных, нежели как людей. И еще, их будто бы поят свежей кровью и кормят сырым мясом, чтобы им легче было оборачиваться в зверей. Но, возможно, это только слухи. Чужане не любят распространяться о своих оборотнях. Но если ты сумеешь подружиться с их молодежью, ты выведаешь эту тайну. Ведь молодые очень часто готовы предать самые священные установления, лишь бы насолить старшим. Подумай над этим. А теперь иди, мне тоже надо о многом подумать.

– Прощайте, отец.

– До свидания, сын.

И юный Рагнахар, утомленный этим разговором так, будто весь день провел в седле без воды и пищи, стал подниматься по крутой винтовой лестнице на башню, оставив своего отца в тайном саду наедине с Лесной Девой.

Назад: Пролог

Дальше: Часть вторая. Месяц пахоты. Дождевой камень