Глава 72
В нетребовском дворе царило умиротворение. Дед Никифор с Игорем вернулись засветло: сегодня двойной праздник – воскресенье и возвращение Петрухи с учебы. Ожидался праздничный ужин.
Игорь полулежал на кровати, в хате было тихо. Николаич поехал встречать сына в городок, тетя и Ганна покупали что-то в магазине. Кремов разглядывал картину, которая давно привлекала его внимание. На полотне размером метр на семьдесят сантиметров изображен всадник на коне. Он скачет по пустоши на фоне голубого неба. Неестественно яркие, насыщенные краски придают фантастичности изображению. Короткая трава под копытами гнется от сильного ветра. Но ни она, ни другие детали картины, включая экипировку всадника, совсем не напоминали реальность, в которой жили трапперы. А ведь эта картина, выполненная в технике «кубани», считалась традиционным народным творчеством.
Николаич путано объяснял, что «кубанью» здешние мастера «малевали картины испокон веков» и у каждой трапперской семьи есть такие. Откуда пошла традиция и почему одежда изображаемых лишь отдаленно перекликалась с реальными трапперскими костюмами, никто объяснить не мог, но тем не менее эмоционально-духовная привязанность современных охотников к необычным персонажам с «кубанских» полотен прослеживалась отчетливо.
Усатый всадник в черной меховой шапке, черном плаще-халате с капюшоном, в черных брюках с красными продольными полосками, заправленных в высокие сапоги, собирался из грубоватых, уверенно положенных мазков. Он скакал на красивом сильном животном, похожем на иллюстрации из энциклопедии, удерживая левой рукой узду, а в правой сжимая что-то вроде плети. Всадника связывала с Николаичем и его сородичами самая характерная деталь – выражение лица, решительного, гордого.
Кремов для себя отметил, что нужно обязательно покопаться в загадочной истории трапперов, если получится вернуться в Защекинск, выяснить судьбу этого прекрасного народа и ее связь с «кубанью».
Игорь все пытался добраться до дроздовских бумаг, но изматывающая работа в пустоши и полное растворение в мечеткинском быте не оставляли им шансов. Может, теперь пора?
Ребенком он сгорел бы от любопытства, но сейчас пиратский сверток серой бумаги совершенно не воодушевлял. Там были карты, описание путевых точек, дневники. Бесполезное наследие почившего психа, до Солнечного-то не добраться. Трапперам Кремов верил. Однако все равно следовало покорпеть над свертком хотя бы из уважения ко времени, потраченному на его добычу.
Дроздов не впихнул в сверток ничего случайного. Каждая бумажка служила общей цели – дать представление о безопасном посещении Солнечного. Указаний на золото, о котором говорил Матвей в «Роднике», или на что-то подобное карты не содержали, но самая подробная из них помечала продуктовый склад, оружейку и «запретные зоны с тварями». Дроздовские предостережения и указания пришлись бы кстати, свершись Большая Экспедиция.
