Глава 66
Николаич стоял у крепкого невысокого забора, словно поджидая гостя.
– Здравствуй, дядя Витя, – приветствовал Нерв.
– Здорово, Игорюша! Прав был дед, а мы не верили! – изумленно произнес дядька.
Он открыл калитку, деловито помог с вещами и по-свойски, словно приезд Игоря был чем-то хоть и важным, но обыденным, провел его в дом. В чем был прав дед, Игорь спросить не решился.
В прохладной комнате едва уловимо пахло свежей побелкой. По дощатому полу разбегались половицы из толстой рогожи, разноцветные в полоску. У небольшого окна стоял деревянный стол с накрытой рушником посудой.
– Прасковья, – позвал Нетреба, и из соседней комнаты показалась тетя, – посмотри, кто к нам приехал!
Она замерла, мгновенно узнав Игоря, а затем бросилась к нему и обняла:
– На Максима стал похож-то как! Вылитый! А с волосами что?! Откуда седина?!
У Игоря сжалось в груди.
– Ну, хватит, хватит пока, – успокаивал Николаич, – дай ему в себя прийти, потом разговоры будем разговаривать.
Коротко справившись о дороге, Николаич провел Игоря умыться. Затем они прошли в столовую, где их ожидал юноша лет семнадцати и совсем юная девушка. Сели за стол.
– Мой сын Петруха и доча Галя, – представил дядя. – Удача, что ты сейчас надумал приехать. Петруха тоже после отлучки, два года в колледже оттарабанил. Вы как сговорились.
– Здорово, Петруха. – Игорь пожал ему руку.
Игорь вытащил из рюкзака и протянул дяде подарок – прибор ночного видения. Раскопав его в том же рюкзаке Матвея, что и Колобка, Кремов решил, что ничего лучшего для этих целей не сыскать.
– Вот это в масть! – воскликнул Нетреба. – Ну, теперь, Петруха, и в темноте нам черт не брат! Пущай Семеныч обзавидуется. Гляди, какой агрегат серьезный, небось, мегаполисный?
– Вроде наш, – ответил Игорь, – по случаю удалось приобрести у хороших людей.
– О, дай руку! – Дядька с чувством сжал пятерню Кремову. – Это ж дефицит страшный, спасибо!
Впрочем, как и положено трапперу, он сдержал мальчишеское желание покопаться в настройках и отложил свою драгоценность до поры. Игорь подарил тете шкатулку из искусственного дерева, но хорошо сделанную. Ужин поджидал: горячий борщ, галушки, сало, свежая зелень и запотевшая бутыль с можжевеловой водкой. За столом собралась вся семья, кроме деда Никифора. Он был жив, но, несмотря на преклонный возраст, отсутствовал: дежурил в ночном.
– Если б он знал, какие у нас сегодня гости, то бегом бы прибежал, – смеялась тетя, – но вы оба неожиданно.
Происходящее Игоря удивило. Он так давно не бывал здесь, думал, его забыли и во всяком случае потребуется время, чтоб снова стать своим. Но вот все за столом, и будто вся взрослая жизнь в Мегаполисе ему приснилась ночью, а сейчас он пробудился. Дядя с тетей не спрашивали, на сколько он пожаловал, почему вдруг решился, но видно было, что ловили каждое его слово. Игорь коротко рассказал об Улье, о работе, о неудачной женитьбе и что в последнее время трудился не по профессии. Приехал в гости, соскучился.
Тетя не сводила с него глаз, как и Галинка с Петрухой. Детям наверняка рассказывали о старшем брате, и теперь он, казавшийся раньше полумифическим, на возвращение которого никто не рассчитывал, сидит рядом, живой и настоящий.
– Дядя, в станичке есть какая-нибудь работа? – внутренне волнуясь, спросил наконец Игорь.
На лицах родственников отразилось изумление. Затем губы Нетребы расплылись в недоверчивой улыбке.
– Та не, – протянул он, прищурившись, – не может быть! Хах, мать, ну, что я тебе говорил? Когда-то это должно было статься! Игорь, сынку, мы тебе не только работу, но и невесту найдем! Тут девахи – не мегаполисные курицы!
Душевное напряжение спало, Игорь окончательно успокоился. Все разговоры о его прошлом и будущем, все новости о станичке еще впереди, но самый главный вопрос разрешился. Вскоре женщины ушли устраивать Игорю постель, а мужчины остались за столом. Долго беседовали. О годах, прошедших с момента расставания, о событиях, уместившихся в них, о будущем. Игорь намеренно не касался чувствительных для себя тем – родителей, памяти о них. Успеется. Сейчас под самогон, проникающий в желудок с небывалой для алкоголя легкостью, Нерв боялся растеряться совершенно. Нет, он не стеснялся неизбежных слез, не опасался эмоциональной перегрузки, но не желал в первый же вечер пестрой мешанины из едва ухваченных вершков от переживаний, достойных отдельного подхода и осмысления.
