Глава 55
Ночь прошла беспокойно, Юкэ постоянно просыпалась от шума: то над ними раздавались дикие вопли пьяной пирушки, то грохотали чьи-то торопливо-подозрительные шаги в коридоре, а однажды Кремов готов был побиться об заклад, что кого-то неподалеку насилуют. Сам он наплевал бы на эту ночную возню, но его спутница так не умела.
Странно: днем казалось, что вокруг никого.
Примерно с двух часов ночи завывания беспокойных обитателей хостела поутихли. Юкэ задышала глубоко и ровно, а к Игорю весьма некстати пожаловала бессонница. Наверное, он пропустил период, в течение которого организм готов был отключиться. Чтобы как-то скоротать время, Нерв подошел к окну. За ним раскинулся старый город, ярко подсвеченный уличными огнями. Без труда угадывались проспекты и площади, мерцала неоном реклама, ползли вереницы автомобильных фар. Высотка Бюро по-прежнему доминировала над всем, выделяясь в черноте ночи голубоватым восклицательным знаком. Она и сейчас парила в небе, отделяемая от сверкающей земной тверди смоляной чернотой Капитолийского холма.
Игоря захватила мысль, что люди бы так не смогли. Конечно, человеческий разум легко справится с постановкой театральных трюков вроде парящего в перспективе здания, инженеры просчитают конструктив, а монтажники осилят возведение, но все это лишь оболочка чего-то гораздо более содержательного и важного – неподвластного им.
Жизни не хватит, чтобы отладить такую глобальную идею как Мегаполис! Он ведь не первый в своем роде и, может, не последний. Концепция супермуравейника, опирающегося на фундамент непререкаемой бюрократии, кочевала по людской истории из столетия в столетие, проявляясь то в совершенстве Древнего Рима, то в обогнавшем время гигантизме Вавилона, то в безукоризненной стройности египетских пирамид. Будто всякий раз, когда невидимый зодчий посредством человечества принимался вычерчивать пугающе точные фигуры зданий, дорог, механизмов, предпринималась очередная попытка сваять совершенную самоподдерживающуюся систему, перпетуум-мобиле!
«Почему бы не отбросить конспирологию и просто не допустить, что люди сами, накапливая знания из поколения в поколение, совершенствуют общественное устройство?» – возмутится внутренний любитель очевидного. Очень просто, недалекий гордец, ведь люди сами всегда оказываются слабым звеном очередной Вавилонской башни, недостойными владельцами и новых дорог, и безупречных зданий, и благ, обретенных благодаря прогрессу!
Зодчий в отчаянии ломает свои песочные замки, попутно истребляя лишнюю популяцию в войнах, эпидемиях, стихийных бедствиях, а затем, учтя предыдущие ошибки, заставляет нас, опустошенных и умытых кровью, приниматься за дело – отстраивать новый ослепительно безупречный Мегаполис. А мы? Мы, МЫ, МЫ!!! Альфа и омега мироздания, владетели сущего, хозяева своей судьбы! Почему же тогда никак не научимся жить в мире? Почему, с трудом добыв очередной миропорядок, только накапливаем ошибки, которые рано или поздно доконают систему, еще вчера обещавшую сделаться раем? Может, потому что люди в ней – только деталь, встроенная кем-то другим. Важная, отчего-то незаменимая деталь, деталь, под которую отлаживается весь механизм, – но все же…
Зачем Зодчему эти хлопоты? Чего он хочет от нас? И почему он то дает, то забирает свои драгоценные дары? Юкэ отреагировала на «Юниверсум» предсказуемо: не смогла взять в толк, как сто тысяч астронавтов упаковались в один корабль. Видимо, для создания звездолета человечество не пожалело сил и смогло преодолеть все трудности – великая цель послужила катализатором развития. А сейчас? Имея волшебный ребис, современники Юкэ и Игоря не в состоянии не то что повторить достижения пращуров, но даже выйти на орбиту! Мегаполис вообще не рыпается, а «Надежды» Защекинска раз за разом терпят крушения, будучи не в состоянии пробить полог! Сизифов труд.
Наверное, теперь внимание Зодчего обращено не на нас, и мы деградируем, сбившись на производство ширпотреба вместо звездолетов.
«Кремов, с точки зрения пчелы, она живет обычной жизнью, а с точки зрения пасечника, выполняет хозяйственную функцию – вырабатывает полезный и вкусный мед!» – вспомнились слова самодовольного Михи. Тот любил пофилософствовать, порассуждать о методах управления массами, о вездесущности Бюро, но, может, он оказался настолько глубок, что фразой о пчеле брал выше?
По крайней мере, пасечник не всемогущ, пчелы могут обойтись и без него, а если понадобится, зададут жару всякому, кто позарится на мед. Это отчасти успокаивало.
Бессонница утомилась читать мысли Игоря и нехотя, отзываясь противной тяжестью в голове, обозначила отступление. Он забрался в кровать. ХАЭН высвечивал безрадостные цифры – 4:18: спать оставалось недолго.
