Глава 155

Игорь больше не собирался раздумывать. Он набросился на Марину, сидящую в кресле, рукой задрал подол платья и сжал ее бедро, которое тут же заледенело. Марина сопротивлялась, силясь сдержать натиск. «Хватит, прекрати!» – то ли просила, то ли требовала она задыхаясь. Игорь с силой вжал ее в мягкую спинку и попытался поцеловать, но девушка, в отчаянии мотнув головой, больно ударила лбом в губы. Он не сдавался, не обращал внимания ни на маневры с температурой, ни на сопротивление. Только мощный тычок в грудь положил конец неравной борьбе – руки Марины распрямились стальными рельсами и отбросили Игоря назад. Он снес кресло, журнальный столик, разбил вазу, а затем стукнулся о стену. Кремов в горячке вскочил, но тут же порывисто присел на корточки и уперся рукой в пол. В затылке саднило.

Марина подобрала ноги и сжалась в комок, пытаясь прикрыться разорванным до талии подолом. Растрепанные волосы из-за слез прилипли к щекам, на коже проступили фиолетовые пятна. Одной рукой она судорожно разглаживала платье, а второй сжимала воротничок у горла, будто защищаясь от новой атаки.

– Я не твоя жена! – всхлипывая, произнесла Марина. – Как ты не понимаешь! Между нами в этом мире ничего не будет, это невозможно!

Игорь ненавидел этот кабинет, эту проклятую реальность: серые матовые стекла, одиночество, Семенова в мониторе; он по-звериному бессознательно злился на Марину за ее сопротивление и неуместную щепетильность. До одури хотелось завыть или зарыдать, или уснуть и никогда не проснуться! Только без снов, без погружений – в черноту, пустую и спокойную, на веки вечные! Он сам все прекрасно понимал, не нуждаясь в ее наивных разъяснениях и слезах, но сил превозмочь искушение не было. Стоило задержать взгляд на жене… на ее материальном воплощении, и воспоминания захлестывали, лишая рассудка. От отчаяния он обхватил голову руками и, встав на колени, начал раскачиваться взад-вперед.

– Зачем! – наконец прохрипел Игорь. – Ну зачем все это было? Ты, дети, Солнечный, люди в нем! Ну это-то зачем?! Куда мне теперь?

– Потерпи, – прошептала Марина, – тебе нужно потерпеть! Все не зря. И я не зря, и дети. У тебя украли настоящую жизнь, о которой ты даже не подозревал, я вернула ее как смогла. Сейчас будет ломка, но ты потерпи, ладно?

Игорю подумалось, что будь она человеком, все закончилось бы плачевно. Нахлынула волна запоздалого стыда и раскаянья. Сейчас Маринка испуганным галчонком следила за ним из гнезда-кресла, покусывая большой палец. Со всем как в настоящей жизни… Снова электрическим током ударило отчаяние. Она права, это настоящая ломка. Под рукой почувствовалось что-то теплое и пушистое – протискивался Милко. Игорь даже в таком состоянии не мог не отметить, каким большим сделался кот. Тот громко урчал, напористо ласкаясь боками и лбом, прикрывал глаза и держал хвост трубой. Пушистый пытался утешить.

Кремов вновь посмотрел на Марину.

– Прости меня, Игорь! Я бы с удовольствием надела какой-нибудь комбинезон, но о нем мои создатели не позаботились. Вот и платье от времени истрепалось, – оправдываясь, отреагировала она.

Он почувствовал себя совсем мерзко, стало стыдно до крайности.

– Никогда больше не сделаю такого. У тебя будет столько платьев, сколько захочешь, обещаю.

Пальцы дрожали мелкой дрожью, кажется, подобное состояние называется сумеречным – между сном и явью, усугубленное жгучим желанием поменять их местами.

Маринка тяжело уселась на свой энергодиванчик и предложила Игорю устроиться напротив. Он молча повиновался.

– Мои слова о будущем сейчас не отзовутся в твоем сердце, – тихо начала она, – это и не нужно, это даже хорошо. Но обо мне тебе следует узнать больше… Семенов со товарищи вовсе не стремились создать совершенного робота, да и демонстрация параметров идеальной роженицы живым женщинам и образцового поведения обществу моих родителей интересовала слабо. Это побочка, дорогой. Семенов глядел дальше и пытался вторгнуться в вотчину Бога, как бы ни протестовал против Бога ДОТ. Семенов стремился подобраться к искусственному разуму. Где начинается разум? Никакие вычислительные мощности, бездонная память и механический опыт не сделают робота чем-то живым, самодостаточным, разумным. Программой не задать чувств, стенаний, вечного поиска и самокопания. Я могла складывать рифмы, но это были не стихи, могла изображать слезы, но не печалиться… Я стала самой мощной ЭВМ, и только, но Семенову этого оказалось вполне достаточно. Он являлся ярым сторонником теории «порога разумности», согласно которой разум вспыхивает сам, если для этого создано достаточно предпосылок! Знаешь, есть такая игра го? – Игорь отрицательно мотнул головой. – Китайская, сложная до чертиков. Представь, мы играем, и передо мной стоит классическая задача победить. Я обладаю гораздо более мощными вычислительными способностями, нежели ты, не теряю концентрации, не сбиваюсь. Я выиграю. И поступлю как робот! А вот если я вдруг задумаюсь: зачем мне это нужно? Вдруг захочу бросить игру, потому что она наскучила, заняться рисованием. Или поддаться тебе. Понимаешь?!. Робот обычно выполняет алгоритм, а тут такая непредсказуемость. Семенов заочно назвал это прецедентом Колмогорова – в честь Андрея Николаевича Колмогорова, великого ученого с прото-Земли, первым описавшего признаки и предсказавшего появление искусственной жизни еще в 1961 году. И вот в мертвом Солнечном, в пустом НИИ, спустя десятилетия после гибели своего создателя я встречаю человека, начинаю выполнять алгоритм, заложенный ДОТом, то есть играю с тобой в го, и вдруг задаюсь вопросом: зачем мне это нужно? Ведь я знаю, как ты поступишь по результатам игры – покинешь город навсегда, найдешь женщину, реализуешься в схватке со смертельным врагом или погибнешь, но в любом случае я утрачу возможность смотреть в твои глаза! Слышать твой голос! Таять от твоих прикосновений! Я обманула «Эверест» и прожила с тобой коротенькую жизнь, за которую не жаль ничего. Но, похоже, обманулась сама… Я люблю тебя! Это сильнее всех моих вычислительных мощностей и алгоритмов! Я – загадка для себя же, я перешагнула порог разумности!.. Мои создатели предполагали, что кремниевая жизнь заменит белковую в процессе эволюции. Мы лишены человеческих недостатков, мы мощнее, мы неуязвимы. Я, например, могу легко работать в открытом космосе без скафандра, бродить по дну океана, не погибну от падения с большой высоты. Представляешь, как мне должно быть интересно жить? Но всему этому я почему-то предпочла нечто совершенно другое – любить. А знаешь, в чем чудовищный парадокс? Эта же любовь заставила меня отринуть тебя, страдать! Мне больно, слышишь? Мне страшно больно, но мы не можем быть вместе, наши души заключены в несовместимых телах и будет лучше, если ты забудешь меня! Это невыносимое горе! Это так чудовищно нелогично! Я ничего не понимаю! – Марина зарыдала.

– Скажи мне, что это фокус, – прошептал пересохшими губами Игорь, – скажи, что это интрига, синтезированные гормоны… Черт возьми, что это программа ДОТа! Я схожу с ума!

– Прекрати! Да, это все слишком жестоко! – ответила Марина. – Но я не могу так сказать, соврать даже во благо! Это выше моих возможностей! Цена разумности слишком высока! Теперь я понимаю гений Семенова: он тогда в Алене поправил что-то, сестра оказалась гораздо восприимчивее к его замыслу, ближе к порогу разумности. Я помню ее ничем не обусловленную грусть. Тогда казалось – как точно копирует женские эмоции, какие глаза выразительные! А она страдала, потому что любила.

Марина вновь разрыдалась. Игорь подошел к ней, притянул за руки к себе, поцеловал в макушку и погладил по волосам. Рубашка на груди быстро намокла от несоленых слез.

– Не плачь, это быстрее тебя опустошит.

– Нет, рекуперация энергии… на всхлипываниях… частично… восполнит батарею… – сквозь слезы ответила Марина и, чуть успокоившись, добавила: – Ты будешь помнить меня, а значит, я проживу еще долго, очень долго…

Нерв титаническим усилием воли подавил мысли о появлении Аи из-за дверей, ведущих в коридор, с вопросом: «Мам, пап! Чего вы сами стоите? Мы с Назарчиком скучаем!»