Глава 113

Катя выглядела подавленной. Плечи опущены, коленки плотно прижаты одна к другой. Она сидела на самом краешке массивной деревянной скамьи боком к столу, перебирая пальцами кончик поясного ремня. Взгляд девушки, еще вчера такой уверенной в себе, рассеянно блуждал по полу, стене, упирался в руки, занятые ремнем, и никак не задерживался на Игоре. Катя, словно провинившийся ребенок, застигнутый врасплох несоразмерно жестоким наказанием, просто тлела, не в силах справиться с разрушающим горем.

Никогда Игорь не видел ее такой. Он чувствовал каждым нейроном Катину боль, чувствовал горечь отравы, разлитой в молодом сердце, ее разочарование то ли от себя, то ли от ДОТа, то ли от жизни вообще. Близкий человек, лишенный дела, привычного мира, перспектив тонул в тоскливой безысходности. От Игоря не укрылись ее небрежная прическа, складки под глазами, потертый оранжевый комбинезон. Никакой косметики, макияжа, духов.

Кремов не знал, о чем говорить, растерял немногочисленные мысли, заготовленные загодя. Он протянул руку, Катя бросила на нее беглый взгляд и тут же снова сосредоточилась на своем ремешке.

– Дай руку, – тихо произнес Игорь.

Она мотнула головой.

Игорь подошел к ней, присел на скамью и обнял за плечи со спины, Катя тут же разрыдалась. Можно было почти руками нащупать ее немой вопрос: за что со мной так?

Девушка повернулась лицом к Игорю и, собравшись, посмотрела в глаза.

Напарники могли ни о чем не разговаривать, вообще. Достаточно взгляда, чтоб мысли читались как есть, в чистом виде. Только сейчас невербалка мешала. Частенько, выплескивая эмоции, люди не учитывают, что упускают важные детали, что, может быть, в чем-то неправы, но это и не важно в тот момент, а нужно обыкновенное сочувствие. Потом можно признать и принять неудобные факты и даже раскаяться, но это потом, не сейчас.

Катя же осознавала, что у Игоря есть ответ на вопрос «за что?», он сочувствует искренне, но не принимает ее обиду как справедливую. Может, Катя тяготит его как раз по этой причине? Так бы он давно уже перепрофилировался и оставил в прошлом и Улей, и Нерв, и свою многообещающую карьеру, но камень на душе в виде запутавшейся коллеги не дает ему это сделать. Откуда, ну откуда у него такая слепая вера в ДОТ? Нельзя даже вообразить себе, будто Игорь хоть на секунду отбросит свои убеждения и осудит систему, но из-за проклятой невербалки у него и притвориться не получалось.

Катя в отчаянии закрыла лицо руками.

– Не хочу так, не могу! Поговори со мной как с обычным человеком!

Он молчал, пораженный неожиданным открытием. Не выдержав, девушка открыла лицо, ее губы дрожали.

– Хватит, хватит, хватит! – почти прокричала она. – Ты как глухонемой молчишь. Больше не хочу знать, что ты способен копаться во мне! Я устала! Устала от тишины Улья, от психозрения, от наших способностей, наконец! Я…

Катя резко осеклась, так и не закончив.

ДОТ абсолютно прав на ее счет. Можно научиться плавать, но дельфином такая способность не сделает. Можно закончить Улей с отличием, но психозрение не обязательно ляжет на душу органично. Оно может тяготить, и со временем накопившаяся тяжесть станет невыносимой.

– Знаешь, Казимиров по секрету показал мне мою карточку перепрофилирования, – сказал Игорь, – там много интересного, но ничего не вдохновило. Я не знаю, как это – не слушать мысли, не понимать чувства, а в карточке нет профессий, связанных с психозрением. Это довольно страшно. Еще погружение аукается некстати странными привычками: то еды хочется необычной, то постоянно шарю по запястью в поиске ХАЭНа… устройство такое, неважно. А без мотоцикла вообще тоска. Если б не семья, сидел бы сейчас на Скале. Так что оснований не понимать ДОТ и не принимать его странных решений у меня полно. Все годы нашего знакомства я не позволял себе думать о твоих истинных чувствах ко мне. Прости. Если б я не прочел тот доклад, ты вовремя бросила бы Улей, не шла наперекор прогнозу, и все сложилось бы хорошо. Но сложилось как сложилось, и это не повод винить ДОТ, который, в сущности, ни при чем. Винить можно меня и мою близорукость.

Игорь закрыл глаза. Он говорил и говорил, спокойным, даже вкрадчивым голосом, вкладывая себя самого в сказанное. Он знал, как легко горечь разочарований может очерствить сердце. Катин молодой максимализм требовал все и сразу: любить так любить, ненавидеть так ненавидеть. «В старости, знаешь ли, даже самые сильные эмоции ослабевают», – вспомнились слова шофера. Кремов очень хотел помочь ей увидеть новые горизонты, почувствовать вкус свободы от прошлого, какой хотел и надеялся почувствовать сам. В определенный момент и при определенных обстоятельствах нечто подобное должна ощутить и Катя, это как выход на новую высоту, преодоление барьера, до того казавшегося непреодолимым.

Наконец он замолчал.

– Здесь есть парень, Виктор, – тихо заговорила Катя, – он здорово меня обрабатывал. Убеждал, что на скале собрались действительно свободные, что люди Солнечного – рабы тоталитарной системы, которая шагу не дает ступить и даже регламентирует, как дышать. Он в прошлом комсомолец, но говорит, после вердикта ДОТа прозрел и теперь по-настоящему счастлив. Ругал тебя (прости, я приводила тебя в пример), говорил, что ты зомби ДОТа и я, исключенная из системы, для тебя уже никто. Все это звучало правдоподобно до жути. Знаешь, почему я не поддалась на его уговоры?

– Потому что счастья, основанного на злобе к людям, не бывает? – предположил Игорь.

– Вот ты… даже интриги с тобой никакой! – слабо улыбнулась Катя. – Я б сформулировала по-другому, но смысл тот же. Его поддерживает, что он в оппозиции, именно так он выразился в разговоре. Это ужасно. Я, конечно, баран, но не настолько, чтоб из-за своего упрямства скатиться к тотальной озлобленности и критиканству, к этой… оппозиции. Представь, находить смысл жизни в противостоянии, противопоставлении себя обществу! В обгаживании кого-то, причем независимо от того, что он делает, как себя ведет! Так что Улей пошел мне на пользу, и уж здесь-то ДОТ съел, не зря я – Нерв. А еще я знаю, что такое счастье, оно не имеет ничего общего с ненавистью. Ты гордишься мной?

– Не представляешь как, – ответил Игорь.

Катя обессиленно ткнулась лбом ему в грудь и тоже закрыла глаза. Он обнял ее.

Глаз уловил мимолетное движение в углу комнаты свиданий – будто солнечный зайчик скользнул по плинтусу и сразу же растворился в воздухе. Но зайчика пускать некому, да и солнце туда не попадало никак. «Привет, Колобок!» – с тревогой подумал Игорь.