Глава 24

Эль увидела ключи.

В десяти футах в конусе света от миниатюрного фонарика-брелка, который она нашла под водительским сиденьем в салоне помощника шерифа. Ключи серебристо поблескивали на плотной земле у края дороги. Эль приблизилась. Зажала фонарик во рту и, когда ползла, чувствовала, как рифленый металл трется о зубы. Со скованными наручниками впереди руками она напоминала готовящуюся к прыжку ныряльщицу. (Плавание Эль ненавидела так же сильно, как бег.) И передвигала вперед колени и локти и, хрипло вдыхая, чувствовала, как холодный, враждебный воздух с каждой секундой все больше наполняет грудь.

Еще ближе. Тогда она сможет снова дышать.

Ее не волновало, что Тэпп, наверное, видит ее в прицел. Лучше уж рискнуть умереть здесь, чем наверняка – в машине помощника шерифа. Здесь у нее хотя бы оставалась ничтожная капля надежды. Трудно было поверить, что ей удавалось вот это: ползти с фонариком во рту и при этом, подобно намокшей флейте, мучительно свистеть легкими. В волосах грязь. Ногти черные. Вид у нее как у призрака из фильма ужасов. Эль даже не чувствовала себя самой. По крайней мере, истинной самой. А окровавленной версией той задиристой девчонки, какую вообразил Джеймс после того, как заметил, как она грохнулась на беговой дорожке. Эль Эверсман, которая так этого хотела…

«А чего, собственно говоря, я хочу?

Я хочу детей.

Я хочу детей от Джеймса. Очень сильно».

И не важно, что ее матка из мышьяка или средства для чистки раковин, неважно, что ее проблемы ставили в тупик всех врачей в Калифорнии, что бабушкина люлька Ковчега Завета осталась пустой в «детской», которая постепенно превратилась в домашний кабинет, а позднее в пепел. Она бы продолжала попытки. Они бы продолжали попытки. И всякий раз они с Джеймсом давали бы имена, потому что все мы никто, пока не становимся чем-то. И любой, даже самый ничтожный шанс на существование заслуживает, чтобы в него поверили.

Здесь лежит Эль Эверсман…

Ключи от наручников отразили кружочек света, и Эль выпустила фонарик изо рта. Если бы ее руки не были скованы наручниками, она бы дотянулась до ключей, но теперь требовался последний рывок.

Эль сделала его и схватила ключи обеими руками.

И услышала по рации Дуги Хаусера выстрел. Не пустой, хрусткий дальний щелчок, а гулкий, раскатистый, близкий. Мощный и неприятный, как автомобильная авария. Все детали померкли, и мозг перескочил с крыши «Капризной свинки», где они проводили с Джеймсом время, к скоростям звука и света, – вернулся к шаткому ходу мысли, влекомой взбудораженными ударами сердца.

«Выстрел.

По мне.

Двигайся».

Редко выстрел казался Тэппу таким техничным. Спусковой крючок сработал четко, как часы. Он почти не заметил ни отдачи в плечо, ни грохота, не ощутил теплого облака терпких запахов – древесного угля, сгоревшего пороха и превращающихся в пар дождевых капель. И уже отпустил рукоять, чтобы передернуть затвор, когда склонился к видоискателю «черного глаза». Женщина в зеленом мире сложилась вдвое и ползла, не подозревая, что жизнь оборвется менее чем через секунду, что к ней летит со скоростью тысяч миль в…

Она увернулась.

Пришла в движение за мгновения до того, как Тэпп нажал на спуск, и теперь завершала кувырок. Дернулась в сторону, и пуля «лапуа магнум.338» скользнула у нее над плечом (не исключено, что сорвала сантиметр кожи, хотя скорее всего нет) и ушла в землю, подняв брызги жидкой грязи.

Нет, не могла она заметить далекой вспышки дульного пламени, и к тому же смотрела в другую сторону. Но это и не слепое везение. В ее увертке слишком много целеустремленности. Каким-то образом она знала, когда выстрелит Тэпп, и убралась с траектории пули.

Он закрыл затвор и приготовился к следующему выстрелу.

Подпрыгивая на коленях, Эль Эверсман подбиралась к чему-то в мокрой зеленке рядом с контуром тела помощника шерифа у разбитой машины. Потом распрямилась с черным предметом в руках, но в оптику шестикратного увеличения «черного глаза» Тэпп на таком расстоянии не мог его разглядеть. Затем поднесла к губам, и Тэпп сразу догадался: это рация Коала. Внезапно его осенило: радиоволны. Их скорость быстрее скорости пули. Грохот выстрела попал в украденную Джеймсом рацию, которая находится в двадцати метрах ниже по склону, та передала сигнал «Мотороле» помощника шерифа в восьмистах метрах, и женщина услышала звук за три четверти секунды до того, как в нее ударила бы пуля. Вот откуда она узнала, что в нее стреляют. У Тэппа отлегло от сердца – получалось, что он не промахнулся. Слава богу. А последняя жертва Джеймса впечатляла: он умер с костенеющим пальцем на клавише «Передача», чтобы спасти жену от одного выстрела (ха-ха!).

Эль заговорила в рацию, и Тэпп услышал ее хриплый голос:

– Джеймс?

Он доносился из-за спины.

Тэпп похолодел, судорожно втянул воздух и задержал дыхание, справляясь со стеной нервного давления в глубине горла. Затем закрыл глаза, дал команду сердцу обрести устойчивый ритм и методично анализировал ощущения на фоне тихого шума дождя, стука капель со скал, журчания ручейков, шелеста травы, глухих порывов далекого ветра и выделил – стоп, что такое?.. ну да, конечно – аудиотень человека, стоявшего за ним, над ним, с острым предметом, с которого сбегали крупинки воды.

Тэпп готовился к смерти, но не к такой внезапной. Его вдруг охватил ужас, и во рту заклокотало, когда он попытался сказать:

– Пожалуйста…

Но рука уже схватила его за волосы и повернула голову так, что он увидел пронизанное отражением звезд небо. И до того как в мозг воткнулось острие отвертки, в нем успел шевельнуться обычный детский страх.