Глава 18

«Ночное ви́дение» – гласила надпись на полимерном футляре армейского типа.

Под аккомпанемент гулких ударов сердца Тэпп отщелкнул обе застежки. Прибор стоил свыше трех тысяч долларов, но он пользовался им всего один раз – в прошлом году. Еще плохо в нем разбирался, хранил в гнезде, как обычно держат огнетушитель, и сейчас пожалел, что с ним нет инструкции. Тэпп был вообще не в ладах с инструкциями – пролистывал и забывал, а до тонкостей доходил своим умом и руками. Сейчас же эти руки дрожали.

Его «черный глаз» больше не считался армейским образцом, однако был близок к тем моделям, какими пользовались профессионалы (полицейский спецназ в Бразилии и, по крайней мере, одно подразделение крошителей в красных беретах в Нигерии). Луковицеобразный прибор был в закруглениях и выпуклостях. Тэпп вдавил в батарейный отсек серебристый диск аккумулятора и закрыл крышку, точно люк водяного коллектора. Снимать штоки и смотреть в оптику пока рано – недостаточно стемнело, – придется ждать минут пятнадцать. По сравнению с примитивными «старлайтами», которыми пользовались во Вьетнаме, технология ушла далеко вперед, но излишки света все-таки могли вывести прибор из строя. В интернетовской рекламе «черного глаза» утверждалось, что специальная функция защищает электронно-оптический усилитель от повреждений, однако Тэпп не собирался ей верить. Он старательно берег свои крутые вещички. А данный прибор ночного видения – третьего поколения, способный разглядеть человека за две мили в темную безлунную ночь, был одной из лучших.

Модель творит чудеса, собирая обычный и инфракрасный свет и пропуская через фотокатодную трубку, где фотоны преобразовываются в электроны. Посредством микроканального усилителя они умножаются в тысячи раз и преобразуются обратно из электричества в видимый на люминофорном экране свет, создавая характерный зеленоватый образ, позволяющий проникнуть в тайны любой тени.

Штука что надо…

Тэпп хотел придумать каламбур о том, как световой поток пронесется по руслу и он увидит все, что нужно. Но не получилось. Не лежало сердце. Оно колотилось о ребра, будто в сушильный барабан засунули кирпич. Внутри зарождалась увертливая паника – Тэпп душил ее, а она вздымалась все упорнее. Хотелось домой. Покончить с этим дерьмовым представлением, уехать восвояси и лечь в постель. Именно так.

Что-то зарокотало внизу.

Невооруженному глазу предстал джип Сватомира – в трехстах метрах от Тэппа машина карабкалась вверх по склону. Великан явно расстрелял все патроны и решил наведаться к сарайчику боеснабжения (Тэпп любовно называл его бунгало) за «сайгой» – русским тяжелым карабином двенадцатого калибра, сделанным по типу автомата «АК-47». Нечто вроде стреляющей охотничьими патронами наступательной винтовки «Усамы бен Ладена», из которой необязательно целиться. Два нажатия на спуск превращают все живое в кашу. Птицы становились дождем из красных перышек, а змеи – комочками чешуек. Сватомир любил «сайгу», поскольку это оружие без заморочек было для него чем-то вроде устройства с управлением одной кнопкой. Сейчас Тэпп оценил ее, потому что под стволом у «сайги» смонтирован светодиодный фонарь. С его помощью великан осмотрит все углы и закоулки скрытого от глаз Тэппа русла, а остальная часть долины принадлежит снайперу и его «черному глазу». В общем, ситуация по-прежнему под контролем.

«Что, Джеймс, выкусил?

Останешься в русле, тебя уничтожит Сватомир.

Побежишь – убью я».

Руки Тэппа действовали как на автопилоте, когда он укладывал винтовку на бок рукояткой затвора вверх, чтобы заменить прицелы. Миниатюрной отверткой открутил на кронштейне восемь заклеенных синим «Локтайтом» винтиков, и они, как темные мушки, упали ему на ладонь. Тэпп слышал урчание приближающегося джипа Сватомира, но не обратил на это внимания.

Джеймс висел под днищем внедорожника. Дорога Тенистого спуска пересекала русло по темному настилу. На половине подъема к Тэппу Сватомир свернул на скользкую лошадиную тропу, которая, нырнув, снова забрала вверх. В сгущающихся сумерках Джеймс поверх локтя увидел цель их поездки – свалку металлического хлама под армейской камуфляжной сетью и рядом – уютно устроившееся на холме подобно тибетскому горному храму четырехугольное строение. То, что Эль заметила в видоискатель «Никона». Два часа назад оно было смазанным пятном в объективе, а теперь обрело реальность.

Руки Джеймса сделались ватными – сколько он мог еще висеть? Уже дважды нырял к несущейся под ним земле, и она его, охающего и ободранного, снова подбрасывала вверх. Трижды (или уже четырежды?) Джеймс, чертыхаясь, признавался, что дошел до крайности, однако удивлял себя тем, что продолжал держаться.

Не сдавайся! Он прижался щекой к горячему металлу.

За мельканием правого колеса заметил, что солнце скрылось за горизонтом, и на его месте возник гребень облаков. Грозовая туча заслонила половину неба. И за левым колесом на востоке появились булавочные головки первых звезд. Мир проваливался в черное и синее, и Джеймс надеялся, что тьмы уже довольно, чтобы скрыть бегство Эль. Если повезет, то надвигающаяся гроза задушит лунный свет. А дождь, если прольется, будет очень сильным и еще больше помешает видимости. До шоссе не менее шести миль, до Мосби немного больше, но Эль доберется, если быстро пойдет и будет по-умному выбирать неожиданные пути. Но что с ее раной?

У нее дырка в груди, залепленная запекшейся кровью и пакетом из-под сандвича. В теле осколок пули Тэппа, который свободно бродит по внутренностям и режет все, чего касается, словно лезвие бритвы. Сколько еще жена продержится без медицинской помощи?

Сватомир ударил по тормозам, и рядом с макушкой Джеймса скрипнули диски. Он запрокинул голову и увидел, что перевернутая для него вверх ногами цель их поездки подползает ближе. Корявое строение состояло из двух или трех помещений и представляло собой каркас из фанеры, обитый плохо подогнанными, гофрированными металлическими листами. Одни разъедала ржавчина, другие блестели свежим серебром в свете умирающего дня. Серая, на вид тяжелая, искривленная на несколько сантиметров дверь указывала на то, с какой стороны фасад. В швы просачивался тусклый желтый свет, и Джеймс догадался, что внутри горел фонарь или химический светильник.

Он подтянулся к дергающемуся шасси, решив, что ему непременно надо в эту халупу. Вероятно, он найдет там какое-нибудь оружие: хоть острое, хоть тупое, а если очень повезет – огнестрельное. Если же на этом Богом забытом клочке земли Мохаве случится чудо, то обнаружит работающую в «общественном диапазоне» радиостанцию или спутниковый телефон. Может, свяжется с полицией. Если в следующие несколько минут все сложится удачно, сумеет достаточно долго отвлекать обоих убийц, чтобы Эль сделала рывок. На большее Джеймс не надеялся – понимал, что умрет в этом месте. Пусть так. Значение имела только жизнь Эль. Лишь бы спасти ее.

Когда джип замедлил движение, Джеймс опустил ноги. Они волочились, как макаронины. Пятки прочертили на земле борозды. Ничего страшного – допустимо.

Ты только держись.

Незнакомец целую мучительную вечность скрипел тормозами, но наконец поставил на ручник, и безумная поездка завершилась. Джеймс отцепился, однако не почувствовал, как ударился о землю. Вроде как перенесся на секунду в будущее и распластался под машиной. В темечке жар, на периферии зрения всполохи. Новая контузия? Кто скажет, что это невозможно?

Незнакомец заглушил двигатель. Мертвая тишина.

Джеймс перевернулся на бок и ждал, когда сапоги водителя бухнутся на землю в нескольких дюймах от его лица. Дальше темнела куча хлама. Только это был не хлам.

Автомобили. Свалка автомобилей, поставленных дверца к дверце в нескольких дюймах друг от друга. Восемь или девять, из разных регионов, разнообразных моделей. Два грузовых пикапа. Ухоженная черная «джетта» вроде той, на которой ездил его генеральный менеджер. Два «универсала», у одного на крыше каноэ. За ними еще несколько, марки Джеймс не мог разобрать, но поставлены также аккуратно. Почему-то вспомнился Освенцим, горы обуви, вставных зубов и мелких монет – все тщательно зарегистрировано в гроссбухах. Какое скучное зло. От него бросало в холод.

Незнакомец открыл водительскую дверцу, и Джеймс затаил дыхание. Спрыгнул на землю, обдав лицо Джеймса грязью, а затем, охнув, покачнулся. Штормовка распахнулась у бедер, потемневшая от крови рука прижата к животу. Не закрыв дверцы, он направился к строению, но ключи бренчали у него в кармане. Открыл железный вход и скрылся внутри. Он спешил.

Как и Джеймс.

Он выкатился из-под джипа и бросился за ближайшую на свалке машину, которой оказалась красная «акура» Роя Барка. Тэпп его не заметил (а если заметил, то пока не выстрелил). Уперевшись ладонями в землю, Джеймс прижался спиной к бамперу. Быстро остывающий воздух жалил горло, мочевой пузырь, казалось, увеличился до размеров баскетбольного мяча. Суставы будто окостенели. Он вгляделся в вершину склона: от хибары до рваной линии горизонта оставалось двести ярдов подъема. Ни один снайпер с опытом Тэппа не станет маячить на фоне неба. Это означало, что он ближе, чем в двухстах ярдах отсюда.

Очень близко.

Тем лучше. Стрелку не придет в голову осматривать автопарк у своей халупы, ведь он уверен, что все три его жертвы загнаны в сухое русло. Джеймс находился в мертвой зоне противника.

«Я рядом с тобой, а ты об этом пока не подозреваешь».

Взглянув поверх капота «акуры», Джеймс оценил расстояние до слепленного из чего попало строения – шагов двадцать. Он по-прежнему собирался попасть туда. Изнутри доносился механический шум. Незнакомец ходил, пыхтел, выдвигал ящик, захлопывал его, открывал другой.

Рядом что-то заворчало, и Джеймс вздрогнул. Рация! Каким-то чудом уцелевшая в его заднем кармане. Он совершенно забыл про нее.

– Джеймс, – прогнусавил Тэпп.

Он не ответил.

– Джеймс, ты там еще жив?

«Там»! Он имел в виду сухое русло.

Пока все идет хорошо.

Джеймс помедлил и, не сводя глаз с серой двери, откуда мог в любую секунду появиться Сватомир, нажал клавишу микрофона. Находясь в положении на острие ножа, он не хотел рисковать и громко говорить, но разве все, что сейчас с ним происходило, не было сплошным риском?

– Джеймс!

– Я здесь, – прошептал он сквозь зубы. – Я по-прежнему здесь.

– Отлично. Тогда один вопрос.

– Пуляй!

Тэпп то ли задохнулся, то ли что-то прокаркал. Джеймс сначала решил, что он чем-то подавился. Но не тут-то было – он так смеялся.

– Неплохо… ей-богу, неплохо.

– Что именно?

– Никто не ценит каламбуры. – Стрелок перевел дыхание, хмыкнул, шумно оскалился. – Как будто они ядовиты. Не понимаю… Утверждают, будто каламбуры – признак инфантильного сознания. Игра словами для умственно отсталых. Низшая форма юмора. Спасибо, Джеймс, сегодня выдался долгий день, я в этом нуждался.

– Попытка того стоила. С дальним прицелом.

– Недурно, Джеймс, учитывая, что ты сам у меня под прицелом.

– Я старался.

– Всегда считал, что хороший каламбур сам по себе награда.

Последнее замечание удивило Джеймса, и он рассмеялся, однако смех получился похожим больше на кашель. Тэпп остался собой доволен.

– С тобой все ясно.

Помоги мне, Господи, я смеюсь над каламбуром. Эль бы меня убила.

Джеймс прогнал все посторонние мысли и сосредоточился на серой двери. Она вот-вот откроется, незнакомец вернется в джип, и тогда помещение останется без охраны. Хотя и у Тэппа под носом. Он проникнет внутрь, узнает, что получится, поищет телефон, заберет оружие и предпримет, что будет возможно.

«Я перешел в наступление. Ход за мной».

За дверью что-то грохнуло. Вроде как хлопнули дверцей шкафчика из школьной раздевалки.

– Знаешь, что меня пугает, Джеймс?

– Что?

– Я не вижу снов. Никогда. – Снайпер облизал губы и помолчал. – Как полагаешь почему? Что-то не в порядке с мозгами?

– Ты, Джеймс, хочешь, чтобы я ответил на твой вопрос?

– Когда был маленьким, я боялся, что это оттого, что у меня нет души. Не способен вызывать сны, поскольку во мне нулевая духовная активность. Думал, что, наверное, рожден без души. Или года в три-четыре, когда был совсем юным, подписал договор с дьяволом, но теперь не помню. А почему? Может, дьявол не позволяет? Много лет я ложился в постель в отчаянии и каждую ночь перед сном съедал по фунту «Мишек Гамми». Сладкое провоцирует сновидения. Молился, упрашивал, надеялся, что этой ночью я что-нибудь увижу, пусть хотя бы кошмар. Это означало бы, что с моей душой все в порядке.

Джеймс молчал.

– Глупо, но меня это до сих пор достает. Я понимаю, что ненормален. Нормальные люди не совершают таких поступков, какие делаю я. – Тэпп вздохнул, вызвав шорохи в динамике. – Скажи, Джеймс… забавно: мне страшно оттого, что я лишен чего-то, что, согласно моим научным убеждениям, вообще не существует.

Сватомир топал за дверью, и «химический фонарь» перемещался. Джеймс пожал плечами:

– Неужели договоры с нечистой силой заключают в четыре года?

– Заткнись!

– Это я так, к слову. Нотариально заверенная копия у тебя на руках?

– Ты издеваешься?

Джеймс не отрицал, но и остановиться не мог.

– Чисто теоретически: когда ты продал сатане душу, то что попросил взамен?

– Развить в себе способность к чему-нибудь, – быстро ответил Тэпп. – Невероятную, нечеловеческую способность к какому-нибудь делу. Любой ценой.

По прерии повеяло холодком, и он показался ответным эхом на слова снайпера. Джеймс прижался лбом к логотипу «акуры» на багажнике Роя. Он хотел, чтобы незнакомец поскорее вышел из халупы. Взлетевший раньше уровень адреналина внезапно рухнул, и он почувствовал себя ничтожным, будто мошка, намертво приставшая к оптике Тэппа. Да, он пытается отбиваться, но то же делали другие жертвы и до него. Растворился в совершенном в промелькнувшие десятилетия двузначном потоке убийств. Превратился в отметку в истории.

– А тебя что пугает, Джеймс?

И еще почувствовал себя обязанным. Ведь Тэпп обнажил перед ним свою рану или уязвимое место, и ему показалось естественным отплатить тем же странным старинным жестом уважения к врагу, каким обменивались противники, пока заряжали свои кремниевые пистолеты и готовились начать дуэльный отсчет. Ведь, если честно, между ними происходила дуэль. Между человеком с оружием и другим, пытающимся завладеть им.

– Джеймс, так что тебя пугает?

– Я… – Он вздохнул и тихо продолжил: – Ну хорошо. Мне восемь лет. В соседней комнате ругаются родители, а я стараюсь сосредоточиться на программе телеканалов. Мне нравится смотреть анонсы фильмов в маленьких квадратиках в углу экрана, но звук недостаточно громкий, чтобы заглушить крики.

Произнося слова, Джеймс уловил, как незнакомец возится за дверью, скрадывающей слабые, глухие щелчки.

– Он… мой отец настолько разозлился, что я слышу, как стучат его зубы. Слышу через стену. Затем шум новой перебранки. Мать что-то говорит насчет копов. Насчет «антисиноптиков». Ей что-то известно. С телефона трубку то хватают, то кладут, то хватают, то кладут. Вскоре все стихает, и родители пугающе долго молчат. Словно куда-то проваливаются. Я в недоумении и приглушаю звук телевизора. Заплакала мать.

В динамике рации шуршание, но Тэпп молчит.

– Это была тренажерная гиря. – Джеймс закрыл глаза и, чтобы не дрожал голос, прикусил верхнюю губу. – Одна из десятифунтовых гантелей с выпуклыми шарами на концах. Ярко-красная, идиотского вида. Отец схватил мать за запястье и прижал ее руку к кухонному столу рядом с плитой, словно палач к колоде. А тишина означала отказ поверить в происходящее. Вроде как: неужели ты это сделаешь? Может, они проделывали нечто подобное и раньше. Не знаю.

– Он сделал?

Джеймс не ответил.

– Отец размозжил ей руку?

Летом перед этим случаем мать повезла восьмилетнего Джеймса отдохнуть на Грей-Бич, где жила ее сестра с детьми. Дом был еще меньше их фермерского – ни электричества, ни водопровода, – но зато находился в полумиле от океана. Пробежка босиком по дюнам, забыв про мелкие неудобства, и ты на краю света под небом Атлантики. Песок был усеян панцирями мертвых крабов. Они казались побеленными надгробиями – сухие, трухлявые. И Джеймс решил, что должен их крушить, наступая на каждый, который встретит на шестимильной прибрежной полосе. Этот приглушенный песком звук – фарфоровый хруст и чавканье расплющивающейся плоти – был точно таким, какой он услышал, когда гантель опустилась на материнскую кисть.

– Джеймс, – проговорил Тэпп. – Так он…

– Да.

В халупе словно сжали и распустили мокрую пружину. Как будто промычал буйвол. Шаги на скользком цементе. Выстрелила металлическая дверь, и Джеймс нырнул в укрытие, выключив рацию, и распластался на животе рядом с задним колесом «акуры».

Под глушителем Роя он видел, как незнакомец возвращается к джипу. Он вооружился по-новому: на плече висела здоровенная штуковина с объемным, похожим на барабан магазином внизу. Голубой светодиодный фонарь под стволом в такт шагам выжигал на земле световой круг. Штормовка топорщилась от запасных магазинов, под ней белел неряшливо накрученный на живот бинт. Нос свистел, как далекий железнодорожный гудок. Даже за десять ярдов от него несло капавшим на песок бактерицидным средством, конденсирующимся в воздухе как от галлона разлитой текилы. Сватомир забрался в джип и исчез за тонированными стеклами, кромешно черный в надвигающейся ночи.

Успела ли убежать Эль? Джеймс надеялся, что успела. Уже достаточно стемнело.

Незнакомец резво стартовал, выбросив из-под колес килограммы грязи, и включил дальний свет. Он метил к сухому руслу и, забираясь на первый бугор, рисовал фарами путаницу картин. Перевязанный, перевооружившийся, он готов был покончить с Эль и Роем.

Ждать больше нельзя.

Время!

Джеймс поднялся и с подкатывающим к горлу сердцем бросился к неохраняемой двери. Одежда натянулась на теле, под подошвами хрустнул песок. Он включил рацию и услышал голос Тэппа на половине фразы:

– …ты мне понравился, Джеймс. Я хотел бы, чтобы меня убил именно ты.

– Постараюсь, – пообещал он и, рванув таинственную дверь, оказался в желтом мареве. В голове одна за другой проносились мысли.

«Он возвращается за тобой, Эль.

Беги!»

Она смотрела, как незнакомец остановил джип на берегу русла над тем местом, где разбилась «тойота», а сам спустился на дно. Даже за сотню ярдов и сквозь завесу терновой тени Эль различила новое оружие с фонариком, которым он методично поводил при каждом шаге. Теперь или никогда!

Эль притаилась в самой западной точке сухого ложа. Чуть дальше, и на местности не останется естественных укрытий. Она взглянула на долину Тэппа, сотни безнадежных ярдов черного чашеобразного горизонта. Местность была до странности двухмерной, как на матовых фотографических задниках научно-фантастических фильмов до появления бездушного интерфейса прикладного программирования CGI. Огромной, безлюдной и абсолютно равнодушной к ее мелким проблемам – болезненному дыханию, запекшейся между пальцами крови, бесформенным болячкам под коленями, застрявшим в одежде и впивающимся в кожу, словно клещи, зудящим шипам. Больше всего мучил шип, проникший под ноготь большого пальца, и Эль сжимала руку в кулак.

Беги, приказывала она себе. В темноте Тэпп не заметит тебя.

Но будто впала в ступор: выпрашивала себе немного относительного покоя, призрачной безопасности и неподвижности перед рывком в открытое пространство. Несколько секунд, чтобы дать Джеймсу возможность выбраться из темноты. «Я в порядке, надо отсюда сваливать» – они могут вместе ускользнуть из этого кошмара. Бежать значило бросить мужа скорее всего навсегда. Эль не могла на это пойти. Поэтому ждала, когда обожатель мультяшной кошечки подойдет поближе, словно они играли в смертельную флеш-игру.

Прошло двадцать секунд.

Тридцать.

Минута.

Эль убеждала себя, что каждая секунда обещает больше темноты, но солнце уже давно закатилось за горизонт и наступила ночь. Решайся на что-нибудь. Незнакомец спустился в русло и был невидим, лишь бело-голубой луч метался по гранитным стенам, рождая неровные тени, а человек, как ходячий маяк, жадными взмахами фонаря исследовал каждый дюйм высохшей реки. В приступе страха Эль задавала себе вопрос: не оставила ли она на плотной почве следов, по которым он сумеет выследить ее? Вероятно. Под обстрелом на подобные мелочи не обращаешь внимания, прыгая лицом вперед в колючие кусты, куда прыгать таким образом вовсе не хотелось. В общем, могла наследить.

Она отвлекала себя разными мыслями. Сумка стала обузой, и Эль выбросила ее – с косметикой, глазными каплями, шариковыми ручками, чековой книжкой и книгой в желтой обложке, в какой не нашла бы страницы, на которой остановилась. Оставила бумажник и свой паршивый мобильный телефон. Избавившись от сумки и сваленного на обочине Тенистого спуска принадлежащего им барахла, Эль почувствовала себя очищенной, как человек, кого лишили дома и надежды. Подумала, не поставить ли будильник (одна из дополнительных функций на ее допотопном мобильнике) и не зашвырнуть ли его куда-нибудь подальше в русле, чтобы превратить телефон в отвлекающую бомбу с часовым механизмом. Но решила, что телефон будет полезнее у нее в кармане. Не повсюду же простирается земля, где он не работает. Когда-нибудь она доберется до зоны покрытия сигналом, наберет «911» и призовет в маленькую долину Тэппа всю королевскую рать. Должны же здесь найтись взрослые копы, которым уже разрешен вход в бары.

Эль, хватит пудрить себе мозги. Беги!

Но мозги не слушались, и в голове продолжали мелькать вопросы. Откуда Тэпп так много узнал о Рое? Ему известны адреса, имена, возраст его дочери. Он знает все. Наверное, что-то знает и о них с Джеймсом. Похоже, следил за ними с тех пор, как они выехали из Калифорнии. Какие у него возможности? Резануло кинжальным страхом: а если он вздумает начать охоту на ее родных? У Джеймса родственников нет – только мать-затворница, отец умер, ни братьев, ни сестер. Зато у Эль Эверсман – много, выбирай не хочу потенциальную жертву. Известно ли снайперу о ее отце в Реддинге, двоюродных братьях-рекламщиках, Иовен в Талсе? Сестра считает, будто настолько разбирается в оружии, что способна защитить себя, но это лишь фантазии. Как уберечься от убийцы, который снесет тебе челюсть из соседней зоны телефонного кода?

Незнакомец приближался. Кактусы сочно хрумкали под его сапогами, и свет фонаря становился ярче.

Всего одна миля в зоне прямой видимости Тэппа. Ничего сложного.

Эль собралась и изобразила нечто вроде стойки бегуна при низком старте: колени согнуты, кеды выгнуты на ломком камне. Одна миля из долины Тэппа, а потом еще пять или шесть до шоссе. В темноте. Обезвоженная. С поврежденным легким, мучаясь от боли. Сейчас боль стихла, но Эль не сомневалась: сто́ит напрячься, невидимый кинжал вернется, и грудь наполнится битым стеклом. В мгновение помрачения возникло желание, чтобы незнакомец быстрее подошел и, выстрелив между глаз, избавил от необходимости выбора. Она не хотела умирать, но не самый ли легкий это выход? Явно легче, чем бежать семь миль с простреленным легким и гонящимися за спиной безумцами и на следующий день узнать, что они убили мужа? Намного, намного легче…

«Джеймс на меня смотрит», – сказала она себе.

И это все изменило. Эль повторяла эту фразу, пока она не зазвучала хором в ее голове. «Джеймс на меня смотрит… Джеймс на меня смотрит…»

Это заклинание когда-то удержало ее на финишной кривой стометровки с препятствиями после того, как она картинно кувыркнулась, ударившись о барьер, и разбила колени. Сзади отметины на белой фанере. Повсюду кровь, яркая, как запрещающий проезд знак. Очень много крови. Эль знала, что человеческое тело на семьдесят процентов состоит из воды. Хорошо. А что составляет оставшиеся тридцать? Кетчуп?

Она ненавидела бегать. Ненавидела прыгать. Ненавидела бегать и прыгать. Ненавидела беговую дорожку и стадион, как ненавидела республиканцев, слюнявых собак, кинзу и документальные фильмы. Стала ходить на стадион, потому что природа наделила ее гибкостью бегуньи, а учебная часть требовала, чтобы каждый, кроме предметов по расписанию, занимался чем-нибудь еще. Грохнувшись на землю в тот незадачливый момент и испытывая стыд под взглядами сотен глаз, Эль не сомневалась, что это прекрасный предлог хромать в медицинскую часть и там успокоиться. Ей наложат достаточно швов, чтобы получить освобождение на целый сезон. И пошло все к черту. С каких пор бег и прыжки через всякие предметы стали спортом?

Джеймс на меня смотрит… Джеймс на меня смотрит…

Эль завершила дистанцию ради него.

Не для себя. Не для команды. Не для зрителей. Не для идиотской стипендии, которой ее на следующий год все равно лишили. Ради Джеймса. А он потом говорил о ее поступке так, словно она поднялась на Эверест или пересекла под лучом золотистого солнца Делавэр с трепещущим за спиной американским флагом. А Эль, хромая, просто переступила финишную линию. Забавно, как глупости, которые мы совершаем ради любимых, вскоре превращаются в легенду.

Джеймс на меня смотрит. Он жив. Он смотрит.

Не подведи его!

– Бегу, – прошептала Эль, но так громко, что вздрогнула от звука эхо. Луч фонарика незнакомца замер на расстоянии в русле. Затем метнулся в ее направлении.

Эль все-таки бросилась бежать.