Зловещий треск, дверь гримернки не выдерживает ударов.

«Розовые костюмы» хватают двух женщин, не обращая внимания на их сопротивление, и волокут к Тадеушу Возняку.

– Вы чуть было не испортили праздник во второй раз, мадемуазель Немрод. Но я так легко не отступаю. Раз вы помешали последнему поединку, чтобы спасти Мими Багровый Ужас, придется вам сразиться с ней на сцене.

Как ни отбивается молодая журналистка, «розовый костюм» с песьей головой держит ее железными ручищами.

Он толкает ее перед собой. Через несколько минут она сидит, прикрученная к креслу, посреди ринга. Напротив нее Мими Багровый Ужас, но у той вид почти безмятежный.

Тадеуш Возняк поднимается на сцену и берет микрофон, чтобы успокоить зал.

– Дамы и господа! Все в полном порядке! Ситуация полностью под контролем, через несколько секунд представление продолжится.

Но шум не стихает. Зрители стоят, они готовы разойтись.

Тадеуш Возняк делает распорядителю знак погасить свет. Освещенным остается только ринг и две женщины на нем.

– Благодарю за внимание. Повторяю, вам совершенно нечего опасаться. Небольшая неприятность устранена, и вы можете наслаждаться продолжением нашего вечера.

Некоторые садятся, у них быстро находятся подражатели, таких все больше.

Но тут встает некто в черном костюме, окруженный собственной охраной. Он требует объяснить, что только что произошло.

– Что ж, – уступает Тадеуш, – вы вправе знать. Внезапно возникшая перед вами особа – журналистка «Геттёр Модерн».

Зал в смятении, некоторые опять вскакивают.

– Спокойствие! У меня простое предложение: давайте понаблюдаем, как она умрет. Раз ей понадобилось проникнуть в тайну наших игрищ, предоставим ей это удовольствие и доставим удовольствие себе! Пусть сразится с той, кого пыталась спасти!

Все послушно садятся.

Лукреция Немрод извивается, но кожаные ремни не ослабить. Она скрежещет зубами, трясет рыжей гривой, изумрудные глаза мечут молнии.

– Напоминать вам правила излишне, мадемуазель Немрод, полагаю, они не составляют для вас секрета. Так что – начали!

Тадеуш сам запускает руку в мешок и достает черный камешек.

– Итак… Честь открыть боевые действия выпадает Мими Багровый Ужас. Вперед, Мими, покажите ваш талант!

Ведущий спускается с ринга и усаживается в первом ряду.

Загорается экран с лицами соперниц без масок и показаниями приборов, пока что у обеих по 1 из 20.

Мими откашливается.

– Две сироты в приюте. Одна красотка, другая в нее влюблена, но не знает, как признаться, и наблюдает за любимой. Однажды она видит, что та изготовилась изрезать себе ножки кончиком компаса, и думает, что проще всего понравиться ей, сделав ей больно.

В зале тишина, все ждут развязки.

– Это и есть мой анекдот, – сообщает Мари-Анж Джакометти.

Лукреция Немрод остается невозмутима. Прибор показывает всего 3 из 20. Слово ей.

– Две сироты в приюте. Одной очень одиноко, она знакомится с другой, как будто понимающей ее. Она воображает, что наконец-то нашла с кем общаться. Но другая ее не любила, а просто хотела над ней поиздеваться.

В зале гробовое молчание.

– Это весь мой анекдот.

Гальванометр Мари-Анж показывает 6 из 20, но это не смех, просто волнение.

Зал принимается улюлюкать, признав выпады недоброкачественными.

– РАССМЕШИ ИЛИ УМРИ! – гаркает кто-то.

Мари-Анж меняется в лице.

– Нет, какое там издевательство! Ей просто хотелось расцветить повседневность, ведь приютская жизнь однообразна и тосклива. Вот она и решила: раз подруге нравится страдать, надо ей помочь. Она думала, что нащупала наилучший способ до нее достучаться.

Из зала несется недовольный свист.

Гальванометр Лукреции остается на единице. Она четко выговаривает:

– Нет, одна сирота злоупотребила доверием другой. Вместо того чтобы лелеять их интимную связь, она привязала ее голой к кровати, позвала других девчонок и стала рисовать на ее теле рыбин с криком «апрельская рыба!».

Теперь некоторым в зале смешно.

Мари-Анж не в силах справиться с чувствами, что отражается на экране: у нее уже 9 из 20.

В зале поднимаются руки: нашлись желающие делать ставки. Тадеуш удивлен, но жестом отправляет к согласным рискнуть девушек Дариуса.

– Скажи, что сожалеешь, – просит научная журналистка.

– А вот и нет! Ты разбудила во мне два таланта: комический и садомазохистский. Спасибо, Лукреция.

Зал реагирует одобрительно, от желающих поставить уже нет отбоя, все внимательно слушают этот странный диалог, непохожий на привычную дуэль ПЗПП.

– Раньше у нас не было возможности побеседовать, и я расскажу тебе, как соединила две эти страсти. Покинув пансион, я пыталась выступать с юмористическими номерами в маленьких кабаре, но безуспешно. У меня не было работы, я была готова на все ради подработки, предпочтительно на телевидении или на радио. Однажды моя подруга, профессиональная садомазогоспожа, предложила мне сотрудничество. Она была так востребована, что не успевала удовлетворять стремительно увеличивавшуюся клиентуру. Первый сеанс проходил в ее квартире, переделанной в пыточную. Там собрались восемь мужчин в стрингах и в семейных трусах. Я опознала среди них руководителей телеканалов и радиостанций. Я не верила своим глазам. Шишки, до которых я не могла достучаться, моля о работе, ползали теперь передо мной на четвереньках в кожаных удавках на мужском хозяйстве, натягивая поводки. «Валяй, бей их, за этим они сюда и пришли!» – скомандовала госпожа. Я послушалась и услышала жалобный скулеж. Я спросила, что не так, и подруга ответила, что я бью недостаточно сильно, и у них впечатление, что они зря потратились.

Теперь зал веселится от души.

– Тогда я стала лупить их что было силы, и из-под намордников раздались совсем другие звуки. Чисто животные! Вообрази, Лукреция, князья массмедиа, к которым на выстрел не подойдешь, ползают передо мной на четвереньках! А я всласть охаживаю их розгами. Но я мечтала о другом, сказать о чем? Всучить им свою анкету и получить работу на канале!

Зал дружно покатывается со смеху. Одна Лукреция Немрод держится: судя по прибору, ее веселье не заходит выше 3 из 20. Ее соперница продолжает:

– Мне бы хоть в секретарши!

Зал вне себя.

– Пришлось умерить аппетиты и найти занятие, соответствовавшее моей первой страсти: я пошла продавцом в магазин всяких ненужных смешных штучек. Ну, знаешь, комиксы для взрослых, чесоточный порошок… Там я оказалась на своем месте: перед тринадцатилетними сопляками-садистами, будущими директорами прайм-каналов и будущей клиентурой моей приятельницы.

Публика лежит под креслами, но молодой журналистке хоть бы что.

– Заработок был, конечно, невелик, но мне хватало, чтобы платить за свой выход на сцену. Я совершенствовала свое умение смешить, чтобы стать профессионалом.

– Раз ты здесь, значит, ты все еще на стадии дебюта, – возражает Лукреция.

Некоторые в зале одобрительно похохатывают.

– Ты мне нравишься такой. Свобода, крутизна! Знаю, ты мне не поверишь, но я всегда тебя любила, Лукреция. Таких красавиц, как ты, я больше не встречала. Ты – воплощение женственности.

Залу уже не до смеха.

Счетчик Лукреции остается на 3 из 20.

– ПЗПП! ПЗПП! ПЗПП! – заводит свое публика.

– А я считаю тебя жалкой, – отвечает Лукреция. – Ты всего лишь продавщица всякой хрени, Мари-Анж.

– СМЕШИ ИЛИ УМРИ! СМЕШИ ИЛИ УМРИ! – напоминает правила зал.

– Я никогда тебя не забывала, Лукреция. Ты – самая сильная моя любовь. Но тебе этого не понять. Что ж, теперь мне придется тебя укокошить, потому что смех – мое ремесло. Твоя смерть станет завершением шутки, затеянной десять с гаком лет назад.

Показания прибора Лукреции подлетают до 9 из 20. Это приступ гнева. Зрители начинают разочаровываться.

– Хватит трепа! ПЗПП! ПЗПП! СМЕШИ ИЛИ УМРИ! – выражает кто-то чувства большинства.

– Видишь, ты огорчаешь публику. Ты не остроумна. Больше юмора! Учти, сказав тебе тогда «подумаешь!», я ушла к себе и попробовала покончить с собой.

Зал хлопает.

– Покончить с собой?

Мари-Анж не может сдержать конвульсий смеха, и ее показатель подскакивает до 13 из 20.

Поднятые руки свидетельствуют о появлении желающих поднять ставки. Дариус-гёрлз бегают между азартными игроками. Предпочтение отдано Лукреции Немрод, на нее ставят 8 против 1.

Мари-Анж Джакометти начинает беспокоиться и решает атаковать.

– Ты была такой смешной, когда, привязанная к кровати, извивалась, голая дурочка, вся изрисованная рыбой!

Она имитирует ртом рыбье дыхание. Зал находит это смешным.

Гальванометр Лукреции фиксирует 11 из 20, так силен ее гнев.

– Знаешь, почему тебе нравилось причинять мне боль, Мари-Анж? Потому что только так ты можешь самоутвердиться. Просто любить меня ты не умела, потому что вообще не способна любить кого-то нормально. Вот и развила в себе два пристрастия: смех и садомазохизм. Насмехаться и причинять боль – два способа преодолеть твою патологию – аноргазмию.

Последнее слово приводит к бегу цифр на счетчике Мари-Анж.

– СМЕШИ ИЛИ УМРИ! – кричит публика. Она разочарована, но при этом заинтригована.

– В настоящей любви нет ничего смешного, и она не сопровождается муками.

Счетчик Мари-Анж подлетает к 14, но там застревает.

Ее очередь высказаться.

– Что ж, согласна, я извращенка, я люблю причинять другим страдания и насмехаться. Но тогда ответь на вопрос: что привлекло во мне тебя? Если у меня аноргазмия, то ты, судя по виду, только и делала, что оргазмировала! Отношения палач – жертва подразумевают двоих. Нас было двое, Лукреция. Вот я и спрашиваю: кто из нас двоих бóльшая извращенка? Не та ли, которой эти отношения доставляют наибольшее удовольствие? И если ты своей покорностью преобразила меня, то в чем ты теперь меня упрекаешь?

Слышать это до того неожиданно, что Лукреция реагирует очень странно, это похоже на тик.

Видя, что брешь нащупана, Мари-Анж ломится напролом:

– Между прочим, почему ты меня спасла в моем поединке с Кати Серебристой Лаской, если не потому, что хваталась за меня что было сил?

Лукрецию охватывает неодолимое желание расхохотаться. По спине уже течет пот, вся она покрывается мурашками. Она пытается не дышать, но гальванометр не обманешь: 12… 13… 14… 15… 16… 17…