Глава XX

Следующим утром патруль вновь направился на рынок. Шли, как и прежде, плотной группой, но отчуждение коллег Жан чувствовал кожей. Не разговаривают, демонстративно смотрят куда угодно, только не на него. Ну и ладно, отношения можно и потом выстроить, сейчас не это главное.

Однако маршрут повторяется. Интересно, они всегда по нему ходят, чтобы жулье заранее знало, где полицейских точно не встретит? Правда, сейчас это на руку. Вот и пострадавший лоточник, так, отойдем от него подальше…

– Господин начальник, а где здесь облегчиться? Приспичило, сил нет!

Полный снисходительного презрения взгляд:

– В конце этого ряда, – небрежный взмах руки, – потом ищи нас. И попробуй не найти.

С места бегом, потом шагом возвратиться к «потерпевшему», встать на место покупателя, у всех на виду, чтобы не сказали потом чего нехорошего и с улыбкой, обязательно с улыбкой, доброй такой, широкой, как у крокодила…

– Уважаемый, мэтр Робер разочарован. Вы нарушаете договоренности. Просил получить объяснения, – наобум выдал Жан.

Но сработало! Бедолага аж посерел.

– Как, мы же договорились! Я оставляю кошелек для вора, даю показания, и за этот месяц не плачу! Он же сам предложил!

– Ой, как интересно. И много платишь?

Тут до торговца дошло:

– Так ты не от него! Да ты знаешь, с кем связался! Да я Роберу расскажу – тебя завтра же на куски порежут и собакам скормят!

– Что, уже были случаи? – театрально заломив бровь, поинтересовался Жан – надо сказать, что на изуродованном шрамом лице любая мимика смотрелась жутковато. – Впрочем, об этом ты мне в другой раз расскажешь.

– До второго раза ты не доживешь, – прошипел собеседник.

– Я – возможно, а ты – точно. Ну сам подумай, что Робер сделает, когда узнает, как ты о ваших делишках трепался?

И вот здесь человека проняло, лицо перекосило от ужаса. Надо срочно успокаивать.

– Ну-ну, уважаемый, что такое, что случилось? Все нормально, никто никого не режет, никто никому ничего не рассказывает, всем хорошо, правильно?

– П-п-правильно.

– Тебя как зовут, правильный ты наш?

– Ж-Жак Легрос! – Голос торговца все еще дрожал.

– О как! Тебя Жак, меня Жан, да мы почти тезки! А разве тезки друг друга подведут? Нет? Правильно. Так что о нашем разговоре ты Роберу ведь не расскажешь?

– Н-нет.

– Молодец! Мужчина! А что ты ему расскажешь? Он о нем наверняка узнает, и тебя обязательно спросит. А расскажешь ты ему, что я интересовался вчерашним происшествием. И ты мне поведал, что все было так, как господин Робер в бумаге написал. Вот видишь, как здорово – все довольны и убивать никого не надо. Договорились?

– Договорились. – Легрос явно стал успокаиваться.

– Вот и хорошо, со мной вообще хорошо дружить. А знаешь почему?

– ?!

– Потому что я сам у тебя денег брать не буду и другим не дам. Но если решишь обмануть, – голос Жана стал жестким и холодным, – поверь, тебя ничто не спасет. И не рассчитывай, что я в Амьене никого не знаю. Я по дороге сюда графиню де Бомон охранял. Если что, – тут голос опять стал мягким, – впрочем, о чем я, какие «если что» между друзьями? Я прав?

– Правы, господин полицейский. – Нельзя сказать, что Легрос успокоился окончательно, но это и хорошо, значит, сдавать не побежит, хотя расслабляться и не стоит.

– На суд придешь, – уже командирским тоном проинструктировал Жан, – говорить можешь что угодно, хоть то, что Робер приказал, но придешь обязательно. И пожалуйста, не разочаровывай меня. Для твоего блага. Ну, удачи тебе, дорогой.

А вот теперь Жану пришлось побегать, пока не нашел бравый патруль выходящим из какой-то корчмы. Судя по кислой физиономии хозяина, вопрос об оплате сытного обеда стороны не поднимали. Заговорить с Жаном никто ожидаемо не удосужился, Робер ограничился кивком – присоединяйся, мол.

После работы Жан вновь пришел к Гурвилю. Только на этот раз мэтр был занят, больше часа пришлось прождать у той выкрашенной красной краской двери, пока мэтр не пригласил его.

– Слушаю тебя, господин патрульный. – Впервые за время их знакомства на лице Гурвиля промелькнул намек на улыбку.

– Позвольте сразу к делу. Сцена с кражей была разыграна – потерпевший признался.

– После продолжительных пыток, как я понимаю?

– Вот вы шутите, а мальчишке через два дня руку рубить будут. Не было никаких пыток, но и показаний официальных не будет. Этот Легрос заказчика боится как черт ладана.

– А кто у нас заказчик?

– Позвольте промолчать. Доказательств нет, а без них обвинять человека – не дело. Мало ли – Легрос мог и солгать. Я зачем пришел – мне бы с мальчишкой поговорить. А потом и с адвокатом проконсультироваться.

– Ты точно из армии, парень? Это когда же военные о достаточности доказательств беспокоились?

«Ну Гурвиль, ну ты умница на мою голову, – подумал Жан. – С другой стороны, и мы не лыком шиты, сами кого угодно на кривой козе объедем».

– Я у коменданта Сен-Беа еще и помощником по разведке был. Он меня многому научить успел, пока не погиб. Так как насчет мальчишки и адвоката?

– По адвокату завтра подскажу – тут надо подумать, а в тюрьму можно прямо сейчас пойти, благо недалеко.

Пока шли к тюрьме, куда их пустили, даже не спросив пропуска, а затем по сумрачным, освещаемым чадящими факелами коридорам, Жан в который раз пытался понять – что за всемогущий и загадочный чиновник идет рядом с ним. И ничего не получалось. Ну не хватало ни фантазии, ни информации.

Пришли в жутковатого вида комнату – крючья и кольца, торчащие из стен и потолка, накрытая холстиной куча каких-то железяк. Да, это не привычные по прошлой жизни тесные, но безобидные кабинеты следственного отдела, где за кружкой чая во вполне мирной беседе профессионалы до задницы раскалывали самых крутых и опасных бандитов. Здесь, очевидно, пользовались другой методикой.

Минут через пятнадцать двое здоровенных верзил втолкнули в комнату «страшного вора», который на их фоне смотрелся совсем мелким ребенком. Только ребенком, запуганным до предела, до потери человеческого облика. Свернувшись калачиком на полу у ног конвоиров, он с ужасом глядел на этих дядек, в полную власть которых его отдали, стук зубов звучал отчетливо, звонко отражаясь от каменных сводов.

– Оставьте нас, – приказал Жан конвоирам.

Те не шелохнулись, и только после кивка Гурвиля вышли из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь.

Жан посадил парня на стул, развернув его так, чтобы тот не видел пыточных приспособлений.

– Тебя как зовут?

– Гаврош.

От этого имени что-то защемило в груди. Образ бесшабашного парижанина из любимого романа встал перед глазами. Такой же мальчишка, оборванец, еще недавно неунывающий нахаленок. Ничего, парень, не дрейфь, мы поборемся, нет, шалишь, мы победим! Ты только помоги мне.

– Гаврош, расскажи, как получилось, что ты схватил тот кошелек.

Ага, сейчас! Так этот парень, боящийся всего и уже ненавидящий всех на свете, не верящий никому и ни во что, и бросился исповедоваться. Потребовалось два часа уговоров, разговоров, но ни в коем случае не угроз, чтобы он начал говорить.

Все оказалось просто. У Гавроша в самом деле была больная мать и две маленькие сестренки. И воровал он просто потому, что в той страшной клоаке Амьена, что красиво звалась Зеленым кварталом (зеленым не от деревьев и лугов, а от нечистот и заплесневевшего мусора), это был самый честный способ выжить. Еще можно было грабить и убивать. Многие мальчишки мечтали вырасти и примкнуть к этим большим, смелым и веселым мужчинам, что возвращались по ночам с добычей, которой щедро делились с самыми красивыми женщинами квартала.

Но кто-то когда-то сказал Гаврошу, что убивать нельзя. И он поверил. О том, что воровать нельзя, тот странный тип тоже говорил, ну да мало ли что говорят, нельзя же верить всему.

А позавчера его поймал Робер. Не на краже, просто схватил за плечо и предложил заработать. Гаврош должен был находиться около лавки толстого Жака. Когда будет подходить патруль, Жак положит на лоток кошелек. Его надо схватить, попытаться убежать, но все равно попасться полицейским. За это Робер дал целый соверн задатка и обещал еще два. Только ведь его же должны были отпустить по дороге! Робер же знал, что это третий раз! А ты, сволочь с изрезанной мордой, ты, это ты, ты во всем виноват! Сволочь, сволочь, скотина, гнида, Господи, ну помогите же хоть кто-нибудь!!!

И тут Гурвиль сделал то, чего от него Жан никак не ожидал – обнял мальчика, прижал к себе и начал успокаивать, говорить, что все будет хорошо, что они пришли помочь, что его никогда не бросят, что надо только на суде сказать правду, а остальное его, Гурвиля, дело и еще этого дурня с изуродованным лицом.

Из тюрьмы шли вместе. Долго и молча. Наконец Гурвиль заговорил:

– Я лгал. Я не знаю, как ему помочь. Все, что мы слышали, – не доказательства. Торгаш правду ни за что не расскажет – слишком серьезная личность этот Робер. Не смотри, что лишь начальник патруля – с его деньгами уже большим начальником мог быть, если бы не де Романтен – он в наших делах ни черта не смыслит, но скотину в начальники ни за что не назначит. Вот знал же я, знал, что подставят тебя! – он со злостью ударил кулаком в ладонь. – Но чтобы за счет ребенка – такого даже представить не мог.

– Так вы знали, что мне гадость сделают?

– А ты что возмущаешься? Ты мне друг, родственник? Может, я тебе что-то должен?

– Нет, конечно…

– Так вот, парень, – сказал Гурвиль, резко повернувшись и положив руку на плечо Жану, – вытащишь этого Гавроша – буду. Ты спрашивал об адвокате? Вот здесь, за этой дверью живет адвокат Шаперон. Берет недорого, к Роберу у него личные счеты, так что если согласится – есть шанс. Стучи, удачи тебе. Да, в день суда на службу можешь не приходить – претензий к тебе не будет, это я гарантирую.

На стук дверь открыл старый слуга, узнав, что пришел полицейский, – пригласил в прихожую, впрочем, больше похожую на кабинет. Усадил на удобный диван, обтянутый дорогой тканью, попросил подождать.

Шаперон был высок, бледен и худ. Одетый в темно-серый камзол, застегнутый на все пуговицы, с остроносым, абсолютно безэмоциональным лицом, он походил на оживший параграф.

Разговаривал сухо, всем видом демонстрируя нежелание общаться с полицейским. Все изменилось, когда прозвучала фамилия Робер. Сразу загорелись глаза и параграф превратился в готовую к смертельному броску змею.

– Значит, желаете справедливости, молодой человек? А знаете, сколько она стоит? И не всегда денег – если проиграете, вам в Амьене не жить, если вообще жить. Действительно готовы драться? Уверены? Тогда слушайте. Денег я с вас не возьму – у меня в этом деле свой резон, но знайте, что мы на одной стороне. Чтобы доказать невиновность мальчика, в нашем случае требуются показания его, ваши, потерпевшего и самого Робера. Двое последних их по своей воле не дадут, но есть вариант – экиптос.

– Чего? – Это слово Жан слышал впервые.

– Экиптос. Вообще – высший маг, под присягой применяющий на суде заклятие правды. Одна проблема – в славном Амьене такой один – личный маг графа. Хозяина боится, как демон церкви, предан ему как собака, но во всем остальном – скотина редкая. Лжив и жаден. Однако если согласится – невиновного оправдают. Под заклятием правды лгать могут только дворяне – те, кто сам владеет магией, а в твоем деле таких нет.

Потом прозвучало множество юридических терминов, ссылок на законы и нормативные акты, но главное уже было сказано – надо договариваться с экиптосом. Можно, конечно, обратиться к графу, напомнить о себе, попросить… И подставить его, себя и всех своих близких – герцог де ла Гер второй раз будет очень настойчив, добиваясь сатисфакции.

Остается – мага купить и переиграть. Или вы, господин Ажан, потеряли хватку? Как там у классика – на жадину не нужен нож, ему покажешь медный грош и делай с ним что хошь? Почему бы благородному мужу не воспользоваться советом господ Алисы и Базилио?

Следующим вечером Жан поджидал мага Мореля у главных ворот замка графов Амьенских. Пухленький лысый человечек в зеленом плаще показался, когда уже почти стемнело. Впрочем, узнать его Жан смог бы и без этих примет, сообщенных Гурвилем – у Мореля была ярчайшая аура действительно сильного мага.

Господин Морель покидал замок в отличном настроении – сегодня он развлекал молодую графиню, возвратившуюся на днях в отчий дом, и немало в этом преуспел. Правда, пришлось потрудиться, но иллюзии сказочного мира с феями и единорогами получились живыми, веселыми, а иногда с троллями и драконами – в меру страшными. Госпожа была в восторге, за который ее довольный отец отблагодарил мастера увесистым кошельком, содержимое которого сейчас приятно позвякивало на поясе. Да, сегодня выдался на редкость удачный день!

Сразу за воротами его окликнули:

– Господин Морель, прошу уделить мне немного вашего внимания. Есть возможность заработать.

Маг с насмешкой посмотрел на обратившегося к нему простолюдина с нашивкой мелкого полицейского:

– Здесь не паперть, чтобы милостыню просить, иди своей дорогой, парень, пока я добрый.

Впрочем, звякнувший в руке Ажана кошель резко изменил тональность беседы. Краткие деловые и абсолютно конкретные переговоры закончились соглашением, по которому один полицейский обеднел на двести экю, а один маг обязался принять участие в суде над Гаврошем. Альтруизм? Или инвестиции, без которых дальше жить в Амьене будет трудно? А почему одно исключает другое?

И все бы было хорошо, если бы за договаривающимися сторонами не наблюдал казначей, узнавший Жана и искренне мечтавший о восстановлении справедливости. В его понимании, разуме-ется.

Казначей немедленно подошел к Морелю. О чем договаривались эти два достойных господина, история умалчивает, но точно известно, что господин маг в этот вечер стал богаче еще на двести экю. Да, сегодня удача положительно благоволит волшебнику и не воспользоваться этим до конца – непростительный грех!

У Канта есть доказательство существования Бога. Но вот если бы потребовалось доказывать наличие врага рода человеческого, как бы звучала формула?

Может быть: «бездонное небо над нами и бесконечная жадность внутри нас»? Если так, то в этот вечер лукавый оторвался на месье Мореле по полной программе. Иначе чем объяснить, что сей достойный господин посетил и мэтра Робера, от которого вышел еще с одним кошелем, наполненным такими же увесистыми двумястами экю.

А потом пошел домой и спал как младенец, искренне считающий себя добропорядочным и богатым человеком.

Из всех добрых жителей Амьена в эту ночь не спали двое. Гаврош, прощавшийся со своею рукой, а заодно и с жизнью – кому он будет нужен, безрукий калека, в этом прекрасном, но таком жестоком мире. И Жан, штудирующий свои записи по магии. О предательстве Мореля он не знал, но опыт подсказывал – еще ни одна комбинация не прошла так, как планировалась.

Утром на площади перед ратушей собрался народ – скорый и правый суд приятно разнообразил жизнь горожан, прекрасно заменяя выступления циркачей и актеров.

Под навесом было оборудовано место судьи, чуть в стороне – место для представителя графа, ибо никакое правосудие не могло вершиться без ведома владельца феода. Судья, гордый и неприступный, как индюк, занял свое место. Графа представлял в этот раз его старший сын, будущий владелец Амьена. Жан, благодаря нашивке полицейского пробравшийся в первый ряд, с интересом отметил его схожесть и с отцом, и с Филиппом, и с госпожой де Ворг – порода, однако.

Первые три дела относились к гражданским – кто-то кому-то заплатил штраф, кто-то заплатил отступные – ни споров, ни обсуждений они не вызвали.

Только четвертым рассматривалось дело Гавроша. Бледный, с дрожащими коленями и мокрыми от страха штанами он стоял на помосте лишь благодаря дюжему конвоиру, практически держащему его, готового упасть.

Дальше все было просто: судья зачитал обвинение – такой-то украл у того-то то-то, свидетели имеются. Третья кража. Все ясно.

– Обвиняемый, признаете себя виновным?

– Нет!!! – он хотел прокричать что-то, но последовал небрежный жест судьи, и могучий кулак конвоира, опустившийся на затылок страшного вора, заставил того замолчать.

– Поскольку свидетели не пришли, суд считает возможным ограничиться их письменными показаниями…

– Ваша честь! Прошу меня выслушать! – Выкрик Жана прозвучал, как возглас клоуна в момент выступления акробатов – вроде и всем интересно, но как-то не к месту. Однако суд – это процедура, от которой никуда не денешься.

– Кто такой? Представьтесь, – недовольным голосом произнес судья. Хотелось поскорее закончить этот цирк и перейти к действительно важным спорам купцов, на которых можно было серьезно заработать. Но куда деваться – приходилось соответствовать статусу непредвзятого слуги закона, перед которым якобы все равны.

– Жан Ажан, ваша честь, полицейский, что задержал подсудимого.

– Желаете дать показания? Они будут отличаться от того, что уже написано? И разве вы не должны сейчас работать? – недовольство вынужденной задержкой сквозило в каждом слове судьи.

– У меня не брали показания. И я вижу здесь своего начальника, месье Робера, и потерпевшего – месье Легроса, мы все готовы дать показания, – стоявший в толпе Робер покраснел, сплюнул, но был вынужден подойти ближе к судье. – То, что видел я, не соответствует обвинению.

Настроение Робера упало, когда он увидел подходящего к судье Легроса, но не сильно – жестокий удар приезжему выскочке был приготовлен тщательно.

– Не соответствует, говорите, – судья хищно прищурился, – то есть другие свидетели лгут, и лишь один господин Ажан говорит правду?

– Я никого не обвиняю, но прошу заслушать показания под контролем экиптоса – господин Морель благородно согласился сегодня исполнить эту обязанность.

Робер едва заметно усмехнулся – все шло по его плану. А Морель в зеленом плаще боевого мага важно вышел вперед.

– Да, господин судья, господин граф, – поклон в сторону де Бомона, – это действительно так. Все-таки подсудимый молод, я содрогаюсь от мысли, что приговор может быть ошибочным. Я клянусь обеспечить правдивость свидетельских показаний!

Народ вокруг суда заволновался – рутинное заседание на глазах превращалось в захватывающее зрелище. А как же – споры, магия, интрига, черт побери!

– Ну что же, господа, экиптос так экиптос – вот шар магии, начинайте! Первый – подсудимый, – провозгласил судья и водрузил на судебный стол небольшой, размером с кулак, стеклянный шар, способный фиксировать наличие магии, правда не умевший определять ее характер, но хоть какая-то гарантия, что экиптос и впрямь работает с допрашиваемым.

Шар поставили между магом и подсудимым, а Ажан, как лицо, пригласившее экиптоса, подошел к нему. Судья нахмурился, но промолчал – все было по закону.

Обычно так не поступали, но Шаперон накануне рассказал об этой возможности. Много лет назад экиптоса пригласил почти слепой человек. Кем он был, какое дело тогда рассматривалось – все уже забыли. Но тот человек пожелал лично убедиться, что экиптос работает, и потребовал права находиться возле шара. Разрешение было дано и, соответственно, занесено в правовые анналы.

Шаперон рассказал эту историю просто так, как правовой казус. К счастью, Жан был единственным человеком, который имел возможность использовать эту информацию. С этого мгновенья заклятья мага оказались под его контролем, о чем, к счастью, никто из участников процесса и зрителей не подозревал.

Гавроша поставили перед магом, и тот начал отрабатывать полученные деньги. Только не те, что были получены от этого полицейского неудачника, а те, что были получены от людей действительно уважаемых. Не колдовать вообще нельзя – шар магии это сразу покажет, но вот какие это будут заклятия – дело его, Мореля.

Вначале мальчишка. Ему – заклятье немоты, после которого будет объявлено, что обвиняемый не мог солгать, но правду говорить отказался. А дальше все просто – Робером и Легросом можно вообще не управлять, достаточно использовать какое-нибудь исцеляющее заклятье – лишь бы шар светился. И что после этого скажет Жан – никому интересно не будет. Мало ли что новичку привиделось, тоже специалист выискался. А репутации Жана тогда конец, над ним весь Амьен смеяться будет. Смеяться и презирать – ребенок останется без руки из-за него.

Но что это? Парень рассказывает, и рассказывает подробно то, что наниматели не желали слышать ни при каких обстоятельствах! Как? Как такое возможно – он что, он, лучший выпускник на своем курсе, потерял дар? Разучился?

В панике Морель бросил заклятье во флюгер на крыше соседнего дома – тот разлетелся с громовым грохотом.

– Господин экиптос, что происходит?

– Извините, ваша честь, случайный выброс, при заклятии правды такое бывает, – дрогнувшим голосом сказал маг первую пришедшую на ум отговорку.

– Вопрос о компенсации владельцу флюгера разберем потом, – в голосе судьи проскользнули злорадные нотки, – а сейчас извольте заняться своими обязанностями. Потерпевший Легрос!

Ну ладно, Легар, спокойно, с этим Гаврошем произошел сбой, но Легрос сам знает, что говорить, направим заклятье заживления ран. Бесполезно, но шар засветился, все в порядке… Что?!!

Легрос рассказывает правду?! Как?! Почему?! Кто его подкупил?! И как теперь оправдываться? Ни казначей, ни Робер не поверят, что не было заклятья правды! А он говорит и говорит, глядя вокруг ошалевшими, круглыми от удивления глазами.

Когда к судейскому столу шел Робер, он ожег мага таким взглядом, которым смотрят на приговоренных. Ноги Мореля уже дрожали, он вспотел, крупные, мерзкие капли пота ползли по спине, по лицу, попадали в глаза. Но отказаться от обязанностей экиптоса невозможно, закон строг – дело должно быть доведено до конца.

Вновь заклятье заживления, лишь бы засветился шар – ну уж против себя Робер говорить не будет! Неееет!!! Только не это! Так не бывает!

Ровным голосом, на глазах собравшихся горожан, не сводя бешеного взгляда с Мореля, полицейский Робер рассказывал, как договаривался и с Гаврошем, и с Легросом, и со своими подчиненными в патруле, чтобы заставить этого Ажана уйти из полиции, чтобы на освободившееся место пришел его племянник. А мальчишка – что мальчишка? Какое Роберу дело до его руки, да и до жизни, которая никому не интересна?

Когда перед судьей встал Ажан, Морель не выдержал – направил смертельное заклятье, чтобы хоть так исправить ситуацию. Ажан побледнел, пошатнулся – маг уже увидел шанс на спасение… но что это? Тот посмотрел в глаза и, подмигнув, улыбнулся! И повторил свой рассказ.

Публика следила за судебным заседанием, как за великим спектаклем, затаив дыхание. Когда судья, выглядевший тоже обалдевшим от произошедшего, объявил Гавроша невиновным, а Робера и двоих полицейских подозреваемыми в ложном доносе, толпа разразилась аплодисментами. Такого успеха в Амьене не добивалась ни одна, даже самая знаменитая театральная труппа.

Не упустил своего и сын графа, который подошел к магу, обнял и от имени своего отца поблагодарил за восстановление в Амьене закона и справедливости.

Да, вот именно о справедливости и думал в этот момент господин Морель, заранее представляя грядущие разговоры с казначеем и Робером, заранее пытаясь определить размер грядущих неустоек.

Во всеобщем ликовании, столь не соответствующем строгому регламенту суда, никто не заметил, как отпущенный на свободу Гаврош на дрожащих ногах ушел с площади, направившись в Зеленый квартал, где ждали больная мать и две сестренки, которых надо как-то кормить еще несколько лет – пока они не смогут выйти на панель. Да, именно на панель – чрево Амьена строго расписывало роли для своих детей, и никакие благородные повороты сценарий не предусматривал.