Книга: Месть сыновей викинга
Назад: Часть вторая
Дальше: Осень 865 года

Весна 866

12

Тело лежало на столе, представлявшем собой положенную на козлы деревянную доску и покрытом белой тканью. Под тонкой материей угадывались очертания человеческой фигуры: лицо с выступающим носом, грудная клетка, живот и ноги с торчащими ступнями.
У стола стояли двое мужчин в отполированных кольчугах. На голове одного красовалась корона из позолоченной бронзы, второго – шлем с серебряным ободком. Первому – коренастому, толстому и плешивому – на вид около сорока лет. Второй был лет на десять помоложе, с темной остроконечной бородкой. С противоположной стороны стола стояли Ивар Бескостный, Сигурд Змееглазый и их младший брат Хальфдан Витсерк. Рыжие волосы и борода Ивара резко контрастировали с его веснушчатой кожей и длинной синей накидкой. На фоне черной бороды и волос Сигурда еще сильнее бросалось в глаза обилие на нем сверкающих украшений. Хальфдан Витсерк был вымыт и опрятен: белая куртка, коротко подстриженные русые волосы, гладко выбритый подбородок.
Пятеро мужчин молча ждали под парусом, натянутым на жерди и исполнявшим роль навеса от солнца. Все пятеро были безоружны, но в ста шагах от них выстроилась армия саксов, над которой реяли два знамени: на одном изображен белый крест на черном фоне, на втором – кроваво-красный боевой топор на белом фоне.
Бьёрн Железнобокий широкими шагами направлялся через вересковую пустошь к месту действия. Крепко сжимая мое плечо мощной рукой, он тащил меня за собой. Несколькими мгновениями ранее седобородый великан вывел меня из рабской клети и без объяснений увлек за собой. Тишину безоблачного дня нарушало лишь колыхание растянутого на ветру паруса, звук наших шагов по траве да одинокое пение жаворонка где-то в вышине. На насыпи за нашими спинами сидели или стояли в молчаливом ожидании тысячи викингов. Бьёрн Железнобокий прошел под парус и встал рядом с братьями. Он толкнул меня к двум мужчинам, стоявшим с противоположной стороны стола.
– Будешь нашим переводчиком, парень, – сказал он и сложил руки на животе, не обращая на меня внимания.
– Король Элла, – Ивар Бескостный на скандинавском языке обратился к мужчине средних лет с короной на голове.
– Я Элла, – перебил его более юный спутник с остроконечной бородкой, отреагировав на звук своего имени. Выражение его лица под шлемом с серебряной окантовкой было суровым и напряженным. Все обратили на него свои взгляды.
– Переводи, парень, – прорычал Бьёрн Железнобокий.
Наверняка седобородый великан и сам прекрасно говорил на языке саксов, но я подумал, что его братья не преуспели в изучении иностранных языков, раз возникла необходимость в переводчике.
– Он говорит, что Элла – это он, – сказал я.
– А кто тогда этот боров? – поинтересовался Ивар Бескостный.
В течение двух дней, последовавших за капитуляцией саксов, сквозь дырочку в доске я видел, как высокий рыжебородый ярл разъезжал на жеребце по лагерю. Яркие цвета, маячившие среди палаток, бросались в глаза с большого расстояния. Он носил массивные серебряные браслеты, как и его братья, и никто не сомневался в том, что предводителем армии викингов является этот благородный человек. В отличие от других высокопоставленных особ, высоко задиравших нос и надменно отстаивавших свои права, Ивар Бескостный непринужденно приветствовал каждого, и никому в голову не приходило его провоцировать. Он останавливал лошадь и беседовал с теми, кого встречал на пути; дружелюбно расспрашивал человека о ближних и дальних родственниках, поскольку лично был знаком со всеми обитателями лагеря. После встречи с ним у каждого на лице играла теплая улыбка. Даже спешившись, он превосходил по росту большинство мужчин, а внешне был гораздо приятнее обоих королей саксов.
Теперь, встретившись с ним взглядом, я ощутил приятное волнение в груди, но после некоторого замешательства спросил у коронованного спутника остробородого Эллы, кто он такой.
– Король Осберт, – ответил мужчина. Его мелкие заплывшие глазки, выглядывавшие из лоснящихся жирных щек, внимательно изучали рыжеволосого ярла-дана.
– Он говорит, что он король Осберт, – перевел я.
– Неужто в Нортумбрии два короля? – удивился Ивар Бескостный.
Я переадресовал вопрос саксам.
– Король – я, – ответил Элла, приложив руку к груди. – Осберт – лишь мой олдермен.
– Ты захватчик трона без права наследования, – презрительно усмехнулся Осберт, обратившись к Элле.
Элла почесал бородку и объяснил, что прежде королем был Осберт, но витенагемот – народный совет, представлявший интересы тэнов и олдерменов Нортумбрии, – отправил его в отставку, и что сам он тогда же получил большинство голосов, а с ним королевскую власть.
– То есть Нортумбрией правит избранный король? – спросил Сигурд Змееглазый в миг прояснения сознания.
Сигурд Змееглазый, как и его старший брат, гарцевал перед воинами после знаменательной битвы. Он напоминал мне павлина – красивую, красочную, но совершенно бесполезную птицу, что бродит по обширным садам эмира Кордовы и издает неприятные звуки, похожие на человеческие вопли. Даже Бьёрн Железнобокий выходил приветствовать прибывших воинов, но при этом выглядел так, словно выполнял убийственно скучную обязанность.
– Они во многом похожи на нас, – зарычал Бьёрн Железнобокий. – Поэтому я и просил вас не нападать на них.
– Глупо избирать королем слабого человека, – высказался Сигурд Змееглазый и почесал черную бороду.
– Это придает больше веса мнению тэнов и олдерменов, – пояснил Железнобокий. – Так они получают возможность контролировать короля, чтобы он не становился слишком властолюбивым.
Сигурду Змееглазому пришлось признать, что, возможно, этот обычай не такой уж и глупый, хотя ему по-прежнему казалось странным не допускать на престол сильного короля. Хастейна поблизости не оказалось, а потому Бьёрну Железнобокому самому пришлось разъяснять младшему брату политические реалии Нортумбрии. Это стало настоящей проверкой его терпения на прочность.
– Правитель тот, что повыше, с острой бородкой, – громыхал он. – Толстяк-коротышка пытается вернуть себе трон. Сейчас они стоят бок о бок лишь потому, что столкнулись с общим врагом. А вообще-то в Нортумбрии идет гражданская война. Нам еще зимой рассказывал об этом король Эдмунд.
– Еще один король? Это и вовсе непрактично.
– Ты не помнишь Эдмунда, короля Восточной Англии? Ты с ним лично встречался, братец. В течение двух месяцев мы жили при его дворе в Тетфорде.
Сигурд Змееглазый, кажется, припоминал кое-что о жалком слабаке, занимавшем трон, но, судя по всему, это было давно, а в последнее время они вроде никуда не плавали.
– Английские королевства находятся на одном куске суши, – устало разъяснил Бьёрн. – Они не разделены морями и проливами, в отличие от нашего отечества. Давай предоставим Ивару спокойно провести переговоры с саксами.
Сигурд Змееглазый заметил раздражение брата, ему тоже стало досадно.
– Тут слишком много всяких королей, и мне не нравится взгляд этого толстяка-коротышки. Сейчас я укорочу его еще на голову. – Он хотел выхватить меч, но обнаружил, что ножны пусты. – Кто-то стащил у меня меч!
– Ты сам оставил его в лагере, когда мы собирались идти на переговоры.
Лицо с белесым шрамом на лбу поморщилось:
– Тогда мне придется голыми руками избить его до полусмерти.
Бьёрн Железнобокий и Хальфдан Витсерк, одновременно осознав, к чему все идет, скрутили Сигурда Змееглазого под руки и удержали рядом с собой.
– Как саксы правят своей землей, – сказал Хальфдан Витсерк, – совершенно не важно, ведь скоро они будут уничтожены.
Тогда я впервые услышал младшего сына Лодброка. Его хриплый голос дрожал, словно он с трудом сдерживал некий порыв, краткая судорога охватила его гладковыбритое лицо. Он был всего тремя годами старше меня, однако когда шел по лагерю, даже самые почтенные воины уступали ему дорогу. Правда, я не видел в их глазах ни теплоты, ни почтения, когда они оборачивались вслед педантичной фигуре. Их взгляды выражали лишь страх.
– Будет непросто искоренить народ, гораздо более многочисленный, чем наш, – сухо возразил ему Бьёрн Железнобокий.
– Может, ты считаешь, что нам не следовало сюда приходить? – спросил Хальфдан седобородого старшего брата. – Неужели ты не согласен, что этот поступок был единственной достойной реакцией на весть о смерти отца?
Как я вскоре узнал, Хальфдан Витсерк был вспыльчивым, раздражительным и непомерно честолюбивым.
– Возможно, – спокойно ответил Бьёрн. – Но не обязательно самой разумной.
– Ты не одобряешь руководство Ивара?
– Мне бы такое и в голову не пришло.
– Эй, вы двое, заткнитесь наконец!
Сигурд Змееглазый взял на себя роль голоса разума. Не понимая, о чем спорили братья, он считал неприемлемым демонстрировать предводителям саксов внутренние разногласия. Тем временем Осберт и Элла воспользовались паузой и вовсю препирались друг с другом, а разногласий между ними были ничуть не меньше, чем между сыновьями Лодброка.
– Не надо было тебе сюда приходить, – шепнул король Элла своему сопернику. – Ты подрываешь авторитет королевской власти.
– О каком авторитете может идти речь? – прошипел в ответ Осберт. – Я имею полное право находиться здесь. Без моей поддержки тебе ни за что не удалось бы собрать тысячную армию.
– И на что мне сдалась твоя поддержка? – Элла кивнул в направлении викингов, стоявших на валу. – Ты не ожидал уловки от варваров. Они могли разбить нас в считанные мгновения.
– Да уж, они гораздо хитрее нас. – Осберт скрестил на груди короткие руки и снова злобно уставился на Ивара Бескостного. – И их предводитель лицемерен сверх меры.
Элла перевел взгляд темных глаз с соперника на меня.
– Парень, ты сакс?
Помедлив, я кивнул, впечатленный обращением ко мне самого короля.
– Но не крещеный? – Он посмотрел на кусочек тростника, висевший на кожаном шнурке у меня на шее. – Символом какой религии является эта трубочка?
Ивар Бескостный следил за нами ледяным взглядом. Я осознал, что рыжебородый ярл понимал наш диалог. Мне следовало тщательно подбирать слова.
– Я крещеный, – отвечал я. – Меня взял в плен Бьёрн Железнобокий, когда его люди напали на мое село. Теперь я его пленник и живу в клети.
– Бедняга, – пожалел меня Элла, тем самым вызвав у меня немалое удивление. Королей нечасто интересует судьба бедных крестьян.
– Не осмеливаешься разговаривать с северянами, так давай подлизываться к их переводчику? – воскликнул Осберт со снисходительной улыбкой.
Желваки, заигравшие на лице короля Эллы, свидетельствовали о напряженных взаимоотношениях между двумя мужчинами. Похоже, формально Элла являлся королем, но его положение было шатким.
– Расскажи королю и его олдермену – не важно, кто есть кто, – в конце концов обратился ко мне Ивар Бескостный, – что мы с нашей армией провели зиму в Восточной Англии, где король Эдмунд дал нам прекрасных лошадей, чтобы мы продолжили путь, и многое рассказал о междоусобной войне, развернувшейся здесь, в Нортумбрии.
Саксы внимательно выслушали мой перевод.
– Жалкий червь Эдмунд врет, – отвечал король Элла. – Я уверяю вас, что мы с моим олдерменом надежно охраняем нашу страну от любых внешних угроз.
Ивар Бескостный улыбнулся – уж он-то знал лучше. Осберт явно остался при своем и лишь крепче сжал кулаки. Тем не менее он молча согласился.
– Я Ивар, сын Рагнара, – продолжал рыжебородый ярл. – Это мои братья – Хальфдан, Сигурд и Бьёрн. Мы пришли не для того, чтобы развязать конфликт, а чтобы забрать нашего отца.
– Сдается мне, – отвечал король Элла, а я послушно переводил, – что для столь несложной миссии вас многовато.
– Вы, саксы, захватили нашего отца в заложники, – вновь заговорил Ивар Бескостный. – Мы не ждали от вас ничего хорошего, а потому не могли явиться сюда без свиты. В общем, не принимайте на свой счет, но на всякий случай мы решили взять с собой сопровождение.
Пока я докладывал о добрых намерениях сыновей Лодброка, Хальфдан Витсерк злобно улыбался, опровергая слова старшего брата.
– Осенью во время шторма два корабля Рагнара Лодброка потерпели крушение у восточного побережья, – сказал олдермен Осберт. – Тогда я еще был законным правителем королевства. Я задержал Рагнара и его людей за морской разбой. В их трюмах были найдены товары со многих торговых кораблей. К тому же они похвалялись тем, как все лето грабили суда в устье Темзы, как это было просто и сколько моряков-саксов они истребили.
Переводя рассказ Осберта, я начал лучше понимать события, в результате которых викинги оказались в этой местности и которые круто изменили мою собственную судьбу.
– Вполне возможно, – ответил Ивар Бескостный, – что отец, нуждаясь в открытом море, чуток потрепал суда, встретившиеся ему на пути. Но нам представляется странным тот факт, что вы позволили отчалить его команде и захватили в заложники старого беззащитного человека.
Мой перевод этой речи вызвал румянец на глянцевом лице Осберта. Дряблая кожа под подбородком олдермена дрожала, когда он говорил.
– Его команда была многочисленна и мятежна. Они сбежали, захватили корабль и скрылись на юге.
– Мы в курсе, – заметил Ивар. – Как раз от них мы и услышали эту историю.
– Значит, вам известно и то, – перебил его король Элла, – что дружина Рагнара Лодброка без колебаний бросила своего предводителя в беде? Осберт решил, что пленника лучше перевести в Эофорвик. Там я за ним хорошо присматривал.
– Хорошо присматривал? – Осберт улыбнулся, умело скрыв злорадство. – Да ведь этот человек умер под твоей опекой. Ну и прекрасно. Старый черт уничтожил бы Нортумбрию, чтобы отомстить за свои унижения.
Король Элла не обращал внимания на спутника и продолжал говорить:
– Несмотря на свой солидный возраст, Рагнар Лодброк доставлял немало хлопот, будучи пленником. Он пил за четверых, а когда напивался, нельзя было позволять ему свободно разгуливать, ведь это могло стоить кому-то жизни. После краткого заключения в одной из камер на территории епископства он умер.
Хальфдан Витсерк вскочил и отчаянно закричал, что король – подлый негодяй, и я не посмел перевести это. Затем Хальфдан спросил, принято ли у саксов, чтобы христианские священники заботились о пленниках.
– Король саксов редко бывает больше пары недель на одном месте, – отвечал король Элла, – он постоянно ездит по своим владениям и навещает олдерменов и тэнов. Поэтому королевский зал в Эофорвике не такой уж большой, а единственная темница находится в епископстве.
Пока я переводил это разъяснение, король саксов склонился над телом и осторожно отодвинул белый саван с головы. Под тканью оказался старик с восковой кожей и желтоватой бородой. Он вперил полуприкрытые глаза в навес из паруса. Его рот застыл в немом крике.
Гладко выбритое лицо Хальфдана Витсерка исказилось судорогами. Младший сын Лодброка был словно одержим нервической, лихорадочной энергией, его тело напряглось, как тетива лука, и пылало молчаливой готовностью проявить агрессию.
– Не стоит уверять нас, что ты не повинен в смерти Рагнара Лодброка, – закричал он и указал на измученное лицо трупа. – Я прекрасно знаю, о чем говорит это выражение лица. Нашего отца подвергали пыткам.
Я перевел его гневное высказывание, и король Элла ответил с хладнокровием, достойным восхищения:
– От людей, бежавших сюда из Восточной Англии, мне известно твое пристрастие к пыткам, Хальфдан, сын Рагнара. Я знаю, что ты большой любитель этого дела. И все же ты заблуждаешься. Если внимательно исследуешь тело, не обнаружишь на нем ни единой раны.
Не успел король завершить свою речь, как Хальфдан резким движением сдернул с трупа погребальный саван и принялся осматривать тело своего отца. Гладкое лицо викинга то и дело искажалось нервным вздрагиванием, словно бушующий океан волнами. Когда он приподнял тело отца, чтобы осмотреть спину, я заметил, что труп полностью окоченел.
Щепетильность Хальфдана скоро показалась чрезмерной остальным братьям. А вот мне был хорошо знаком отек на шее мертвого. Опухший язык занимал почти всю ротовую полость. Одно бедро неестественно раздулось. Кожа на лодыжке и предплечье вздулась пузырями. Однако на теле не нашлось ни единой раны, нанесенной ножом или мечом, и, к досаде Хальфдана, – никаких следов пыток.
– Я предлагаю вам, – нарушил король Элла тягостную тишину, – похоронить отца по своему обычаю, а после снова встретиться.
– Для столь великого властителя, каким был Рагнар Лодброк, – ответил Ивар, – период траура длится десять дней, но на такой долгий срок нам не хватит запасов крепкого пива.
– Давайте устроим перемирие на десять дней. А пиво я с удовольствием предоставлю вам в знак моего доброжелательства.
Переглянувшись, братья кивнули, приняв жест короля Эллы.
– Затем, – продолжал сакс, – вы расскажете нам о своих планах в Нортумбрии. И позвольте мне ради справедливости напомнить вам, что при необходимости мы вмиг соберем еще более многочисленное войско.
– А как вы сами думаете, в течение какого времени армия крестьян способна противостоять трем тысячам выносливых солдат? – сухо поинтересовался Бьёрн Железнобокий.
Король Элла с неуверенностью взглянул на собравшихся на валу северян, но олдермена Осберта не удалось взять голыми руками. Низенький толстенький экс-король объяснил преимущества, которыми обладали местные жители перед, казалось, непобедимыми силами скандинавов. Я бегло переводил его слова, а самоуверенность сыновей Лодброка улетучивалась по ходу рассказа.
– Наша армия действительно состоит из крестьян, но они прекрасно знают местность и умеют извлекать из нее выгоды. Каждый защищает собственный дом и семью, и они будут бороться гораздо дольше и ожесточеннее, чем ваши неорганизованные разбойники. Ваши пути снабжения тянутся издалека, из-за океана, и вы не можете рассчитывать на подкрепление.
– Что ты возомнил о себе, толстяк? – взревел Хальфдан Витсерк. – Лучше радуйся, что мы повстречались с тобой под ольховой веткой, и что я человек чести, не то прирезал бы тебя за такие слова.
– Я не оскорбляю ничьей чести, когда говорю о том, о чем мы все и так прекрасно знаем.
Осберт повернулся к нам спиной, вышел из-под паруса и отправился обратно, к армии саксов, под двумя знаменами ожидающей исхода переговоров.
– Десять дней, – повторил король Элла, после чего последовал за своим олдерменом и конкурентом.
По реакции сыновей Лодброка я понял, что Осберт сказал правду. Причина их кажущихся странными решений заключалась в том, что даже одно сражение будет стоить им множества убитых и раненых, а если саксы смогут за короткий период собрать еще одну армию, потери северян окажутся невосполнимыми.
Ивар Бескостный задумчиво смотрел вслед толстому коротышке, которому и в голову не могло прийти, что за ним пристально наблюдают. Хальфдан Витсерк злобно уставился на тело отца, словно обвинял мертвеца в неожиданном развитии событий. Сигурд Змееглазый отвернулся, чтобы осмыслить слова Осберта. А Бьёрн Железнобокий продолжал стоять, невозмутимо заткнув оба больших пальца за пряжку ремня.
– Все-таки не вышло, – констатировал он. – Тогда я поведу своих людей обратно, к кораблям, ожидающим нас у Гримсби. Мы отплывем как можно быстрее.
– Предаешь нас, бесчестный ублюдок?
Хальфдан, скрежеща зубами, искал, на кого выплеснуть переполнившее его разочарование. Когда он, не скрывая грозного настроя, преградил путь седобородому брату, стало понятно, что объект он выбрал неудачный.
– Я бы не стал называть это предательством, – пробурчал Бьёрн, сделав вид, что не заметил оскорбления. – Разве я не явился, когда вы бросили клич? Разве я не привел с собой людей и корабли?
– Ну да, милый братец, ты пришел, – отвечал Ивар Бескостный, – потому что рассчитывал поживиться здесь серебром.
Седобородый великан пожал плечами.
– Все мы устремляемся туда, где добыча обещает быть большой и легко доступной. Однако Нортумбрия бедновата, по сравнению с королевством франков, да и саксы отважно обороняются. Южнее нас ждет Испания, где, по слухам, столько богатств, сколько ни одному из нас во сне не снилось. Присоединяйтесь к моему походу и убедитесь сами.
Это было формальное предложение. Ни манера речи Бьёрна, ни его поведение не свидетельствовали о том, что он жаждал компании своих братьев в предстоящем походе.
– Бьёрн, если ты уйдешь, – сказал Ивар Бескостный, – мы потеряем четыре сотни человек. И многие другие уйдут, поняв, что отец не был убит.
– А почему так важно, был Рагнар Лодброк убит или умер естественной смертью? – полюбопытствовал я.
Все четверо братьев замолчали и посмотрели на меня.
– Кем, ты говоришь, был этот мальчик? – спросил Ивар Бескостный.
Бьёрн Железнобокий набрал в легкие побольше воздуха, прежде чем ответить.
– Никакой я не мальчик, – вклинился я в их беседу. – Мне целых пятнадцать лет, и я уже успел убить человека.
Это было не совсем правдой, но и не чистым враньем. За полтора месяца до этих событий я еле-еле сумел прикончить одного человека без посторонней помощи. И, несмотря на то что тогда без сожаления смотрел, как из неровной раны на шее трупа течет кровь, окрашивая снег вокруг, сейчас, думая об этом, я испытывал приступ тошноты. Однако скандинавы иначе, чем христиане, воспринимали насилие, видя в нем инструмент влияния, а мне хотелось добиться их уважения. Правда, это оказалось не так просто.
– Человека? – Судорожные движения мышц на лице Хальфдана Витсерка оформились в презрительную усмешку, когда он приблизил ко мне свое гладко выбритое лицо. – И тебе пятнадцать лет, говоришь? Есть к чему стремиться, дохляк. Я в твоем возрасте отправил в Вальгаллу уже два десятка воинов.
У меня возникло ощущение, что вызвать злость и недовольство младшего из сыновей Лодброка может один-единственный опрометчивый комментарий.
– Как мальчик недавно рассказал королю саксов, – спокойно сказал Бьёрн Железнобокий, – я нашел его в селении неподалеку отсюда. Он только забыл упомянуть, что местные хотели его повесить.
Взгляд синих ледяных глаз рыжебородого Ивара Бескостного буквально засасывал меня.
– Так что, вполне возможно, он представляет бо́льшую ценность, чем может показаться. И у тебя нет причин стремиться обратно к родичам, не так ли, парень?
– В том, что моей матери тут нет, вина саксов, – отвечал я. – Она была родом из данов.
Братья внимательно смотрели на меня, ожидая продолжения моей истории, но на тот момент я сказал все, что могло сослужить мне службу. Об остальном предпочел умолчать.
– Я все-таки выбью из него всю правду. – Выражение карих глаз Хальфдана Витсерка напомнило мне взгляд Хроу, когда она замечала поблизости добычу. – Когда стану сдирать с него кожу дюйм за дюймом, он быстро разговорится.
Веснушчатая рука Ивара Бескостного, легшая на плечо Хальфдану, заставила того рухнуть на землю. Рыжебородый ярл продолжал внимательно следить за мной.
– Нам важно знать, убит ли наш отец, – ответил он на мой первоначальный вопрос, – потому что все мы явились сюда, чтобы отомстить за него. Но если смерть наступила естественным образом, не может быть и речи о мести.
– А почему за одного-единственного человека стремится отомстить так много народу?
– Потому что наш отец был не человеком, а легендой. Истории о его подвигах рассказывают от Хедебю до Холугаланда. Тот, кто сможет похвастаться местью за Рагнара Лодброка, приобщится к его деяниям и добьется славы для себя. А слава – единственная форма бессмертия.
Бритты передают из уст в уста сказания о короле Артуре, который много веков назад нашел меч, воткнутый в камень, и потом защищал им свою землю от нашествия саксов. Саги саксов повествуют об их предках, покинувших континент и отвоевавших Англию у бриттов. Христианские священники рассказывают о святых мучениках, которые ходили по воде и брали в руки горящее железо, не боясь обжечься.
Истории о героях прошлого таили в себе волшебство, которое в устах искусного рассказчика пробуждало к жизни людей через много столетий после их смерти. И я понял, что возможность быть увековеченным в такой истории гораздо больше привлекала викингов, чем богатства, вызывавшие у них немалое возбуждение.
– В таком случае вам повезло: тут есть повод для мести, – заявил я. – Ибо нет сомнений в том, что Рагнар Лодброк был убит.

13

Ранним вечером мы с Иваром Бескостным сидели на холщовых кроватях в палатке со скрещенными драконьими головами над входом. Минувшим днем он со своими братьями выслушал меня под тентом, установленным на пустоши. Я изложил им обстоятельства гибели Рагнара Лодброка, как они мне представлялись. Они пришли к мнению, что не случится ничего плохого, если я повторю свою речь перед воинами. Я попросил взамен освободить меня. Бьёрн Железнобокий смерил меня бледно-серым непроницаемым взглядом, продолжая стоять со скрещенными на груди руками.
– Мне кажется, – поспешил я добавить, – что так лучше для всех. Вы будете продолжать получать от меня ту же самую выгоду при гораздо меньших затратах. Вы выстроили целое сооружение, чтобы меня содержать, но я не заинтересован в побеге. Держа меня в качестве раба, вам приходится каждый день меня кормить, а будучи свободным человеком, я мог бы сам добывать себе пропитание. Я молод и полон сил, не похож на глупых дохляков, которых вы привыкли называть рабами. Пройдя небольшую подготовку, я гораздо больше пригожусь в щитовой стене, чем в переговорах с противником, переводя вам с языка, который вы и так все понимаете.
Ивар Бескостный отступил на несколько шагов, чтобы посоветоваться со своим седобородым старшим братом наедине.
Вернувшись под парус, они пообещали предоставить мне свободу, если мне удастся убедить их армию.
– Благодарю тебя, ярл Ивар, – сказал я. – Если бы я узнал более подробно о вашей с Сигурдом Змееглазым и Хальфданом Витсерком матери Аслауг, о которой упоминали Бьёрн Железнобокий и Хастейн, мне было бы проще справиться с этой задачей.
Я надеялся, что магия повествования протянет нить между мной и Иваром Бескостным, ибо уже понял, расположения какого из сыновей Лодброка следует добиваться. Рыжебородый ярл откинулся назад и стал рассказывать историю своей матери. Он оказался не менее искусным рассказчиком, чем братья.
– Когда дочь короля Геррёда, Тора, умерла после нескольких лет брака, Рагнар Лодброк очень сокрушался о потере. Он вздыхал и стонал, как уставший от жизни старик, хотя ему не исполнилось и тридцати лет. В конце концов, чтобы избавиться от печали, он отправился со своей дружиной в морской поход и приплыл в Норвегию, где одним вечером остановился у небольшого хутора под названием Спангерейд.
Рагнар призвал своих самых близких воинов и сказал им: «Ступайте на хутор и испеките там лепешек нам на ужин». Воины тут же направились к дому с крышей из водорослей и на пороге встретились с женщиной, старой и уродливой, как жена ётуна. Ее звали Грима. Очень неохотно, но она позволила воинам замесить на столе тесто и воспользоваться очагом для выпекания лепешек. «Но помочь я вам не смогу, ведь я уже стара, и руки мои совсем ослабли. Муж у меня в отъезде, а дочка наша, Крака, поздно возвращается с поля, хотя какой от нее прок – она настолько своевольна, что нам с мужем тяжело с ней управляться».
Дочка же видела, как к берегу причалил корабль, и прихорошилась, прежде чем вернуться домой, чтобы произвести на гостей как можно более хорошее впечатление. Она вымыла лицо, что строго настрого запрещали ей делать родители, так как не желали, чтобы мужчины прознали о ее красоте. А Крака была поистине прекрасна. Вся в веснушках, статная, с пышными формами. Ее светлые волосы, доходившие чуть ли не до земли, были мягкими, как шелк. Едва воины увидели ее, позабыли обо всем на свете и вместо того, чтобы следить за лепешками, уставились на девушку. Когда они вернулись на корабль с корзиной подгоревших лепешек, вся дружина хотела наказать их за нерадивость, но Рагнар спросил о причинах происшествия. «Дочь хозяев Спангерейда – самая красивая женщина на свете, – ответили воины. – Ее красота и привела нас в замешательство». «Наверняка она не столь прекрасна, как Тора», – вздохнул Рагнар и вновь впал в уныние. «Она еще красивее, чем твоя умершая супруга», – отвечали воины, и их слова возбудили любопытство Рагнара. Все же он не пожелал легкомысленно срываться с места из-за слухов и попросил двух своих доверенных людей пойти на хутор и попросить Краку прийти к кораблю на следующий день. «Только она должна явиться не голая и не одетая, – наставлял он посыльных, – не сытая и не голодная, не в одиночестве, но без сопровождения».
Когда воины передали девушке просьбу Рагнара, Грима, старая карга, рассердилась и стала браниться, так как чувствовала, что мудрый незнакомец может отнять у нее дочь. «Этот Рагнар Лодброк – просто глупец, – сказала она Краке. – Оставайся лучше здесь, девочка моя, и занимайся привычными делами, вместо того чтобы бегать ко всяким безумцам». Крака же сказала посыльным, что раз ярл высказал такую просьбу, значит, выполнить ее можно. «Я приду к вашему кораблю завтра рано утром и попытаюсь выполнить его условия». Воины вернулись к Рагнару и передали ему обещание старухиной дочери, подтвердив ее чрезвычайную красоту.
Ивар Бескостный смочил нёбо водой – он предпочитал сохранять голову трезвой, а не напиваться до бесчувствия медом или крепким пивом в память об отце. Он пристально изучал мое лицо холодным взглядом синих глаз, пытаясь понять причину моего интереса к данной истории. Затем поставил кружку на землю рядом с кроватью и продолжил:
– Ранним утром Крака пришла к кораблю. Она завернулась в рыболовную сеть, выставив наружу свои длинные волосы, прикрывавшие наготу, – она была не голая и не одетая. Девушка откусила кусок от луковицы, тем самым продемонстрировав, что она не сытая и не голодная. С собой она привела собаку, то есть пришла не одна, но и без провожатого. А еще она пропела:
Рискнула просьбу ярла
Исполнить я сейчас,
К тебе явилась, Рагнар,
Услышав твой приказ.
И хоть нет провожатых,
Я вовсе не одна —
Питомец мой хвостатый
Привел меня сюда.

Я вытаращил глаза, изумляясь, как запросто Ивар процитировал строки по памяти, ни разу не запнувшись. И вновь моя спонтанная реакция порадовала его – он даже улыбнулся, после чего продолжил рассказ:
– Рагнар увидел, что девушка и впрямь невероятно красива, но еще больше красоты оценил ее мудрость и находчивость, которые она проявила, замечательно справившись с его затейливой загадкой, да еще сочинив складный стишок. Он пригласил ее на борт, они вдвоем долго сидели на деревянной скамье и беседовали. Он, в свою очередь, также сложил куплет, чтобы подвергнуть ее дальнейшему испытанию:
Красотка по заслугам
Оценит молодца,
Властителя сокровищ,
Бесспорно, храбреца,
Когда его обнимет,
В свои объятья примет.

Однако Крака мигом дала ему отпор:
Коль мне желает блага
Хитрец, сын короля,
Позволит удалиться,
Не тронувши меня.

Тогда Рагнар понял, что, несмотря на скромное происхождение, Крака достойна быть женой короля. Однако испытания, приготовленные для нее, не закончились. Он попросил одного из своих воинов принести платье, расшитое серебром и золотом и принадлежавшее некогда Торе.
Он пообещал подарить это платье Краке, если она согласится выйти за него замуж. Она снова ответила стихами:
Я платья королевы
Присвоить не могу.

Мне серебром расшитая
Одежда ни к чему!
Не зря зовусь я Крака —
Черна моя рубаха.
Но вдоль ручья среди камней,
Где коз пасу я стадо,
В моей рубахе мне вольней,
Иной мне и не надо.

Крака попросила Рагнара отправиться туда, куда он держал путь, и совершить то, что он планировал совершить летом, а потом добавила: «Если к осени твое намерение не поменяется, возвращайся – тогда я буду уверена, что твое желание не мимолетно». Рагнар Лодброк понял, что Крака не только мудра, но и терпелива, и честна. Он продолжил свой поход, но уже к концу лета вернулся на Спангерейд. Корабль его к тому времени ломился от товаров и сокровищ. Он вновь посватался к Краке, и она, увидев добытые им на войне богатства, решила, что Рагнар Лодброк будет ей достойным мужем, и с радостью согласилась отправиться с ним в его владения.
Несмотря на благоговение, охватившее меня в обществе благородного ярла, я не сумел скрыть разочарования, когда история подошла к концу, и воскликнул:
– Неужели это все? Я слышал, что вашу матушку звали Аслауг, а не Крака, и что она была королевской дочерью, как Тора.
– Рольф, своей поспешностью ты напоминаешь мне мою мать, Аслауг.
Я покраснел от подобного сравнения. Ивар продолжил повествование:
– В то самое утро, когда Крака должна была покинуть родной дом, она подошла к старухе и ее мужу, разбудила их и сказала: «Я прекрасно знаю, что вы не мои настоящие родители. Я дочь воительницы Брюнхильды, дочери Будли, и Сигурда, убившего дракона Фафнира. Мои родители сгорели в своем королевском поместье. Кроме того, мне известно, что мое настоящее имя – Аслауг и что приемный отец Геймир привел меня сюда, когда мне было три года. Вы приютили нас здесь, в Спангерейде, но лишь для того, чтобы убить моего приемного отца и украсть его дорогую одежду и украшения, которые он успел вынести из огня».
Старики признались во всем и сказали, что нищета и голод вынудили их пойти на преступление, и что новое имя, которое они дали ей, защищало ее от опасностей. Крака – или Аслауг – кивнула и сказала, что давно уже все поняла, а затем добавила: «Поэтому я не собираюсь мстить вам за смерть моего приемного отца, хотя скоро я выйду замуж за ярла и получу возможность это сделать. И все же я предсказываю, что каждый новый день вашей жизни будет хуже прежнего, а последний будет самым ужасным». С этими словами она покинула хутор, на котором выросла. Старики так и остались лежать в постели, в ужасе от страшного проклятия. Аслауг рассказала Рагнару всю правду много лет спустя. Но когда осенью они праздновали свадьбу, он знал только, что женится на невероятно красивой и мудрой крестьянской девушке по имени Крака.
Ивар Бескостный поднялся. Я не посмел возразить ему, когда он решительно взял меня под руку, показывая, что рассказ окончен. Он отодвинул полог палатки в сторону и вышел на теплый вечерний воздух, едва не споткнувшись о Хальфдана Витсерка, сидевшего на большом валуне.
– Что ты тут делаешь, братец?
– Слушаю тебя. Твои рассказы об отце всегда приятно послушать. – Судорога, на мгновение исказившая лицо Хальфдана Витсерка, помешала мне понять, была ли искренней его похвала. – Разве я не прав, сакс?
Я предусмотрительно подтвердил, что его брат – замечательный рассказчик.
– В таланте рассказчика я уступлю разве что Браги Боддасону, – самодовольно заметил Ивар Бескостный. – А возможно, и его заткну за пояс.
– Браги – признанный скальд, так что твое сравнение весьма смелое.
Хальфдан не спускал с меня пылающего взгляда.
– Рольф, имей в виду, – сказал он, – я возлагаю большие надежды на твое выступление, которое должно состояться через десять дней. Если кому и по плечу убедить наших воинов, что отца убили, так это тебе, который сумел выпутаться из положения пленника благодаря искусной болтовне.
Я не мог понять, комплиментом или угрозой являются его слова. В следующие месяцы я привык к тому, что на протяжении беседы с Хальфданом Витсерком то и дело возникали подобные сомнения. Когда его лицевые мышцы охватывала судорога, слова зачастую не соответствовали выражению лица, и дрожащий хриплый голос ярла, напоминавший рычание хищника, не помогал прояснить его настрой. Самой правильной реакцией на противоречивые внешние проявления этого человека было сохранять пассивность и отвечать в нейтральной манере, иначе существовал риск оскорбить его достоинство, а это было крайне нежелательно.
Он отвернулся и задрал голову, подставив подбородок человеку, сидевшему перед ним на траве с тонким ножом в руке.
– Неужто ты и вечером собираешься бриться? – удивился Ивар Бескостный.
– И все благодаря тебе, брат. Ведь это ты на несколько недель отобрал у меня моего брадобрея. Это было настоящее испытание. Ума не приложу, как вы выносите эти бороды: остатки пищи и пиво постоянно застревают в волосах. В такой густой поросли легко спрятать целый обед. И еще она привлекает паразитов, которые жалят и кусают, вызывая зуд и боль. Только подумай обо всех существах, которые кормятся на твоем теле, Ивар. Блохи, вши, клопы и прочие паразиты.
Хальфдан Витсерк передернулся, словно пес, стряхивающий с себя остатки воды после купания.
– Ну, блохи и вши есть у всех, – возразил Ивар. – А густая борода – символ настоящего мужества.
Хальфдан встрепенулся.
– То есть у меня есть проблемы с мужеством, выходит, так?
Его наполовину бритое лицо заходило ходуном от волнения. От напрягшегося тела исходила угроза, он пылал решимостью вступить в поединок и биться не на жизнь, а на смерть.
Ивар Бескостный молча положил руку ему на плечо. Прикосновение заставило юного буяна расслабиться и вернуться на камень.
– Никаких ссор, пока мы на виду у воинов. – Ивар произнес это так, словно не в первый раз наставлял младшего брата. – Если ты чем-то недоволен, скажешь об этом мне наедине. Мы – сыновья Лодброка, должны демонстрировать нашей армии пример воинской доблести и единства.
– А разве защита чести – поступок, не достойный воина?
– Только не по причине пустяков и мнимых оскорблений.
Хальфдан вновь хотел вскочить и бросить вызов брату. Но холодный взгляд синих глаз заставил его одуматься.
– Вполне допускаю, что ты соскучился по Уббе, – сказал Ивар, кивнув на брадобрея, который как ни в чем не бывало продолжил прерванную работу, – но ты сам знаешь, что иначе было нельзя.
Я не видал Уббе с тех пор, как Хастейн показал мне его с насыпи. А Бьёрн Железнобокий говорил, что никто не считался с этим сводным братом, поскольку отец прижил его с фризской любовницей.
У Уббе были волосы средней длины невнятного, мутно-коричневого цвета. При беглом взгляде на его круглое лицо создавалось впечатление, что это полный обрюзгший человек, хотя на самом деле он обладал вполне стройной и крепкой фигурой. Жидкая поросль на подбородке совсем не украшала юношу.
– Тебе следовало явиться на встречу с предводителями саксов, – обратился к нему Ивар Бескостный.
– Я не знал, что меня тоже пригласили, – осторожно ответил Уббе.
– Хотя бы изредка тебе надо показываться. Но мне известно, где ты был и чем занимался. Отмечу, что ты оказал нам всем большую услугу. И я благодарен тебе за это.
Уббе помрачнел и поспешил сменить тему:
– Может, и тебя побрить, ярл Ивар?
– Лучше сам побрейся. Тебе не стоит выставлять напоказ свой эльфийский пушок. Твоя жидкая фризская кровь не способствует нормальному росту бороды.
– Еще вырастет, – дружелюбно улыбнулся Уббе, сжав пальцы вокруг ручки ножа так сильно, что побелели костяшки. – Не успеете оглянуться, как у меня вырастет такая же мощная борода, как у тебя или Бьёрна.
Рыжебородый ярл с сомнением посмотрел на сводного брата и изрек напоследок:
– Ну-ну, удачи тебе.
Затем он увел меня от странной парочки.
Атмосфера в лагере изменилась с того момента, как сюда добрались телеги, запряженные волами, со слугами, женщинами и детьми. Из множества нововозведенных палаток доносились звуки, свидетельствующие о том, что мужчины и женщины истосковались по обществу друг друга. Бочки с крепким пивом, доставленные в лагерь королем саксов, тоже возымели действие. Тут и там пьяные воины валялись в лужах собственной рвоты. Отовсюду неслись песни и стук кружек. У костров вновь рассказывали истории о подвигах Рагнара Лодброка.
– Твой комментарий относительно бороды разозлил Уббе, – сказал я Ивару Бескостному, пока мы шли по лагерю. – Это было заметно по тому, как напряглись суставы на пальцах, хотя в остальном он остался невозмутим.
Пока рыжебородый ярл с новым интересом рассматривал меня, я заметил, что его правая нога короче левой; он сильно хромал, а колени были вывернуты внутрь.
– Мнение Уббе никакой роли не играет, – ответил он. – Но ты прав – он хорошо умеет притворяться. Именно это умение делает его прекрасным разведчиком.
Смысл последней фразы медленно доходил до меня, пока мы с хромым ярлом продолжали свой путь по деревянному настилу.
– Сигнал, поданный рогом, когда саксы осадили лагерь, явно предназначался Уббе! – воскликнул я.
– Почему ты так уверен? – спросил ярл и улыбнулся.
– Уббе поджидал где-то на пустоши, – высказал я осенившую меня догадку. – В укрытии, но на таком расстоянии, чтобы услышать условный сигнал. И тогда он бросился в южном направлении, к Восточной Англии, чтобы привести тебя, Хальфдана Витсерка и прочих воинов. Именно поэтому вы явились вовремя.
– И ты догадался об этом лишь потому, что я упомянул о большой услуге, оказанной нам Уббе?
Улыбка Ивара Бескостного согревала меня до тех пор, пока он не остановился на перекрестке в центре лагеря и не открыл дверь моей темницы.
– Неужели меня вновь запрут? – разочарованно спросил я.
– Если твоя речь убедит воинов, ты получишь свободу. А до тех пор Бьёрн Железнобокий предпочитает обезопасить нас от того, что твои знания достигнут ушей саксов. Ведь ты запросто можешь сбежать во время траура, когда все напиваются до полусмерти. Но через десять дней ты станешь одним из нас – или умрешь.
Дверь захлопнулась за моей спиной. Ивар Бескостный задвинул щеколду и захромал прочь. Я съехал на пол по деревянным доскам клети, молча проклиная Бьёрна Железнобокого и его подозрительность. Через некоторое время неподалеку вновь послышались шаги. Через дощатые стены ко мне обращался светлый голос:
– Ты ведь понимаешь, что Ивар Бескостный рассказал тебе не все?
Я был почти уверен, что воительница Ильва придет ко мне.
– Ты подслушивала неподалеку, – сказал я. – Из травы позади палатки доносился какой-то шорох.
Она подтвердила мое предположение и продолжала:
– Аслауг отказалась ложиться с Рагнаром в постель, пока они не поженятся. И не притрагивалась к нему первые три ночи.
– Почему?
– Воздержание способствует нисхождению на молодую невесту пророческого сновидения о том, сколько она родит сыновей и какая их ждет судьба. В первую же ночь Аслауг приснились три сына, и тут все сошлось. Также ей приснилось, что если Рагнар Лодброк не соблюдет период воздержания, их первенец родится безногим. Однако, когда Рагнар протрезвел, он овладел молодой женой.
– Судя по всему, ничего плохого не случилось.
– Сразу нет. Но когда Ивару было одиннадцать лет, он упал с крыши и сломал обе ноги.
– Это стряслось через год после того, как он сражался наравне со взрослыми с мятежными сконцами на Ульдагере?
Ильва на мгновение задумалась и вспомнила историю, рассказанную Сигурдом Змееглазым у костра несколько дней назад.
– А у тебя недурная память. Говорят, после этого Ивара повсюду носили на щите. Он упорно тренировался в течение многих лет, прежде чем вновь пошел своими ногами. И лишь благодаря собственному упорству он до сих пор может ходить.

14

Тогда, стоя на пустоши в тени паруса, я ясно представлял себе, что буду говорить о смерти Рагнара. Но спустя десять дней я очутился в центре толпы подавленных жестоким похмельем ярлов и других сильных мира сего, и поставленная передо мной задача уже не казалась настолько простой.
Во рту у меня пересохло. Ноги подкашивались. Мысли беспорядочно роились в голове. Одну руку я положил на тело, прикрытое белым саваном, вторую поднял, дав толпе знак замолчать, и попытался овладеть своим голосом. У меня получалось сфокусировать взгляд лишь на отдельных лицах, бородатых и обрамленных неряшливыми лохмами, на налившихся кровью глазах, глядящих из-под жирных волос, и на вонючих раззявленных ртах и презрительных гримасах. Инстинктивное отвращение отчаянных головорезов к любому проявлению слабости выразилось в издевательских окриках. На мгновение я встретил бдительный взгляд Хастейна из-под длинной светлой челки. Это не помогло. Я начал заикаться и запнулся, толком не начав речь.
К счастью, Ивар предвидел такую ситуацию. Привычный к выступлениям перед толпой, он схватил мою руку и поднял ее так высоко, что мои ноги едва не оторвались от земли.
– Проявите мудрость и послушайте Рольфа, – провозгласил рыжебородый ярл и развернулся так, чтобы все могли его видеть и слышать. Я болтался в его руке, словно марионетка на ниточке. – Он поклоняется истинным богам, но знаком и с Белым Христом. Его мать была из данов, знаменитая вёльва и колдунья. Те из вас, кому суждено умереть здесь, в Англии, встретятся с ней за столом Одина, и вряд ли ей понравятся ваши насмешки над ее сыном. А потому слушайте, что он скажет, и оставьте свои остроты на потом.
Едва он отпустил меня, я вновь стушевался, правда, теперь из-за эффекта, произведенного на сборище знатных воинов словами ярла – они притихли как мыши.
Я сдернул с тела саван. Ярлы молча смотрели на погибшего героя, кожа которого заметно потемнела после десяти дней пребывания в яме, где тело временно держали под дубовыми досками. Запах тоже стал дурным. Большинство воинов никогда не видели Рагнара Лодброка, и они явно были разочарованы. Лицо старика было по-прежнему искажено неуместной жалкой гримасой, тонкие руки обтягивала морщинистая кожа, туловище раздулось от скопления газов.
– Рагнара Лодброка укусила змея, – заявил я и указал на правое бедро трупа, заметно отекшее. – И вот сюда. – Также на теле старика распухло предплечье. – И сюда. – Левая лодыжка представляла собой большой пузырь.
Наступила полная тишина.
– Змея? – переспросил кто-то.
– Получается, его никто не убивал! – воскликнул другой воин.
– Вы нам солгали, – возмущенно заключил третий. Конец его заплетенной в косу бороды был намотан на мелкие косточки.
– Здесь никто не лжет, – взревел Бьёрн Железнобокий, выступив вперед с топором в руке. – Кто посмеет утверждать, что я говорю неправду?!
Толпу вновь объяло безмолвие, подобно крыльям огромной птицы. Никто не осмелился возражать седобородому великану, но в каждом поселилось сомнение. Моя задача была – убедить их.
– Змеи – пугливые существа, – продолжал я. – Они нападают на людей, лишь если их испугать. И кусают они только в случае крайней необходимости. Рагнар Лодброк должен был лечь в самую середину змеиного логова, чтобы быть укушенным аж три раза.
– Змеиное логово! – воскликнул один из воинов.
– Какая подлость! – подхватил второй.
Шум вновь стал нарастать. Возбужденные скандинавы сквернословили и проклинали трусость убийцы.
Я раскинул руки в стороны, как делал до этого Ивар. К моему изумлению, жест возымел точно такой же эффект: северяне смолкли.
– Я не знаю, как обстоят дела со змеями в тех землях, откуда вы пришли. Но здесь, в Англии, единственная змея, которая кусается, – гадюка. Но ее яд не настолько сильный, чтобы убить взрослого мужчину.
Стоявшие поблизости согласились, что у них на родине змеи тоже мелкие и безобидные, и что люди, укушенные ими, быстро приходят в себя.
– Стремясь к знаниям, я выучился читать книги христиан, которые хранятся сотни лет и содержат мудрость предков. Из этих книг я узнал, что укусы змей и насекомых могут представлять смертельную опасность для некоторых людей, в то время как совершенно безвредны для остальных. Позволю напомнить вам, что Рагнар Лодброк носил кожаные брюки и куртку, которые редко снимал. Возможно, так он защищался от укусов, зная, что они опасны для него, и только для него. Едва ли он рассчитывал вновь повстречать на своем пути драконов типа тех, с которыми расправился при дворе короля Герреда.
Я покосился на Ивара Бескостного. Вопреки нашей договоренности, он не вышел вперед, когда я завершил выступление. Он просто стоял, поглаживая веснушчатой рукой рыжую бороду. Воины ждали продолжения речи и вновь начали проявлять беспокойство. Как и я.
– Это правда, – наконец изрек Ивар Бескостный. – Единственное, чего боялся отец, – змей и ос. А потому вполне возможно, что все случилось именно так, как говорит Рольф.
Ярлы расстроились, услышав, как героя обличают в слабости, но, пользуясь поддержкой сына этого самого героя, я мог высказать им обоснованный аргумент в пользу своей версии.
– Рагнар Лодброк – не уникальный герой, которому была дарована сверхъестественная сила в обмен на одну-единственную слабость. Разве неуязвимый Бальдр не был убит своим слепым братом стрелой из омелы?
Упоминание одного из скандинавских мифов заставило северян задуматься. Разумеется, если сам бог Бальдр пал от гибкой ветки омелы, подобное запросто могло приключиться и с Рагнаром Лодброком, который, кстати, тоже состоял в родстве с Одином. А змеи все же будут поопаснее, чем какое-то растение.
– Тот, кто подверг Рагнара Лодброка смертельному испытанию, – заключил я, – должен был знать секрет героя. Король саксов являлся его надсмотрщиком в течение многих месяцев. Узнав о слабости Рагнара, он подло бросил своего пленника в яму со змеями. Там и оставил его умирать естественной смертью, дабы воспрепятствовать вознесению в Вальгаллу. – Я выдержал небольшую паузу, прежде чем привести свое рассуждение к логическому заключению. – И за это король саксов должен поплатиться жизнью!
Последняя фраза возымела особый эффект. Доблестные воины вокруг меня ревели от гнева. В их глазах пылала ненависть. Шум продолжал нарастать. Толпа, образовывавшая кольцо вокруг мертвого тела, пришла в движение. Провонявшие по́том викинги принялись толкаться. Однако постепенно ритмичный грохот заглушил шум толпы. Это дружинники Ивара Бескостного застучали мечами по кромкам щитов.
– Сейчас вы разгневаны, – взревел Ивар Бескостный, так что слюна брызнула на его рыжую бороду. – Готовы броситься и поубивать саксов. Я призываю вас не подавлять ваш гнев, но запомнить его. Поддерживать его до той поры, когда мы будем хоронить Рагнара Лодброка. Помнить об этом гневе, когда завтра мы будем чтить память нашего героя. И сохранить этот гнев, – он понизил голос, чтобы стоявшие позади воины уняли соратников, мешающих им расслышать слова ярла, – сохранить его до тех пор, когда придет время отомстить!
Толпа вновь зарокотала, заполнив всю площадь.
Доска с телом поплыла по океану воздетых кверху рук в направлении западных ворот лагеря и солнца, садящегося за открытую всем ветрам пустошь. Постепенно толпа рассеялась. В итоге у двойных козел остались только мы с Иваром и его дружина.
– Прекрасная работа, – сказал рыжебородый ярл. – Ты вполне оправдываешь прозвище, данное тебе Сигурдом, Рольф Дерзец. С ним тебе суждено прославиться теперь, когда ты стал одним из нас.
Трудно описать чувства, охватившие меня в этот момент: облегчение от того, что на меня больше не ведется безумная охота; радость от осознания принадлежности к очередной волчьей стае, несмотря на то что эти «волки» носили кожаные штаны и кольчуги, а не меховые шкуры; гордость за то, что я преодолел собственный страх; упоение тем, что сумел оправдать ожидания ярла; восторг оттого, что заслужил настоящее прозвище. Все эти чувства, навалившись на меня разом, придали смелости, и я задержал Ивара Бескостного, когда он повернулся, чтобы последовать за воинами к выходу из лагеря.
– Я должен поведать тебе еще кое-что, – сказал я. – Но исключительно тебе.
С бледного лица, обрамленного рыжей бородой, на меня обратился пристальный ледяной взгляд синих глаз. Затем Ивар Бескостный кивнул и отпустил свою дружину.
– Когда ты получил сообщение о смерти Рагнара Лодброка? – спросил я. – И от кого?
– От короля Нортумбрии Осберта. Мы с Хальфданом получили эту новость, находясь в лагере в Восточной Англии, через неделю после принесения рождественской жертвы.
– Где в этот момент находились Сигурд Змееглазый и Бьёрн Железнобокий?
– Сигурд был дома в Ютландии. Бьёрн грабил побережье франков. Но они быстро примчались в Англию, услышав о гибели отца.
Срок сообщения о смерти представлялся мне очень важным. По одной простой причине.
– Через неделю после Рождества Осберт уже не был королем Нортумбрии, – заметил я. – Его свергли по итогам витенагемота. Вспомни, король Элла рассказал нам об этом в тот день, когда они с Осбертом доставили тело Рагнара. Народные собрания проводились до дня появления на свет Белого Христа, почти одновременно с принятым у вас, северян, празднованием середины зимы.
Ивар Бескостный сдвинул рыжие брови. Он приготовился слушать дальше, и еле заметная улыбка надежды мелькнула у него на губах.
– Осберт отправил вам эту весть, – продолжал я, – так как надеялся, что вы с Эллой убьете друг друга, после чего он сам, не принимая активного участия в разборках, вновь завладеет троном.
– Осберт находился на поле битвы, – возразил Ивар.
– Ему пришлось присоединить свою армию к армии короля Эллы, чтобы войско саксов оказалось достаточно мощным для атаки на лагерь викингов. Ты сам слышал, как он хвалился. Однако я наблюдал за сражением и никого, похожего на Осберта, не приметил.
Ивар почесал бороду и крепко задумался.
– Осберт – хитрый противник, – признал он наконец. – Быть может, как раз он, а не король Элла, убил отца?
– Не думаю, – позволил я себе не согласиться. – Неужели тебя не удивило, что тело отца находилось в хорошем состоянии, когда Элла принес его сюда десять дней назад? Оно должно было сгнить за три месяца, прошедшие с момента получения сообщения от Осберта. Трупное окоченение начинает проходить спустя двадцать четыре часа после наступления смерти, но тело было жесткое, как доска, когда Хальфдан Витсерк попытался перевернуть его. Я осмелюсь предположить, что твой отец умер менее чем за сутки до встречи под парусом, ярл Ивар.
Холодные синие глаза внимательно изучали меня.
– У тебя и впрямь язык недурно подвешен, – наконец вымолвил он, – в этом деле скрывается больше тайн, чем я предполагал. Благодарю тебя за то, что ты обратил мое внимание на несоответствия. И прошу держать язык за зубами до поры до времени. В данный момент процесс сожжения отцовского тела гораздо важнее установления причин его смерти. Но я, несомненно, еще обращусь к тебе за помощью, ибо голова твоя работает столь же недурно, как и язык.
Датский ярл не только даровал мне свободу – отныне я стал его наперсником. Я считал, что на мою долю выпало безграничное счастье. Но очень скоро мне пришлось поумнеть.

15

В дни, предшествовавшие погребению, слуги трудились над расстановкой огромных валунов на плато за пределами лагеря. Лишь когда я вслед за Иваром Бескостным пришел в то место, где воины группировались вокруг своих предводителей, готовясь выслушать мою новую речь, я понял предназначение каменной конструкции, очертаниями напоминавшей силуэт корабля. Мы находились слишком далеко от моря, и доставить сюда настоящий драккар не представлялось возможным, а корабль был необходим для погребения знаменитого героя.
В центре каменной конструкции, рядом с символической мачтой, сооруженной из ошкуренного бревна, была возведена палатка. Она стояла на деревянном постаменте, под которым толстым слоем были навалены сухие ветви и валежник. Тело Рагнара Лодброка занесли в палатку, его оружие – длинный нож, щит и искусно украшенный меч – положили рядом с ним. Два человека приволокли к месту погребения большую собаку, которая, судя по всему, догадалась о своей участи и металась, как бешеная, стараясь вырваться на свободу. Кроме того, через толпу к палатке подвели четырех лошадей. Собаку разрубили пополам и бросили на постамент. Лошадей умело и быстро зарезали, кровь собрали в ведра, из которых со всех сторон щедро обрызгали палатку. Обезглавили петуха и курицу, еще трепещущие тушки швырнули к кускам собачьего трупа. Пребывая в состоянии шока, я наблюдал за кровавым действом.
Наконец вперед вывели молодую темноволосую женщину. Она была одета в белую полупрозрачную льняную рубаху, которая почти не прикрывала наготу. Бледная от страха, на подкашивающихся ногах, женщина прошла через заросли вереска. У нее было круглое лицо с небольшим носом, пухлые губы и большие синие глаза. Это была дочь сельского кузнеца Альтона, Белла.
На протяжении всего траура я видел из своей клети, как она в богатых одеждах свободно перемещалась по лагерю в сопровождении двух женщин. Ярлы и другие благородные люди почтительно приветствовали ее. Женщины и слуги расступались перед ней. Я испытывал недоумение и облегчение одновременно. Очевидно, она обладала высоким статусом в лагере, и никто не помышлял причинить ей вреда. Я перестал беспокоиться за нее и сосредоточился на собственном положении.
Теперь же Ильва крепко держала ее за хрупкие плечи, пока они проходили сквозь притихшую толпу. Женщины остановились перед прямоугольником, похожим на отдельно стоящую дверную раму. В какой-то момент я подумал, что они нагнутся и пролезут сквозь нее, однако Ильва приподняла изящную девушку. Белла отстраненно взглянула за странную конструкцию, без всякого страха.
«Я вижу Рагнара Лодброка в царстве мертвых, – громко воскликнула она. – Он машет мне рукой. Проводите меня к нему».
Я внимательно наблюдал за происходящим: Белла явно произносила хорошо заученные слова на языке северян, которые звучали обреченно. Ильва привела ее к палатке. Белла нагнулась и вошла внутрь, туда, где покоилось тело Рагнара Лодброка. Воительница опустила полог над входом и отошла.
– После такого выступления я готов поверить, что твоя матушка и впрямь была вёльвой, – заметил Хастейн, неожиданно возникший рядом со мной. – Вообще-то я был уверен, что ты все выдумал.
– Зачем Белла вошла в палатку? – перебил я его.
– Белла? – из-под длинной челки Хастейна сияла улыбка триумфа. – Ты утверждал, что не знаком с этой девкой, Рольф Дерзец.
– Забудь о том, что я утверждал. Я видел ее в сопровождении двух рабынь. На ней было богатое платье. Я считал, что она вне опасности.
– Это были ее служанки. В течение десяти дней с ней обходились по-королевски. Теперь она расплачивается за это.
Я заглянул в его ясные глаза. В моем взгляде он прочел мольбу и страх.
– Если ты действительно так о ней беспокоишься, – сказал он и отвел глаза, – тебе лучше убраться подальше отсюда.
Я собирался спросить, что он имеет в виду, как вдруг вперед выступил Бьёрн Железнобокий и направился в палатку, где находилась Белла наедине с телом Рагнара Лодброка. Воины застучали оружием по щитам. С громоподобным грохотом над пустошью пронеслись тысячи голосов. Я стоял смирно, дрожа мелкой дрожью.
Когда Бьёрн Железнобокий вышел из палатки, на нем были надеты только штаны. В руке он держал серую куртку с короткими рукавами. Торс его раскраснелся, большой живот заколыхался, когда Бьёрн спрыгнул с постамента. Бледно-серые безжизненные глаза напоминали два мелких камушка.
Ивар Бескостный проковылял ему навстречу и похлопал старшего брата по голым плечам. Рыжебородый ярл тоже скинул куртку, обнажив мускулистый обсыпанный веснушками торс. Затем он махнул собравшимся воинам, которые тут же снова застучали и заревели.
– Что делают сыновья Лодброка с Беллой? – спросил я.
– Не настолько же ты наивен, что не можешь догадаться? – ответил Хастейн.
– Нет, – признался я. – Но с какой стати?
– Когда великий воин умирает естественной смертью, его подобает с честью проводить в последний путь. Если он отправится в царство мертвых в компании прекрасной молодой девушки, которую его живые сыновья наполнили своей мужской силой, богиня смерти поймет, что речь идет о воине, достойном смерти в бою с оружием в руках, и отправит его в Вальгаллу.
Ивар Бескостный покинул палатку, его сменил Сигурд Змееглазый. Очевидно, братья овладевали Беллой по старшинству. Когда чернобородый ярл вышел, внутрь наконец зашел Хальфдан Витсерк. На гладковыбритом лице младшего из сыновей Лодброка мелькнула мрачная зловещая улыбка. Чуть позже сквозь крики толпы я впервые услышал доносившиеся из палатки звуки, подобные тем, что достигали моего слуха, когда к матери приходил мужчина из селения. Громкие ритмичные стоны вызвали ликование толпы. Я дрожал, обливаясь потом. Мне пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы удержать в желудке содержимое.
Хальфдан вынырнул из палатки совершенно голый. Воздев к небу сжатые кулаки, он издал дикий рев, пронесшийся над облаченными в шлемы головами и сконцентрировавший в себе всю мужскую силу ярла. Его еще не вполне обмякший фаллос болтался из стороны в сторону. Ликование достигло невиданного размаха, когда он схватил факел и воткнул его между досками, из которых был сколочен постамент. Ветки и валежник воспламенились в мгновение ока.
– Что он творит? – воскликнул я. – Белла еще там!
– А как иначе она войдет с Рагнаром в царство мертвых?
Хастейн схватил меня за руку, когда я решительно шагнул вперед. Я ударил его, мы повалились на землю и начали бороться. Оказавшиеся поблизости люди сразу обступили нас. Некоторые стали галдеть и подбадривать нас криками, но большинство молчало. Погребение было одним из немногих случаев, когда драки среди северян не поощрялись.
Стычку пресек Сигурд Змееглазый, который быстро нас разнял.
– Давайте вести себя как подобает случаю, – злобно прошипел он. – Драться во время обряда погребения неприемлемо.
Вскоре поблизости возникла широкая серая фигура Бьёрна Железнобокого, которого привлекла наша возня.
– Это он затеял драку, – заявил Хастейн, подобно шаловливому подростку, застуканному на воровстве яблок из чужого сада. – Он хотел спасти девку.
Светло-серые глаза Бьёрна Железнобокого без всякого выражения изучали мое лицо.
– Слишком поздно, Рольф Дерзец. Хальфдан Витсерк убил ее, прежде чем покинуть палатку.
Я задышал глубже, еле сдерживая слезы.
– Вы убили Беллу?
– Неужели лучше было сжечь ее заживо? – глаза Сигурда Змееглазого вспыхнули беспричинным гневом. – Неужели недостаточно того, что наш подлый братец оседлал ее?
– Вы все насиловали ее! – закричал я.
– Вздор! – прогремел Бьёрн Железнобокий. – Ни я, ни Сигурд, ни Ивар и пальцем ее не тронули.
– А почему позволили Хальфдану Витсерку?
– Потому, – прошипел Сигурд, – что ему плевать на уговоры, вопреки его болтовне о чести. Вообще говоря, несправедливо, что Хальфдан спокойно нарушил обещание, в то время как все мы сдержали данное слово.
– Возможно, – согласился Бьёрн, – но сделанного не воротишь.
– А о чем вы договаривались? – нетерпеливо поинтересовался я. – Разве вы не должны были наполнить Беллу мужской силой?
– Конечно, – процедил сквозь зубы Сигурд Змееглазый. – Только если бы Рагнар Лодброк заслужил это.
– Что ты имеешь в виду? Разве вы собрались не для того, чтобы отомстить за отца?
– Только не ради самого старикашки.
Чернобородый ярл отвернулся и решительно направился к лагерю. Я обнаружил, что площадь покинули многие воины. Представление закончилось. В лагере всех ждала еда и медовуха.
– Что бы мы ни думали об отце, – пояснил Бьёрн Железнобокий, прежде чем уйти вслед за братом, – наши обряды и обычаи неизменны. Тебе придется смириться с этим, если хочешь стать одним из нас.
– Почему ты не рассказал мне о предстоящем действе? – спросил я у Хастейна, когда мы остались наедине. В его взгляде недвусмысленно читалось чувство вины.
– Я не думал, что ты останешься в живых к этому моменту.
Осознав смысл его слов, я перестал злиться. Если суждено умереть раньше, он хотел избавить меня от боли при известии о предстоящей судьбе Беллы.
– А почему так важно, чтобы Белла осталась девственницей? – спросил я.
– Магия работает лучше, когда девчонка не тронута. Это ясно любому.
Больше нам было нечего сказать друг другу. Мы молча смотрели на пламя.
– Пойдешь со мной, Рольф Дерзец? – спросил Хастейн, пытаясь придать мне бодрости. – Может, нам удастся найти рабыню, которая тебя потешит?
Я удрученно покачал головой, отказавшись от его дружелюбного приглашения. Он почувствовал мою печаль и молча удалился, чтобы я мог побыть в одиночестве.
Я надеялся спасти Беллу, когда скандинавы приняли меня в свой круг, и не осознавал опасности, которой она подвергалась. Дума о ее жестокой судьбе заставила меня упасть на колени посреди вересковой пустоши. В тот момент я даже забыл об угрозе змеиного укуса. Вечер холодил спину. Повернувшись лицом к бушующему пламени, я дал волю слезам. Жар огня осушал влагу на моих щеках.
Чтобы заставить Беллу принять участие в этом гротескном ритуале, сыновья Лодброка наверняка заверили ее, что она останется в живых. Очередная ложь. Эти дикие северные звери были насквозь лживы.

16

Измученный, я бродил среди палаток, освещенных пламенем многочисленных костров. Я был переполнен ненавистью к скандинавам и их примитивным языческим обычаям, наконец поняв, что я – чужой среди чужаков и больше похож на кота, очутившегося на псарне, чем на волка, прибившегося к чужой стае. Меня в любой момент мог разорвать в клочья оказавшийся поблизости варвар и оставить подыхать в темноте. Живя в клетке, я был в большей безопасности.
Я повсюду искал взглядом свою бывшую темницу, но затем понял, что ее снесли, а доски скормили пламени. Четыре лошади, предназначенные в жертву, были расчленены; пока копыта и внутренности горели в жертвенном огне, мясо шкворчало на вертелах, установленных над кострами. Воины облизывались, истекая слюной в предвкушении чудесного деликатеса.
Преисполненный глубокого отвращения, я взобрался на земляную насыпь, опоясывающую лагерь, откуда сквозь опустившиеся сумерки взирал на могильный холм, постепенно выраставший из пепла погребального костра Рагнара Лодброка. Пленники не покладая рук подсыпали свежий торф под обуглившуюся деревянную «мачту», отчего вокруг нее образовывался внушительный холм.
В нескольких милях отсюда можно было разглядеть огни лагеря саксов. Я задумался, не переметнуться ли к ним, как вдруг посреди пустоши заметил странное явление. Отражение пламени блеснуло в чьем-то серебряном браслете. Я прищурился и увидел, как навстречу друг другу двигаются два силуэта. Они находились на большом расстоянии от меня, так что распознать их не представлялось возможным, хотя обе фигуры показались мне знакомыми. Контуры фигур отчетливо проступали на фоне льющегося из лагеря саксов света.
Внезапно за моей спиной прозвучал голос Бьёрна Железнобокого:
– Я вспомнил одну песню. В ней поется о крестьянине, который стал викингом и никогда не вернулся домой.
Пригнувшись, я укрылся у подножия насыпи с внешней стороны. Мощная фигура седобородого исполина, шатаясь, выступила из тьмы, опираясь на Хастейна, который стонал от непосильной нагрузки.
– Я предпочел бы развлечься с какой-нибудь пленницей, чем выслушивать твои бредни, – сказал юноша, откидывая со лба челку.
– Ты называешь мою прекрасную песнь бреднями? – прогнусавил Бьёрн. – Надо бы задать тебе хорошую трепку, чтобы научить уважению к старшим.
Он высвободил руку и резко выставил вперед гигантский крепкий кулак. Если бы он угодил в Хастейна, враз прикончил бы его, но парень ловко уклонился от удара, и Железнобокий повалился в траву. Великан был настолько пьян, что не смог подняться на ноги.
– Помоги мне, и я немедленно проучу тебя!
– Я предпочитаю оставить тебя полежать.
– Я сейчас оторву тебе ногу, болван!
– Пускай лучше остается на своем месте. – Хастейн сел на траву вне моего поля зрения. – Ну давай запевай свою песню.
Бьёрн Железнобокий затянул непонятные слова на невнятный мотив. Он то и дело сбивался с ритма, голос звучал низко и гнусаво. Хастейн пытался отбивать такт ладонью по бедру. Я с изумлением наблюдал за странной парочкой. Они только что погубили невинную молодую девушку. Как можно после этого веселиться и распевать песни?
Я не слышал слабые звуки за своей спиной, пока на меня не набросились двое. Мой сдавленный крик поглотила грязная ладонь, заткнувшая рот. Переплетясь ногами и руками, мы все покатились по земле и рухнули в яму. Двое придавили меня своим весом, не позволяя встать. Один из мужчин прижал меня коленом в грудь, не убирая руку с моего горла. Скорее изумленный, нежели испуганный, я всматривался в силуэты, мелькавшие на фоне звездного неба. Рука второго шарила по моей грудной клетке и, нащупав кожаный шнурок, дернула подвеску.
– Тростниковая трубочка, – констатировал голос. – Это он.
Свет луны холодно блеснул на лезвии ножа. Я смирился со своей участью. Смерть станет для меня подарком, отныне у меня не будет свободы выбора, наконец грядет избавление от печали и бедствий. Вдруг меня осенило, что мужчина говорил на языке саксов, и я вздрогнул.
– Держи его крепче, – сказал второй, когда я забарахтался. – Я беру на себя ноги.
Нож плотнее прижался к моему горлу. Если бы эти двое хотели меня убить, я уже был бы мертв. У них на уме было другое. Я начал догадываться, что именно, когда они выволокли меня на пустошь.
Ледяной нож резко отскочил от моего горла. Тот, кто удерживал мой торс, выпустил меня. Объяснялось это просто: ему отсекли голову. Там, где она должна была быть, из шеи вверх бил темный фонтан. Я заморгал, когда кровавые брызги полетели мне в лицо. Тем временем второй мужчина отпустил мои ноги. Он издал невразумительный хрип, после чего бездыханное тело с глухим ударом рухнуло в вересковые заросли.
– Ты обязан мне жизнью, Рольф Дерзец.
Из-под неровной светлой челки мне улыбался Хастейн. Он вытер свой меч о куртку одного из мертвецов, затем посмотрел на лезвие и добавил: – Благодари Энкемагера. Не так много на счете клинков, способных одним ударом отрубить голову и перерубить позвоночник.
– Энкемагер? – переспросил я.
– У хорошего оружия должно быть имя. Искусно сработанный меч обладает собственной душой и неповторимой песней. – Он махнул Энкемагером, прошуршавшим сквозь тьму. – Всякий раз, отведав новой крови, он становится крепче, вбирая силу сраженного человека. Правда, эти два сопляка никуда не годятся. Разве что для нападения на хиляка вроде тебя.
– Хастейн! Ха-а-астейн! – раздался гнусавый рык.
– Это Бьёрн Железнобокий голосит.
Улыбнувшись, мой «спаситель» проигнорировал крики, доносившиеся с противоположной стороны насыпи.
– Я не обязан тебе жизнью, – с этими словами я встал на ноги. – Эти люди говорили на наречии саксов. Они пришли не для того, чтобы меня убить.
– А зачем они пришли?
– Похитить меня. Король Элла обратил внимание на тростниковую трубочку у меня на шее. По ней они и узнали меня.
– С чего вдруг королю саксов проявлять к тебе интерес?
– Он хочет разведать, что происходит в нашем лагере. Какие планы у сыновей Лодброка на будущее. Почему вы здесь собрались.
Хастейн рассмеялся и в припадке веселья хлопнул себя по ляжке.
– Тогда поблагодари меня за то, что я избавил тебя от пыток.
– Ха-астейн! – вновь раздалось из-за насыпи. – Иди сюда. А не то переломаю тебе все конечности, да еще нагажу в раззявленную от боли пасть!
– Помоги мне присмотреть за Бьёрном, – попросил Хастейн.
– Разве ему требуется помощь?
– Нет, но когда он напивается настолько, что начинает петь, может представлять опасность для тех, кто встретится ему на пути.
Хастейн встал и направился к лагерю. Я стоял и смотрел на трупы напавших на меня людей.
Король Нортумбрии принял решение за меня. У меня не осталось иного выбора, кроме как остаться с северянами и, в меру собственных способностей, стать похожим на одного из них.

17

– Фюлькинг – это группа воинов, которые хорошо знают друг друга.
Бьёрн Железнобокий прищурил бледно-серые глаза и устремил взгляд вдаль, за вересковые заросли. В двухстах шагах впереди высился торфяной могильный курган, словно пузырь, вздувшийся посреди равнинного ландшафта. На верхушке кургана топорщились черные обгоревшие стволы.
Ночь была длинная, ибо Бьёрн не принадлежал к числу тех, кого изматывает опьянение. Он распевал песни почти в течение часа, а потом зарыдал. Затем он принялся ныть, что прекрасно знает – ни единой душе на свете нет до него дела, но все же он ждал от нас с Хастейном большего участия. Теперь же наше бесстыдное поведение продемонстрировало, что мы презираем его, как остальные, и мы еще пожалеем о своем отношении, стоит ему только до нас добраться. Его борода промокла от слез, а из носа текло ручьем, когда он произносил свою обличительную речь в наш адрес.
Хастейн со знанием дела поведал, что раз его приемный отец перешел к рыданиям, вряд ли ему осталось долго бодрствовать. Так и оказалось. Мы оставили седобородого гиганта прямо на траве, так как перенести его в палатку было нам не под силу.
– Воины, входящие в фюлькинг, владеют многими видами оружия.
На следующий день голос Железнобокого вновь стал бесстрастным и невыразительным. Он обучал воинскому мастерству бессчетное количество многообещающих юношей и не тратил дополнительных усилий на меня.
– Впереди всех стоит воин со щитом и отражает атаку. У него имеется длинный нож «сакс», которым он старается проникнуть под щит противника. Так он имеет возможность дотянуться до туловища оказавшегося поблизости врага. А воин, раненый, к примеру, в область паха, не может удерживать щит перед собой.
Под нами среди вытоптанного вереска друг против друга стояли два ряда мужчин, держа щиты на уровне лица.
– Позади воина со щитом стоит его товарищ с длинным топором, – продолжал Бьёрн. – Это оружие применяют, чтобы порубить край щита противника, дабы другие получили возможность колоть врага длинными пиками. Воин, рожу которого пронзает пика, также теряет способность сражаться.
Два ряда щитоносцев потихоньку сближались. Правая сторона каждого из круглых щитов накладывалась на левую часть соседнего, так что получался сборный барьер из щитовой стенки, прочной и в то же время достаточно гибкой.
– Говорят, когда твой отец грабил Париж, ты тоже участвовал.
Я собирался расспросить об этом Бьёрна Железнобокого с того момента, когда понял, кто он такой. И наконец осмелился. Мог бы пристать к нему с этим вопросом и раньше – седобородый гигант был не прочь поведать мне о разграблении Парижа: он не считал тот поход примечательным.
– Когда мой возраст близился к тридцати, а единоутробные братья были лишь сопляками, наш отец решил выяснить, является ли Карл Лысый столь же могущественным императором, как его дед, Карл, которого по сей день называют Великим. Итак! Переходим в атаку!
Многоголосый рев прокатился над пустошью. Щиты с грохотом столкнулись. Несмотря на то что это были лишь учения, воины схватились не на шутку. Я видел, как ожесточенно они сражались и обильно потели, стараясь не разомкнуть щитовую стену, несмотря на чудовищное давление «противника». Как и говорил Бьёрн, воины из второго и третьего рядов пытались воткнуть под щиты острия пик и лезвия топоров. Буквально в первые мгновения стычки на землю упало не менее двух десятков мужчин. И хотя тупое оружие было деревянным и не могло причинить серьезного вреда, «раненые» так и остались лежать на земле. Дыры, оставленные павшими воинами в щитовой стене, немедленно заполнили другие воины.
– В настоящем сражении убитые и раненые не исчезают с поля боя. Воины, которые продолжают биться, вынуждены переступать через них. Не одну битву удалось выиграть благодаря тому, что враги спотыкались о валявшиеся под ногами тела. – Железнобокий указал на группу мужчин, стоявшую в нескольких шагах за «фюлькингом». – Позади всех стоят лучники. Поразив стрелами приличное количество воинов из вражеского стана, они тоже могут сыграть решающую роль в ходе сражения.
– А что насчет Парижа? – настаивал я.
Бьёрн Железнобокий вздохнул, словно эта тема навевала на него смертельную скуку.
– Мы с отцом отправились на юг со ста двадцатью кораблями. Путь от Ютландии до устья Сены занял всего неделю. Добравшись до реки, мы обнаружили, что город раскинулся на большом острове и не очень хорошо укреплен. Однако нам навстречу подоспела армия императора Карла. Франки разделились, заняли оба берега и бросили нам вызов. Мы не стали жеманиться и атаковали более слабую часть армии. Тогда мы захватили 111 пленников, которых незамедлительно принесли в жертву Одину на маленьком островке посреди реки, где все могли наблюдать за нашими действиями. Мы прибили пленников к крестам и оставили висеть, пока они не скончались. Выжившие поняли, что им грозит, и бежали на север, предоставив Париж в наше полное распоряжение. К сожалению, шумиха пробудила бдительность жителей, которые покинули город, забрав большую часть ценностей.
– То есть вы вернулись домой без добычи?
– Реликвий и серебряных кубков нам досталось маловато, но растерявшийся император Карл предложил заплатить выкуп, чтобы мы покинули его землю. – Железнобокий презрительно фыркнул. – Отец громко расхохотался, когда император озвучил сумму в пять тысяч фунтов серебра, и поднял размер выкупа до семи тысяч. Между прочим, именно Рагнар Лодброк изобрел то, что вы, саксы, называете «датскими деньгами». Он справедливо распределил выкуп среди своей команды. Когда мы вернулись домой в Ютландию, все воины, участвовавшие в походе, направо и налево рассказывали, как богата и плодовита земля франков, и насколько трусливы малодушные обитатели той земли. Вскоре все, готовые к авантюрам юноши, отправились на юг попытать счастья. Отец никогда не отказывался, если они просили его встать во главе военного похода, ибо он комфортнее чувствовал себя на корабле, нежели в роскошном просторном зале, где невероятно скучал.
Над пустошью свистели стрелы с шариками на концах и копья, представлявшие собой не что иное, как утяжеленные древки, лишенные наконечников. Постепенно одна щитовая стена вынудила вторую отступить. Как и предупреждал Бьёрн, теснимым воинам приходилось переступать через раненых товарищей. Побеждающая сторона с диким ревом двинулась вперед, заставив противников спотыкаться, и прогнала их прочь. Через два-три десятка шагов беглецы вовсю улыбались и смеялись. Проигравшие возвращались к месту учений и хлопали победителей по плечам. Я приметил в толпе длинную челку Хастейна. Он увидел меня на насыпи и снял шлем. Я улыбнулся и помахал ему рукой.
– Тебе наверняка не терпится принять участие в наших развлечениях? – крикнул мне Бьёрн Железнобокий.
– Мне? – Я поднял глаза. – Не уверен, что у меня получится.
– Все не уверены, пока не окажутся в составе фюлькинга. – Он взял меня под руку и стащил с насыпи. – С твоим здоровым интересом к сути войны и грабежа тебе вряд ли придется особо задумываться. Если повезет, ты даже испытаешь боевой транс.
– Боевой транс? – переспросил я.
– Это состояние, к которому приходишь в разгар битвы. Когда вы с товарищами сражаетесь как единый организм, но ты вдруг словно отстраняешься и видишь поле боя с высоты, происходящее вокруг замедляется, ты начинаешь ощущать себя гораздо могущественнее и ловчее окружающих воинов.
Обычно совершенно апатичный великан теперь говорил почти с детским воодушевлением.
– Наступления боевого транса можно добиться, выпив достаточное количество крепкого пива или медовухи, либо поев особых грибов. Но лучше всего, когда он наступает естественным образом. Ты будто паришь, не замечая ни боли, ни усталости, ни жажды. В такой момент понимаешь, что значит быть богом.
Для христианина подобные речи звучали богохульством, но даже здесь северяне отличились собственным взглядом на вещи. Бьёрн указал мне в направлении площадки, на которой проводились учения, – там уже формировались две новые стены из щитов. Несмотря на тупое оружие, раненые пострадали не понарошку: они хромали и стонали от боли. Кроме того, далеко не все справлялись с похмельем так же удачно, как Бьёрн Железнобокий. Паре бравых солдат даже пришлось расстаться с содержимым желудка прямо на вересковой пустоши.
– Можешь занять место рядом с Хастейном. А я примкну к стану врага.
– Лучше я еще понаблюдаю за происходящим со стороны, – выпалил я.
– Вздор! Если ты решил стать одним из нас, надо пользоваться случаем. – Бьёрн остановился, крепко обхватив мою руку своей мощной пятерней. – Знаешь, я с тебя глаз не спускал. И заметил, как ты наблюдаешь за нами. Тебе присущи животные инстинкты, но ты много прислушиваешься и присматриваешься, все это заставляет тебя проявлять нерешительность. Если не научишься действовать, уступишь в первой же битве. Итак, Рольф Дерзец, настало время действовать или уступить.
Седобородый исполин опутал меня паутиной слов, и я оказался перед испытанием, которого не мог избежать. Я неохотно направился с ним к воинам, как раздавшийся позади голос заставил нас остановиться.
– Бьёрн! – От ворот лагеря к нам спешил Ивар Бескостный. – Рольф мне нужен.
– Вообще-то я собирался поставить его в фюлькинг, пускай обзаведется парой ссадин – будет что показать у вечернего костра.
– Давай немного перенесем твой план. – Рыжебородый ярл отмахнулся от старшего брата. – Рольф, идем со мной.
Я шел по лагерю вслед за хромающей фигурой. Пленники и лошади казались единственными живыми существами, оставшимися в пределах насыпи. Можно было подумать, что смертельная зараза буйствовала среди тесно прижавшихся друг к другу палаток. Большая часть бессчетного числа воинственных северян дрыхли, пытаясь прогнать последствия беспробудного десятидневного пьянства. Вокруг нас звучал настоящий хор храпунов.
Пока мы шли, я с удивлением осознал, что не испытывал облегчения, невольно уклонившись от навязанного Бьёрном испытания. Его слова что-то во мне задели. Он был прав – я сомневался в себе и потому проявлял нерешительность, а в северянах меня привлекало противоположное качество, обрести которое я стремился изо всех сил. Я знал, что непременно продемонстрирую им свое истинное лицо, это был вопрос времени.
Я остановился у ворот на противоположной стороне лагеря. В ста шагах от меня стояла небольшая группа воинов-саксов. Два священника с крестами на шеях и с выбритыми макушками сопровождали солдат под знаменем с белым крестом на черном фоне. Под растянутым парусом одиноко стоял король Элла.
– После погребения Рагнара Лодброка, – сказал я своему спутнику, – двое мужчин пытались похитить меня. Они говорили на языке саксов. Думаю, это были люди короля Эллы.
– Почему ты не рассказал об этом раньше?
Я наступил сам себе на больную мозоль.
– Ты постыдился? – Ивар Бескостный кивнул. – Вполне понятно. Но тебе повезло, что Хастейн более разговорчивый. В противном случае я, быть может, и не стал бы брать тебя сегодня с собой. А король Элла пускай продолжает думать, что я не понимаю его языка.

18

Король саксов держал под мышкой шлем с серебряной окантовкой. Ветер трепал его темные волосы. Заходя под тент из паруса, он почесывал остроконечную бородку.
– Спроси у него, куда девался олдермен Осберт, – сказал Ивар.
Король Элла ответил, что Осберт отправился на север. Альянс между двумя претендентами на королевский трон долго не продержался.
– Ты осмотрел тело своего отца? – перевел я вопрос, заданный королем Эллой Ивару Бескостному, который однократно кивнул вместо ответа.
– И похоронил его с миром, – констатировал король.
Ивар Бескостный снова кивнул.
– Значит, вы с братьями поняли, что ваш отец умер естественной смертью и невозможно обвинить меня или кого-либо из нортумбрийцев в его убийстве.
На этот раз Ивар Бескостный выдержал долгую паузу. Когда он заговорил, его голос звучал устало и обреченно. Но ледяной взгляд синих глаз никогда не теплел.
– Король Элла, я и мои люди убеждены в твоей невиновности. Те из нас, кого интересуют исключительно грабежи, отправились в Мерсию, где монастыри не в пример богаче здешних, земли плодороднее, а население менее воинственно. Я же хотел попросить об одной услуге.
Я едва верил в слова, которые переводил. Слыхано ли, чтобы северянин просил, вместо того чтобы взять без спросу? Король Элла тоже слегка растерялся, прежде чем кивком дал Ивару знак продолжать.
– Я хотел бы, – приступил к изложению просьбы Ивар, – осесть здесь, в Нортумбрии, и обзавестись хозяйством. Потребности мои довольно скромные. Мне нужно лишь столько земли, сколько можно оградить шкурой одного-единственного вола.
Улыбка облегчения медленно проступала на губах короля Эллы, пока он слушал мой перевод.
– Неужели ярл Ивар больше не хочет жить на своей родине? – недоуменно поинтересовался он.
Ивар Бескостный глубоко втянул носом воздух, на мгновение задержал дыхание, а затем пояснил:
– Некогда Ютландия была самостоятельным королевством под властью короля Сигурда Кольцо. Когда мой старший брат Бьёрн еще был ребенком, ярл по имени Харальд Клак захватил трон, и развязалась война. Жители Зеландии выступали против Харальда Клака, в то время как юты поддерживали его. Битву выиграли островитяне, и их король Хорик обрел власть над всей Данией. Однако Хорик невзлюбил сторонников Харальда, и половина молодого поколения была изгнана из королевства. Вместе с нашим отцом они отправились в морской поход и обнаружили, что земли, лежавшие южнее, гораздо богаче нашей родины. Основательно прошерстив побережье Фризского королевства и Франкской империи, они вернулись домой с богатой добычей и принялись всем рассказывать о землях, из которых прибыли. Прославившись, они начали сплачивать вокруг себя воинов, и с тех пор все перестали слушать короля, внимая лишь слухам о богатствах, доступных участникам морского похода. В результате королевство распалось, и по сей день в Дании господствуют распри. Там признается лишь право силы, отечество наше более не подходит в качестве места, где хотелось бы основать семью.
Мне потребовалось немало времени, чтобы перевести всю речь. Приходилось не раз уточнять детали, Ивар Бескостный терпеливо все разъяснял. Затянувшийся перевод дал возможность Элле хорошенько обдумать ответ, который на самом деле представлял собой вопрос.
– Почему я должен поверить, что твои намерения мирные? И почему я должен позволить язычнику поселиться в моих владениях?
– Во-первых, ты не можешь этому воспрепятствовать, – честно ответил Ивар. – Но если я поступлю по-своему против твоей воли, ничего, кроме конфликта, из этого не выйдет, а, как я уже сказал, распрями я сыт по горло. Во-вторых, я стану защищать тебя от моих братьев. В-третьих, помогу тебе дать отпор другим северянам, которые сунутся в твое королевство. А они придут, Господин Король, можешь не сомневаться – в Дании нет недостатка в людях, горящих желанием напасть на Уэссекс, Мерсию и Восточную Англию, подобно диким волкам на овечью отару. Но репутация моего отца удержит дикарей от нападения на твои владения, если будет известно, что твою землю защищает сын знаменитого героя.
Все аргументы звучали вполне разумно, но принять окончательное решение убедили Эллу два слова – «Господин Король». Многие считают, что короли мудрее других людей, а потому им сложнее польстить. Однако это редко соответствует действительности, лишним доказательством чему служит то, что финальная часть речи Ивара Бескостного отмела прочь сомнения Эллы.
– Кроме того, я хочу стать христианином.
– Это правда? – спросил я Ивара, когда мы остались с ним вдвоем и наблюдали, как король Элла, выпрямив спину, возвращается по вересковой пустоши к своим подданным. Он обещал выполнить просьбу рыжебородого ярла при условии, что все скандинавское войско сдаст оружие.
– Что правда? – отстраненно переспросил Ивар Бескостный.
– Что у тебя на родине начались междоусобицы из-за богатств, награбленных твоими людьми?
Ивар улыбнулся, наблюдая за процессией, сопровождавшей короля саксов.
– Вообще-то катастрофическое отсутствие женщин не способствует миру в королевстве, тем более что наиболее красивые из них принадлежат самым влиятельным мужам. Что происходит с юношами, которые не имеют возможности жениться, так как все девушки являются женами или любовницами богатых людей?
Я подумал о Хастейне и сразу ответил:
– Они сами хотят заполучить богатства, чтобы стать влиятельными мужами и обзавестись женами и любовницами.
– Вот именно. Ты догадываешься, что совсем не трудно собрать воинов, чтобы отомстить за Рагнара Лодброка. Все холостые сосунки Датского королевства ждали лишь повода отправиться в военный поход. Все началось с отца.
– А как же осада Парижа?
Тогда я впервые услышал смех Ивара Бескостного. Это был светлый, хрупкий, искренний смех – звук, наполненный солнечным светом и беззаботным весельем, но он продолжался недолго.
– Ты на славу постарался, изучая наш род, – заметил он. – Кто рассказал тебе все это?
Пожав плечами, я застенчиво улыбнулся. Ему не обязательно было знать, что я только что услышал эту историю от его брата.
– Но ты прав, – продолжил он. – Отец столь щедро распределял добычу после парижского похода не без задней мысли. Очень скоро он оспорил первенство Хорика и стал называться королем Ютландии. Но в обязанности короля входит не только сплачивать вокруг себя воинов. Конечно, отец был гораздо хитрее многих людей, но он не особо заботился о своих подданных и часто отсутствовал, отправляясь в военные походы. Удерживался у власти лишь до тех пор, пока в его отсутствие королевством мудро управляла мать.
Аслауг до сих пор пользовалась среди северян репутацией могущественной владычицы, чему оставалось лишь удивляться. Тем временем король Элла добрался до сопровождавших его священников и стал излагать им результаты переговоров.
– Но ты на самом деле не хочешь перейти в христианство? – спросил я.
– Эта религия ничуть не хуже другой. Да ты и сам так считаешь.
– Я верю в истинных богов, – изрек я, хотя не был уверен в справедливости своих слов.
– То, что ты вырос среди саксов и сумел противостоять их фальшивой религии, делает тебе честь. Возможно, когда-нибудь ты будешь доверять мне настолько, что осмелишься рассказать, как тебе это удалось.
Я промолчал, ибо ничего на свете не желал больше, чем добиться доверия Ивара Бескостного. Чтобы сказать правду, я просто-напросто был недостаточно уверен в себе. Заметив мою сдержанность, он наконец пожал плечами.
– По крайней мере тебе знакомы их обычаи, – сказал он.
Я знал об обычаях христиан больше, чем он мог предположить, и молча кивнул.
– Значит, ты знаешь и о том, – продолжил Ивар, – что монахи любят хорошую пищу и вино, а священники мечтают о деньгах и власти. Но ничто не вызывает у христианин большей радости, чем обращенный в их веру язычник.
Мы молча стояли и наблюдали за королем Эллой и его подданными. Сообщение о желании рыжебородого ярла перейти в христианскую веру вызвало у них небывалое ликование. Священники, стоявшие под знаменем, ни с того ни с сего принялись возносить хвалебные песнопения.
Назад: Часть вторая
Дальше: Осень 865 года