ГЛАВА 8
Тарас выглядел плохо. Какое-то время Зина не видела его и поразилась переменам, которые произошли в нем. Он похудел, осунулся. Под глазами пролегли темные круги. Было похоже на то, что он болен. Но Зина знала Тараса. Даже если он болен, то никогда не скажет об этом. Привык все носить в себе. Зина таких людей уважала. Но прекрасно понимала, что в мире, где нет никого, кроме тебя, очень сложно жить.
Впервые в жизни Зина была у него дома. Тарас сам предложил зайти к нему, чтобы не светиться на людях. Он прекрасно понимал, с кем связана Зина, и не хотел афишировать себя в такой связи. Это и радовало Крестовскую, и печалило одновременно.
Радовало потому, что она понимала, что уже поднялась на определенный, другой уровень, где ее даже будут бояться. Печалило потому, что становилась изгоем, и ничего сделать с этим она не могла.
Тарас жил в крошечной комнатушке огромной коммунальной квартиры на Пироговской. На этой улице было такое хитросплетение проходных дворов, что найти правильное направление в этом лабиринте представлялось настоящим искусством. Конечно же Зина почти сразу заблудилась — зашла в глухой тупик, где ход заканчивался стеной. Затем она снова свернула не туда.
Выручила ее бабка, которая, высунувшись из окна первого этажа, напустилась на Зину, что та топчет ее цветы и ходит по клумбам. Цветы! В феврале! С логикой в Одессе всегда было сложно. Зина пожаловалась, что заблудилась. И тут старуха сменила гнев на милость. В конце концов она указала ей нужное направление и даже провела до подъезда, пройдя который следовало сразу же свернуть в другой, ну а потом направо…
Через сорок минут блужданий по лабиринтам Пироговской Зина выбралась на верное место и нажала одну из множества кнопок звонка у огромной дубовой двери.
Комната Тараса была полукруглой, метров девять, не больше, и полностью лишенной окон. Дневного света в ней не было. В комнате горела лампа белого цвета. Было очень много книг. Уютный большой диван, устланный парчовым покрывалом, расшитым золотыми драконами. Сам Тарас был в золотисто-красном кимоно.
Все эти предметы роскоши не вязались с мизерностью и убогостью жилища, в которое не проникал естественный свет. Но Зина вдруг поняла, что именно в такой комнате Тарас чувствовал себя уютно — сюда не проникал не только дневной свет, но и злые людские взгляды.
Он усадил ее на диван, предложил чаю. Зина отказалась. Диван оказался слишком мягким. Ей было неуютно сидеть среди этой вызывающей роскоши, которая на самом деле свидетельствовала о бедности… О бедности, которую изо всех сил старались скрыть.
Тарас сел верхом на стул, положил голову на руки. По его лицу пробежала болезненная судорога. Он действительно был болен, но изо всех сил старался скрывать свою болезнь. У Зины мучительно сжалось сердце.
— Легкая задачка, — лицо Тараса было белым как мел, но он все еще пытался сохранить жизнерадостный тон, — совсем легкая. Как в первом классе.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Зина. Несколько дней назад она отвезла ему на анализ образцы тканей тела рыбака, и Тарас, как всегда, сделал все очень быстро, оперативно.
— Ну давай порассуждаем вместе, — улыбнулся он. — Смотри, что я нашел в образцах. То вещество, которое ты якобы не смогла определить… Знаешь, что это такое? Мочевина!
— Что? — Зина не поверила своим ушам.
— Ты не ослышалась. Мочевина. Это раз. Еще — малоновая кислота. Ну?
— Что — ну? — не поняла она.
— Ничего в голову не приходит?
— Нет. А должно? Давай так — я не знаю, что это за смесь, потому что извлекать подобные образцы из трупов мне еще не приходилось. Малоновая кислота — редкость.
— А барбитуровая? — улыбнулся Тарас.
— Барбитураты? Снотворное? — поразилась Зина.
— Именно! Препараты на основе барбитуровой кислоты — барбитураты!
— Ты хочешь сказать, что человека, из тела которого я взяла образцы, отравили барбитуратами?
— Точнее фенобарбиталом. Который иначе называется… люминал. Так что все просто. Видишь, загадка эта как дважды два. Твоя нежная, рафинированная и склонная к истерике дамочка наглоталась снотворного, люминала. Который иначе чаще называют «женское счастье». Люминал, между прочим, как раз сейчас, в 1938 году, входит в моду. И препараты на основе барбитуратов тоже. Так что твоя нежная, но чокнутая на всю голову дамочка идет в ногу со временем. Шла… Короче, она отравилась снотворным.
— Какая дамочка?! — Зина так подалась вперед, что чуть не свалилась с дивана. — Какая дамочка, ты вообще о чем сейчас говоришь?
— Люминалом злоупотребляют женщины, — как ребенку, начал ей объяснять Тарас. Это женское снотворное. Дамочки, как правило, из высших кругов, нервы себе успокаивают. Стоит оно очень даже не дешево, и так просто его достать нельзя. Еще содержанки высокопоставленных партийных бонз его любят. Я им по дешевке продаю, — хохотнул он. — Знаю несколько таких в городе. Таскаются по старикам, ну а потом спать не могут.
— Не понимаю… И этим содержанкам ты продаешь люминал? — машинально спросила Зина.
— Ну конечно! Чего ты не понимаешь? Думаешь, приятно панькаться со старикашками, хоть они и высокопоставленные большевики?
— Тарас, ты сейчас не о том… — Зина махнула рукой, — совсем не о том! Да к черту этих потаскух, при чем тут они! Мой труп не женщина!
— А кто? — опешил Тарас.
— Рыбак! Рыбак из Затоки, сорока трех лет! И он якобы повесился!
— Ну, насчет повесился… — Он все не мог прийти в себя. — Того количества люминала, что я нашел в образцах, хватило бы отравить двух человек. Поэтому ты и засомневалась, от такого количества. Я тебе точно говорю — его отравили, а затем подвесили уже труп.
— Рыбак из Затоки! Обычный, простой рыбак! — Зина никак не могла прийти в себя. — Откуда у него деньги? Да он в жизни и не слышал, что такое снотворное и как им пользоваться!
— Значит, его отравили, — твердо сказал Тарас. — Ты хочешь выяснить кто?
— Очень хочу. Но теперь вижу, что это будет не просто.
— Да уж, попалась тебе задачка… Что ж, не переживай. Лучше такой след, чем никакой.
От Тараса Зина решила пойти пешком, пройтись по Французскому бульвару, чтобы обдумать все услышанное и воскресить в памяти знания, когда-то полученные.
Когда в далеком декабре 1864 года в Мюнхене профессор органической химии при Берлинской промышленной академии Адольф фон Байер соединил мочевину с малоновой кислотой, он еще не знал, какое значение для всего человечества будет иметь его открытие. И даже не догадывался, что положил начало созданию целого ряда ядовитых медикаментов, которые окажут очень серьезное влияние на все общество.
В лаборатории получилась жидкость с очень интересными свойствами. Понюхав и лизнув кристаллики синтезированной кислоты, подопытные лабораторные мыши… тут же заснули.
Странную кислоту синтезировали 4 декабря, в день Святой Барбары. Поэтому ей и дали название барбитуровая кислота.
Препараты на ее основе испытывали восемь лет. И только в 1912 году они поступили в продажу. Изначально они использовались как успокоительное и снотворное средство. Основными были барбитал и фенобарбитал. Еще один из барбитуратов, тиопентал натрия, заинтересовал хирургов как средство для наркоза — правда, очень короткого действия. Поэтому его стали применять для усыпления животных и как смертельную инъекцию. На основе амитала натрия ученые пытались создать «сыворотку правды».
Но снотворные свойства двух основных барбитуратов были известны еще в 1904 году. Два других немецких ученых, Эмиль Фишер и Иосиф Меринг, установили, что лучшим снотворным могут быть производные барбитуровой кислоты — барбитал и фенобарбитал. Находясь в Италии, в Вероне, Фишер назвал барбитал вероналом. А фенобарбитал стали называть люминалом.
Эти два препарата стали применяться в неврологии и психиатрии. Было замечено, что люминал отлично помогает во время припадков эпилепсии, обладая сильным противосудорожным эффектом. Однако при любом применении препарата, с разными целями, существовала одна серьезная опасность.
Дело в том, что доза, которая давала бы нужный эффект, была не так уж далека от токсической. И в случае передозировки наступала мгновенная смерть.
Препараты стали кошмаром для токсикологов. С помощью люминала люди стали отправляться в мир иной — по случайности или намеренно. В первое же десятилетие после появления веронала и люминала эти препараты стали служить средством самоубийства. Эмиль Фишер пытался доказывать отравление барбитуратами, обнаруживая их в волосах пострадавших. Но когда в период с 1924 по 1931 год отравления барбитуратами участились, немецкая криминология вплотную занялась методами их обнаружения.
В Советском Союзе эти препараты были не сильно распространены. В основном они существовали в больших городах, для элиты. Поэтому в советской криминологии не было таких средств для обнаружения отравления барбитуратами, как в той же немецкой. Отправление люминалом было не типичным.
Зина мало что знала об этом. Но дала себе слово узнать больше. Прав был Тарас: лучше уж такой сложный след, чем его полное отсутствие.
Запах сбивал с ног, туманил голову, кружил, от него темнело в глазах. Он был таким же объемным, как небо, раскинувшееся над пустошью, когда они вышли из автомобиля, подвезшим их до Затоки, и остановились на глинистой грунтовке, во впадинах которой застыли грязные дрожащие болотца дождевой воды.
В бесснежном одесском феврале промозглый, сырой дождь заменял снежные заносы и белоснежный сверкающий, мягкий снег, который, казалось, был везде, но только не здесь.
Высадив пассажиров, автомобиль покатил дальше, по разбитому бездорожьем тракту, ведущему к Аккерману. А те вдвоем застыли посреди хмурого поля, где среди комьев грязи торчали оставшиеся с осени устюки.
И тогда это произошло как удар! Вдруг, захватив, закружив, сверху, со всех сторон мощной лавиной, свирепым цунами, беспощадным шквалом на них обрушился запах, и в первые несколько секунд даже дыхание словно остановилось, чтобы потом, замерев, рвануться ввысь, распрямив не только легкие, но и душу.
Это был запах моря. Зина подумала о том, что более драгоценного аромата не существует на целой земле. В чистом виде он пьянил и кружил голову. Он не был похож ни на что, знакомое прежде. Он отличался от всех, уже существующих в мире запахов, знакомых на этой земле.
И хотелось только одного — окружить себя этой необыкновенной лавиной, плыть в самом центре запаха моря, раствориться в нем, умереть, а затем возродиться вновь. Воскреснуть — так, как воскресают ангелы, очистив от грехов и страданий всю израненную душу, белоснежным флером радости окутав усталые, склоненные к земле плечи, чтобы жить — несмотря ни на что.
Зина поневоле выпрямилась в своем стареньком пальто, зажмурилась и запрокинула голову к небу, погружаясь в лавину бесконечного запаха, самого необыкновенного из всех. Запах моря всегда возрождал ее душу. Здесь, в этом приморском поселке, расположенном на самом берегу, на песчаной косе, он был чистый, без всяких примесей, и насыщенный до такой степени, что, казалось, его можно резать ножом.
Зина вдруг испытала невероятный прилив сил! Ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Хотелось раскинуть руки и лететь — над морем, над всей землей, окружив себя этим запахом моря, чтобы больше ничего не было в целом свете. Чтобы все, абсолютно все осталось за плечами, и был только этот бесконечный полет.
Но ее спутник, казалось, совсем не разделял этой радости, этого странного, пьянящего ощущения полета. Сжавшись, уныло вдавив голову в плечи, он быстро зашагал к домам уже виднеющегося поселка, скользя по влажной, глинистой земле.
Зине ничего не оставалось, как последовать за ним. Но с каждым шагом аромат моря становился все насыщеннее, все гуще. И Зине хотелось только одного — идти так всю свою жизнь, чтобы конечной точкой стало только бесконечное море, свинцовые воды которого виднелись все ближе и ближе.
Нужный им дом был расположен в середине поселка. Здесь жил Федор — друг погибшего рыбака. Они решили сначала поговорить с ним. Идти к дому убитого было бессмысленно — Колян жил один, и дом его был либо закрыт, либо в нем уже поселились совершенно другие люди.
Зина и Михаил остановились перед покосившейся калиткой в дощатом заборе, на которой висел огромный, амбарный замок. Да и весь дом производил впечатление заброшенности — окна были закрыты деревянными ставнями, дорожка заметена песком, который давно никто не убирал. Все выглядело запущенным и мрачным. Зина вздрогнула. Они ожидали увидеть совсем другое. Впрочем, Зина уже знала на собственном опыте: начиная любое расследование, следует быть готовым абсолютно ко всему.
— Ты уверен, что это тот самый адрес? — спросила она, чтобы хоть что-то сказать, чтобы разогнать это мрачное чувство тревоги.
— Вот, — порывшись в кармане пальто, Мишка вытащил бумажку, на которой рукой Бершадова был записан адрес Федора.
— Ну да, тот самый, — нахмурилась Зина, покосившись на номер, черной краской выписанный на столбе.
— Куда они могли уехать? И месяца не прошло! Да что там месяца — двух недель… — начал было Михаил, но вдруг осекся. За спиной отчетливо раздался скрип.
Обернувшись, они уставились на нежданного пришельца. За их спиной стоял старенький дедок лет 70-ти. Он катил перед собой старую жестяную тачку, полную сухих веток, которая и издавала тот самый противный скрип, заставивший их обернуться.
— Уехали они, — сухим, каркающим голосом сказал дедок, — третьего дня съехали.
— Куда съехали? — спросила Зина.
— А я знаю? — прищурился дедок. — То ли родня объявилась у них, то ли денег кто дал. Только собрались и съехали. Телегу целую нагрузили до поезду. А дом бросили.
— Кто же теперь тут будет жить? — спросила Зина.
— А шут его знает! Пустой стоит. Небось, кому отдадут.
— А лодки? — сообразила Зина. — У него же были лодки рыбачьи. Вроде как с другом.
— Так помер друг его — сообщил дедок. — Наложил на себя руки. А лодки перед отъездом Федька кривому Матвею отдал почти за бесценок. Тот давно на них посматривал. Плохо Федька сделал. Люди теперь говорят… — Тут он запнулся и скосил глаза в сторону, словно боясь, что услышит кто.
— Что говорят? — не отставала Зина.
— Говорят, что друга он сам и порешил! А чтобы смертоубийство скрыть, тело-то его и подвесил! Э, да что тут теперь… Сбежал — и все. А чего бежал? Неспроста все это — бежать, ох, неспроста…
— Они ссорились с Коляном? — спросил Михаил.
— Да вроде и нет. Но кто знает. Хотя сильно разругались, как нашли мертвых дельфинов. Колян страсть как хотел узнать, кто дельфинов убил, все вокруг чекистов из города ошивался. А Федька сердился, мол, и так неприятность, на нас и отыграются. И точно — заарестовали-то его. Полдня продержали. А Коляна нет. Вот люди и говорят, что тогда черная кошка между ними и пробежала. Э, да разболтался я тут. Что уж лишнее говорить. Некогда мне языком чесать, — спохватился старик и, вцепившись в тележку, снова пошкандыбал по разбитой дороге, опасливо косясь за спину, словно боясь, что они пойдут за ним.
Бывший староста встретил Мишку и Зину неприветливо. Но делать нечего — отказать провести их к месту не мог. Поэтому повел через весь поселок к заброшенному дому у лимана, где нашли тело убитого рыбака.
— Как вы думаете, кто дал Федору деньги на отъезд? — спросила Зина, когда неприязнь бывшего старосты немного улеглась. Когда они отошли от его дома, Михаил дал старику денег. Тот сразу потеплел, но все еще смотрел встревоженно, косился на них с опаской.
— Никто не знает. Родственников у семьи не было. Но люди говорили, что за два дня до отъезда приходили к нему.
— Кто приходил?
— Автомобиль видели черный возле его дома. С одесскими номерами. Из него вышли двое, прошли в дом. Сколько там были — не знаю. Но после этого семья съехала. И деньги у них были, люди говорят, целая пачка — видели, как за телегу расплачивались. А больше не знаю я ничего.
Заброшенный дом производил зловещее впечатление. Внутри вместо пола была засохшая грязь. Из-за постоянных дождей все, что было внутри дома, размокло. Деревянная мебель разбухла и окончательно развалилась.
— Тут мы его и нашли, — староста провел их в ту половину дома, где сохранились остатки крыши. Взгляд Зины уперся в крупную деревянную балку.
Несмотря на поломанную крышу, балка выглядела прочной. На ней вполне можно было подвесить тело.
— Значит, Федор искал его? — спросил Михаил. Он выглядел бледным и растерянным, и Зине вдруг подумалось, что в таком месте он наверняка впервые.
— Искал! Он меня и заставил сюда прийти, — убежденно сказал староста.
— Странно… — Мишка взглянул на Зину. У обоих мелькнула одна и та же мысль: поведение Федора не было похоже на поведение убийцы. Логичнее было бы спрятать труп.
— А он волновался, что Колян пропал?
— Еще как волновался! На море все-таки ходили вместе… Друзья были — не разлей вода.
— Говорят, они поссорились до исчезновения? — осторожно спросила Зина.
— Нет, — махнул рукой старик. — Просто Николай очень знать хотел, от чего дельфины умерли. А Федор боялся и считал, что это пахнет бедой.
— Почему? — насторожилась она.
— Уж очень плохо все это выглядело. Раньше такого не было в наших краях, чтоб сразу три убитых… или мертвых дельфина. Вот Николай все и не мог успокоиться.
Зина замолчала, обдумывая слова старосты. Теперь ей было более чем ясно, что убийство рыбака связано с мертвыми дельфинами. Похоже, его убили за то, что он интересовался их смертью. Но кто? И каким образом? Может, те, кто заставил семью Федора уехать отсюда?
Раздумывая, Зина принялась расхаживать под балкой, ни на чем особо не фокусируя свой взгляд. Как вдруг… Она увидела, что в грязи что-то лежит.
Нагнувшись, Зина подняла… несколько птичьих перьев. Они даже успели обсохнуть.
— Дай-ка! — Михаил взял перья из ее рук. — Как странно… Это перья совы.
— Здесь есть совы? — удивилась Зина.
— Нет никаких сов… — нахмурился старик, — никогда о таком не слышал.
