Глава 9
Ивэн узнал, что Монк переключился на Сент-Джайлз, хотя, конечно, они занимались разными делами.
– Чего он хочет? – подозрительно спросил Шоттс, когда они с Ивэном возвращались в участок.
– Узнать, кто насиловал женщин в Севен-Дайлзе, – ответил Ивэн. – В этом деле мы ему не помощники.
Констебль выругался себе под нос, потом извинился.
– Прощенья просим.
– Тебе не нужно извиняться, – от всего сердца откликнулся Ивэн. Его отца могли бы покоробить проклятия Шоттса, но самого сержанта эти случаи так разозлили, что ему казалось вполне естественными повышенные тона и неприличные выражения.
– Если кто и сможет с этим разобраться, так только Монк, – добавил Ивэн.
Шоттс фыркнул, но в глазах его мелькнуло опасливое выражение.
– Если он выйдет на след этих ублюдков, готов спорить, они пожалеют, что родились. Я бы не хотел, чтобы Монк дышал мне в спину, даже если я не сделал ничего дурного!
С любопытством взглянув на констебля, Ивэн спросил:
– Если ты не сделал ничего дурного, разве он будет дышать тебе в спину?
Шоттс какое-то время смотрел на него, будто раздумывал, можно ли говорить откровенно, но потом бросил:
– Нет, конечно.
Он солгал – по крайней мере попробовал, – и Ивэн это видел, но спорить было бесполезно. Шоттс уже не в первый раз говорил ему такое, что позже оказывалось враньем. Несовпадения по времени, мелкие фактические ошибки. Он искоса поглядывал на бесстрастное лицо Шоттса, пока они переходили улицу, перепрыгивали через сточную канаву, лавировали между размокшими под дождем конскими яблоками и уворачивались от телеги угольщика, стремясь достичь противоположного тротуара. Чего он еще до сих пор не знает? Зачем Шоттсу о чем-то лгать ему?
Внезапно Ивэн ощутил неприятное одиночество – под ним словно земля разверзлась и все, что раньше казалось определенным, ухнуло туда, ничего не оставив взамен. Вокруг царила серая нищета, люди здесь жили в голоде, холоде и страхе. Они так ко всему этому привыкли, что запросто ели, спали, смеялись, плодили детей, хоронили покойников, воровали друг у друга, занимались своими промыслами и ремеслами, законными и не очень. Возможно, беззаконие заботило их в последнюю очередь – по крайней мере до тех пор, пока не угрожало определенным устоям. Основным принципом являлось выживание. Если б Ивэн заговорил с ними на языке своего отца о справедливом Господе, любящем их, то столкнулся бы с полным непониманием. Казалось, даже сказочные истории имели большее отношение к такой действительности – в них содержалось нечто, доступное пониманию этих людей.
Они вошли в настолько узкий переулок, что рядом идти не получалось; Шоттс шагал первым, Ивэн за ним. Это был короткий путь назад к главной улице. Они пересекли провонявшее шкурами подворье кожевника, прошли через ворота с наброшенной цепью и вышли на тротуар.
Ускорив шаг, Ивэн догнал Шоттса.
– Почему ты мне врешь? – напрямик спросил он.
Констебль налетел на бордюр, с трудом удержался на ногах и замер.
– Сэр?
Ивэн тоже остановился.
– Почему ты мне врешь? – повторил он негромко, без всякой злости. В его голосе звучали только непонимание и любопытство.
Шоттс сглотнул.
– О чем, сэр?
– О многих вещах. Где ты был в прошлую пятницу, когда сказал, что идешь расспросить Хэтти Берроуз? Я потом узнал, что она с тобой там не встречалась. Про СевенДайлз и уличного торговца, про то, что от него узнал о деле, которым занимается Монк…
– Я… – начал Шоттс. – Я… ошибся… – Он говорил, не глядя на Ивэна.
– У тебя плохая память? – вежливо поинтересовался сержант, словно спрашивал, любит ли Шоттс колбасу.
Констебль попался. Положительный ответ означал, что он не годится для работы в полиции. Помимо прочего, полицейский должен обладать наблюдательностью и цепкой памятью. И он уже демонстрировал эти качества.
– Ну… довольно хорошая… бо́льшую часть времени… сэр, – попробовал выкрутиться Шоттс.
– Чтобы стать хорошим лжецом, нужна отличная память, – резюмировал Ивэн и не спеша двинулся по тротуару. Констебль шагал рядом, пряча глаза.
– Лучше, чем у тебя. Почему, Шоттс? Ты знаешь что-то про убийство и не хочешь говорить мне? Или скрываешь нечто, не относящееся к делу?
Шоттс покраснел до ушей. Должно быть, он почувствовал это, потому что сдался.
– Ничего противозаконного, сэр, клянусь! Я никогда не пошел бы против закона.
– Я слушаю. – Ивэн, не отрываясь, смотрел куда-то вдаль.
– Это из-за девушки, сэр, из-за женщины. Я с ней встречался, когда не следовало. Понимаете, для меня это единственная возможность при дополнительной работе, связанной с этим убийством. Я… Я старался, чтобы ее семья не узнала. Не то чтобы они…
Ивэн попытался спрятать улыбку, но преуспел лишь отчасти.
– О! Зачем такая секретность?
– Мистер Ранкорн не одобрил бы, сэр. Я хочу на ней жениться, но пока не собрал достаточно денег, и я не могу позволить себе терять работу.
– Тогда будь поизобретательней во лжи, и мистер Ранкорн ничего не узнает. По крайней мере, ври поуверенней!
Шоттс посмотрел на него.
Дойдя до перекрестка, Ивэн быстро взглянул налево, потом направо и зашагал через улицу, оставив Шоттса на обочине. Между ними уже катилась тележка тряпичника. Теперь Ивэн не прятал улыбки.
В участке его ждало сообщение, что с ним хотел бы увидеться Монк; он располагает информацией по делу Лейтона Даффа, которая позволит завершить предварительную часть расследования. Для Монка, никогда не разбрасывавшегося словами, это было веское заявление, и Ивэн немедленно отправился к нему. Взяв кэб до Графтон-стрит, вскоре он уже стучался в дверь квартиры Монка.
С его последнего визита прошло некоторое время, и Ивэна поразили комфорт и уют в жилище друга. Слишком увлеченный целью своего посещения, он все же вскользь отметил про себя, что квартира приобрела некие черты индивидуальности, ранее не присущие инспектору, – очень уж умиротворяюще она выглядела. Салфетки на спинках стульев, пальмовое дерево в объемистой бронзовой посудине, пылающий в камине огонь, словно только что разведенный. Ивэн невольно ощутил, что расслабляется.
– Что случилось? – спросил он, сняв пальто и даже не успев присесть напротив Монка. – Что ты вызнал? У тебя есть доказательства?
– У меня есть свидетели, – отвечал Уильям, глядя на Ивэна; он откинулся в кресле, скрестив ноги. – Несколько человек видели Риса Даффа в Сент-Джайлзе незадолго до убийства; среди них проститутка, услугами которой он несколько раз пользовался. Определенно, это был он. Она опознала его по портрету, который ты дал, и знает его по имени, как и Артура и Дьюка Кинэстонов. Я даже нашел последнюю жертву изнасилования, на которую они напали прямо перед убийством, всего в нескольких ярдах от Уотер-лейн.
– Она опознала Риса Даффа? – недоверчиво спросил Ивэн. Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой! Как они с Шоттсом это пропустили? Неужели они действительно настолько уступают Монку? Неужели его талант и упорство так превосходят их способности? Он бросил взгляд на инспектора; тот сидел так, что красные отсветы падали на его впалые щеки, а глаза оставались в тени. Волевое, умное, но не бесчувственное лицо; лицо человека с воображением, способного на сострадание. Сейчас в нем присутствовала некоторая опустошенность, словно эта победа что-то стерла. Очень многого в Монке Ивэн не понимал, но этот человек не переставал его интересовать. И он был уверен, что Монк никогда не предаст дружбу.
– Нет, – ответил Уильям. – Она описала трех мужчин: один высокий и довольно худощавый, другой пониже и плотнее, третий среднего роста, хрупкого сложения. Она не видела или не запомнила их лиц.
– Это может быть Рис Дафф, Дьюк и Артур Кинэстоны, но это не доказательство, – возразил Ивэн. – Опытный адвокат порвет эти показания в клочки.
Соединив кончики пальцев домиком, Монк посмотрел на сержанта.
– Этот воображаемый тобою адвокат задаст вопрос: зачем, ради всего святого, Рису Даффу убивать своего отца? Порядочный благовоспитанный молодой человек, как и некоторые представители его возраста и класса, иногда развлекающийся с проститутками. Из-за того, что его отец несколько пуритански относился к подобным вещам, возможно даже, слегка пафосно, никто не пошел бы дальше скандала и, быть может, сокращения карманных расходов. На это последует ответ: затем, что Лейтон Дафф помешал своему сыну и его друзьям насиловать и избивать молодую женщину. Он был в шоке и ужасе. Он не мог принять это как естественную для любого молодого человека наклонность. Поэтому пришлось заставить его замолчать.
Ивэн внимательно следил за рассуждениями Монка. Единственная вещь, которой им раньше не хватало, – убедительный мотив. Бурную ссору, даже обмен несколькими ударами можно понять. Драка насмерть из-за проститутки казалась абсурдной. Но серия изнасилований, совершаемых этой троицей с нарастающей жестокостью, и тот факт, что их застали на месте преступления, совершенно меняли дело. Это было отвратительно, и это было преступно. И рано или поздно это должно было завершиться убийством.
В то, что трое молодых людей, опьяненных расправой над беззащитной жертвой, насмерть забили человека, грозившего их изобличить, верить не хотелось, но верилось без труда.
– Да, понимаю, – с внезапной тоской в голосе согласился Ивэн. Чудовищные преступления, мерзость которых вроде бы должна вызвать отвращение и безудержный гнев по отношению к совершившим их молодым людям. А перед глазами появился Рис – такой, каким сержант нашел его на булыжной мостовой, плавающим в крови, бесчувственным, но еще дышавшим, едва живым.
А потом в мозгу всплыла картина, как Дафф-младший лежал на больничной койке с распухшим и посиневшим от побоев лицом, как открыл глаза и отчаянно пытался заговорить, задыхаясь и давясь от ужаса, захлебываясь от боли…
Ивэн не ощущал радости победы и даже обычного спада внутреннего напряжения, которые приходят со знанием. Чувство покоя не наступило.
– Лучше бы ты взял меня на встречу с этими свидетелями, – уныло сказал он. – Полагаю, они сказали бы мне то же самое? Как думаешь, они поклянутся перед судом? – Сержант не знал, на что надеялся. Даже если не поклянутся, ничто уже не изменит правды.
– Вы можете их заставить, – ответил Монк с нетерпением в голосе. – Величие закона их убедит. В качестве свидетелей им нет смысла лгать. В любом случае это не твое решение.
Он говорил правду. Спорить было не о чем.
– Тогда я все сообщу Ранкорну, – сказал Ивэн и криво улыбнулся. – Он не обрадуется, что ты разобрался с этим случаем.
У Монка на лице появилось любопытное выражение – смесь иронии и чего-то похожего на жалость, даже какой-то оттенок вины. Джон уловил в нем неуверенность, колебания, словно Монк хотел еще о чем-то поговорить, но не знал, как начать. Ивэн решил не подниматься из своего удобного кресла. Он заговорил сам:
– Я знаю, он отказал в расследовании этих изнасилований. Но теперь дело другое. Никто не стал бы их расследовать, когда имелось убийство. Это мы им и предъявим. А изнасилования докажем лишь для установления мотива. Те, что совершили в Севен-Дайлзе, пойдут как косвенные доказательства.
– Понимаю.
Ивэн чувствовал, что озадачен. Почему Монк так сильно презирает Ранкорна? Тот временами напыщен, но это его манера защищаться от обыденной жизни и, возможно, одиночества. Он кажется человеком, мало заботящимся о чем-то, кроме работы, придающей ему значимость. Его даже отношения с окружающими не волнуют. Ивэн понимал, что ничего не знает о Ранкорне вне стен полицейского участка. Тот никогда не говорил о семье или друзьях, о своих занятиях или увлечениях. Приходило ли это Монку в голову?
– Ты все еще думаешь, что он должен продолжить расследование по изнасилованиям? – с сомнением спросил Ивэн.
Уильям пожал плечами.
– Нет. – Говорил он неохотно. – Ранкорн был прав. Жертвам это принесет больше страданий, чем преступникам… даже если допустить, что им позволят дать показания… чего может и не произойти. Я не пожелал бы ни одной из дорогих мне женщин пройти через это. Получилось бы, что мы ведем расследование из чувства мести, а не из соображений справедливости или благополучия этих женщин. Они будут страдать, а преступники – разгуливать на свободе. Даже если мы в конце концов найдем доказательства, то не сможем привлечь насильников к ответственности еще раз, потому что они уже будут осуждены по закону.
Он злился, но не из-за Ранкорна, а из-за нелепости ситуации.
– Изнасилование не из тех преступлений, на которые у нас имеется хоть сколько-нибудь справедливый и гуманный ответ, – продолжил Монк. – Оно бьет по чувствам, которые мы открыто не проявляем, которые не подвластны разуму. Оно даже бо`льшая дикость, чем убийство. Почему так, Ивэн? Мы его отрицаем, оправдываем, издеваемся над логикой, искажаем факты, делаем вид, что ничего не произошло, что жертва сама виновата, – и в конце концов доходим до того, что не считаем его преступлением.
– Не знаю, – задумчиво произнес Ивэн. – Это как-то связано с природой насилия…
– Ради бога! Насилуют-то конкретных женщин! – взорвался Монк; лицо его потемнело.
– Это верно, – нехотя согласился сержант. – Но самые сильные переживания у нас вызывает посягательство на нашу собственность. Нашу собственность испортили. Кто-то взял нечто, принадлежащее только мне. Надругательство над женщиной – напоминание о том, что наших собственных женщин тоже могут испортить таким способом. Это очень интимные вещи.
– Как и убийство, – возразил Монк.
– Убийство касается только твоей жизни. – Ивэн рассуждал вслух. – Изнасилование – это покушение на твое потомство, а оно служит основанием твоего бессмертия, если посмотреть на дело с данной точки зрения.
Монк поднял брови.
– Ты так на это смотришь?
– Нет. Но я верую в воскрешение из мертвых. – Ивэн думал, что ему будет неудобно перед Монком за свою веру, но тут он обнаружил, что говорит совершенно ровным и убежденным голосом, как его отец с каким-нибудь прихожанином. – Я верую в бессмертную душу индивида, странствующую в вечности. Эта жизнь – всего лишь жалкая ее частица, фактически минута, проведенная в прихожей, в том месте, где мы решаем, что выбрать, свет или тьму, и приходим к пониманию того, чего мы действительно стоим.
– Это место беспросветной несправедливости, невежества и разнузданности! – хрипло произнес Монк. – Как ты можешь ходить по Сент-Джайлзу и представлять себе Бога, вызывающего хоть какие-то чувства, кроме страха и ненависти? Уж лучше, чтобы не сойти с ума, считать все происходящее здесь случайностью и просто делать, что можешь, для исправления худших из недостатков этого мира.
Ивэн подался вперед и, вкладывая в слова всю душу, начал вспоминать отрывки из полузабытой проповеди.
– Хочешь справедливого мира, где грех немедленно наказуется, а добродетель вознаграждается?
– Почему бы и нет? – с вызовом бросил Монк. – Что в этом плохого? Пища и одежда для всех, здоровье, ум, шанс на успех…
– И всепрощение, и жалость, и смелость? – продолжал Ивэн. – Милосердие, кротость и вера?
Уильям нахмурился и внутренне засомневался.
– Ты говоришь так, словно ответ не очевиден! Почему бы и нет? Я думал, эти качества ты ценишь превыше всего. Разве нет?
– А ты их ценишь?
– Да! Возможно, я не всегда им следую, но да, определенно ценю.
– Однако если б мир всегда был справедлив и воздаяние наступало немедленно, то люди стали бы добры не из сострадания и жалости, а потому, что глупо было бы вести себя иначе, – рассудил Ивэн. – Только дурак совершит поступок, за который, как ему известно, его постигнет немедленное и неотвратимое наказание.
Монк ничего не сказал.
– И зачем тогда смелость? Поступай правильно, и нечего будет бояться. Добродетель всегда вознаградят, тотчас же. Отпадет нужда в кротости и всепрощении. Справедливость обо всем позаботится. По той же причине станут ненужными жалость и великодушие – они никому не потребуются. Лекарство от любой болезни будет в руках самого страждущего. Мы бы с тобой занялись выработкой суждений друг о друге…
– Ладно! – перебил его Монк. – Ты свою точку зрения высказал. Скорее я приму мир таким, каков он есть, и не променяю его на тот, что ты описал. Хотя порой нахожу его почти невыносимым – не для себя, а для некоторых, кого вижу вокруг. – Он поднялся на ноги. – Твой отец гордился бы тобой. Возможно, ты зря тратишь время в полиции, лучше б занял церковную кафедру. – Он нахмурился. – Хочешь, чтобы я отвел тебя к свидетелям?
Ивэн тоже встал.
– Да, пожалуйста.
Монк принес свое пальто, Ивэн тоже оделся; они вместе вышли в темный холодный вечер и плечом к плечу зашагали к Тоттенхэм-Корт-роуд, чтобы найти кэб.
В трясущемся экипаже, катившем в сторону Сент-Джайлза, Уильям возобновил разговор, но голос его звучал неуверенно. Он подбирал слова, пользуясь временной темнотой, чтобы озвучить беспокоившую его мысль.
– Ранкорн когда-нибудь говорит с тобой о прошлом… обо мне?
Ивэн слышал напряжение в его голосе и понимал, что Монк ищет ответы, которых боится.
– Время от времени, но очень немного, – произнес он, пока экипаж миновал Уайтфилдз-Табернэкл, направляясь в сторону Оксфорд-стрит.
– Мы с ним вместе работали в Сент-Джайлзе, – говорил Монк, глядя перед собой. Его лица Ивэн не видел, но по голосу мог судить о выражении. – Еще до всех этих перестроек. В те времена район был известен как «Святая земля».
– Должно быть, очень опасный. – Ивэн сказал это, только чтобы поддержать разговор.
– Да. Мы всегда туда ходили в крайнем случае парами, но обычно брали больше людей.
– Он про это не рассказывал.
– И не расскажет. – К концу фразы голос Уильяма упал, и в нем послышалась горечь – не из-за того, что он лишился дружбы Ранкорна, а из-за того, что ее разрушило. Ивэн знал, что мучает друга, но тема была слишком деликатной, чтобы ее обсуждать.
Монку хотелось узнать, что произошло, но понемногу, порциями, чтобы он мог отступить, если правда окажется слишком отталкивающей. Он исследовал собственную душу, единственное пространство, из которого некуда бежать, и рано или поздно встречался со своим единственным врагом; в неизбежности этих встреч он теперь уверился так же, как в жизни или смерти.
– Он никогда не упоминает о семье, – сказал Ивэн. – Он не женился.
– Вот как… – равнодушно сказал Монк, словно для него это замечание не имело значения. Но физическое напряжение выдавало его эмоции.
– Я думаю, он об этом жалеет, – добавил Ивэн, вспоминая случайные фразы и мимолетную тоску на лице Ранкорна, которую он старался скрыть.
Как-то поздравляли одного сержанта с годовщиной свадьбы; все желали ему счастья, говорили о собственных семьях. Ивэн сразу заметил в глазах Ранкорна боль, осознание своего одиночества, непричастности к празднику.
Он не обладал природными дарованиями и интересами, которые могли заполнить внутреннюю пустоту. Если б кто-то ободрял его в неудачах, восхищался им, проявлял благодарность за заботу и радовался его успехам, Ранкорн был бы более счастлив.
Мог ли Монк с его внутренней энергией и природной храбростью умышленно или ненамеренно лишить Ранкорна всего этого? Уильям боялся, что явился преградой на пути Ранкорна к профессиональному успеху, встал у него на дороге, присвоил себе какие-то заслуги, которые по праву принадлежали ему. Он опасался, что нанес Ранкорну именно душевную рану, лишил его уверенности, смелости, надежды испытать судьбу, невзирая на последствия; от такой мысли у Монка холодело сердце. Неужели один человек может отнять это у другого? Или он просто не сумел помочь?
Молчание стало для него невыносимым.
– А он… хотел? Я имею в виду, у него был кто-то, ты не знаешь?
Ивэн припомнил отрывок разговора, имя.
– Да, я так думаю. Но много лет назад – пятнадцать, шестнадцать или больше. Кажется, ее звали Эллен.
– И что случилось?
– Я не знаю.
Кэб свернул на Оксфорд-стрит и затрясся, лавируя в плотном потоке движения, то и дело меняя курс. Через минуту они приедут. Дальше будут ходить пешком – по переулкам и дворам, вверх и вниз по лестницам, по промерзшим комнатам, где Монк станет повторять свои вопросы, а Ивэн – записывать показания. Времени на разговоры не оставалось.
Уильям набрал в грудь воздуха и шумно выдохнул.
* * *
На следующий день у Ивэна на руках имелось все, что нужно. Как и говорил Монк, свидетельства оказались неоспоримыми. Он отправил сообщение, что желает увидеться с Ранкорном, и без пяти три постучал в дверь его кабинета.
– Войдите, – донесся голос из-за двери.
Открыв, Ивэн вошел в прогретую камином комнату, но ощущение холода, с которым он сюда явился, не ослабело.
– Да? – Ранкорн поднял глаза от бумаг, которые читал. – Было бы лучше, если б вы пришли с конкретными новостями. Мне больше не нужны эмоции. Иногда вы чересчур мягки, Ивэн, и это не идет на пользу дела. Если хотели стать проповедником, надо было оставаться дома.
– Если б я хотел стать священнослужителем, сэр, то стал бы им, – ответил Ивэн, смело глядя в глаза Ранкорну. Он ощутил в себе раздражение, которое замечал в Монке, и в то же время желание победы, соблазн броситься в схватку ради нее. Ранкорн будил в нем те же наименее похвальные черты, что и в Монке.
– Переходите к делу. – Ранкорн поджал губы. – Что у вас есть? Полагаю, мы говорим про убийство Лейтона Даффа? Вы не отправились в какой-нибудь крестовый поход ради Монка? – Он смотрел жестко, словно действительно собирался уличить Ивэна в нарушении. Ему хотелось произвести впечатление на подчиненного.
Отчасти ему это удавалось. Однако дружба Ивэна с Монком все портила.
– Слушаюсь, сэр. – Джон стоял по стойке «смирно» – настолько, насколько это получилось с его естественной свободой поведения. – У меня имеются свидетельства, что Рис Дафф и двое его друзей пользовались услугами проституток в Сент-Джайлзе. Одна из женщин опознала его по портрету. У меня ее заявление. Она также назвала его. Рис – не обычное для христианина имя, сэр.
Ранкорн подался вперед, сдвинул бумаги в сторону.
– Продолжайте…
– Также имеются показания последней жертвы изнасилования, сэр, пострадавшей в ночь убийства. Она описала трех человек, по физическим характеристикам совпадающих с Рисом Даффом и двумя его друзьями, Артуром и Мармадьюком Кинэстонами.
Ранкорн медленно выдохнул и откинулся назад, сцепив пальцы на животе.
– Есть доказательства, что братья Кинэстоны участвовали в убийстве? Я говорю о доказательствах, а не об умозаключениях. Мы должны быть совершенно уверены.
– Я знаю, сэр. Нет, доказательств нет. Если мы сможем обвинить Риса Даффа, то за остальными дело не станет.
Ивэна бесила мысль, что эти двое на какое-то время останутся на свободе. Кто бы на самом деле ни убил Лейтона Даффа, они виновны в серии преступлений, приведших к убийству. Если братья убежали в последний момент, то это трусливый, бессердечный и подлый поступок. Любой порядочный человек вмешался бы и предотвратил трагедию.
– Вы можете со всей определенностью утверждать, что они там находились? – резко спросил Ранкорн.
– Я могу утверждать, что они приезжали в СентДжайлз вместе с Рисом распутничать, но не именно в ту ночь. С ним были еще двое, чье описание совпадает с внешностью братьев Кинэстонов. Это всё… пока. Хуже всего то, что ни один из братьев не получил повреждений. Это может означать, что они не участвовали в драке с Лейтоном Даффом.
– Ну, в изнасиловании мы их обвинять не станем! – решительно заявил Ранкорн.
– Такой подход не представляется возможным. Мы располагаем свидетельством, что трое молодых людей, одним из которых был Рис Дафф, избивали и насиловали женщин в Сент-Джайлзе, в том числе в ночь гибели Лейтона Даффа.
Снаружи кто-то прошел по коридору, остановился, потом ушел. Ранкорн словно не слышал.
– Известно ли вам, Рис с отцом уехали по отдельности или вместе? – спросил он.
– По отдельности, сэр. У нас есть показания кучера.
– Хорошо. В таком случае похоже, что Лейтон Дафф последовал за сыном. Предположительно, у него имелись основания заподозрить, чем тот занимается. Было бы прекрасно, если б вы разузнали, какие именно. Об этом может знать жена, и я представляю, как трудно будет выпытать у нее такие сведения. – Судя по лицу Ранкорна, он не представлял, какие страдания это причинит вдове. Ивэн даже подумать не смел, как она воспримет все эти сведения. Оставалось надеяться, что ее с доктором Уэйдом связывают самые нежные отношения. Ей наверняка потребуется его поддержка!
– Однако попробовать вам придется, – продолжал Ранкорн. – Будьте очень осторожны, задавая ей вопросы, Ивэн. Когда дойдет до суда, она станет важнейшим свидетелем. Само собой, обыщите дом. Возможно, найдете окровавленную одежду с предыдущих нападений. Вам надлежит убедиться, что он отсутствовал дома в каждом случае, который вы намерены ему предъявить. Не пропускайте деталей! Полагаю, если он не сознается – а дело получается громкое, – его мать наймет для защиты лучшего королевского адвоката. – Он сжал губы. – Хотя не знаю, кому захочется ввязываться в такое дело. Если вы выполните свою работу как надо, он не сумеет выиграть.
Ивэн промолчал. По его мнению, в этом деле не мог выиграть никто.
– А как вы, в конце концов, к этому пришли? – с любопытством спросил Ранкорн. – Просто благодаря настойчивости? Или, быть может, правильно заданному вопросу?
– Нет, сэр. – Ивэн даже не знал, почему ему доставляет такое удовольствие возможность огорошить начальника. Возможно, это было связано с самодовольным видом Ранкорна. – На самом деле все разузнал Монк. Он расследовал изнасилования, и они вывели его на Риса Даффа.
Ранкорн резко вскинул голову, лицо у него потемнело. Казалось, он собирается перебить, но промолчал.
– Вчера ближе к вечеру он просто позвал меня и передал всю информацию, – продолжил Ивэн. – Я лично проверил ее, поговорил с людьми и снял с них показания. – Он невинно смотрел на Ранкорна, словно понятия не имел, как раздражает его. – Нам повезло, что он оказался таким упорным, – добавил сержант для пущего эффекта. – Иначе я до сих пор искал бы любовника миссис Дафф.
Ранкорн не сводил глаз с подчиненного, а лицо его тем временем багровело.
– Монк проводит расследования за деньги, Ивэн, – процедил он сквозь зубы. – Не забывайте про это! А вы проводите свои, потому что служите правосудию без страха и упрека и верны не кому-нибудь, а Ее Величеству, чей закон и представляете. – Он навалился на стол, поставив локти на полированную поверхность. – Вы считаете, что Монк чертовски умен, и до известной степени так оно и есть. Но вы не знаете всего. Вы знаете о нем не всё, далеко не всё! Наблюдайте за ним, учитесь у него сколько угодно, но предупреждаю вас – не становитесь его другом! Вы пожалеете об этом! – Последние слова он произнес нахмурясь – не зловеще, не предупреждающе, словно боялся за Ивэна, а не за себя. По лицу его пробежала тень какой-то застарелой печали.
Джон изумился. Ранкорн порицал Монка и вроде должен был разозлиться на него. Вместо этого Ивэн заметил в нем чувство некой утраты, одиночества… Сержант ощутил жалость и какую-то вину.
– Не доверяйте ему… – добавил Ранкорн и вдруг остановился. – Думаю, вы мне не верите! – Теперь в его голосе звучала злость на себя за то, что говорил откровенно, раскрылся в большей степени, чем намеревался, и даже жалость к себе, потому что он сам не ожидал, что ему поверят.
Ивэн, однако, ему поверил, и не потому, что Ранкорн так говорил, а потому, что Монк сам боялся этого. Но Монк был таким раньше и не обязательно таким и остался. А каким он станет в будущем – зависело только от него.
– Я вам верю, сэр, – сказал Ивэн вслух. – Вы мне ничего особенного не сказали, только чтобы я вел себя осторожно. Полагаю, вы говорите, исходя из личного опыта, иначе не переживали бы так, но я понятия не имею, о чем вы. Монк мне никогда ничего не рассказывал.
Ранкорн зло рассмеялся, чуть не давясь собственным смехом. В нем смешались беспомощность, ярость и горечь, так и не прошедшие со временем.
– Он и не расскажет! Вы ему нравитесь. Вы ему нужны. Стыд ему, может, и неведом, но у него хватит ума сообразить, что вы о нем подумаете!
Ивэну не хотелось знать, он предпочел бы остаться в неведении – но помнил, что сам Монк жаждет узнать.
– Из-за чего, сэр?
Ранкорн неожиданно резко встал, оттолкнув стул, так что тот какое-то время балансировал на двух ножках и чуть не упал. Отвернувшись к шкафу с выдвижными ящиками, полными папок, и стоя спиной к Ивэну, он распорядился:
– Идите и арестуйте Риса Даффа за убийство его отца. Вы хорошо проявили себя в этом деле. И мудро поступили, воспользовавшись Монком. Используйте его, когда сможете. Только не позволяйте ему пользоваться вами. Не поворачивайтесь к нему спиной. И прежде всего не доверяйте ему. Не рассчитывайте, что он окажется рядом в нужный момент. – Обернувшись, он посмотрел на сержанта жестким ясным взглядом. – Поймите, Ивэн, я не хочу, чтобы вы пострадали. Вы – мягкий, но хороший человек. Думайте о нем что угодно, но не доверяйте ему!
Ивэн смутился. Это звучало весьма некрасиво, но неопределенно – одни намеки и смутные ссылки на какие-то прошлые неприятности. Ему нечего было рассказать Монку, он ничем не поможет ему в понимании прошлого и самого себя, ничего не подтвердит и не опровергнет…
– Монк предал вас, сэр? – спросил он и сразу пожалел об этом. Ничего подобного он слышать не хотел. А теперь придется.
– Да, он меня предал, – горько произнес Ранкорн. – Я ему доверял, а он разрушил все, о чем я когда-то мечтал. Он видел, что я иду в западню, и спокойно наблюдал за этим.
Сержант уже собрался спросить, справедливо ли обвинять в этом Монка. Возможно, он видел ловушку не лучше Ранкорна или предполагал, что Ранкорн о ней тоже знает…
Потом он вспомнил, что бессмысленно спорить о букве, когда речь идет о духе, и что Монк сам считает себя виноватым.
– Понимаю, – тихо отозвался он.
– В самом деле? Сомневаюсь. – Ранкорн поднял на него взгляд. – Но я сделал все, что мог. Идите и арестуйте Риса Даффа. И ничего не говорите про двух остальных, слышите меня, Ивэн? Я вам запрещаю! Вы лишите нас шансов взять их в будущем. – Его глаза выдавали гнев и раздражение по поводу того, что сейчас они бессильны. Его явно жгла мысль, что братья могут уйти от правосудия.
– Слушаюсь, сэр. Я понимаю. – Повернувшись, Ивэн вышел, уже решив, что возьмет с собой Монка, когда пойдет на Эбери-стрит. Уильям распутал это дело – и свое заодно; он заслужил право поехать туда.
Уже темнело, и было холодно, когда Монк, Ивэн и полицейский констебль Шоттс прибыли в кэбе на Эбери-стрит. Ивэн подумывал, не взять ли полицейский фургон, но отказался от этой мысли. Рис еще слишком слаб, чтобы перевозить его таким образом, если его вообще можно перевозить. По этой причине сержант и взял с собой Шоттса. Предполагалось, что тот останется сторожить на тот крайний случай, если Сильвестра попробует переправить куда-нибудь сына.
Кэб остановился, и они вышли. Заплатив извозчику, Ивэн поднял воротник и двинулся по мостовой впереди своих спутников.
В таком скверном настроении он никогда никого не арестовывал. Уже стоя на крыльце и протягивая руку к звонку, сержант понял, что боится. Он знал, что Монк, стоящий у него за спиной, чувствует то же самое, но из-за Эстер. Уильям никогда не видел Риса, не видел его лица; для Монка он – всего лишь человек, фигурирующий в свидетельских показаниях, но прежде всего – источник страданий тех женщин, которых расспрашивал сыщик, и полученных ими побоев.
У дворецкого, открывшего дверь, потемнело лицо, как только он узнал Ивэна.
– Да, сэр? – настороженно произнес он.
– Прошу простить, – начал Джон, но тут же, расправив плечи, продолжил: – Мне необходимо поговорить с миссис Дафф. Понимаю, что это может доставить неудобства, но у меня нет выбора.
Дворецкий посмотрел ему за спину, на Монка и Шоттса. У него побелело лицо.
– Что такое, сэр? Произошло еще одно… несчастье?
– Нет. Пока ничего не случилось, но теперь мы знаем больше про обстоятельства гибели мистера Даффа в ту ночь. Боюсь, нам придется войти.
Смущение овладело дворецким всего на секунду. Он расслышал властные нотки в голосе Ивэна и тут же вспомнил, кто перед ним стоит.
– Конечно, сэр. Будьте любезны войти, а я сообщу миссис Дафф о вашем приходе.
Он отступил, давая им войти. Ивэн с Монком прошли в прихожую; Шоттс, как и договаривались, остался снаружи. Его взяли только из осторожности. Предполагалось, что он останется на ночь, а утром его сменят; Шоттсу оставалось лишь надеяться, что состояние Риса сочтут удовлетворительным для перевозки к месту заключения, где он будет дожидаться суда.
В прихожей было тепло и светло, не то что в студеный вечер на улице. Дворецкий направился к двери в гостиную.
– Уормби! – внезапно позвал Ивэн.
– Да, сэр?
– Возможно, вам лучше попросить мисс Лэттерли спуститься.
– Сэр?..
– Быть может, миссис Дафф понадобится, чтобы кто-то был рядом… кто-нибудь, способный оказать… помощь.
Уормби побелел еще сильнее. Он сглотнул, дернув кадыком.
– Мне очень жаль, – повторил Ивэн.
– Зачем… зачем вы пришли, сэр?
– Рассказать миссис Дафф, что мы узнали о том, как мистер Дафф встретил свою смерть, а затем исполнить свой долг. Сообщите ей, что мы здесь, а потом, пожалуйста, попросите мисс Лэттерли спуститься.
Уормби одернул сюртук, приосанился и открыл дверь в гостиную.
– С вами хочет увидеться мистер Ивэн, мэм, и еще один джентльмен.
Ничего больше не сказав, он отступил, снова взглянул на сержанта и направился к лестнице.
Сильвестра стояла на ковре перед камином. Естественно, вся в черном; темные волосы, собранные в густой пук на затылке, локонами падали на плечи. В отсветах огня она выглядела особенно эффектно со своими точеными скулами и изящной шеей.
– Да, мистер Ивэн. Что такое? – спросила она удивленно, слегка приподнимая брови. Потом перевела взгляд на Монка.
Ничего не объясняя, Ивэн просто представил их друг другу.
– Добрый вечер, мистер Монк… – только и сказала Сильвестра.
– Мэм, – Уильям склонил голову. Желать ей доброго вечера он счел неуместным и, закрыв дверь, прошел в комнату.
Ивэну хотелось бы избежать этого момента. Но он остро ощущал присутствие Монка, стоявшего за плечом; голова его полнилась картинами жестокости, которые он видел, и в душе просыпался гнев.
– Миссис Дафф, мы многое узнали про ту ночь, когда убили вашего мужа. Сначала мне хотелось бы задать вам пару вопросов. – Он старался не обращать внимания на недоумение у нее на лице, на Монка, переминающегося с ноги на ногу рядом с ним. – Выражал ли мистер Дафф или каким-то образом выказывал вам свою озабоченность тем, чем занимается мистер Рис, когда уходит по вечерам из дома, или недовольство компанией, которую поддерживает ваш сын?
– Да… вам известно, что выражал. Я вам сама об этом сказала.
– Выражал ли он словами или поведением, что недавно узнал нечто, еще больше обеспокоившее его?
– Нет. По крайней мере, мне он ничего не говорил. А что? – Тон ее стал резче. – Не могли бы вы выражаться яснее, мистер Ивэн? Вы выяснили, что мой муж делал в Сент-Джайлзе, или нет? Когда вы приходили в первый раз, я вам сказала, что, по моему мнению, он отправился за Рисом, чтобы вразумить его насчет того типа молодых женщин, с которыми он общается. Вы хотите сказать, что это правда? – Она с вызовом слегка вздернула подбородок. – Вряд ли это оправдывает ваш с мистером Монком приход сюда в такой час.
– Думается, нам также известно, как погиб ваш муж, миссис Дафф, и мы должны действовать соответственно, – возразил Ивэн. Он не намеревался проявлять жестокость, но понял, что именно так и поступает, затягивая разговор. Лучше все выложить начистоту. – У нас есть свидетели, несколько раз видевшие Риса в Сент-Джайлзе – иногда со спутниками, иногда одного. Одна молодая женщина утверждает, что в ту ночь он был там…
– Это очевидно, что он там был, мистер Ивэн, – перебила его Сильвестра. – Вы говорите то, что нам уже известно. Это очевидно!
У Монка кончилось терпение. С мрачной решимостью он шагнул из тени в круг света.
– Я расследовал серию жестоких изнасилований, миссис Дафф. Их совершила группа из трех молодых людей. Они насиловали женщин, иногда совсем молоденьких девочек двенадцати-тринадцати лет, потом били их, ломая кости, пинали… иной раз до потери сознания…
Лицо Сильвестры выражало потрясение. Она смотрела на Монка, словно он явился из преисподней, принеся ужас и страдание.
– Последнее изнасилование было совершено в Сент-Джайлзе в ту ночь, когда погиб ваш муж, и убили его тем же способом, – очень спокойно продолжал Монк. – Неоспорим тот факт, что он отправился за Рисом в Сент-Джайлз и догнал его сразу после совершения преступления. Оно произошло менее чем в пятидесяти ярдах от места, где нашли его тело.
Лицо Сильвестры приобрело пепельный оттенок.
– Что… вы… хотите… сказать? – прошептала она.
– Мы пришли арестовать Риса Даффа за убийство его отца, Лейтона Даффа, – ответил Монк. – Ничего другого не остается.
– Вы не можете забрать его! – Это была Эстер. Никто из них не услышал, как она открыла дверь. – Он слишком болен. Если сомневаетесь в моих словах, их подтвердит доктор Уэйд. Я отправила ему записку с просьбой немедленно прийти сюда. – Она посмотрела на Сильвестру. – Думаю, его присутствие необходимо.
– О, слава богу! – Хозяйка дома покачнулась, но овладела собой. – Это… это… абсурд! Рис… никогда бы… – Она переводила взгляд с Ивэна на Эстер. – Неужели… он?
– Я не знаю, – серьезно ответила Эстер, проходя в гостиную. – Но какова бы ни была правда, его нельзя забирать отсюда ни сегодня, ни в ближайшем будущем. Ему можно предъявить обвинение, но пока его вина ни в чем не доказана. Отсутствие надлежащего медицинского ухода может угрожать его жизни, а это недопустимо.
– Мне известно состояние его здоровья, – отозвался Ивэн. – Если доктор Уэйд скажет, что перевозить нельзя, я оставлю снаружи констебля. – Он повернулся к Сильвестре. – Он не станет вам мешать, если только вы сами не соберетесь увезти мистера Даффа. В противном случае он немедленно арестует Риса и доставит его в тюрьму.
Сильвестра молчала.
– Этого не произойдет, – сказала за нее Эстер. – Он останется здесь под присмотром доктора Уэйда… и моим.
Сильвестра согласно кивнула.
– Я поднимусь проинформировать его о ситуации, – заявил Ивэн, поворачиваясь к двери.
Эстер встала у него на пути. Ивэну на секунду подумалось, что она собирается физически помешать ему, но после недолгого колебания она пошла к двери первой.
– Я иду с вами. Ему может понадобиться… помощь. Я… – Она с вызовом и мольбой посмотрела ему в глаза. – Я намерена находиться там, сержант Ивэн. То, что вы скажете, причинит ему большие страдания, а он еще очень слаб.
– Конечно, – согласился сержант. – Я не собираюсь причинять ему вред.
Повернувшись, она пошла через вестибюль. Монк, похоже, решил остаться с Сильвестрой. Возможно, он надеялся получить у нее какие-то сведения, чего не удалось Ивэну. Его расчет мог оказаться верным.
Поднявшись по лестнице, Эстер миновала площадку, открыла дверь в комнату Риса, вошла и встала в сторонке, чтобы не загораживать Ивэну кровать.
Рис лежал на спине; его сломанные руки покоились на покрывалах. Он просто смотрел в потолок. Подложенные подушки позволили ему без всяких неудобств встретиться с Ивэном взглядом. Казалось, он удивлен его визитом. Синяки у молодого человека сошли, припухлости совершенно исчезли. Он казался красивым, но по-своему: длинный нос, очень чувственный рот, но доминировали на бледном лице темные глаза.
Ивэн не без боли вспомнил, каким нашел его. Тогда он почувствовал ответственность за этого юношу и желание вернуть его с грани небытия обратно к жизни, пусть даже к ослепляющей боли. И сейчас Джон думал, что не смог его защитить. Он должен был явиться сюда не с такими ответами.
– Мистер Дафф, – начал сержант и понял, что у него пересохло во рту. Он с трудом сглотнул, но стало еще хуже. – Мы отследили ваши перемещения в ночь гибели вашего отца и в течение еще трех, по меньшей мере, ночей. Вы регулярно посещали Сент-Джайлз и пользовались услугами тамошних проституток, как выяснилось, нескольких…
Рис смотрел на Ивэна, и на его щеках проступал слабый румянец. Его смущало, что подобные речи ведутся в присутствие Эстер; он то и дело поглядывал на нее и отводил глаза.
– В ту ночь изнасиловали и избили женщину…
Ивэн умолк. Лицо Риса приобрело пепельный, почти серый оттенок, а глаза наполнились таким ужасом, что Джон испугался, не начинается ли у него какой-нибудь припадок.
Эстер шагнула к нему и остановилась.
В комнате наступила оглушительная тишина. В камине мерцал огонь. Сквозь решетку провалился уголь.
– Рис Дафф… Я арестовываю вас за убийство Лейтона Даффа в ночь на седьмое января одна тысяча восемьсот шестидесятого года на Уотер-лейн, в Сент-Джайлзе. – Было бы жестоко предупреждать Риса, что все сказанное им может быть использовано против него в суде. Сказать он ничего не мог – ни в свою защиту, ни в оправдание, ни в отрицание.
Обойдя Ивэна, Эстер присела на кровать, взяла руки молодого человека в свои и заставила его посмотреть на нее.
– Это сделал ты, Рис? – требовательно спросила она, слегка потянув за руки, чтобы, причинив боль, вывести его из оцепенения.
Переведя взгляд на нее, он издал сдавленный звук, похожий на смех; по щекам потекли слезы, и Рис покачал головой – сначала слабо, потом все сильней и сильней, отчаянно мотая ею из стороны в сторону. Из горла у него рвалось протестующее хрипение.
Эстер встала, подошла к Ивэну.
– Итак, сержант, вы исполнили свой долг. Мистер Дафф выслушал ваше обвинение и показал вам, что невиновен. Если желаете дождаться доктора Уэйда и получить подтверждение, что пациент слишком слаб для перевозки, то подождите внизу – например, в столовой. Миссис Дафф надо побыть одной…
– Ждать нет необходимости.
Ивэн повернулся и увидел Корридена Уэйда, усталого, с ввалившимися глазами, но совершенно непреклонного.
– Добрый вечер, доктор Уэйд…
– Вряд ли, – сухо отвечал тот. – Я боялся этого, но теперь, раз уж так вышло, должен официально в качестве лечащего врача Риса сообщить вам, что он недостаточно здоров для перевозки. Если будете настаивать, то поставите под угрозу не только процесс выздоровления, но и, возможно, саму его жизнь. И должен напомнить, что обвинение вы выдвинули, но пока ничего не доказали. До приговора он остается невиновным человеком.
– Я это понимаю, доктор Уэйд, – спокойно произнес Ивэн. – И не имею намерения принуждать вас. Возле дома останется дежурный констебль. Я пришел лишь проинформировать мистера Даффа об обвинении, а не для того, чтобы взять его под стражу.
Уэйд несколько расслабился.
– Хорошо. Хорошо. Прошу прощения, если немного вспылил. Вы должны понять, что мне это крайне неприятно – и на личном уровне, и на профессиональном. Я много лет дружу с этой семьей. И принимаю их беды очень близко к сердцу.
– Мне это известно, – ответил Ивэн. – Я бы с радостью явился в этот дом с другим поручением.
– Уверен. – Уэйд кивнул, прошел мимо Ивэна и с признательностью взглянул на Эстер. – Благодарю за заботу, мисс Лэттерли. Считаю, вы вели себя весьма достойно. Я ненадолго останусь с Рисом и проверю, не причинил ли шок серьезного вреда. Будьте добры, посмотрите, как там миссис Дафф. Я очень скоро спущусь.
– Да, конечно, – согласилась Эстер, тут же вывела Ивэна из комнаты и направилась к лестнице.
– Мне очень жаль, Эстер, – произнес Джон, спускаясь за ней. – У нас действительно нет выбора. Убедительные свидетельства.
– Я знаю, – отвечала она, не оборачиваясь. – Уильям мне рассказал. – Эстер была напряжена, с заметным усилием держала себя в руках, боясь расслабиться и потерять контроль над собой. В вестибюле она направилась к двери в гостиную и без стука вошла.
Сильвестра сидела на диване возле огня, а Монк стоял на ковре в центре зала. В настоящий момент оба молчали.
Миссис Дафф обратила на Эстер испуганный, вопрошающий взгляд.
– С ним доктор Уэйд, – сообщила ей Эстер. – Рис, конечно, потрясен, но никакой опасности нет. И, естественно, он останется здесь. – Упавшим голосом она продолжила: – Я спросила у него, виноват ли он, и Рис категорически покачал головой.
– Но… – Сильвестра запнулась. – Но… – Она взглянула на Монка, потом на Ивэна, стоявшего за Эстер.
– Это не поможет, Эстер! – резко произнес Уильям.
Сильвестра ошеломленно смотрела на них. Руки ее двигались, словно что-то искали, хватали воздух. Тело оцепенело и судорожно дергалось, сигнализируя о приближающейся истерике. В этот момент она нуждалась в заботе больше Риса.
Эстер подошла к ней, взяла за руки.
– Сегодня мы ничего не сможем сделать, но с утра должны подумать о будущем. Обвинение предъявлено. На него нужно ответить, каким бы ни был ответ. Мистер Монк – частный сыщик. Еще многое может открыться, и вы, естественно, наймете лучшего адвоката, какого сможете найти. А сейчас вам нужно поберечь силы. Доктор Уэйд, несомненно, расскажет все своей сестре, а я могу сообщить миссис Кинэстон, если сочтете нужным.
– Я… не знаю… – Сильвестру сильно трясло, и Эстер ощутила, какая холодная у нее кожа.
Ивэн неловко пошевелился. Ему не следовало смотреть на эти мучения. Свою задачу он выполнил. Сейчас они с Монком вторгались в личное пространство семьи. Он взглянул на Эстер – та целиком занялась Сильвестрой; вряд ли она сейчас помнила о них с Монком.
– Эстер… – нерешительно заговорил Уильям.
Ивэн посмотрел на друга и поразился. Лицо Монка выражало глубокую жалость, и только мгновение спустя Джон понял, что это чувство адресовано Эстер, а не той женщине, которая получила столь сокрушительный удар. Кроме жалости на нем проступали обожание и нежность, полностью выдававшие его истинные чувства.
Ему хотелось, чтобы Эстер обернулась, взглянула на него, но та была поглощена заботами о Сильвестре.
Повернувшись, Ивэн направился к двери. В вестибюле он увидел доктора Уэйда, спускавшегося по лестнице. Тот выглядел осунувшимся и все еще хромал после падения с лошади.
– Перемещать его нет никакой возможности, – сказал врач, подходя к Ивэну. – Даже не могу сказать, сможет ли он предстать перед судом.
– Нам потребуется мнение более чем одного специалиста, – ответил ему Ивэн. Он всмотрелся в переутомленное лицо доктора, в его темные глаза и увидел в них нечто, напоминающее страх или тень грядущего страха.
– Сержант…
– Да, доктор?
– Вы никогда… – Уэйд прикусил губу. То, что он собирался сказать, причиняло ему боль; он боролся с нею, стараясь принять решение, но наконец собрался с духом. – Вы никогда не задумывались, что он, возможно, не в своем уме… не отвечает за свои поступки в том смысле, в каком мы с вами это понимаем?
Доктор Уэйд допускал, что Рис виновен! Или на него подействовали представленные ими свидетельства? Или он каким-то образом узнал что-то от самого Риса, за долгие годы знакомства научившись общаться с ним и постигнув его натуру?
– Доктор, ни один человек, творивший подобное с женщинами, не может в нашем с вами понимании считаться нормальным, – быстро проговорил Ивэн. – Виноват он или нет, не нам решать… слава богу.
Тяжело вздохнув, Уэйд кивнул в знак согласия и проследовал мимо сержанта к двери в гостиную.
