Глава 10
После ухода Монка и Ивэна Корриден Уэйд остался в гостиной; он мерил комнату шагами и все не мог успокоиться и присесть.
Сильвестра сидела не шевелясь, безучастно глядя в пространство, словно лишилась воли и сил. Эстер стояла у камина.
– Мне жаль, – пылко произнес Уэйд, глядя на Сильвестру. – Мне так жаль! Понятия не имел, что случится… самое страшное.
Эстер взглянула на него. Видел ли он все это время некую темную сторону в Рисе, ожидал ли несчастья, может, не столь непоправимого? Сейчас, глядя на его лицо в тенях глубоких морщин, в опустошенные глаза, на щеки, ввалившиеся от переживаний и нехватки сна, она почти верила, что доктор предвидел худшее, но был бессилен его предотвратить.
Потом ей в голову пришла другая мысль. А не является ли Корриден Уэйд тем самым звеном, которого не хватает в цепочке свидетельских показаний Ивэна? Не он ли предупредил Лейтона Даффа о слабостях и порочных наклонностях его сына? Может, сказал что-то такое, из-за чего у отца окончательно сложились вместе отдельные резкие слова, взгляды, незначительные факты, подмеченные то здесь, то там, и тот осознал пугающую правду?
С дрожью ужаса она поняла, что внутренне уже принимает вину Риса. Что, так долго сопротивляясь этому, теперь, сама того не замечая, сдает позиции.
Уэйд остановился и посмотрел сверху вниз на Сильвестру.
– Вам нужно отдохнуть, моя милая. Я дам вам лекарство, которое поможет уснуть. Уверен, мисс Лэттерли посидит с Рисом, если понадобится, но, думаю, все обойдется. – Он повернулся к Эстер. – Простите, что взваливаю на вас такую ношу, но я рассчитываю на ваше мужество, а в равной степени и на милосердие.
Это звучало как признание заслуг, причем выраженное самым серьезным тоном. Эстер не стала рассыпаться в благодарностях, только сдержанно кивнула.
– Конечно. А завтра мы займемся чем следует.
Доктор наконец немного расслабился. Эстер решила, что разумно оставить его с Сильвестрой. Он явно переживал за нее. Теперь для них настало время уединиться и пообщаться, поддержать друг друга в свалившейся на них беде.
– Мне надо пойти взглянуть, как там Рис. Доброй ночи. – Не дожидаясь ответа, она повернулась и вышла, закрыв за собою дверь.
Ночью Рис не звал ее. От средства, данного доктором Уэйдом, он погрузился если не в целительный сон, то хотя бы в забытье. Она понятия не имела, что больной проснулся, пока не услышала звяканье упавшего на пол колокольчика.
Эстер сразу же поднялась. Уже давно рассвело. Накинув шаль, она открыла смежную дверь.
Рис лежал, глядя на нее широко раскрытыми, полными ужаса глазами.
Войдя, Эстер присела к нему на постель.
– Скажи мне еще раз, Рис, – спокойно попросила она. – Ты убил своего отца?
Не сводя с нее глаз, он медленно покачал головой.
– Быть может, по случайности? – настаивала она. – Быть может, ты дрался с ним в темноте, не понимая, кто это?
Он заколебался, потом снова покачал головой. На лице у него читался ужас; губы были плотно сжаты, зубы стиснуты, мышцы на шее от напряжения натянулись, как веревки.
– Ты мог что-то видеть в переулке? – продолжала Эстер, перебирая в памяти свидетельские показания. – Если б кто-то на тебя напал, набросился, ты уверен, что узнал бы его?
Рис неопределенно дернул щекой. Если б он мог, то, вероятно, горько и язвительно рассмеялся. Была какая-то пугающая ирония в том, что он знал и не мог ничего рассказать, даже если б к нему вернулся голос.
– Ты бы узнал? – снова спросила она.
Он смотрел на нее и не двигался.
Так много вопросов, думала Эстер. Она отчаянно пыталась понять, какой будет правильным.
– Тебе известно, что случилось в ту ночь?
Он кивнул, все так же не отрывая от нее взгляда. Эстер физически чувствовала охвативший его ужас и отчаяние, вытеснившие все остальные эмоции, и ощущала, как ее саму пробирает дрожь.
– Рис… – Эстер положила ему на руку ладонь, сжала ее, почувствовала его мышцы и кости. – Я тебе помогу всеми доступными способами, но я должна знать как. Ты можешь как-нибудь сообщить мне, что случилось? Ты был там, ты все видел. Если хочешь ходатайствовать против обвинения, ты должен сообщить им что-то достоверное.
Несколько секунд он просто смотрел ей в лицо, потом закрыл глаза и отвернулся.
– Рис!
Он покачал головой.
Эстер не знала, что думать. Что бы там ни произошло, ему была невыносима мысль, что об этом узнают. Даже под угрозой ареста, а со временем и приговора, который может стоить ему жизни, он не хотел делиться.
– Рис! – настаивала Эстер. – Ты понимаешь, что положение серьезное? Ты под домашним арестом. Это все равно что находиться в камере полицейского участка или в Ньюгейте. Единственная причина, по которой ты еще не там, – ты слишком слаб для перевозки. Будет суд, и если тебя признают виновным, то заберут в Ньюгейт и на самочувствие не посмотрят. Им все равно, потому что тебя повесят…
Эстер не смогла говорить дальше. Не было сил это вынести, хотя Рис не повернул головы, не взглянул на нее. Он словно оцепенел, из-под век струились по щекам слезы.
– Рис, – мягко позвала мисс Лэттерли. – Мне приходится убеждать тебя, что все это реально. Ты должен рассказать кому-то правду, чтобы спасти себя!
Он снова покачал головой.
– Ты убил его? – прошептала она.
Снова покачивание, едва заметное, но вполне определенное.
– Но тебе известно, кто это сделал! – настаивала она.
Рис очень медленно повернул голову, встретился с ней взглядом. Несколько секунд он лежал, не шевелясь. Эстер слышала далекие шаги – горничная прошла по лестничной площадке.
– Известно? – снова спросила она.
Он молча сомкнул веки.
Эстер поднялась, вышла из комнаты и спустилась в гостиную, где Сильвестра растерянно хваталась то за одно, то за другое бессмысленное занятие. На маленьком столике валялись перепутанные мотки вышивальных ниток, рядом лежала скомканная вышивка. Вазу с зимними цветами из оранжереи она разобрала лишь наполовину; оставшиеся цветы просто залила водой. На подносе, на большом полукруглом столе у стены, лежала стопка писем; из них она вскрыла всего два, остальные не тронула.
Услышав, как открывается дверь, Сильвестра обернулась.
– Как он? – торопливо спросила она и закусила губу, как будто не зная, что хочет услышать в ответ. – Я просто не пойму, что делать. Лейтон был моим мужем. Я обязана ему… всем, не только верностью, но и любовью, уважением, преданностью. Как это могло случиться? Что… что его изменило? И не говорите мне, что Рис не изменился… Я вижу в нем перемену, и это пугает меня!
Она отвернулась, сцепив перед собою руки. Более впечатлительная женщина зарыдала бы, принялась кричать, бросила бы что-нибудь, чтобы снять внутреннее напряжение.
– Мисс Лэттерли, он никогда себя так не вел. – Голос ее звучал сдавленно, словно каждое слово давалось с трудом. – Своевольничал порой, бывал безрассуден, как большинство молодых людей, но не проявлял жестокости. Это уму непостижимо. Вчера вечером мне казалось, что я свалюсь от усталости. Мне так этого хотелось… – Последнюю фразу она произнесла с каким-то неистовством. – Хотелось просто не думать больше, не чувствовать. Но несколько часов я пролежала без сна. Все пыталась понять, что его изменило, почему он стал другим, когда это началось. И не нашла ответа. Все это до сих пор не имеет для меня смысла. – Она повернула к Эстер бледное отчаявшееся лицо. – Зачем кому-то избивать этих женщин? Зачем насиловать, если они и так не против? Зачем это кому-то? Это безумие…
– Я тоже не понимаю, – честно призналась Эстер. – Очевидно, здесь не физическое желание, а скорее страсть властвовать над кем-то, потребность причинять боль, унижать… – Она замолчала. Сильвестра смотрела на нее изумленно, словно сиделка изрекла что-то новое и непостижимое. – Вам никогда не хотелось кого-нибудь наказать не из справедливости, а из злости? – спросила мисс Лэттерли.
– Пожалуй… хотелось, – нерешительно сказала Сильвестра. – Но это вряд ли… да, полагаю, хотелось. – Она озадаченно смотрела на Эстер. – Вы хотите сказать, что это то же чувство, только чудовищно раздутое?
– Не знаю. Я просто пытаюсь объяснить…
Выбросив стайку искр, в камине просел уголь.
– Значит, это не физическое желание, а… ненависть? – спросила Сильвестра, стараясь понять.
– Скорее всего.
– Но почему Рис ненавидит этих женщин? Он с ними даже не знаком!
– Наверное, не имеет значения, кто это будет. Сгодится любой, кто слабее, и чем он беззащитнее, тем лучше…
– Замолчите! – Сильвестра судорожно перевела дух. – Простите меня. Вы ни в чем не виноваты. Я спросила вас, а теперь не желаю выслушать ответ…
Она заломила руки, царапая ногтями кожу и не замечая этого.
– Бедный Лейтон… Должно быть, он давно подозревал, что происходит что-то ужасное, и наконец решил проверить. А когда пошел за ним и узнал… – Она не смогла договорить.
Две женщины стояли в тихой, изысканно обставленной гостиной и представляли себе страшную сцену в переулке – отец и сын лицом к лицу на грани ужаса, который разлучит их навеки.
А потом сын напал, возможно, в порыве ярости или не справившись с чувством вины, а скорее, из страха, что будет уличен и предан суду… И он надеялся, что избежит ответственности, если одержит верх. Они били и пинали друг друга, пока Лейтон не погиб, а Рис не получил такие травмы, что рухнул на камни, истекая кровью.
И вот теперь, перед лицом ужасного, он отказывался верить, что это дело его рук. Нет, это совершил кто-то другой, его другое «я», некто, ему не подвластный.
– Мы должны найти для него адвоката, – решительно сказала Эстер. – Когда дело дойдет до суда, у Риса должна быть защита. У вас есть кто-нибудь на примете?
– Адвоката? – Сильвестра заморгала. – Его действительно будут судить? Он же так болен! Он, быть может, безумен, неужели они этого не понимают? Корриден скажет им…
– Не настолько безумен, чтобы уклониться от суда, – с абсолютной уверенностью заявила Эстер. – Не знаю, поможет ли предположение о безумии защите, но вы обязаны найти барристера. Он у вас есть?
Казалось, Сильвестра не может собраться с мыслями. У нее не фокусировался взгляд.
– Барристер? Нашими делами всегда занимался мистер Колфилд. Я с ним никогда не разговаривала. Деловые вопросы улаживал, естественно, Лейтон.
– Он солиситор? – спросила Эстер, почти уверенная в ответе. – Вам нужен барристер, который будет представлять в суде Риса. Его можно нанять через мистера Колфилда, но если у вас нет предпочтений, то я знакома с сэром Оливером Рэтбоуном. Он – лучший барристер, какого можно найти.
– Надеюсь… что так… – нерешительно отвечала Сильвестра. Эстер не могла понять – то ли она шокирована поворотом событий, то ли уже сомневается, хочет ли нанимать незнакомого барристера по неизвестной цене для защиты Риса. Вероятно, прежде ей не приходилось принимать столь серьезные решения, и она к ним не привыкла. Подобными вещами всегда занимался ее муж. Он бы собрал информацию и проанализировал ее. Его слово стало бы решающим. А ее мнения, скорее всего, и не спросили бы.
Теперь заботиться о защите Риса приходилось Эстер. Больше этим заниматься было некому.
– Я поговорю с сэром Оливером и попрошу его прийти и встретиться с вами. – Она сформулировала предложение как вопрос, чтобы Сильвестра не могла просто так отказаться, и ободряюще улыбнулась. – Полагаю, разумно будет заняться этим прямо с утра?
Сильвестра вздохнула, но ничего определенного не ответила.
– Благодарю вас, – учтиво сказала мисс Лэттерли, хотя внутри у нее все кипело.
* * *
В девять утра она уже сидела в приемной Рэтбоуна. В кабинет ее проводили после того, как оттуда вышел первый клиент; клерк заверил, что следующего посетителя развлекут и уведомят о занятости сэра Оливера вопросом чрезвычайной важности, что по меньшей мере наполовину соответствовало действительности.
Эстер не тратила времени на вступление, понимая, что явилась без предупреждения в расчете на личное отношение к ней Рэтбоуна и собирается просить об одолжении. Ситуация ей не нравилась, особенно в свете их последней встречи и с учетом чувств, которые, как могло показаться, он к ней питает. Если б на кону не стояла жизнь Риса, она не обратилась бы к Рэтбоуну. Солиситор Сильвестры мог направить письменное поручение кому-нибудь другому.
– Они арестовали Риса за убийство отца, – напрямик заявила Эстер. – Конечно, его не увезли, так как он слишком слаб, но хотят предать суду. Миссис Дафф в полной растерянности и не в состоянии найти для защиты Риса хорошего барристера. – Она замолчала, остро чувствуя на себе и взгляд его темных глаз, и его озабоченность по поводу услышанного.
– Мне кажется, вам лучше присесть и сообщить мне все известные по делу факты. – Рэтбоун показал ей на стул возле рабочего стола и опустился в свое кресло. Перо для заметок он пока брать не стал.
Эстер постаралась собраться с мыслями, чтобы толково и доходчиво, без переполнявших ее эмоций, рассказать о деле.
– Риса Даффа и его отца, Лейтона Даффа, нашли на Уотер-лейн; это переулок в районе Сент-Джайлз, – принялась объяснять она. – Лейтона Даффа забили насмерть. Рис в результате побоев получил тяжелые травмы, но выжил, хотя и лишился речи; у него сломаны обе руки, и ручку держать он не может. Это важно, потому что он не может общаться, только кивает и качает головой.
– Это осложняет дело, – хмурясь, согласился Рэтбоун. – Я кое-что читал по данному случаю. Невозможно раскрыть газету и не увидеть хотя бы короткое упоминание о нем. Какие свидетельства заставили полицию предположить, что Рис убил отца? Более естественной представляется версия, что на них напали и, возможно, ограбили воры или какие-то местные бандиты. Вам что-нибудь известно?
– Да. Монк нашел доказательства, связавшие их с серией изнасилований в Севен-Дайлзе…
– Минуточку! – перебил Рэтбоун, подняв ладонь. – Вы сказали «их»? О ком идет речь? И что за серия изнасилований в Севен-Дайлзе? Он еще и в изнасиловании обвиняется?
Изложить дело просто и ясно, как она планировала, не получалось. Эстер заметила, как изменилось лицо Рэтбоуна при упоминании ею Монка, и почувствовала себя виноватой. Что он увидел в ее глазах?
Нужно говорить разумно, грамотно и по порядку. Она начала заново.
– Одна женщина из Севен-Дайлза наняла Монка, чтобы узнать, кто сначала обманывал, а потом с нарастающей жестокостью начал насиловать и избивать фабричных женщин, вынужденных подрабатывать проституцией в Севен-Дайлзе… – Она замолчала.
Рэтбоун помрачнел. Относилось это к Монку или самим женщинам, поведение которых он осуждал? А может, адвокат опасался, что упомянутое обстоятельство осложнит защиту Риса?
– Что такое? – вырвалось у Эстер.
– Насилие – мерзкое преступление, – негромко ответил Оливер. – Но относится к числу тех, которые суды не станут расследовать… по целому ряду причин, в основном социальных… – Он слегка поморщился. – И правовых тоже. Изнасилование трудно доказать. Зачем Монк за него взялся? Он многое мог забыть, но должен помнить такие вещи!
– Я поспорила с ним из-за этого, – с едва заметной улыбкой сказала Эстер. – Но речь не о том, чего вы опасаетесь. – Она надеялась, что не выдает желаемое за действительное. – Он намеревается всего лишь выставить насильников напоказ перед их же обществом, а не спровоцировать жителей Сент-Джайлза на расправу и месть.
Рэтбоун скривил губы в ироничной улыбке.
– Как это похоже на Монка… Прекрасная мысль – воспользоваться лицемерным обществом для наказания своих же членов за преступление, которого оно предпочитает не замечать, а закону не разрешает карать. – Он не сводил глаз с ее лица. – Но какая здесь связь с Рисом Даффом и смертью его отца?
– С некоторых пор Рис водился с женщинами, компании которых его отец не одобрял, и избегал общения с приличными юными леди, – объяснила Эстер. – По крайней мере, так считает его мать. – Сама того не замечая, она теребила складки платья на коленях. – Возможно, отец на самом деле догадывался, чем занимается Рис. Как бы то ни было, в тот самый вечер они поссорились, Рис выбежал из комнаты и, по-видимому, покинул дом. Лейтон Дафф ушел вслед за ним примерно через полчаса, когда понял, что сына дома нет, и, вероятно, заподозрив, куда тот направился. – Она посмотрела на Рэтбоуна, желая убедиться, что тот следит за ее рассказом.
– Продолжайте, – адвокат кивнул. – Пока что все совершенно ясно.
– В ту ночь в Сент-Джайлзе изнасиловали и избили одну женщину, – снова заговорила Эстер. – В нескольких ярдах от Уотер-лейн. А немного позже на самой Уотер-лейн нашли тела Риса и его отца. Рис лежал без чувств и с тех пор не говорит. Лейтон Дафф умер.
– Итак, – заключил Рэтбоун, – предполагается, что Лейтон Дафф настиг Риса и его друзей в тот момент, когда было очевидно, что они изнасиловали женщину… либо совершали акт насилия, либо только что закончили. Он пришел в ярость, принялся уличать их или пробовал задержать, и один из них – или все они вместе – напал на него. Двоих он прогнал достаточно быстро, но Рис, понимая, что ему не уйти от расплаты, дрался, пока не убил его.
– Верно… более или менее. – Картина получалась страшная, и мисс Лэттерли не могла справиться с чувствами. Голос ее звучал прерывисто и ломко.
– Ясно. – Некоторое время Рэтбоун сидел, погрузившись в раздумья, и Эстер не мешала ему. Потом он поднял глаза и посмотрел на нее. – Вы не знаете, есть какие-нибудь сведения о спутниках Риса? Кто они?
– Знаю. Артур и Мармадьюк Кинэстоны. Они соответствуют описаниям свидетелей, а одна девушка, которая назвала Риса, знала и их имена – Артур и Дьюк.
– Понятно. Вы не знаете, они не пострадали физически одновременно с Рисом?
– Мне известно, что они не получали повреждений. – Эстер сразу поняла, о чем он думает. – Но это только доказывает, что они еще и трусы!
– Боюсь, что так. А может кто-нибудь подтвердить, что они посещали Севен-Дайлз, или установить их причастность к предыдущим изнасилованиям?
– Насколько я знаю, пока нет.
– Существуют ли доказательства, что эти преступления не совершались разными людьми в разное время? За неделю в Лондоне, должно быть, происходит множество изнасилований.
– Не думаю, что значительную их часть совершила троица злоумышленников, подходящих под описание свидетелей: один высокий и худощавый, другой среднего роста и третий хрупкого сложения. И все трое – джентльмены, приезжавшие и уезжавшие на кэбах, – мрачно сказала Эстер.
Рэтбоун вздохнул.
– Вы говорите так, будто считаете его виноватым. Это так?
Ей не хотелось отвечать. Теперь, когда Оливер спросил напрямик и она посмотрела в его умные, проницательные глаза и поняла, что не может солгать, приходилось принимать решение.
Он ждал.
– Рис говорит, что не виноват, – очень медленно заговорила Эстер, подбирая слова. – Я не уверена в его воспоминаниях. Они его пугают, вызывают ужас. Думается, когда он так говорит, то выдает желаемое за правду. Возможно, он и сам не знает.
– Но вы считаете, что по какой-то причине он все-таки совершил этот поступок, – подытожил Рэтбоун.
– Да… да, я так считаю. Я не могу этого отрицать.
– Тогда чего же вы от меня хотите?
– Помогите ему… Я… – Теперь Эстер поняла, до какой же степени и в отношении Риса, и в ее обращении к Рэтбоуну эмоции превалировали над рассудком. Но даже сейчас она не могла свернуть с выбранного пути. – Прошу вас, Оливер. Я не знаю, как это произошло или почему он угодил в такую отчаянную ситуацию. Я… Мне нечего возразить в его защиту… Я не знаю, что именно, просто верю – что-то должно найтись. – Она смотрела в его доброжелательное, умное лицо, иногда такое строгое, а сейчас выражающее участие.
Эстер заставила себя думать только о Рисе, о его страхах, его беспомощности.
– Быть может, я прошу не о правосудии, а о милосердии? Ему нужен тот, кто станет говорить за него… – Она горько усмехнулась. – Даже в буквальном смысле! Не думаю, что он – чистое зло. Я провела возле него слишком много времени. Видела, как он страдает. Если он это сделал, то должны быть какие-то причины, по крайней мере, какое-то объяснение! Я имею в виду…
– Вы имеете в виду сумасшествие, – закончил за нее Рэтбоун.
– Нет, не имею.
– Имеете, моя дорогая, имеете. – Голос его звучал терпеливо, он не хотел причинять ей бо`льшую боль, чем было необходимо. – Обыкновенные мужчины и женщины не назовут здравомыслящим молодого человека, который насилует и избивает несчастных женщин, а затем, застигнутый на месте преступления, убивает собственного отца. Станет ли суд придерживаться иного мнения? Очень сильно сомневаюсь. – Его глаза наполнились печалью. – Безумцы именно так себя и ведут, но тот факт, что Рис напал на отца, указывает: он хорошо понимал, что поступает неправильно, насилуя женщин, а закон это и будет учитывать. Он знал, что творил, – и это решающий фактор.
– Но должно быть что-то еще! – в отчаянии вырвалось у Эстер. – Я не могу этого позволить! Я так часто за ним наблюдала, так долго…
Адвокат встал, обогнул стол и подошел к Эстер.
– Тогда, если миссис Дафф желает, чтобы я представлял Риса, позвольте мне прийти и увидеться с ним лично.
– Он совершеннолетний! – горячо сказала Эстер и тоже поднялась. – Это ему решать!
Сухо улыбнувшись, Рэтбоун сочувственно покачал головой.
– Моя дорогая Эстер, раз он не в состоянии говорить и писать и не имеет профессии, он не только ограничен в способах защиты, но и не располагает финансовыми средствами.
– Его отец был богат. Рис довольно обеспечен, – запротестовала она.
– Если он убил своего отца, то нет. Вы знаете это не хуже меня. Если его признают виновным, он не сможет наследовать.
– Вы хотите сказать, что он останется без защиты, потому что если его признают виновным, то он не сможет заплатить? Это чудовищно! – Мисс Лэттерли так разозлилась, что не находила слов. – Это…
Рэтбоун положил ладони ей на плечи и заставил посмотреть ему в лицо.
– Я этого не говорил, Эстер. Думаю, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы допустить мысль, что я работаю только ради денег…
Она сглотнула. Ей стало стыдно за себя. Эстер пришла просить его взяться за безнадежное дело, потому что верила, что он не откажет.
– Простите.
– Но я действую в рамках закона, – закончил Оливер. – В подобной ситуации мне надлежит сначала переговорить с его матерью. Хотя подозреваю, что в вашем присутствии и под влиянием вашего авторитета в доме я найду в ней готовность к сотрудничеству.
Она вспыхнула.
– Благодарю вас, Оливер.
Рэтбоун лишь учтиво склонил голову.
* * *
Уже в середине вечера он приехал на Эбери-стрит. Эстер уведомила Сильвестру, что адвокат готов, по меньшей мере, ознакомиться с делом, а та была слишком смущена и встревожена, чтобы возражать. Она уже посоветовалась со своим солиситором, тихим мужчиной, искушенным в вопросах собственности, наследования и финансов и совершенно несведущим в области уголовного права. Он выразил готовность направить письменное поручение любому барристеру, которого ему назовут, готовому взяться за столь бесперспективное дело.
– Сэр Оливер Рэтбоун, – объявил дворецкий, и в гостиную почти сразу вошел Рэтбоун. Как всегда, он выглядел элегантно и держался непринужденно, как человек, знающий себе цену и не стремящийся произвести на кого-то впечатление.
– Здравствуйте, миссис Дафф, – произнес адвокат с едва заметной улыбкой. – Мисс Лэттерли, добрый вечер.
– Здравствуйте, сэр Оливер, – ответила Сильвестра с похвальным спокойствием, которого отнюдь не ощущала. – Как вы добры, что пришли. Даже не знаю, что вам удастся сделать для нашего сына. Мисс Лэттерли весьма лестно отзывается о вас, но, боюсь, наш случай может оказаться безнадежным. Присаживайтесь, пожалуйста. – Она указала на стул, и Рэтбоун сел напротив нее.
Эстер устроилась на диване поодаль, но так, чтобы видеть их лица.
– Мы не всегда представляем себе, как выстраивать защиту, пока не займемся ею, миссис Дафф, – спокойно отвечал Рэтбоун. – Могу ли я предположить, что в настоящих скорбных обстоятельствах вам хотелось бы обеспечить сыну всю возможную поддержку? – Он терпеливо и участливо смотрел на нее, словно задал обыкновенный вопрос, и не торопил с ответом.
– Да… – медленно произнесла Сильвестра. – Да, конечно. Я… – Лицо ее оставалось спокойным, но тени под глазами и горькие морщинки свидетельствовали, что собранность обходится ей дорого.
Рэтбоун тут же улыбнулся.
– Конечно, вы еще не видите, чем можно помочь. Признаюсь, я пока тоже, но здесь нет ничего необычного. Какая бы правда ни выяснилась, мы в максимально возможной степени должны позаботиться о справедливости и милосердии. Но этого невозможно достичь, если мистера Даффа не будет представлять кто-то, готовый упорно бороться за него, как за человека не только страдающего, но и не лишенного права на надежду и возможности объяснять свои поступки.
Сильвестра нахмурилась.
– Вы уже блистательно выступаете в роли его адвоката, сэр Оливер. Не могу не согласиться с тем, что вы говорите. Никто не смог бы. – Он сидела не шевелясь, хотя, должно быть, изнутри ее раздирали эмоции. Сейчас миссис Дафф проявляла необыкновенную выдержку, воспитанную долгими годами самодисциплины. – Меня смущает вопрос, почему вам захотелось представлять моего сына, – продолжала она. – А из вашего присутствия здесь, не говоря уже о ваших словах, становится очевидным, что таково ваше желание. Вы не юноша, стремящийся сделать карьеру и заработать имя, и не взялись бы за это дело, будь вы таким. Вы достаточно разборчивы, чтобы браться за любое дело. Почему вы выбрали моего сына, сэр Оливер?
Рэтбоун улыбнулся, и на его щеках выступил легкий румянец.
– Ради мисс Лэттерли, миссис Дафф. Она очень переживает за него, независимо от того, окажется он виновным или нет. Мисс Лэттерли и убедила меня, что мистеру Даффу требуется наилучшая защита. С вашего согласия я сделаю все от меня зависящее, чтобы обеспечить таковую.
Эстер почувствовала, что кровь прилила к ее лицу, и отвела взгляд, избегая глаз Рэтбоуна, – на тот случай, если он посмотрит в ее сторону.
Она воспользовалась его чувствами, возможно, даже ввела в заблуждение, потому что не разобралась в собственных эмоциях. Она понимала, что виновата, но не сожалела об этом и готова была снова сделать то же самое. Если она не будет бороться за Риса, то больше никто не сможет.
Сильвестра наконец расслабилась, осанка ее стала непринужденнее.
– Благодарю вас, сэр Оливер, и за честность, и за сострадание к моему сыну. Боюсь, немногие выразили бы по отношению к нему подобные чувства, если б таковые вообще нашлись. Он… на него будут смотреть… мне кажется… как на чудовище. – Она вдруг замолчала, не в силах продолжать. В ее словах звучала горькая, мучительная правда, столкнуться с которой предстояло не в отдаленном будущем, а через несколько дней. И отныне это войдет в их жизнь. Мир изменится навсегда.
Эстер хотела возразить, как-то утешить миссис Дафф, но все было бы ложью, и они знали это. Что бы она ни сказала, это прозвучало бы как недооценка истинного положения дел и выставило ее в невыгодном свете.
Рэтбоун поднялся.
– Я позабочусь о том, чтобы все сказанное от его имени звучало как можно убедительнее, миссис Дафф. Теперь мне хотелось бы поговорить с Рисом лично. Быть может, вы позволите мисс Лэттерли проводить меня наверх?
Сильвестра тоже встала и сделала шаг вперед. Рэтбоун поднял ладонь в вежливом жесте.
– Если позволите, миссис Дафф, мне необходимо увидеться с ним с глазу на глаз. То, что происходит между барристером и его клиентом, строго конфиденциально. Мисс Лэттерли будет присутствовать только в качестве медсестры – на случай, если он придет в расстройство и ему понадобится помощь. Она будет связана тем же правилом полной конфиденциальности.
Сильвестра явно не ожидала такого поворота.
– Это необходимо, – заверил Рэтбоун. – Иначе я не смогу работать дальше.
Неохотно сев, она растерянно переводила взгляд с Оливера на Эстер.
– Я позабочусь о Рисе, – пообещала мисс Лэттерли.
– Вы в самом деле считаете… – начала Сильвестра и запнулась. Ей было страшно. Боязнь правды ясно угадывалась в ее глазах. Некоторое время она раздумывала, не попросить ли Рэтбоуна отказаться от дальнейших шагов, потом взглянула на Эстер. Та улыбнулась в ответ, делая вид, что не понимает ее колебаний, и направилась к двери.
Поднявшись наверх в сопровождении Рэтбоуна, она из вежливости постучала в дверь и ввела сэра Оливера.
– Рис, это сэр Оливер Рэтбоун. Он будет представлять тебя в суде.
Рис посмотрел на нее, потом на Рэтбоуна. Он лежал на спине, опираясь на заботливо взбитые подушки, положив перед собой шинированные руки, и выглядел скованным и испуганным.
– Здравствуйте, – сказал Рэтбоун, улыбнулся и склонил голову, словно Рис поприветствовал его. – Я могу сесть?
Рис кивнул, потом взглянул на Эстер.
– Хочешь, чтобы я вас оставила? – спросила та. – Я могу перейти в смежную комнату, а ты позовешь меня колокольчиком, если будет нужно.
Он без колебаний покачал головой, и она поняла его смятение, одиночество, чувство полного бессилия. Эстер отошла в уголок и присела на стул.
– Вы должны быть честны со мной, – спокойно начал Рэтбоун. – Все сказанное вами останется между нами, если пожелаете. Закон обязывает меня действовать только в ваших интересах. Мне нельзя лгать, но я могу и буду хранить тайну, если таково будет ваше желание.
Рис кивнул.
– Это касается и мисс Лэттерли. На ней лежит такое же обязательство.
Рис смотрел на него.
– Вы знаете, что произошло в ту ночь, когда погиб ваш отец?
Рис моргнул и как-то сжался, но не оторвал взгляда от лица Рэтбоуна и медленно кивнул.
– Хорошо. Меня предупредили, что вы можете отвечать только «да» и «нет». Я стану задавать вопросы, а вы отвечайте, если сможете. Если не сможете, подождите, и я перефразирую вопрос. – На секунду Рэтбоун задумался. – Вы ходили с вашими друзьями Артуром и Дьюком Кинэстонами в район Сент-Джайлз и пользовались там услугами проституток?
Рис закусил губу, потом кивнул; на щеках проступил румянец. От лица Рэтбоуна он взгляда не отвел.
– Вы хотя бы раз били этих женщин, дрались с ними, даже по случайности?
Рис ожесточенно замотал головой.
– Артур и Дьюк Кинэстоны это делали?
Рис не шевелился.
– Вам известно, делали они это или нет?
Молодой человек покачал головой.
– Вы ходили с ними в Севен-Дайлз?
Рис очень медленно и неуверенно склонил голову.
– Вы хотите что-нибудь добавить? – спросил Рэтбоун. – Вы туда часто ходили?
Больной покачал головой.
– Всего несколько раз?
Он кивнул.
– А там вы избивали женщин?
Рис снова резко мотнул головой; в глазах его мелькнула злость.
– Ваш отец ходил с вами?
Глаза Риса расширились от изумления.
– Нет, – ответил Рэтбоун на собственный вопрос. – Но он знал, что вы ходите, и не одобрял этого?
Рис кивнул; губы его скривились в горькой улыбке. В ней читалась ярость, боль и глубокое разочарование. Он попробовал заговорить: мышцы шеи напряглись, голова дернулась вперед.
Эстер вскочила со стула, потом поняла, что не должна вмешиваться. Она могла защитить его в данный момент – и навредить на будущее. Рэтбоун должен узнать все, что можно, каких бы страданий это ни стоило.
– Вы из-за этого ссорились? – продолжал сэр Оливер.
Рис нехотя кивнул.
– Здесь, дома?
Он кивнул.
– А когда вы направлялись в Сент-Джайлз, вечером, перед его смертью?
Снова резкие отрицательные движения головой и рывок вперед, словно он собирался захохотать, если бы мог.
– Вы поссорились из-за чего-то другого?
Глаза Риса наполнились слезами, и он принялся колотить сломанными руками по одеялам; тело его выгнулось от душевной боли, более мучительной, чем боль от растревоженных переломов.
Рэтбоун повернул к Эстер побелевшее лицо. Сиделка рванулась вперед.
– Рис! – резко скомандовала она, потом села на постель и схватила его запястья, пытаясь успокоить, но мышцы Риса свело судорогой, и у нее не хватило сил. Он оказался сильнее, чем она думала, а все его тело словно оцепенело. – Прекрати! У тебя снова сместятся кости! Знаю, тебе сейчас все равно, но так нельзя! Прошу тебя…
Рис медленно расслабил руки, и по его щекам потекли слезы. Он посмотрел на Эстер, потом отвернулся, и она могла видеть только его затылок.
– Рис! – твердо сказала она. – Ты убил своего отца?
Наступило долгое молчание. Ни Эстер, ни Рэтбоун не шевелились. Потом Рис медленно повернулся лицом к Эстер и покачал головой, пристально глядя ей в глаза.
– Но знаешь, кто? – настаивала она.
На этот раз он отказался отвечать даже взглядом.
Эстер повернулась к Рэтбоуну.
– Ладно, пока хватит, – заключил тот, вставая. – Я подумаю, что делать. Постарайтесь как можно лучше отдохнуть и восстановить силы. Когда придет время, вам их потребуется много. Обещаю сделать все возможное, чтобы помочь вам.
Рис смотрел на него не мигая, и Рэтбоун долго глядел в ответ с легкой улыбкой, выражавшей не надежду, а сочувствие. Потом повернулся и вышел из комнаты.
На площадке он подождал, пока Эстер закроет дверь и присоединится к нему.
– Спасибо, – просто сказала она.
– Быть может, я несколько поспешил, – так тихо, что она едва расслышала, сказал Оливер и чуть пожал плечами.
У нее упало сердце. В какой-то момент она уже позволила себе надеяться, а теперь осознала, что очень верила в него, была почти убеждена, что ему по силам даже невозможное. Она поступила нечестно, взвалив на Рэтбоуна такую ношу. Зачастую люди поступают подобным образом с врачами, и те изнывают под бременем взятых на себя обязательств, а потом наступает отчаяние, за которым приходит чувство вины. Теперь она сделала то же самое с Рэтбоуном, потому что ей очень хотелось помочь Рису.
– Простите меня, – робко сказала Эстер. – Я понимаю, что здесь ничего нельзя сделать.
– Кое-что можно, – отвечал он, озабоченно сдвигая брови, словно пытаясь с чем-то разобраться. – Он меня озадачил. Я вошел к нему, убежденный – в силу обстоятельств и свидетельств – в его виновности. Теперь, после разговора с ним, не знаю, что и думать. Я даже не вижу других возможных объяснений. Если это не он, то почему не ответить, кто убил отца? Почему он не говорит, из-за чего они поссорились? Вы видели его лицо, когда я спросил?
У Эстер никаких предположений не было. Она не спала ночами, ломая голову над теми же вопросами.
– Единственное, что приходит на ум, – он защищает кого-то, – тихо выговорила мисс Лэттерли. – А люди, которых он стал бы защищать, – это семья и близкие друзья. Не представляю, чтобы Артур Кинэстон мог совершить такое. А из семьи здесь только мать…
– Что вы знаете о миссис Дафф? – спросил Оливер, бросая взгляд вниз. В вестибюле послышались шаги; кто-то шел к обитой сукном двери, ведущей в помещения для прислуги. – Возможно ли, что она совершила нечто, из-за чего Рис готов пострадать, лишь бы спасти ее?
Эстер заколебалась, хотя сначала собиралась с ходу отвергнуть такую возможность. Ей живо вспомнилось, как разозлился Рис на Сильвестру, с какой радостью причинил ей боль. Конечно, он не стал бы ее защищать! Потом она сказала себе, что с любовью и виной все всегда неясно. Возможно, он ее одновременно и любит и ненавидит, и знает что-то, за что презирает мать, но никогда ее не выдаст.
– Я не знаю, – произнесла она вслух. – Чем больше я об этом думаю, тем меньше уверена. Но я понятия не имею, что это может быть.
Рэтбоун внимательно посмотрел на нее.
– В самом деле?
– Конечно! Если б я знала, то сказала бы вам.
Он кивнул.
– Тогда, если мы хотим помочь Рису, придется узнать больше, чем мы знаем сейчас. Поскольку он рассказать не может, а миссис Дафф, полагаю, либо не захочет, либо окажется не в состоянии сделать это, мы должны использовать другие средства. – В глазах у него мелькнули веселые искорки. – Никого лучше Монка я не знаю, если он согласится, а пока надо подготовить миссис Дафф.
– Думаете, она может отказаться? – спросила Эстер, тут же со страхом поняв, что та вполне может. – Но тогда… логично предположить… что она скрывает что-то еще более ужасное?
– Я так сформулирую предложение, что ей крайне трудно будет отказать, – пообещал Рэтбоун. – Еще мне хотелось бы поговорить с Артуром и Дьюком Кинэстонами. Что вы о них можете рассказать?
– Мне трудно поверить, что Артур относится к главным действующим лицам в этом деле, – искренне отвечала Эстер. – Он честен и открыт, и это не может не нравиться. Другое дело его старший брат, Мармадьюк. – Она прикусила губу, – Мне гораздо легче представить, как он отвечает жестокостью на вызов или на критику, не говоря уже про прямую угрозу. Он скор на язык и умеет словами причинить боль. – Честность заставила ее продолжить: – Но он приходил сюда навестить Риса и определенно не принимал участия в такой драке, которая закончилась смертью Лейтона Даффа и довела Риса до нынешнего состояния. Хотя мне хотелось бы сказать, что принимал…
Рэтбоун улыбнулся.
– Понимаю, моя дорогая, и слышу это в вашем голосе. Тем не менее я навещу их. Не считая приглашения Монка, мне нужно с чего-то начать. Наверное, нам лучше пойти и обнадежить миссис Дафф хотя бы тем сообщением, что мы приступаем и готовы дать бой всем трудностям.
Как и говорил, Рэтбоун попросил у Сильвестры разрешения нанять кого-нибудь, чтобы больше узнать о событиях, – не просто ради поиска материальных доказательств, как это принято в полиции, а с целью помощи Рису. Он так сформулировал свою просьбу, что миссис Дафф не могла отказать, не вызвав подозрений в желании пренебречь сыном ради укрывательства кого-то еще.
Также он спросил адрес Кинэстонов, и Сильвестра рассказала, что Джоэл Кинэстон знает Риса с детства и, как она уверена, окажет всю возможную помощь.
После ухода Рэтбоуна миссис Дафф, бледная и напряженная, повернулась лицом к Эстер.
– Он действительно сможет что-то сделать, мисс Лэттерли? Или мы ввязываемся в борьбу, которую проиграем, потому что отказ от нее считаем трусостью и предательством того, чем восхищаемся, а именно отваги и чувства чести? Прошу вас, ответьте мне честно. Лучше мне сейчас узнать правду. Время для успокоительной лжи, пусть даже из лучших побуждений, прошло. Мне нужно знать правду, чтобы принять необходимые решения.
– Не знаю, – честно ответила Эстер. – Никто из нас не может знать это, пока дело не рассмотрено и не завершено. Я видела много судебных процессов, и некоторые закончились совсем не так, как ожидалось. Никогда не сдавайтесь, пока остается хоть малейшая надежда, и боритесь до конца. А мы сейчас очень далеки от этой точки. Поверьте мне, если кто и способен смягчить даже худшие обстоятельства, так это сэр Оливер.
Сильвестра едва заметно улыбнулась, глаза ее подернулись грустью.
– Вы его очень любите, не так ли. – Вряд ли это был вопрос.
Эстер почувствовала, как у нее зарделись щеки.
– Да… да, я отношусь к нему с большим уважением. – Слова прозвучали высокопарно и нелепо, почти ханжески; Рэтбоун заслуживал большего. Но мысленно она видела образ Монка так четко, что не рискнула вводить Сильвестру в заблуждение, как той, похоже, хотелось. Ее нетрудно было понять. Речь шла о сладостном и прекрасном чувстве, том чувстве, что устремлено в будущее, в мир, который для Сильвестры отныне заполнен тьмой, жестокостью, крушением всех надежд.
– Я… – снова заговорила Эстер. – Я действительно очень… высоко ценю его.
Сильвестра проявила чуткость и не стала расспрашивать дальше; мисс Лэттерли извинилась, сказав, что должна подняться посмотреть, как там Рис.
Она нашла его лежащим в той же позе; он смотрел в потолок широко раскрытыми глазами. Эстер присела на кровать.
– Мы не сдадимся, – спокойно сказала она.
Рис взглянул ей в лицо; его черты вдруг исказились гневом, и он отвернулся.
Эстер подумала, что нужно встать и уйти. Возможно, Рису надо побыть одному. Потом она всмотрелась в него внимательнее, угадала за гневом отчаяние и решила не уходить. Просто сидела и ждала, молча, не шевелясь. По крайней мере, пусть знает, что она достаточно неравнодушна к его переживаниям, чтобы остаться.
Ближе к ночи вернулся Рэтбоун. Его проводили в обеденный зал, где Эстер с Сильвестрой сидели за ужином, вяло ковыряясь в тарелках и стараясь съесть хоть немного, чтобы не обидеть повара.
Они замерли, когда вошел Рэтбоун; вид у него был мрачный.
– Добрый вечер, сэр Оливер, – сказала Сильвестра хриплым голосом. – Вы… узнали что-нибудь? Может, покушаете? Если хотите поужинать… я… – Она замолчала, заранее боясь того, что услышит.
Рэтбоун уселся, но есть не стал.
– Нет, миссис Дафф, я не узнал ничего нового. Я шел к мистеру Кинэстону в надежде, что он прольет какой-то свет на случившееся. Насколько я понимаю, он знает вашу семью вот уже двадцать пять лет. Мне хотелось понять, следует ли нам привлекать их для дачи свидетельских показаний. Полагаю, обвинение все равно это сделает.
Сильвестра сглотнула и чуть не поперхнулась.
– Вы говорите в прошедшем времени, сэр Оливер, словно ваши надежды не оправдались. Вы хотите сказать, что Джоэл Кинэстон так… так возмущен тем, что сделал Рис… что сказанное им… повредит Рису?
– Это не главное, миссис Дафф, – озабоченно отвечал Рэтбоун. – Меня больше интересует, не знаете ли вы, по какой причине мистер Кинэстон придерживается следующей точки зрения. Он считает, что Рис плохо влиял на его сыновей, особенно на старшего, Мармадьюка, который, по мнению мистера Кинэстона, вел бы менее… – Рэтбоун запнулся, подыскивая слово, – распутную жизнь, если б Рис не поощрял его собственным примером.
Эстер была поражена. Высокомерие Дьюка Кинэстона и его претензии на лидерство так бросались в глаза, что она считала естественным его влияние на Риса, а не наоборот. Но, опять же, она не знала Риса до этого случая. И вряд ли могла считать, что знает Дьюка. Все, что она в нем увидела, – это развязность и браваду, характерную для молодежи, и грубость по отношению к тем, кто ниже его в социальном и интеллектуальном плане.
Она бросила взгляд на Сильвестру, пытаясь подметить изумление на ее лице.
– Джоэл Кинэстон очень строгий человек, – задумчиво произнесла та, глядя не на Рэтбоуна, а в тарелку. – Он верит в необходимость самодисциплины, особенно для молодежи. Это фундамент сильного характера. На нем покоятся отвага и честь, и без него все остальное может в конечном счете развалиться. – Она говорила веско, не спеша, словно изрекала давно знакомые истины. – Я много раз слышала это от него. Такие слова вызывают восхищение. Кому-то они могут показаться суровыми, но если б он в своем положении делал исключения и хотя бы раз проявил снисходительность, то это обесценило бы принципы, за которые он выступает. – Лицо Сильвестры было сосредоточенным, но между бровей залегла морщинка, словно она сконцентрировалась на произносимых словах и воспроизводила их по памяти, без понимания.
– И, по его мнению, Рис подавал плохой пример? – негромко спросил Рэтбоун. – Разве он плохо учился?
Сильвестра удивилась.
– Нет, учился он отлично. Но Джоэл пристально следил не только за академическими занятиями; превыше всего для него нравственные ценности. У его школы очень высокая репутация, и во многом благодаря его личному примеру. – Она опустила взгляд на свои руки. – Мне иногда думается, что он ждет от мальчиков слишком многого, забывая, что они не обладают той силой характера, которую можно ожидать от мужчины. Он не понимает потребность юношества в познании собственных границ. Рис… он был исследователем… мысленно, я имею в виду. По крайней мере… – Внезапно Сильвестра замолчала, у нее дрожали губы. – Сама не пойму, что хотела сказать. – Сглотнув, она усилием воли справилась с волнением. – Простите. Знаю лишь, что муж глубоко уважал Джоэла Кинэстона. Он считал его замечательным человеком. – Теперь миссис Дафф говорила торопливо, словно боясь, что ее перебьют. – Неудивительно, что он так огорчен его смертью и не может простить того, кто к ней причастен. Мне жаль, сэр Оливер, но вам придется поискать тех, кто нам поможет, в другом месте.
Не успел Рэтбоун ответить, как дверь открылась и в комнату вошел Корриден Уэйд. Лицо озабоченное, изможденное, словно он почти не спал; даже не успев заговорить, доктор принес с собой в комнату некое напряжение. На Рэтбоуна он взглянул с удивлением и каким-то недовольством.
Сильвестра сразу встала и пошла навстречу; глаза ее выражали облегчение и надежду.
– Корриден, это сэр Оливер Рэтбоун, которого я наняла для защиты Риса. Мы пробуем все, что может помочь. Он поговорил с Джоэлом, но тот, похоже, считает, что Рис плохо влиял на Артура и Дьюка, а такой человек, как он, станет говорить только правду. Полагаю, мне надо бы восхититься этим, и, если б речь шла о ком-то другом, я аплодировала бы первой. – Она закусила губу. – А я не могу – что доказывает, насколько я лицемерна! Мне так отчаянно хочется, чтобы он проявил чуть больше гибкости, пусть и в ущерб своей принципиальности! Я говорю ужасные вещи, не так ли? Никогда бы не подумала, что произнесу такие слова! Наверное, вам стыдно за меня…
Уэйд взял ее под руку.
– Ничего подобного, дорогая. Желание защитить тех, кого любишь, заложено в человеке, особенно если больше некому это сделать. Вы – его мать. Меньшего я от вас и не ожидал. – Он перевел взгляд на Рэтбоуна. – Здравствуйте, сэр. Я – Корриден Уэйд, семейный врач, и в настоящее время забочусь о физическом состоянии Риса. – Он кивнул в сторону Эстер. – Вместе с мисс Лэттерли, разумеется. Она делает для него все, что может.
Рэтбоун, поднявшийся вслед за Сильвестрой, подошел и поклонился новому знакомому.
– Здравствуйте, доктор Уэйд. Очень рад вашему приходу. Когда настанет время, нам понадобятся ваши медицинские знания. Полагаю, вы давно знаете Риса?
– С тех пор, как тот был ребенком, – отвечал Уэйд. Он выглядел взволнованным, будто боялся того, о чем может спросить Рэтбоун. – Вы даже не представляете, как бы мне хотелось дать показания, способные смягчить эту ужасную трагедию, но мне так ничего и не пришло в голову. – Он все еще поддерживал Сильвестру под руку. – Как вы будете строить защиту, сэр Оливер?
– Я пока мало знаю, чтобы об этом говорить, – скромно ответил Рэтбоун. Если он чувствовал то же самое, что и Эстер, то очень умело скрывал это. Ей казалось, что Оливер смущен. В его позе ощущалась скованность, а в голосе слышалась та же неуверенность, что и в худшие времена, в тех случаях в прошлом, когда катастрофа казалась неминуемой и им грозил полный провал.
– А что здесь еще можно узнать? – спросил Уэйд. – Миссис Дафф рассказала мне версию полиции: Рис водил компанию с уличными женщинами, низшими элементами нашего общества, носительницами болезней и порока, что в этой связи он совершил определенные насильственные действия и что Лейтон заподозрил об этом. Когда он проследил за сыном и уличил его в подобном поведении, они подрались. Рис, как вам известно, пострадал, а Лейтон, как человек пожилой и, вероятно, застигнутый врасплох, был убит. Поможет ли защите предположение, что они не собирались заходить так далеко и он погиб случайно? – В его голосе звучало сомнение.
– Когда двое дерутся и один погибает, – отвечал Рэтбоун, – это считается убийством, если нельзя доказать, что потерпевший погиб случайно. Для неумышленного убийства нам пришлось бы убеждать суд, что Лейтон Дафф неудачно споткнулся или упал на какое-то оружие, которое сам же и держал, или что-то в этом роде. Совершенно ясно, что все произошло не так. Все травмы нанесены кулаками и обувью. Такие вещи нечаянно не случаются.
Уэйд кивнул.
– Этого я и боялся. Сэр Оливер, как вы думаете, не продолжить ли нам беседу наедине? Мы лишь сильнее расстраиваем миссис Дафф своими разговорами.
– Нет, – резко возразила Сильвестра. – Я не хочу отстраняться от того, что может повлиять на участь моего сына! В любом случае я все равно услышу это в суде. Я предпочла бы узнать это сейчас, чтобы, по крайней мере, подготовиться.
– Но, Сильвестра, дорогая моя…
– Я не дитя, Корриден, чтобы ограждать меня от правды. Это все равно случится, вне зависимости от моих желаний. Не лишайте меня, прошу вас, возможности встретить все с достоинством и не прятаться.
Уэйд смутился, лицо его потемнело.
– Конечно, – восхищенно отозвался Рэтбоун. – Каким бы ни был итог, вы обретете душевное спокойствие лишь в том случае, когда будете знать, что испробовали все, что могло бы помочь.
Сильвестра благодарно посмотрела на него.
– Значит, его обвинят в убийстве, сэр Оливер?
– Да. Боюсь, построить защиту на факте несчастного случая не удастся.
– И трудно представить, что Лейтон напал на Риса или что Рис только защищался, – мрачно продолжил Уэйд. – Лейтона наверняка оскорбило поведение Риса, но самое большее, что он мог сделать, это ударить сына. Однако многие отцы наказывают детей. И это не заканчивается убийством. Я не знаю ни одного сына, который ответил бы ударом на удар.
– Тогда какая же здесь может быть защита? – в отчаянии спросила Сильвестра. Она бросила горящий взгляд на Эстер, потом снова посмотрела на мужчин. – Что остается? Кто еще есть? Не Артур же с Дьюком, конечно?
– Боюсь, что нет, моя дорогая, – ответил Уэйд упавшим голосом. – Участвуй они, получили бы повреждения, тоже очень тяжелые. А мы с вами оба знаем, что это не так. Если только полиция не найдет двух-трех бандитов в Сент-Джайлзе. Больше ничего не остается. А если б они могли их найти, то не пришли бы сюда обвинять Риса. – Он глубоко вздохнул. – Мне очень тяжело говорить это, но думаю, что единственная правдоподобная линия защиты заключается в том, что у Риса наступило помрачнение рассудка и он попросту безумен. Вы, конечно, пойдете этим путем, сэр Оливер? Я знаю отличных специалистов, их можно уговорить осмотреть его и дать заключение – в суде, разумеется.
– Сумасшествие доказать не просто, – отвечал Рэтбоун. – Рис кажется весьма разумным, когда с ним разговариваешь. Он явно в своем уме и ясном сознании.
– О боже, сэр! – воскликнул Уэйд, не сдержав эмоций. – Он забил своего отца до смерти чуть ли не ценой собственной жизни! Разве разумный человек способен на такое? Они, должно быть, дрались как звери! Он, наверное, взбесился… Творить такие вещи! Я видел тело Лейтона… – Он замолчал так же внезапно, как и сорвался. Лицо у доктора побелело, взгляд замер. Он судорожно вдохнул и медленно выдохнул. – Простите, Сильвестра. Мне не следовало этого говорить. Вам не нужно знать… и слышать про это. Простите меня! Лейтон был моим лучшим другом… я восхищался этим человеком, мог поделиться с ним тем, что не сказал бы никому другому. Это ужасно, что все так… закончилось!
– Я понимаю, – спокойно произнесла она. – Вам не нужно извиняться, Корриден. Я понимаю ваш гнев и вашу скорбь. – Она взглянула на Рэтбоуна. – Сэр Оливер, я думаю, доктор Уэйд прав. Вы обяжете меня, если сделаете все возможное для поиска свидетельств и показаний, подтверждающих помрачнение рассудка у Риса. Симптомы, вероятно, проявлялись ранее, но мы их не поняли. Прошу вас, обратитесь к самым лучшим медикам. Меня уведомили, что я располагаю средствами на любые подобные расходы. Мне… – Она рассмеялась отрывистым горьким смехом. – Мне кажется абсурдным использовать оставленные нам Лейтоном деньги на защиту убившего его сына. Что это, если не безумие? И все же приходится! Прошу вас, сэр Оливер…
– Сделаю все, что смогу, – пообещал Рэтбоун. – Но я не имею права выходить за рамки доказуемой истины. Полагаю, теперь доктор Уэйд навестит своего пациента, а мне хотелось бы откланяться и обдумать свои дальнейшие шаги.
– Конечно, – быстро согласился Уэйд и повернулся к Эстер. – Теперь вы, мисс Лэттерли. Вы проявили необходимую силу духа и выдержку во всем этом деле. Вы неустанно трудились на благо Риса. Никто не смог бы сделать большего; на самом деле, сомневаюсь, что у кого-то получилось бы сделать столько же. Сегодня я останусь с Рисом на ночь. Прошу вас, позвольте себе небольшой отдых, найдите возможность развлечься. Уверяю вас, мы с миссис Дафф здесь справимся.
– Спасибо, – смутилась Эстер. Она слегка сомневалась, можно ли ей оставить Риса. Уэйд явно мог позаботиться о Сильвестре не хуже ее. И ей очень хотелось отправиться с Рэтбоуном к Монку, убедить сыщика участвовать в расследовании. Она верила в способность сэра Оливера убеждать и все же хотела присутствовать при их встрече и, может быть, каким-то доводом или эмоциональным воздействием помочь уговорам. – Большое спасибо. Вы очень заботливы.
Она посмотрела на Сильвестру – просто чтобы быть уверенной, что та согласна.
– Пожалуйста… – Миссис Дафф кивнула.
Говорить больше было не о чем. Эстер пожелала им доброй ночи, повернулась, и они с Рэтбоуном вышли.
* * *
– Что? – недоверчиво переспросил Монк, стоя посреди комнаты лицом к Эстер и Рэтбоуну. Уже наступил поздний вечер, огонь в камине почти потух, а на улице лил дождь. С верхней одежды гостей на ковер капала вода, хотя с Эбери-стрит они ехали в кэбе.
– Расследовать дело в поисках любых обстоятельств, способных облегчить вину Риса Даффа, – повторил Рэтбоун.
– Но почему, скажите, ради бога? – вопросил Уильям, глядя только на Рэтбоуна и избегая глаз Эстер. – Разве не достаточно ясно, что произошло?
– Нет, недостаточно, – терпеливо произнес Оливер. – Я взялся защищать его – и не могу начать, пока не узнаю всю правду до конца…
– У вас все равно не получится, – перебил его Монк. – Из всех человеческих поступков этот – самый непростительный! Единственный способ избавить Даффа от петли – доказать, что он сумасшедший. Что может оказаться правдой.
– Это неправда, – возразил Рэтбоун, с трудом сохраняя спокойствие.
Эстер видела это по желвакам на щеках и по его позе. И говорил он слишком учтиво.
– В правовом смысле он совершенно нормален и явно не страдает галлюцинациями. Если вы отказываетесь взяться за дело на том основании, что оно приводит вас в ужас и вызывает омерзение, так и скажите. Я буду вынужден принять это к сведению. – Рэтбоун тоже не смотрел на мисс Лэттерли. Он злился и почти провоцировал Монка на ответ, который ему не хотелось услышать.
Уильям уловил язвительность в его голосе, повернулся и посмотрел на Эстер.
– Думаю, это ты ему подсказала?
– Я попросила его защищать Риса, – ответила она.
Готовность одного и нежелание другого повисли в воздухе мечом, отделяющим их друг от друга.
Эстер было что сказать. Ей хотелось извиниться перед Рэтбоуном. Она уговорила его взяться за безнадежное дело. Убедила взглянуть на Риса, почувствовать ее жалость и потребность защитить его. Себя она считала виноватой за это и восхищалась Рэтбоуном, который пренебрег собственной репутацией и угрозой провала.
Как ей хотелось, чтобы Монк почувствовал то же сострадание и согласился – не ради нее, а ради Риса!.. нет, не совсем так. Ей хотелось, чтобы он согласился и ради нее тоже, как Рэтбоун. И ей стало бы стыдно, что он так сделал.
Но все, что имело значение, – это Рис. Его жизнь.
– Ты разузнал об изнасилованиях, – сказала она Монку. – Теперь мог бы узнать о самом Рисе и его отце. Уточнить, знал ли Лейтон Дафф про дела сына, пошел ли за ним, чтобы попробовать остановить.
– Это вряд ли вам поможет, – с горечью заметил Уильям. – Представления не имею, чем вообще здесь можно помочь.
– Ну попробуй! – вдруг закричала на него Эстер. В ней вскипели гнев, боль, злость на собственную беспомощность. – Я не верю, что Рис злодей или безумец. Должно быть что-то еще… какое-то горе, какие-то терзания… я не знаю… что-то должно быть! Поищи это!
– Ты проиграла, Эстер, – с внезапной мягкостью в голосе сказал Монк. – Хватит сражаться. Это никому не принесет добра.
– Нет, не проиграла… – Ей хотелось плакать. Она чувствовала, как слезы выступают на глазах и рыдания сжимают горло. Все это так нелепо… – Прошу… попробуй! Мы можем сделать что-то еще!
Монк, не отрываясь, смотрел на нее. Он не верил ей, и Эстер видела это по его лицу.
– Ладно, попробую, – согласился он и поглубже засунул руки в карманы. – Но это бесполезно.
– Спасибо, – быстро отозвался Рэтбоун. – Это лучше, чем бездействие.
Уильям тяжело вздохнул.
– Хватит капать на пол. Рассказывайте, что знаете…
