Глава 14

Майлз забрался обратно через окно их спальни и ввалился в комнату. Ганке вскрикнул, затем поставил на паузу приставку «Нинтендо», в которую играл, и бросился к Майлзу, чтобы помочь ему.

– Боже, чувак! Тебе, похоже, здорово досталось, – сказал Ганке, поднимая его.

– Ага, но явно поменьше, чем ему досталось от меня, – сказал Майлз, поморщившись, и стянул маску с лица. – Это было очень странно. Прикинь, он видел меня, даже когда я становился невидимым. Он смотрел прямо на меня. Сказал, что, когда проживешь столько лет, начинаешь видеть то, чего другие не замечают.

– Господи, значит, он и правда босс мистера Чемберлена. Нашего мистера Чемберлена. Говорить такую бредятину! Что это вообще означает?

– Он посмотрел на меня и сказал «возможности», – Майлз покачал головой. – Словно я был его возможностью.

– Что ж, готов поспорить, он не ожидал, что эта возможность надерет ему задницу, – Ганке протянул Майлзу кулак, чтобы он его отбил, но тот отмахнулся, потому что запястье болело слишком сильно. – Ты ведь побил его, верно?

Майлз кивнул. Ганке сел на стул и облегченно вздохнул. Он явно гордился другом.

Майлз рассказал Ганке всю историю до конца: о том, что Уорден сказал, о том, как он затуманил его разум, о гигантской кошке с девятью хвостами, о том, как Уорден пытался натравить на него Чемберленов, будто каких-то зомби.

– Но когда все закончилось, они просто ушли. Все будто проснулись. Словно они ходили во сне, а потом внезапно решили пойти домой. Выглядело жутко, – Майлз слегка покачал головой. – Но что действительно меня смутило и до сих пор настораживает – это то, что они ничего не сказали. Они даже не задались вопросом, как или почему оказались в этом полуразрушенном доме рядом с тюрьмой. Они просто как будто вышли из-под гипноза, в котором Уорден их держал, и ушли. Что если… что если это был не совсем гипноз? Я хочу сказать: что если они знали, где были? Они не удивились произошедшему, значит, они не были под его полным контролем, верно? Может, он их частично загипнотизировал, а частично… не знаю, они сами этого хотели.

– Или просто заклятие снялось не до конца. Может, нужно время, чтобы они окончательно от него избавились, и завтра они проснутся нормальными людьми, не помня ничего из произошедшего? – предположил Ганке.

– Хм-м, может быть, – Майлз на секунду задумался, затем сказал: – Все равно это странно, чувак.

– Это точно, – согласился Ганке и, морщась, посмотрел на раны Майлза. – Эй, кстати, – продолжил он и отодвинул кресло, – игровая приставка свалилась с него, – чтобы подойти к столу. – Пока ты там был занят всем этим, – Ганке указал на раны Майлза, – я играл в видеоигры, чтобы отвлечься от мысли, что тебя там могут убить. В общем, я тут развлекался, разбивая кирпичи и бегая по канализационным трубам, – ух… кстати, прямо как ты, чувак! Короче, я играл, как вдруг кто-то постучал в дверь. Я перепугался до смерти, чувак. Я в прямом смысле чуть из окна не выпрыгнул, которое, между прочим, ты оставил открытым.

– И кто это был? – Майлз ощупывал лицо на предмет синяков и ссадин.

– Алисия.

Майлз опустил руки и повернулся к Ганке, в его глазах заплясали искорки.

– Она попросила передать тебе это, – сказал Ганке, протянув лист бумаги.

Майлз чуть не расшибся, бросившись через комнату к Ганке и споткнувшись о приставку. Все тело болело, но ему было плевать. Он выхватил листок и развернул его, в нос ударил призрачный запах сандалового дерева.

Майлз играл с Ганке в видеоигры весь оставшийся день, хотя не делал этого всю неделю. А в перерывах Майлз перечитывал стихотворение и нюхал листок, как сумасшедший. Вечером он улегся в кровать и уснул. Проснулся лишь утром, хорошо отдохнувший. Никаких кошмаров. Никаких ночей в поту. Никакого лазания по стенам. Никаких преследующих его во сне родственников. Просто здоровый сон.

Ганке уже не спал. Он пялился в потолок, на груди у него лежал телефон. Майлз повернулся на бок.

– Эй, – позвал он. – Ты в порядке?

Ганке медленно повернул голову и едва заметно кивнул.

– Только что написал родителям.

– Серьезно? – Майлз вытер засохшую в уголке рта слюну. Это всегда признак хорошего ночного сна.

– Ага. Обоим сразу. Групповое сообщение.

«Ого», – подумал Майлз. Зная Ганке, он мог предположить дурацкую шутку или взрыв эмоций, которые тот скрывал ото всех, включая Майлза.

– Ого, – Майлз решил сказать это вслух. – И что ты написал?

Ганке ухмыльнулся, повернулся обратно и снова уставился в потолок.

– Сказал, что люблю их.

– И все? – спросил Майлз.

– Ну да, – Ганке кивнул. – И они оба написали в ответ: «Я тоже тебя люблю», – глаза Ганке заблестели. Он моргнул, вытер слезы, прежде чем они успели скатиться по щекам.

Майлз сел, тело все еще болело. У него зачесалось бедро, он потянулся, чтобы почесать, и понял, что это просто письмо Алисии прилипло к ноге. Майлз развернул его уже, наверное, раз в двадцатый и поднес к глазам. Он понимал, что Ганке нужно было развеселить. Тот всегда легко мог найти повод подразнить друга. И теперь Майлз решил дать ему новую возможность.

– А я люблю тебя, Алисия, – сказал Майлз писклявым голоском. – Очень-очень сильно. – Он принялся целовать листок, чмок, чмок, чмок, а затем воскликнул: – Я пролил сальсу! Ганке, я пролил ее! Я пролил сальсу! Ура!

Ганке улыбнулся, и для Майлза этого было достаточно.

Направляясь на урок мисс Блауфусс, Майлз увидел перед кабинетом Алисию в компании Уинни, Дон и… Ганке. Ганке поднял глаза, увидел Майлза, и его лицо тут же расплылось в фирменной улыбке. Ганке ехидно помахал ему, а Майлз попытался при помощи телепатии показать лучшему другу средний палец. Приближаясь к компании, Майлз несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

«Как дела»? – сказал он про себя.

«Нет. Эй. Привет», – подумал он, но все не то. Он уже был совсем рядом.

Что нового? Нет. Это слишком. Хотя она из Гарлема, так что… может быть.

И вот он уже стоял перед ними. Прямо рядом с ней.

– Привет, – пробормотал Майлз.

– Как дела, Майлз? – первой спросила Уинни, а затем отправилась в класс вместе с Дон.

– Здравствуй, Майлз, – сказал Ганке, поиграл бровями и засмеялся. Заметив выражение лица Майлза, он показал ему большой палец и ушел прочь лунной походкой.

– Что нового? – спросила Алисия, ее губы дрогнули.

– Я… э-э-э… получил твое письмо. Твое стихотворение, – в животе у него заурчало, будто он проглотил автомобильный двигатель.

– А я получила твое, – ответила она. Ее голос звучал тепло, уверенно, хотя Майлз слышал легкую дрожь. – Очень мило.

– И твое. То есть оно было…

– Откуда ты узнал, что это сандаловое дерево? – вдруг спросила она, улыбнувшись.

Прежде чем он успел ответить, мисс Блауфусс высунула голову за дверь.

– Звонок уже вот-вот прозвенит, вы идете?

– А у нас есть выбор? – едко спросила Алисия.

– У вас всегда есть выбор, – мисс Блауфусс подмигнула.

После занятия мисс Блауфусс, когда Майлз шел в столовую на ланч, он увидел мистера Чемберлена в коридоре. Майлз знал, что мистер Чемберлен, скорее всего, будет в школе. Почему бы ему там не быть? Но Майлз не знал, будет ли учитель теперь, после смерти Уордена, вести себя по-другому. Перестанет ли так несправедливо относиться к нему. Голову отрезаешь, чтобы ноги перестали ходить. Теперь Майлз понимал всю суть этой фразы, особенно после того, как сам испытал на себе игры Уордена с разумом. Майлз решил, что лучшим способом понять это будет посмотреть, сработает ли в присутствии Чемберлена паучье чутье. Он подошел к нему сзади, но ничего не почувствовал. Паучье чутье молчало. Тогда он решил попробовать по-другому – заговорить.

– Э-э-э, простите, мистер Чемберлен, – сказал Майлз. Он даже нашел в себе смелость похлопать мистера Чемберлена по плечу. Тот обернулся. Его лицо выглядело как обычно: серьезное, странное – не самая приятная физиономия, которую Майлзу доводилось видеть. Майлз сделал шаг назад, приготовился.

– Да, Майлз?

Майлз? Мистер Чемберлен не называл его иначе как Моралес весь год. Майлз посмотрел Чемберлену в глаза, пытаясь увидеть в них злобу, которую тот всегда испытывал. Но ничего не было. Просто странный, среднестатистический учитель, который выжидательно смотрел на Майлза.

– Чем могу помочь?

– О… э-э-э… да, знаете, неважно.

Я спрошу потом, во время урока.

– Уверен?

– Ага. Да. Да, сэр, – сказал Майлз, развернулся и пошел в столовую. Его накрыло волной облегчения.

Он рассказал об этом Ганке за ланчем.

– Ничего не произошло?

– Ничего. Он даже другим тоном говорил, – пояснил Майлз.

– Что ж, теперь понятно. Я только что был на его уроке, и он определенно кажется… не знаю, менее странным, – Ганке макнул картофелину в кетчуп. – Слава Человеку-Пауку, так ведь? – он сунул картофелину в рот. – Кстати о Человеке-Пауке. Позволь спросить, у него, гм, теперь есть девушка?

– Хватит разговаривать, как герой кинофильма, Ганке. У девушки есть имя, – лицо Майлза засветилось от улыбки, и он опустил голову, чтобы она не была такой ослепительной. – И… думаю, да.

– Думаешь? Вы уже год не можете определиться. И после всех моих утренних приготовлений. После того, как я рассказал, как ты целовал листок и все такое.

– Что? Ганке!

– Шучу, чувак. Расслабься, – Ганке взял еще одну картофелину и макнул ее в кетчуп. – На самом деле она подошла ко мне сказать, что до сих пор не может оправиться от того, как Чемберлен с тобой обращался, и что она решила организовать своего рода бойкот, но она знала, что ты эту идею не поддержишь, и чтобы тебе было проще с этим смириться, она позвонила бабушке и попросила ее устроить скандал… в каком-то там совете, бла-бла-бла.

– Погоди, что? Это все тебе она сказала? – спросил Майлз, взяв из тарелки Ганке картофелину. – Ну, теперь-то это вовсе ни к чему, – он сунул картофелину в рот.

– Ну да, но дай я расскажу до конца. Затем она спросила, получил ли ты письмо. Она типа сразу вообще начала: «Как. дела, Ганке? Ты не забыл передать Майлзу письмо?». Беспокоится за тебя, приятель.

– И что ты сказал? – спросил Майлз, глядя, как Ганке медленно поглощает очередную картофелину. Ганке посмотрел на Майлза.

– Разве это важно?

И это действительно было неважно. Особенно когда прозвенел звонок, и Майлз с Ганке вышли из столовой. Особенно когда Майлз встретил Алисию в коридоре. Она специально ждала его, чтобы вместе пойти на урок мистера Чемберлена. Рассказала ему тот же план, что и Ганке, о бойкоте – это была вторая вещь, о которой я хотела с тобой поговорить на вечеринке, – как они все развернут столы к стене, чтобы Чемберлен понял, что его игнорируют. Что она попросит бабушку добиться, чтобы мистера Чемберлена уволили. Майлз попросил ее не делать ничего из этого, сказал, что он уже все уладил. Все это не имело значения, потому что был понедельник, новый день, новая неделя в Бруклинской академии. Майлз Моралес был полон чувства надежды. Надежды на лучшую жизнь для матери и отца, для своих соседей. Для кузена Остина, с которым, как думал Майлз, теперь будут немного лучше обращаться в тюрьме. Надежды на то, что когда-нибудь он сможет смириться с тем, что случилось с дядей Аароном. Что когда-нибудь он сможет думать о дяде так же, как думал о себе. Как о человеке.

Надежда. Паук сделал это. Как и говорила миссис Трипли, он связал прошлое и будущее, с одной стороны, создав прочную нить, а с другой – оборвав старую паутину.

Но когда Майлз с Алисией вошли в класс Чемберлена, остальные ученики отвели взгляды в сторону. Не из-за Алисии. Из-за Майлза. Потому что его стол все еще был на полу.

– Майлз, – мистер Чемберлен отвернулся от доски, на которой писал очередную цитату, – о чем ты хотел меня спросить?

Майлз не ответил. Просто не смог. Магия нового понедельника, казалось, мгновенно испарилась.

– Что ж, если ты не собираешься отвечать, то хотя бы сядь.

Он указал на стул перед сломанным столом. Майлз выдохнул. Хотя бы Чемберлен не указал на пол. Майлз сел на свой стул, стол лежал перед ним на полу как маленький пьедестал. Алисия со скептическим видом села перед Майлзом. Он посмотрел на доску. Вместо странной цитаты исторической личности на ней было написано: «В ЭТУ ПЯТНИЦУ ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ЭКЗАМЕН». Майлз сделал пометку в тетради.

– Майлз!

Майлз поднял взгляд.

– Что ты делаешь? – спросил Чемберлен.

– В каком смысле? – озадаченно спросил Майлз.

И затем все повторилось.

Чемберлен указал на пол.

– Мы это уже обсуждали. Неделя новая, но правила те же, сынок, – пояснил мистер Чемберлен, и хотя его голос не был таким холодным, как на прошлой неделе, говорил он то же самое: что Майлз должен работать на полу. – Нельзя ломать вещи, а потом делать вид, что ничего не произошло. С этим приходится жить. Тебе придется с этим жить.

Алисия резко обернулась, лицо Майлза окаменело. Он понял, о чем говорил мистер Чемберлен, понял, что происходило. Несмотря на то что Уорден больше не контролировал разум учителя, Майлз оставался Майлзом Моралесом, черным и пуэрториканцем из «другой» части Бруклина. Той части, которая в Бруклинской академии была не в особом почете. Майлз Моралес из семьи преступников, живущий по соседству с такими же, как он. Во всяком случае, так считали в мире мистера Чемберлена.

Майлз оттолкнул стул и встал на колени. Алисия потянулась к его руке.

– Майлз, – она покачала головой. – Не надо.

Он посмотрел на нее, глазами, сердцем.

– Не буду.

Он взял свой рюкзак, тетрадку и направился к доске.

– Что ты сделаешь? Уйдешь? – спросил мистер Чемберлен голосом, полным сарказма.

Майлз встал перед ним. На его лице появилась легкая усмешка.

– Нет.

И в ту же секунду Майлз подошел к столу мистера Чемберлена, большому деревянному столу, стоявшему в углу класса, заваленному бумагами и книгами, шариковыми ручками и маркерами, твердо-мягкими и механическими карандашами, – и, разумеется, на нем стояла банка консервированной колбасы. Майлз зашел за стол, выдвинул стул и сел.

Рокот смеха и неверия прокатился по классу. Алисия широко улыбнулась.

– Майлз, встань! – сказал мистер Чемберлен, пытаясь оставаться спокойным.

– Мистер Чемберлен, почему я должен сидеть на полу, на коленях, на вашем уроке, где мне нужно особенно стараться, где мне нужно сосредоточиться, когда здесь стоит этот абсолютно свободный стол? – нахально ответил Майлз. Он тут же подумал, как Ганке бы это понравилось.

– Считаешь, это смешно, Майлз? Думаешь, это шутка?

– Нет, сэр. Не думаю. Честно, не думаю, – Майлз соединил ладони и облокотился на стол. – А теперь позвольте задать вам вопрос, – Майлз посмотрел Чемберлену прямо в глаза. Мистер Чемберлен скрестил руки на груди и нахмурился. – Думаете, я животное?

– Что? О чем ты говоришь? Встань из-за моего стола или я отстраню тебя от занятий!

– А может, насекомое? Какой-нибудь паук, которого, по вашему мнению, нужно раздавить? – мистер Чемберлен замер, слегка замешкался; он где-то эго уже слышал, но не знал где. Он что-то почувствовал, но не мог понять что. Майлз кивнул, и, прежде чем Чемберлен успел что-то сказать, прежде чем успел воспользоваться системой внутренней связи, чтобы вызвать школьного полицейского, Майлз заявил: – Я человек, – он посмотрел на Алисию немного смущенно, потому что начало речи запнулось о его неспособность вспомнить остатки того, что она говорила в тот день в классе.

Алисия косо посмотрела на него, затем поняла, что он пытался сказать, и присоединилась.

– Мы люди, – сказала она.

– Мы люди, – повторил Майлз, его память заработала. – Все повторяйте за Алисией, – он помахал руками, словно приглашая класс принять участие в своей проблеме. И класс, по-прежнему готовый к запланированному Алисией бойкоту, присоединился.

– Мы не подушки для иголок.

– МЫ НЕ ПОДУШКИ ДЛЯ ИГОЛОК!

– Мы не боксерские груши.

– Класс, успокойтесь.

– МЫ НЕ БОКСЕРСКИЕ ГРУШИ!

Брэд Кэнби стучал по столу.

– Мы не марионетки.

– МЫ НЕ МАРИОНЕТКИ!

– Класс!

– Мы не домашние зверушки.

– МЫ НЕ ДОМАШНИЕ ЗВЕРУШКИ!

– Мы не рабы.

– МЫ НЕ РАБЫ!

– Мы люди.

– МЫ ЛЮДИ!

– Громче! Мы люди.

– МЫ ЛЮДИ!

– Громче! Мы люди.

– МЫ ЛЮДИ! – завопил класс.

– Мы люди, – сказал Майлз, подобрал свой рюкзак и вышел из класса, оставив за собой широко распахнутую дверь.