Книга: Дотянуться до престола
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 2

Часть четвертая

Глава 1

Петр потянулся и открыл глаза. В спаленке было темно, лишь одинокая свечка догорала под образами, да печь потрескивала поленьями, бросая косые блики на стены царской опочивальни. Ночь. Можно еще поспать, пока не пришла мамка.
Он перевернулся на бок и устроился поудобнее. Но сон не шел. Петр лежал и думал о своих подданных, о переменах, которые происходили в его душе. Наверное, они начались в тот день, когда в бою под Смоленском через дыру в шатре он смотрел, как раненые воины, еле стоя на ногах, вступают в бой за царя. Ни один из них не усомнился – а стоит ли оно того? А может, эта непривычная теплота в сердце появилась, когда его взял на руки Дмитрий Пожарский, богатырь в пропахшем костром плаще? Или когда преданный Васька раз за разом оказывался рядом в самые трудные минуты? Или в вечер шереметевского бунта, когда, глядя на трупы стрельцов перед Теремным, Петр не удержался и заплакал?
Конечно, были и предатели, и все же самым главным качеством подданных он считал верность. Не рассуждающую, чистую любовь к своей земле, к государю, любовь, ради которой каждый из них, не задумываясь, готов был пожертвовать жизнью. И в этой преданности была какая-то непоколебимая надежность, даже незыблемость, дававшая ясно понять – этот народ ничто не сломит, он пройдет через все испытания и останется таким же светлым душой, как был испокон веков.
После мятежа, в котором толпа растерзала Шереметева, Троекурова и других бояр-предателей, прошло почти три года. Страна поуспокоилась, и бунтов больше не было. Митрополита Дионисия избрали патриархом, тот принялся за дело осторожно, но настойчиво. Бывший местоблюститель Иона вскоре умер в Чудовском, а Филарета отправили в Соловецкий монастырь, где он теперь занимался исправлением Требника и других богослужебных книг.
А вот сына его, Михаила Романова, Петр, наоборот, приблизил. Тот не блистал талантами, но был прост и искренен, и царь надеялся сделать из него честного, преданного помощника. Для этого он посвятил юношу в некоторые свои планы, разъяснил их важность для государства, и теперь Михаил рьяно участвовал в их осуществлении.
Жизнь потихоньку шла на лад: казна наполнялась, на Урале и под Старым Осколом старатели нашли руды, в бассейне Печоры открыли залежи угля. На Руси действовало уже несколько заводов, бояре, наконец, поняли выгоду предложений Петра и начали застраивать свои вотчины мануфактурами, лесопилками, мастерскими. Развивалось оружейное дело, хотя на разразившуюся в Европе Тридцатилетнюю войну Москва пока поглядывала со стороны.
Не отставала и медицина. Соблюдение элементарных гигиенических норм, создание больниц и богаделен при монастырях улучшили качество жизни. Удобрения, пусть и не очень эффективные, позволили повысить урожаи, и голодных почти не осталось. Народ, наконец, потянулся к грамоте: в церковных школах обучались тысячи крестьян, посадских, служилых.
В Москве существовал уже с десяток спортивных команд – зимой они играли в хоккей, летом – в регби, футбол, теннис. Проводились даже городские соревнования. Иностранцы дивились, а потом, возвращаясь домой, привозили рассказы о необыкновенных переменах на Руси.
Но Петр понимал: все это – результаты былых усилий, а сейчас его одолевали новые заботы. Кирилл, патриарх Константинопольский, уже некоторое время гостивший в Москве, уговаривал его встать на защиту истинной веры не только в своей стране, но и на других землях. Сетовал, что Русь осталась единственным государством, где православие процветает, остальные же – либо под пятой католиков и униатов, как единоверцы в Речи Посполитой, либо под магометанами, как греки, болгары, сербы. Произносил громкие речи о Третьем Риме…
У царя на этот счет были свои соображения. Конечно, такой союзник, как патриарх Константинопольский, был очень выгоден, но Петр ждал удобного момента, приблизительно зная, какие события вскоре последуют.
И дождался: запорожские казаки выбрали гетманом Якова Бородавку, а Османская империя объявила войну Польше.

 

В урочище Сухая Дубрава, что возле Белой Церкви, в просторной горнице собралось несколько десятков запорожцев. Во главе покрытого грубой холщовой скатертью стола гордо восседал Яков Бородавка, избранный недавно гетманом. Он смотрел на сидящего напротив человека и хмурился. Эх, вот бы вместо этого гада Заруцкого сюда! Настоящий удалой казак, Азов у османцев забрал, защитить его сумел. Да и характерами они сошлись. Но увы: перед Яковом расположился бывший гетман Петр Сагайдачный, все еще имевший большой авторитет среди казачества. Заклятые соперники, за каждым из которых стояло собственное войско, они жгли друг друга взглядами и, наверное, убили бы, если б здесь их не собрало важное дело.
Бородавка перевел глаза повыше, в красный угол, где на покрытой рушником полке стояли иконы. Православные иконы, между прочим! Только в домах их теперь и встретишь. Страдает святая вера: после Брестской унии
православные монастыри поляки передали униатам, всех несогласных епископов и митрополитов лишали сана, иерархия рухнула. А этот гад Сагайдачный перед ляхами выслуживается, уверяет, что король Сигизмунд поможет восстановить исконную веру, если казаки согласятся защищать южные рубежи Речи Посполитой от османцев. Ага, поляки сами ее душат, и сами же помогут восстановить? Как же! Не понять им православной души. Вот если бы к русскому царю податься – это другое дело. Он – посланец самого Господа, говорят, даже летать умеет, словно ангел. А как правит! Мальчишка совсем, а вон как всем распорядился! Захваченных под Азовом басурман отправил дороги за Большой Камень строить, пашу на пленных обменял. Сколько душ православных спас! Даже в казачьи станицы не один десяток человек с того мена вернулся. Вот кого держаться-то надо!
Н-да, недурно бы пойти под руку царя московского, да только Сагайдачный никогда не согласится. Хорошо еще, что запорожцы вовремя прозрели: скинули этого соглашателя да выбрали его, Якова. И правильно сделали, ибо он – противник польского засилья и всяких дурацких переговоров! Негоже казакам ерундой заниматься, их планида – война. Петро Сагайдачный этого не понимал, вот и поплатился булавой. А он, Бородавка, поступил мудрее: повел запорожцев на Османскую империю. Достигнув на чайках Стамбула, они славно пограбили столичные пригороды и вернулись домой, никем не преследуемые. Впрочем, этот поход был не единственным – нападения на татар и турок стали обычным делом. Вот только в конечном итоге вышли боком: султан, потеряв терпение, объявил войну Польше, которой формально подчинялась часть казаков.
И что же? Какое дело запорожцам до клятых ляхов? Так нет, Сагайдачный потребовал сбора старшины. Впрочем, Яков понимал: Петро прав в том, что мимо них эта война пройти не может. Так или иначе, но решение принимать придется.
Товарищи предупреждали: на общем совете может случиться что угодно. Говорили, что Сагайдачный настроен враждебно, попытается сместить, а то и вовсе убить Бородавку. Но тот не испугался. И теперь в хате старого есаула собралась войсковая рада: два гетмана, бывший и нынешний, игумен Михайловского монастыря Иов и несколько десятков куренных атаманов. Перед ними стоял единственный вопрос – поддержать ли Польшу в войне с турками.
– Ну что, братцы? – начал Яков, поглаживая длинные, до груди, усы. – Какие будут думки?
– Надобно, надобно пособить, – кивая в такт словам, сказал атаман Полтавский. – Коли османцы одолеют ляхов, то и Украине несдобровать.
Куренные, сидящие рядом с Сагайдачным, одобрительно зашумели.
– И то, – согласился атаман Уманский, – бить басурман – святой долг каждого казака.
– Аль то магометане православные храмы забрали? – ехидно спросил худой, щуплый запорожец, куренной Батуринский, постукивая по столу жилистой ладонью. – Аль это они нас пытаются от исконной веры отворотить? Не-ет, то ляхи проклятые, паны чванливые. Кто мы для них? В доброе время – холопы, а в военное – бойцы, коим токмо и должно, чтоб за их спесивые шкуры животы свои класть! Не бывать этому! Не станем мы за Польшу стоять!
– Что ж, изводить теперича не только басурман, но и ляхов?!
– Мы османцев сами бить станем, а до униатов с католиками нам дела нет!
– Дык с ними-то сподручнее!
– А по мне, так они не лучше иноверцев! К тому ж султан, как пить дать, на Азов вскорости пойдет, вот мы Заруцкому и пособим.
– Да куды магометанам на Азов-то, коли они уж на Польшу пошли, дурень!
Обстановка на совете накалялась. Выпячивая грудь, атаманы подступали друг к другу.
– Тихо, братцы, не спешайте, – поднял руку Сагайдачный.
Он неторопливо встал во весь рост, расправил плечи. Строгое лицо, умный взгляд, мягкая, словно шелковистая борода совершенно седа. Бывший гетман оглядел атаманов и горделиво положил ладонь на рукоять сабли.
– Негоже нам, други, лаяться, аки собаки паршивые. Не запамятуйте, мы одно целое.
– Да как одно? – воскликнул неугомонный атаман Батуринский. – Вы, реестровые, ляхам служите, ну а мы, низовые, – народ вольный. И польскому крулю не присягали, так что неча нас на его защиту кликать! Эх, да что с тобой баять! Тебе, шляхтичу, все одно не понять нас!
– Мне не понять? – сверкнул глазами Петро. – Я супротив басурман бился и биться буду, пока меня в землю сырую не зароют! А вы токмо за зипунами ходите, лишь бы пограбить да напиться. А как воевать, так не желаете?!
– Петро прав, братцы, – счел нужным вмешаться Бородавка. В самом деле, к чему раздувать пустые споры, коли есть вопрос поважнее. – Мы ж не только удалью, но и разумом сильны. Вот и давайте посудим, не ярясь.
Все поутихли, а гетман продолжил:
– Я мыслю так: надобно нам под руку царя Петра идти. С Москвою у нас одна вера и богослужение, единый язык и обычай. Православных он стеснять не станет, супротив того – поможет в борьбе с османцами. Кто из вас бывал со мною в Азове, тот, небось, помнит, как вольно казакам там живется. Царь их не теснит, токмо вспоможение шлет. Давеча получил я от него грамоту, кличет нас под свое покровительство и обещается: коли согласимся, уговорит, мол, патриарха Константинопольского в Киев идти да иерархов наших православных снова поставить. Вот такое мое слово. Ну а теперича пущай инок Иов сказывает.
Пожилой игумен тяжело поднялся. До того как начались гонения на православие, он был уважаемым священником, ректором Киево-Братской школы. Теперь же принял монашество, по-прежнему оставаясь авторитетом среди казаков.
– Братья, все вы одной крови, – начал он, и его по-детски голубые глаза зажглись огнем. – Все – удалые казаки, предстатели православия и земли нашей. Негоже вам ругаться, а надлежит быть едиными, аки пясть. Вот у меня грамота имеется, в ней сейм польский просит запорожцев встать супротив басурман. Обещается нашей вере послабления дать, и вас, казаков, многих на службу принять шляхетскую. Как порешите, так и станется, братья. Что до меня, то мыслю я, Петро прав: неможно вам стоять в стороне, пока османцы христиан резать будут.
Яков нахмурился: он был уверен, что инок его поддержит. Но тот, похоже, уже обо всем договорился с бывшим гетманом. Ну нет, мы так просто не сдадимся! Еще поборемся!
– Значит, ради клятых униатов да католиков мы от своих православных священников отказываемся? В этом ты, Петро, видишь единство?!
– Нет! – Сагайдачный вскочил и в гневе хлопнул рукой по столу. Стоявшие на нем кружки жалобно звякнули. – Оно в том, чтоб братья наши не гибли зазря! И этого не будет, если вместе действовать, единой силой по султану ударить! А ты, гетман, только раздор и сеешь!
– Вот как? – взвился Бородавка. – Ты хошь нас всех под османские пули подложить, чтоб ляхов своих спесивых спасти? А я, коли супротив сего, значитца, запорожцам враг?!
– Так и есть! – Петро обвиняющим жестом указал на Якова. – Из-за тебя братья наши полегли в Яссах! В кандалы его!
Несколько человек двинулись было к гетману, но тут на их пути встали атаман Батуринский и еще несколько куренных.
– На мое место метишь! – закричал Бородавка через их головы. – Упреждали меня об твоей каверзе, а я, дурень, не поверил!
Дело шло к драке, но тут Сагайдачный воскликнул:
– Стойте, братцы! Что вы его собой заслоняете? Мы в Яссах супротив османцев стояли – где он был? Наших полегла тьма-тьмущая лишь с того, что он на подмогу прийти отказался! Кабы он свое войско привел, мы б единой силой встали да погибших братьев на пару тыщ меньше было бы! – Он повернулся к Якову: – Ответствуй, чего ж ты не помог! Молчишь?! Так я и сам ведаю! Слыхал, тебе московиты за то награду обещали, вот потому ты к ним податься и силишься! И теперь я с вас, куренных, требую: сказывайте, что это за гетман, иже казаков не жалеет?!
Атаманы растерянно переглянулись.
– Ежели всамдель… – пробормотал один из них.
Яков слегка побледнел: недурно очерняет его соперник! Так и без головы остаться недолго. Ну уж нет, Сагайдачному не удастся обвинить его без вины!
– Ты ж сам, Петро, ведаешь, что не было сего. Никого ты не посылал за мной!
– Врешь! Посылал, и ты отказался!
Куренные набычились и теперь смотрели на Бородавку с откровенной злобой. Атаман Полтавский, горячая голова, шагнул к гетману:
– Да что с ним, братцы, деликатиться! – и выхватил из-за пояса саблю.
Яков невольно отпрянул. В этот момент дверь в хату с громким скрипом отворилась, и в горницу вошел Тараска Бивол, его ближайший соратник.
– Бранитесь? – лениво поинтересовался он и сунул в руку куренному Полтавскому свернутый пергамент, с которого на шелковом шнурке свисала сургучная печать. – На-ка, глянь. Ляха схватили, а при нем вот, нашли. Шел от польского круля с письмом тайным к нашему Петру.
Атаман развернул грамотку, покачал головой и протянул игумену.
– По-латинянски. На-ка, батюшка, прочти, что начертано.
Иов внимательно осмотрел печать на шнурке и, щуря глаза, тихо забормотал:
– Его королевское величество шлет вам, пан Сагайдачный, свои уверения… и подтверждает свое обещание… как ранее и договорено… после войны с Османской империей… если Запорожская Сечь обратится в католичество или униатство… и будут уничтожены православные атаманы… выплатить немедленно тридцать тысяч талеров… писано за его величество королевским секретарем Вацлавом Забо…
Последние слова игумена потонули в шквале возмущенных криков. Бородавка, освободившись от державших его за руки приспешников Сагайдачного, храбро шагнул к нему.
– И ты называл нас братьями? Значитца, сказываешь, мне награду обещали? – мрачно усмехнулся он и повторил недавний приказ недруга: – В кандалы его!
Несколько молодцов бросились на Петра, тот попытался стряхнуть их, но безуспешно. Атаман Полтавский с горящими от гнева глазами одним прыжком подскочил к Сагайдачному, но другие схватили его за руки.
– Пустите меня! Не жить супостату! – бушевал куренной.
Бывший гетман пытался вырваться, но его крепко держали.
– Да кому вы верите? – кричал он. – Яцко, небось, сам начертал эту грамотку подметную! Чтоб я решился нашу веру продать?!
Но его никто не слушал. Одни атаманы толкались, пытаясь прорваться к нему, другие их держали. Бородавка, вынув саблю, заорал на всю хату:
– А ну хватит! Не осквернять горницу кровью поганою! Прилюдно судить его будем!
На следующий день перед всем казачьим сходом игумен Иов вновь зачитал перехваченное письмо. И по общему решению запорожцев Сагайдачный был казнен на месте.
В тот же вечер Тараска Бивол по поручению воинской рады сел писать грамоту московскому царю.
Назад: Глава 9
Дальше: Глава 2