Как же ты сюды просочился-то, Яцко? – радостно воскликнул Заруцкий, обнимая высокого смуглого казака с длинными усами, в польском коротком жупане и шароварах. – Чего мокрый такой?

То был атаман войска Запорожского Яков Бородавка, только что приведший в помощь осажденному Азову несколько сот человек.

– Дык плыли, Иван Мартыныч, – засмеялся он в ответ.

– А что ж лазутчики сказывали, будто басурмане Дон выше по течению перегородили?! Цепь, мол, повесили, да с колоколами.

– Верно, есть цепь, с пясть толщиной. – Яков многозначительно потряс кулаком. – И колокола тоже. Да токмо что они нам? Мы ж аки рыбы, под водой.

– Это как же?

– Дык как… Схоронили оружья и порох по мешкам кожаным да к чреслам привязали. Нарвали камыша потолще, в рот сунули да под водой лицом к небу и плыли, а через стебли дышали. Вот токмо османцы нас, видать, заприметили, из пушки по реке пальнули. Семерых мы потеряли, да вон Степку-десятника ранило, но он дошел.

– Ну, молодцы! – восхитился Заруцкий и обернулся к стоявшим позади донцам: – Ай да подмога нам, а, братцы?

Те враз заулыбались и кинулись обнимать до нитки промокших запорожцев.

– Моим робятам обсушиться б, атаман, – кивнул на них Яцко, а Заруцкий расхохотался:

– У нас тут жарко, нехристи позаботились. Вмиг обсохнете.

Словно подтверждая его слова, над стеной со свистом пролетело пушечное ядро и ударило прямо в крышу небольшой покосившейся избы. Та с грохотом осыпалась, подняв столб пыли.

– Ступай за мной, – атаман хлопнул Бородавку по спине, – покажу тебе, как османцы нас обложили.

Вскоре они уже стояли на башне, скрываясь за высокими каменными зубьями. Впереди открывался вид на долину, где разместились лагеря противника. Тысячи разноцветных шатров заслоняли Дон, их бесконечные ряды уходили за горизонт. Между ними сновали люди: янычары в шароварах, коротких куртках и ускюфах, офицеры в тюрбанах и длинных богатых одеждах, похожих на ферязь, наемники в европейских костюмах. Время от времени они оглядывались на Азов и что-то показывали друг другу. Почти через весь лагерь протянулась насыпная гора, на которой копошились тысячи рабочих.

– Вон, гляди, – Иван вытянул руку в сторону реки, – то войско Мурад-паши. А там – полковник Мустафа. Со стороны моря – Селим-паша подпирает. Обложил нас султан Ахмед, аки зверя в норе.

– Да-а, силушка немалая, – покачал головой Яков, разглядывая раскинувшуюся перед ним картину.

– По переписи боевых людей тыщ сорок, да с ними поморяне и кафинцы, да мужики черные, кои по сю сторону моря собраны с Ногайской Орды на наше погребение. Вон там вот, на бережку Скопинки…

– Крымчаки, – перебил Бородавка, нахмурившись. – Я этих супостатов с закрытыми очами распознаю, немало они кровушки казацкой попили.

– Верно сказываешь. То сам Крым-Гирей с татарской ордой пришел. А горских князей да черкесов из Кабарды сколь, у-у-у… Да еще немецкие люди, ведающие взятие городов да всякие хитрости по подкопам и приступам. Все хотят себе славу добыть, а нам укоризну вечную.

– Тяжко, поди? – осторожно спросил Бородавка.

– Да куды там, совсем нас басурмане замучили, спасу нет. Поначалу-то, как они пришли, прислали к нам янычарского полковника с толмачами. Сказывал он, мол, обидели мы царя турецкого, прогневали, взяли евонную любимую вотчину, да опричь того, отделили его османские владенья от всей орды Крымской, а ему-де сие невместно, ибо орда им оборона. Что он там еще баял-то? – обратился Заруцкий к юному казачку, волочащему на стену мешок с порохом.

– Дык просил нас в ночь уйти, не помешкав, Иван Мартыныч, – отдуваясь, ответил тот. – Хоть со сребром да златом, хоть с оружием – мол, на все согласные, лишь бы мы ушли. А от царя московского, дескать, выручки не ждите, не будет ее, ибо не ценит он вас. И коли б захотели мы, сказывал, так к султану могли б пойти в службу вечную, и он одарил бы нас платьем с золотым шитьем да талерами, и все люди его нам бы, казакам, кланялись в государевом Царьграде.

– Ага, – кивнул Иван. – Токмо мы над ним посмеялись, Яцко, да ответствовали, что у нас по сю пору никто зипунов даром не захватывал. Пущай-де он, турецкий царь, возьмет нас в Азове-городе приступом, а величие его, собаки смрадной, нам без разницы. А коли нас здесь всех до единого изведет, так ведь не опустеет Дон от казачества – на отмщение наше придут иные молодцы.

– Любо! – воскликнул Яков. – Он, поди, такой-то удали и не видывал!

– А как они укрепились, – вмешался юный казачок, которому, видимо, было лестно запросто поболтать с двумя атаманами, – шатры поставили да палатки, так и принялись стрелять целый день да ночь. Огонь, грохот – как есть гроза небесная. Дыму было столько, что и солнышка не видать, только червленый кружок. Церковь Предтеченскую, гля, почти разрушили, осталась лишь Николина, вон, за пригорком. Потом набаты загремели, трубы, барабаны – и на приступ пошли. Я такого никогда и не видывал!

Заруцкий нетерпеливо дернул плечом.

– Ступай-ка, братец, куда шел, – скомандовал он и снова повернулся к Бородавке: – А было их тыщ двадцать пять. Пищали у всех длинные, с пальниками, на головах янычарские шишаки блестят, флаги да прапоры развеваются. Подошли, стали стены рубить, а иные по лестницам полезли. С их стороны пальба, с нашей… Дыму, Яцко, было столько, что мы – поверишь ли? – друг друга видеть не могли.

Очередное ядро с грохотом влетело в стену. Она слегка задрожала, и Заруцкий махнул рукой:

– Давай-ка вниз, не то пришибут тут за милую душу. А вообще нынче тихо, видать, замыслили они чего.

– Ясно чего, – идя за донцом, бросил Яков, – накидают вон ту насыпь выше крепости, поставят пушки и будут сверху вниз нас, аки дитев, расстреливать.

Спустившись по лестнице, Иван направился в сторону небольшой избенки, наполовину врытой в землю, и продолжал:

– В первый раз они до самой ночи приступали. Убили мы тогда тыщ шесть янычар ихних, но и наших полегло немало… А утрась собаки поганые шлют толмачей, просят, мол, дайте тела собрать, а мы вам за каждого павшего янычара по золотому червонцу да по сто талеров за полковника. Да токмо мы не жуки-могильщики, мертвечиной не питаемся. Собрали они трупы, закопали во рве глубоком да знаки какие-то поставили с надписями своими.

– Иван Мартыныч! – К Заруцкому подскочил высоченный загорелый казак. – Косматый помер.

Донской атаман стянул шапку, горестно покачал головой и, обернувшись к полуразрушенной церкви, перекрестился.

– Не выдюжил, значит… Да, Яцко, все меньше нас. Вот и еще один в сырую землю лег. Эх, ладно, чего уж. Пойдем.

Махнув рукой, он зашагал к избе-погребку, Бородавка поспешил следом.

– Так вот с тех пор, – на ходу рассказывал Заруцкий, – всякий день тыщ по пять на нас шлют, потом отходят, другие идут, а те спят. А нам ни сна, ни отдыха. И стреляют отчаянно. Истомою хотят осилить. Токмо вот нынче притихли, я и велел нашим подремать, покамест можно.

– Да и ты поспал бы, атаман, – в глазах Якова мелькнуло сочувствие, – вон, уж серый весь.

– То от копоти да от гари, – рассмеялся Заруцкий. – Да ты не боись, друже, им нас не взять. Мы с тобою еще на их поганый Царьград пойдем войною, вот поглядишь.

Над степью повис предутренний туман. Он клубился над Доном, клоками повисал на небольших кустарниках и торчащих там и сям чахлых деревцах. Где-то южнее Азова, ближе к морю, тревожно кричали чайки.

Заруцкий, позевывая, вышел из землянки, тряхнул черными кудрями, потянулся. Зябко.

В воздухе раздался уже ставший привычным свист пушечного ядра. Следом еще и еще. Ба-бах! Земля, казалось, содрогнулась от удара. И снова. Атаман кинулся к бойнице, на бегу подзывая часовых.

– Шо там, Микола?

– Да не видать ни зги, Иван Мартыныч!

В предрассветных сумерках вдали чернела длинная высоченная гора, на которой время от времени мелькали вспышки огня. Вокруг смутными тенями мелькали силуэты врагов.

– Доделали насыпь, супостаты! Теперича нам ни сна, ни отдыха не будет. Что там Кузьма сказывает про подкопы?

– Дык третьего дня готовы уже. А вчерась порох закладывать кончили.

– Добро! Пущай тогда начинают.

Очередное ядро ударило совсем близко. В пыли, под градом камней, Заруцкий рванул к своей землянке, у которой уже собрались сотни потревоженных обстрелом казаков.

– Ну что, братцы, вот и настало наше время. Коли промедлим, к вечеру басурмане всю крепость порушат. Где отец Василий? Кликните батюшку, надобно молебен скорей, да пойдем с Богом!

Часом позже все было готово. Вооруженные казаки рассредоточились вдоль стены и, прикрываясь от камней, ждали сигнала. Иван внимательно смотрел на турецкую насыпь. Пушки били с нее непрерывно, канониры, подгоняемые командирами, наскоро перезаряжали их и отправляли на осажденный город очередную порцию смерти. А в самой крепости все, казалось, замерло в напряженном ожидании. Минута шла за минутой, но ничего не менялось: ядра все так же со свистом и шипением влетали в стены и башни, падали на избы, терема, церкви, превращая их в груды камней под облаками пыли. Тут и там занялись пожары.

Но вот холм под Азовом содрогнулся и затрясся. На берегу речки Скопинки, рядом со станом крымского хана Джанибек-Гирея, громыхнул взрыв, взметнулся столб огня и земли, и через мгновение лагерь окутали клубы темно-серой пыли. Солдаты на насыпи попадали, многие с воплями скатились вниз по крутому склону. Тут же раздался еще один взрыв и еще, на этот раз послабее. В месиве земли, крови и тел смешались вопли, ржание, скрежет повалившихся палаток, обозов и пушек.

Высыпав из шатров, турки и наемники в оцепенении смотрели в сторону реки, туда, где только что стоял стан орды. Теперь его окутывали облака пыли, в глубине которых то тут, то там вспыхивало пламя. Еще несколько мгновений – и из-за дымовой завесы повалили выжившие татарские воины с черными от копоти лицами, в изодранных окровавленных одеждах. Обезумев от ужаса, одни валились на траву и жадно хватали ртом воздух, другие бежали в сторону лагеря Мурад-паши, ближайшего к ним.

Турки бросились навстречу, чтобы помочь и поддержать раненых, но в этот момент рвануло с противоположной стороны, ближе к Дону. И начался кромешный ад: какофония взрывов, сильных и не очень, прокатилась по станам осаждающих. В глубокие провалы, оставшиеся от подкопов, валились сотни солдат. То тут, то там ввысь с грохотом поднимались фонтаны огня и земли, которая через мгновение падала, погребая под собой и тех, кто провалился, и тех, кто просто оказался рядом. Вместе с почвой в воздух взлетали оторванные ноги, руки, куски мяса… Досталось и насыпи – кое-где она разрушилась, пушки перевернулись. Да и стрелять по крепости было уже некому.

Османцы в панике забегали, не в силах найти безопасное место. Казалось, земля взрывалась прямо у них под ногами, куда бы они ни ступили. В довершение всех бед, со стен крепости начали стрелять пушки. Огонь, дым, грохот, взрывы, крики раненых, стоны умирающих… Янычары метались, то и дело спотыкаясь об окровавленные трупы, падая, поднимаясь. И, наконец, побежали кто куда, лишь бы подальше от этого жуткого места, где сама земля, казалось, восстала против них.

Едва отгремело, атаман с горящими глазами повернулся к товарищам:

– Ну, с Богом, братцы. Дивнич, ты со своими робятами к полковнику Мустафе через подземный коридор, что у Предтечи. Выйдешь им со спины. Яцко – к ордынцам у Скопинки, Микола тебе ход покажет. Ну а мы по Селим-паше ударим!

Три казацких отряда выросли на позициях противника словно из-под земли – да, собственно, так оно и было. Заруцкий и Дивнич со товарищи крушили разбегавшихся турок, которые устремились к кораблям на Дону, догоняли их, рубили саблями, стреляли из пищалей.

А вот атаману Бородавке с запорожцами пришлось нелегко: татары, растерявшиеся от взрывов, при виде врага враз пришли в себя и сумели организоваться. И началась битва. Обе стороны рубились отчаянно, но вскоре численное превосходство крымцев дало себя знать, и они смогли оттеснить противника. Запорожцы падали один за другим. Яцко, раненный в плечо, размахивал саблей, из последних сил отбиваясь от наседавших со всех сторон татар. Куда отступать? Ворота крепости закрыты, к подземному ходу не пробиться. Нет времени даже позвать на помощь, отвернешься на мгновение – и головы лишишься. Неужели так бесславно закончится поход запорожцев?!

Пятясь в сторону города, Бородавка поднимался все выше по холму и вдруг с высоты увидел, как внизу через Скопинку переправляется огромный конный отряд казаков. Первые из них, во главе с бородатым богатырем-атаманом, уже достигли берега и налетели с тыла на крымцев, засвистели лихие сабли. С каждым мгновением в битву вступало все больше новоявленных помощников, и вот уже татары, оказавшиеся меж двух огней, отступили от запорожцев, а потом и вовсе заметались, побежали. Позабыв про рану, Яцко с новыми силами двинулся вперед.

Несколькими часами позже все было кончено. Уставший, но счастливый Бородавка брел через поле, усеянное телами, щитами, кривыми саблями, обломками шатров. Тут и там пылали пожары, дым разъедал глаза. Рядом шагал высокий, на голову выше его, богатырь-атаман, столь своевременно пришедший со своими людьми на помощь.

– Ты откель же будешь-то, братко? – полюбопытствовал Яков. – Что-то я тебя не признáю никак.

– Издалека, – скупо усмехнулся тот.

– Эй, Яцко, – раздалось где-то рядом, и из-за дымовой завесы выскочил Заруцкий в окровавленном кафтане. – Жив, братец!

– Слава Богу, Иван Мартыныч! – Бородавка обнял донского атамана и кивнул на бородача. – Да токмо коли б не он, лежал бы уже в сырой землице. Смяли нас ордынцы, а тут он да робят с ним тысячи.

Иван, переводя взгляд с Якова на незнакомца, в удивлении поднял брови.

– Ты кто ж таков, а?

– Князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Прибыл тебе пособлять по государеву велению.

Оба атамана с открытым ртом уставились на богатыря.

– Давно ль у нас князья в казацкую одежу рядятся? – опомнившись, блеснул глазами Заруцкий. – Не хочешь сказывать – не надобно. А за помощь благодарствуем.

– Поелику царь-батюшка в войну с османцами покамест вступать не желает, наказал людев казаками одеть.

– Хитро. Значит, не хочет государь с басурманами воевать? Оставит нас здесь на погибель? Ведь коли не возьмет он Азов под свою высокую руку, опять придут османцы, да уже числом-то поболе. Не выдюжим мы.

– Потерпи, атаман. – Князь похлопал его по плечу. – Вскорости все уладится.

– Ну, хоть то любо, что помнит-таки про нас царь. А мы уж и надежу оставили.

– Ниче, главное, ко времени, – засмеялся Бородавка и поклонился Пожарскому.

Повернувшись к Яцко, Иван подмигнул:

– Бережет, видать, тебя Пречистая-то! А мы османцев-то разметали. И даже пашу ихнего схватили.

– О, и нам какой-то бей попался, я уж его в крепость отправил. Князь его самолично заполонил.

Смеясь и перешучиваясь, они направились к городу. А когда вечером того же дня к Заруцкому привели «какого-то бея», невысокого татарина в посеревшем от пыли тюрбане, атаман радостно расхохотался:

– Яцко, бес! То ж Джанибек-Гирей! Мало нам пяти тыщ захваченных турок с пашой, дык еще и сам крымский хан!

Бородавка изумленно выкатил глаза и, от восторга забыв о почтительности, ударил Пожарского по спине:

– Ну, ты даешь, братко!

Всю ночь Азов радостно гудел, а под утро казаки, уставшие от битв и захмелевшие от привезенного из Москвы вина, вповалку завалились спать.