Глава 11
Сирень – первые эмоции любви
Мы с Джейком идем вдоль гавани к магазину Микки; Майли восседает на плече у хозяина. Хоть, по мнению Чарли, погода неважная, облака расходятся, и открывается прекрасный вид на город.
– Хочешь, подождем здесь или еще погуляем? – спрашивает Джейк, когда мы не обнаруживаем в магазине никаких признаков жизни. Несмотря на воскресный день, Микки специально встал пораньше, чтобы наготовить чипсов для добровольных помощников, – акт доброты, потрясший меня до глубины души.
– Здесь посидим, пожалуй, – говорю я, заслоняя глаза от яркого солнца. – Отдых не помешает.
Мы находим скамью у портовой стены, садимся и любуемся морем и лодками, ритмично покачивающимися на волнах прилива.
– У тебя такие хорошие дети – помочь пришли, – говорю я после минутного молчания.
– Да, они вообще славные. Особенно Чарли. Бронте иногда косячит.
Я улыбаюсь.
– Что? – спрашивает Джейк.
– Когда мы с Эмбер раздавали венки возле магазина, она меня назвала пожилой готкой.
Майли как будто понимает мои слова и разражается весельем, а Джек горестно морщится.
– О господи, извини!
– Да все в порядке, – говорю я, а сама присматриваюсь к Майли. Вот оно что: она попросту углядела чайку на портовой стене. – В возрасте Бронте все вокруг кажутся старыми. Хотя меня обычно подозревают в обратном.
– Тебя считают моложе, чем ты есть? – спрашивает Джейк. – Я при первом знакомстве тоже так подумал.
Я киваю.
– Я к этому уже привыкла. Никогда не чувствовала потребности элегантно стареть.
– Почему? – любопытствует Джейк. – Цветочный Питер Пэн?
– Вряд ли. Скорее, мне легче, когда я не воспринимаю жизнь всерьез. – Я смотрю на свои ботинки. – Если эти башмаки меня молодят, так тому и быть. Хотя Эмбер считает, что я чересчур увлекаюсь черным.
– Да ну? – поддразнивает Джейк. – Никогда бы не подумал.
– Но сегодня-то нет! – возражаю я, оглядывая свое рабочее обмундирование.
– Да, отдаю должное белым джинсам: богатейшая цветовая гамма, – говорит Джейк, ухмыльнувшись. – Ну и каково это, освободиться от траура?
Меня передергивает от этой шутки.
– До такого еще не докатилось, – говорю я, закругляя эту тему.
Знал бы Джейк, как близко он попал.
– Ты уже сколько в Сент-Феликсе? Пару недель?
– Около того.
– Единственное, что я на тебе видел, кроме черного, – это бургундские башмаки.
Он это заметил?
– Мне нравится этот цвет, и что с того? В этом городе носить черное – преступление?
Я жду в ответ очередной остроты. Как мне нравится сидеть здесь, греться на корнуолльском солнце и обмениваться подколками. Городок сегодня похож на написанную маслом картину: яркие оттенки и щедрые мазки кисти полностью скрывают унылую поверхность холста.
– Да нет, конечно, – смущенно говорит Джейк и теребит рукав, пытаясь его закатать. – Просто… понимаешь… Окружающий мрак не скрывает совершенство бледной и нежной лилии, а только подчеркивает его.
Мою кожу бледной и нежной никак не назвать: она красная и обшарпанная, а от слов Джейка и вовсе вспыхивает. Что он несет? Эти цветочные метафоры – это же не про меня? Конечно, нет. Просто у флористов такая манера разговаривать: у них вместо слов ботаника.
Правда, у нас в семье никто так не говорит. Тогда что накатило на Джейка?
С физиономией Джейка между тем происходит то же, что и с моей. Он заливается краской и стягивает вниз засученный было рукав.
– Приму к сведению, – бормочу я, толком не зная, как реагировать. Просто я привыкла к черному. Столько лет носила. Он мне идет.
– Есть такое, – добродушно соглашается Джейк. Он закидывает ногу за ногу так, что коричневый ботинок от Тимберленд покоится на его колене, расслабленно откидывается на спинку скамейки и смотрит на море. И с едва уловимым смешком в голосе добавляет: – Если хочешь смахивать на пожилую готку, это в самый раз.
Я облегченно выдыхаю. Вот это нормальный Джейк. С его подколками я свыклась, но комплименты – другое дело.
– Может, заметишь как-нибудь, что я вообще ни готка, ни пожилая, ни еще какая-нибудь, – отвечаю я. Теперь я снова в состоянии на него смотреть. – Быть готом – это не просто одеваться в темное. Я не замазываюсь косметикой и не слушаю их музыку. Просто не ношу цветное, и всё. Не нравится мне это.
Я откидываюсь на спинку скамейки и скрещиваю руки на груди. Какое счастье: мы снова разговариваем нормально.
– А твоя жизненная позиция? – мрачно спрашивает Джейк, пристально глядя на крупную чайку, которая пытается стянуть вафельный рожок от мороженого у ничего не подозревающего туриста.
Майли тоже следит за этой сценой и, кажется, подумывает вмешаться.
– Какая еще позиция? – спрашиваю я. Возможно, чересчур резко.
Джейк делает неопределенный жест рукой.
– Помню наш разговор в «Русалке», когда мы только познакомились. Ты тогда себя назвала стервой неуклюжей.
– Может, и назвала, – припоминаю я. – Я необщительный человек, и всё.
Джейк поворачивается и смотрит на меня со смесью озадаченности и веселья.
– Как можно спокойно взять и такое заявить?
Я непонимающе смотрю на него.
– Надо объяснить? – спрашивает Джейк.
Я киваю.
– Например… Хотя бы твоя американская подружка, Эмбер. Ты приютила ее в своем доме, и, похоже, ей очень по душе жить с тобой под одной крышей.
Я улыбаюсь при упоминании об Эмбер. Она как глоток свежего воздуха в моей жизни. Я почти завидую ее солнечному оптимизму и неизменно позитивному настрою.
– Ей особо не из чего было выбирать, где селиться, – говорю я, но Джейк на это не попадается.
– Это не вяжется с твоим самоуничижительным настроем. Я же наблюдал с самого твоего приезда, как ты держишься с людьми. Ты очень легко сходишься со всеми. Даже с моим сыном сейчас болтала, а из него в последнее время двух слов не вытянешь.
– Чарли – славный парень, – говорю я. – И он мне кого-то напоминает.
Джейк ждет уточнения, но я молчу.
– Может, бывают отдельные исключения, – соглашаюсь я наконец. – Но поверь, как правило, меня лучше не трогать.
И едва он открывает рот, добавляю:
– Меня раздражают люди в целом. Изредка даже сама от себя бешусь.
– Изредка? – переспрашивает Джейк. Уголки его губ едва заметно изгибаются.
– Да, когда пытаюсь носить пестрые тряпки! И, к моему облегчению, он смеется.
И тут я оглядываюсь на магазин.
– Смотри, у Микки свет зажегся! Пора забирать нашу закуску.
Мы тащим столько порций рыбы с чипсами, сколько можем унести. Я на седьмом небе оттого, что с Джейком снова можно разговаривать нормально.
В душе я понимаю, что он прав: за две недели в Сент-Феликсе я общалась с людьми больше, чем в Лондоне за пару месяцев. И, что еще важнее, мне это нравится.
В «Гирлянде маргариток» наши бумажные пакеты с едой встречают с большим энтузиазмом, и, подкрепившись – кто на полу, кто на крыльце, а кто и снаружи, на солнышке, – все снова берутся за работу.
– Поппи! – спустя некоторое время зовет Вуди, который очень непривычно выглядит в гражданской одежде. – Мы нашли вот это под прогнившими половицами. Кажется, это твоей бабушки.
Он протягивает мне картонную коробку со старыми журналами и блокнотами.
– Спасибо, – говорю я, мельком заглянув внутрь. – Отнесу их в коттедж. Наверное, это старые бухгалтерские книги.
Но зачем было прятать их под половицами?
– Как вам результаты? – спрашивает Вуди. – Вы такое хотели?
Джейк и Чарли как раз покрасили в голубой цвет вторую стену, а Бронте и Эмбер любуются шкафом: с новым прозрачно-белым покрытием он смотрится как новенький.
– Да, – говорю я, с гордостью любуясь метаморфозами. – Это даже лучше, чем я себе представляла.
– Круто, – говорит Вуди. – Пожалуй, созову эту команду, когда придется перекрашивать участок.
Его слова вызывают взрыв иронических комментариев, и все в один голос заявляют, что собрались по одному-единственному, совершенно особенному случаю.
Я оглядываю этот, как выразилась Бронте, костяк Сент-Феликса, кинувшийся мне на подмогу, чтобы восстановить бабушкин магазин, и понимаю: точно, это что-то особенное.
Конечно, нельзя мазать всех одной краской. При этой мысли я вздрагиваю, глядя на кисть, которой как раз крашу оконную раму. Каламбур получился. С тех пор как я приехала в Сент-Феликс, ничего, кроме добра и готовности помочь, я не видела.
Для меня Сент-Феликс никогда не станет таким, каким он был, когда мы приезжали сюда с Уиллом, и я это знаю.
И все-таки благодаря моим новым друзьям он снова становится чуть-чуть особенным.
