Долгие годы он находил дорогу в самые невообразимые места, а потом выбирался из них. За это время Ловкач понял, что самое ценное умение – это правильная походка. Слишком быстрая была подозрительной. Слишком медленная мешала выиграть время. А вот правильная скорость и уверенная походка человека, которому здесь самое место, производили прямо-таки магический эффект на стражей и караульных.

Он неторопливо прошлепал вверх по лестнице походкой довольно упитанного и к тому же не определившегося с направлением человека. На нем был плащ одного из стражей Арвата, и его взгляд, скрытый капюшоном, метался из стороны в сторону, засекая малейшее движение. На часах была половина четвертого утра, и почти весь Арват спал. Но не совсем; Ловкач слышал голоса и движение высоко над головой, звуки неслись по лестницам откуда-то с верхних этажей. Новая толпа. Когда Святого отца рукоположили в сан, верующие города приветствовали его избрание трёхдневным бдением у стен Арвата. Эти люди верили, что Святой отец вернет Церкви былую славу, померкшую после восшествия на престол королевы Глинн. И именно из этих людей Святой отец собирал своих последователей.

«Я бы вам рассказал, – подумал Ловкач, и мысль эта окрасилась мраком, а вместо Святого отца он увидел Роу, одетого в белое. – Я бы вам рассказал о Церкви Господней».

Толпы были злом; они уже растерзали нескольких «грешников» в разных частях города. Но худшее было впереди. Новый Святой отец нанял для Арвата двадцать пять новых счетоводов, но даже обычному человеку было ясно, что они не имеют ни малейшего отношения к цифрам, зато дружат с дубинками и ножами. Хоуэлл следовал за некоторыми из них в городе, и в Кишке, и в районе складов, даже в Яслях, где они ввязывались в любую мерзость, если она сулила барыш. Интуиция говорила Ловкачу, что здесь, во мраке, под улицами города растет обширная криминальная империя.

Безусловно, в Тирлинге было немало бандитов, и королевский казначей был одним из них. Но тут речь шла о Церкви, и Ловкач, бывший когда-то прихожанином Церкви Господней, чувствовал, что эти вещи серьезно различаются. Преступники и сутенеры… он не понимал, почему такое продолжает его удивлять. Однако ему было одинаково стыдно что тогда, что сейчас.

Перед смертью Томас Рейли сказал Ловкачу, что корона находится на хранении у Святого отца. Томас бессчетное количество раз пытался небольшими взятками вернуть ее назад, но ему, по крайней мере, хватило ума не пообещать того, чего Святой отец хотел больше всего: вечного освобождения Церкви от налога на прибыль. В конце концов, это была всего лишь корона, хотя Ловкач, который всегда с легкостью угадывал, что у Томаса на уме, увидел в глазах приговоренного нечто совсем иное: он страстно желал заполучить ее. Пусть бывший регент понятия не имел, что она может – как, кстати, и Ловкач – но серебряный обруч символизировал для Томаса нечто важное, требующее подтверждения. В последний момент перед казнью Ловкачу даже стало его жаль, но не настолько, чтобы опустить топор.

Несколько недель спустя, сразу после пленения Королевы, Хоуэлл принес слух о том, что из Арвата что-то украли. Бандиты Святого отца не знали, что именно, но слышали, что оно хранилось в полированной шкатулке из вишни; именно это и заставило Хоуэлла навострить уши. Люди Ловкача никогда не видели эту шкатулку, но сам он видел, давным-давно, в руках человека, которого он считал своим другом. Держать ее подальше от загребущих рук Роу было первостепенной задачей, но были руки не менее жадные и грязные. Вся Церковь искала священника из Цитадели, отца Тайлера, и вознаграждение за его поимку росло изо дня в день. Если священник из Цитадели забрал корону, то Ловкач не сможет найти ее, если будет прятаться по углам в Арвате. Но вчера он заметил кое-что интересное, а если жизнь его чему и научила, так это тому, что информация лишней не бывает. Незначительные детали, услышанные при случае, могут однажды весьма пригодиться.

И вот перед ним была темноволосая женщина, сидящая на скамье в начале коридора, куда выходили кельи братьев. Ее лицо, похоже, было исполосовано опасной бритвой. Порезы не были зашиты, и лицо женщины словно состояло из лоскутов засохшей крови и воспаленной плоти. Когда Ловкач подошел, она сидела, уставившись в землю.

Хоуэлл ничего не слышал об этой женщине, но Ловкач, покрутившись на кухнях, собрал немало слухов, из которых узнал, что зовут ее Майя, и она была одной из сожительниц Святого отца. Ловкач, который с первого взгляда отмечал способных людей, внимательно следил за тогда еще кардиналом Андерсом годами; у него всегда были женщины, и всегда двое, ни больше, ни меньше. И хоть от паствы их тщательно скрывали, но в самом Арвате их присутствие ни для кого не было тайной. Андерс находил их среди проституток, и отправлял туда же, когда они ему надоедали. Но вот эта, Майя, больше никогда не сможет работать. Как и все прочие сожительницы Святого отца, она подсела на морфий, и Ловкач предполагал, что только эта зависимость заставляет ее сидеть здесь. Возможно, сама она не загадывала дальше получения следующей дозы, но Ловкач понимал, что жить ей осталось недолго.

И все же с ней была связана какая-то тайна. Андерс был не из тех, кто режет своих женщин. Он, определенно, был жесток, но эту свою жестокость он приберегал для выступлений против содомии. Майю не пытались спрятать; она сидела на всеобщем обозрении. Ее наказали, и сделали примером для других. И Ловкач был решительно настроен узнать почему.

Он похлопал женщину по плечу, и та подняла голову. Раны на ее лице предстали во всей своей жестокой неприглядности, несмотря на довольно тусклый свет факелов; один из них пересекал ее переносицу и проходил совсем рядом с уголком глаза. Было похоже, что она плачет кровавыми слезами, и это снова навело его на мысли о Роу. Воодушевленный тем, что ему удалось найти эту женщину, он на время забыл, какой ад сейчас творится в северной части обоих королевств – и Мортмина, и Тирлинга. В этом заключалась одна из главных опасностей, связанных с Роу; его было чертовски легко игнорировать до тех пор, пока не становилось слишком поздно.

– Ты – Ловкач, – прошептала Майя.

На мгновение он замер, ошеломленный, а затем вспомнил, что он все еще в своей маске. Ему частенько доводилось забывать о ней; ощущение ее кожаной гладкости стало для него таким привычным, что он ощущал ее частью своего лица. Он услышал, как далеко, в глубинах Арвата, часы бьют четыре.

– Чего ты от меня хочешь?

Ловкач легонько прикоснулся к ее волосам, откидывая их со лба. Ему частенько приходилось притворяться, чтобы получить то, что нужно, особенно когда дело касалось женщин, но в этом жесте не было ни капли притворства. В Трилинге побои не были редкостью, но Ловкачу почти никогда не доводилось видеть так сильно изуродованную женщину. На секунду Ловкачу почудилось, что глубоко в сознании он слышит голос Уильяма Тира.

У Ловкача чуть не вырвался стон. Они же слышали, каждый из них; они слышали, как Уильям Тир произносил эти слова – или что-то вроде них – много раз, но никогда его не слушали. Всем им, рожденным после Перехода, не имеющим перед глазами примеров, слова Тира казались сотрясанием воздуха. Ловкач был в лоне Церкви Господней довольно давно, чтобы знать, что ужас, представший перед его глазами, не имеет ничего общего ни с Господом, ни с добром. Жестокость в очередной раз нашла отличное прикрытие в тени креста.

«Нет, ты не слушал. Кэти слушала».

И это была правда. Она слушала. И заплатила за это, вынужденная бежать и прятаться с ребенком Джонатана в животе. Ловкачу внезапно больше всего на свете захотелось хотя бы на пять минут увидеть Кэти, извиниться и сказать, что она была права. Тот, молодой Гэвин был слишком горд, чтобы даже подумать об извинениях, а вот Ловкач обнаружил, что с возрастом испытывает все более сильное желание заплатить по счетам и сделать все, как полагается. Но теперь было слишком поздно молить Кэти о прощении. Перед ним была лишь эта женщина, чье лицо изуродовали бритвенные порезы.

– Почему он сделал это с тобой?

– Потому, что я позволила священнику из Цитадели сбежать.

– Почему?

Майя подняла на него мутный взгляд.

– Старик был добр. Он выслушал. Он сказал, что Королева хорошая…

Она замолкла, оглядевшись, и Ловкач понял: ее держал здесь не морфий, она просто смирилась с поражением. Кожа на ее шее и плечах была влажной от пота.

– Хорошая, – продолжила она внезапно охрипшим голосом; спазм скрутил ее мышцы, заставив сжаться и голосовые связки. – Он сказал, она – хорошая. И я подумала, ну, если она хорошая, тогда Андерсу нельзя позволять прятать это от нее. Нельзя ему этого позволять.

– Прятать что?

– Корону. Ему нравилось примерять ее, когда никто не видел, но даже когда я была под кайфом, я всегда думала: она не его, она принадлежит Королеве. Ему нельзя надевать ее. – Она медленно моргнула; Ловкач подумал, что она, похоже, вот-вот потеряет сознание. – Когда старик пришел, я поняла, что это мой миг, и я дерзнула.

Ловкачу нужно было узнать кое-что еще, но его время подходило к концу.

– Эта корона. Как она выглядела?

– Серебро. Обруч. Голубые сапфиры. В красивой шкатулке.

– И священник из Цитадели забрал ее?

Она кивнула.

– Где он?

– Не знаю. Говорят, он сбежал и забрал с собой отца Сета. Когда Андерс об этом узнал, он порезал мне лицо.

Ловкач нахмурился, чувствуя, как узлом скрутило внутренности. Немногие в Тирлинге знали, что серебряный обруч, который Рэйли носили веками, был всего лишь копией. Настоящая корона пропала без следа, вместе со шкатулкой вишневого дерева. Ловкач подозревал, что Кэти забрала ее с собой, но он не был до конца уверен. И где бы сейчас не находилась корона, по крайней мере какое-то время она была здесь, в Арвате, и он ее упустил. Два священника-затворника, предоставленные сами себе, в Новом Лондоне. От этой мысли его бросило в дрожь.

– Они тебя кормят? – спросил он у Майи.

– Да. Каждый день крошечную порцию, такой не наешься…

Ловкач скривился.

– Может останешься, составишь мне компанию? – спросила Майя. – Я не боюсь твоей маски.

– Тогда ты первая такая, – пробормотал Ловкач. Даже он сам стал бояться этой маски, потому что больше не мог понять, кто же скрывается за ней. Отверженный? Мрачный предатель, вынужденный скрываться и носить маску из опасения когда-либо быть узнанным? Или мальчик по имени Гэвин, тот, который так отчаянно хотел быть правым, быть умным, что стал легкой жертвой для лучшего манипулятора из них всех?

Он не знал. Он бродил по земле Тира более трех сотен лет, и иногда ему казалось, что он вовсе не один человек, а всего лишь совокупность персонажей, нескольких разных людей, проживающих каждый свою отдельную жизнь.

«Но кто из них ты нынешний? – набатом стучало у него в голове. – Каким человеком ты стал?»

Да, это был вопрос. Мальчишка, Гэвин, без сожалений оставил бы на этой скамье изуродованную женщину, которая сыграла свою роль и предоставила ему нужную информацию. Мужчина, Ловкач, мог бы выкрасть ее, но только чтобы добавить блеска своей славе, как он однажды выкрал несчастную сожительницу прямо из-под носа у Томаса Рейли.

Он сунул руку во внутренний карман своей рубашки и вытащил завернутый в ткань футляр. Внутри оказались несколько игл и приличное количество высококлассного морфия. Он не ожидал, что это может ему пригодиться, и взял футляр с собой просто на всякий случай. Теперь он развернул ткань и щелкнул пальцами перед лицом Майи.

– Послушай. – Он впихнул футляр ей в руку. – Это тебе. Спрячь их, спрячь как можно лучше.

Ее взгляд, ставший вдруг осмысленным, сосредоточился на иглах.

– Мне?

– Да. На всякий случай. – Он коснулся ее щеки, заставив поднять голову. – Это качественный продукт. Мощный, намного мощнее того, что ты получала от Святого отца. Если ты примешь все за раз, то не переживешь ночь.

Она решительно посмотрела на него, стиснув футляр в кулаке.

Ловкач на цыпочках отступил, оставив ее на скамье. Сперва он решил подняться и прикончить Святого отца за все его делишки, но потом понял, что не может; не исключено, что тот ему еще пригодится, но даже если и нет, все равно за ним уже стоит очередь из желающих, среди которых могут найтись чудовища и похуже. Нет, лучше просто исчезнуть, испариться, как он это делал всегда. И все же его переполняла ненависть к самому себе.

– Милостивый Боже, – прошептал он, зная, впрочем, что хотя его и окружают стены одного из старейших домов славы Господней в новом мире, он говорит с пустотой. Если когда-то в Тирлинге и был Бог, то он давно его покинул.

Жавель не мог оставаться на месте. Большую часть утра он метался перед окном, усеянным крошечными капельками. Холодный дождь поливал Демин уже вторую неделю, и немощеные улицы района Брин больше походили на болото, полное грязи. Зима пришла в мортийскую столицу на пару недель раньше, чем в Новый Лондон; Жавель был благодарен Галену за то, что тот велел взять теплую одежду. Иногда осторожность Галена раздражала – словно он слишком вжился в роль заботливой мамочки – но чаще – нет, потому что все его предосторожности обычно были не зря. Жавель привык доверять его инстинктам, и пару дней назад, когда Гален предложил переехать, они собрали вещи и поехали в Брин.

Жавель не ожидал, что ему понравится Демин. Еще до того, как он забрал Элли у Жавеля, Мортмин всегда казался ему оплотом зла, царством тьмы, как в сказках, которые рассказывали ему в детстве. Но Демин оказался обычным городом, с домами, парками и улицами, а Жавель прожил в городе всю свою жизнь. Демин был больше Нового Лондона, и мог похвастаться впечатляющей архитектурой, ведь большая часть домов в нем была кирпичной, а не деревянной. Дома на всех улицах сверкали стеклами окон, потому что стекло в Мортмине стоило почти столько же, сколько кирпич, благодаря обильным поставкам дани из Кадара. Красная Королева была отнюдь не глупа; она сделала так, что стекло было доступным даже самым бедным мортийцам. По всему городу были заметны признаки удобной и хорошо организованной жизни, вроде красивых, чистых площадей и парков. Создавалось впечатление, что это гостеприимный, приятный город, что шло в разрез с тем образом Мортмина, что с детства засел у Жавеля в голове.

Однако все площади и парки находились под пристальным наблюдением Службы внутренней безопасности Королевы, контролирующей все встречи и собрания. А окна означали, что спрятать ничего не выйдет.

– Успокойся, Страж Ворот, – пробормотал Гален из-за стола, за которым он писал сообщение для Булавы. – Ты протопчешь дыру в половике.

Жавель замер перед окном. Остановившись, он почувствовал размеренные удары под ногами. Литейные цеха, печи обжига кирпичей и множество других промышленных сооружений работали под этими улицами, и шум стоял ужасный, даже в домах. Из-за него комнаты на первом этаже кабака «У Мейклейона» были невероятно дешевы, чем тирийцы и воспользовались. Вот уже пару дней они снимали комнату у трактирщика с отвратительным характером. Гален, как всегда осторожный, выразил опасение из-за того, что Жавелю придется жить в кабаке, но ему не стоило беспокоиться. Кабаки Демина ничуть не походили на своих собратьев в Новом Лондоне, что походили на темные дыры, куда можно забиться и залить горе. К тому же Жавель давно уже не был настолько равнодушен к выпивке, как сейчас. Дайера не было всю ночь, но скоро он должен вернуться и, если ему повезло, сообщить, где находится Элли.

Они были ужасной командой. Пусть Гален и Королевский Страж, но он слишком стар для таких авантюр. Дайер и Жавель достигли хрупкого равновесия, прикрывая недоверие вежливостью, но Жавель знал, что если ситуация позволит, Дайер с радостью вышвырнет его вон. Дайер частенько задевал его, и это выходило у него довольно просто, ведь Жавелю нечего было возразить на два основных обвинения Дайера: Жавель действительно был предателем и пьяницей. Пару раз Галену приходилось разнимать их, когда спор грозил перейти в драку – хоть Жавель и понимал, что ему не победить противника – но любое заключенное между ними перемирие длилось недолго. Дайер ненавидел его, и Жавелю иногда хотелось признаться и упростить противнику жизнь: вряд ли Дайер мог бы ненавидеть его в половину так же сильно, как он сам себя ненавидел.

Но их странное товарищество порой бывало довольно эффективным. Гален, выросший в приграничной деревушке, разговаривал по-мортийски настолько хорошо, что мог легко смешаться со здешними жителями. Поэтому, чаще всего говорил он – мортийский Дайера был хорош, но подводил легкий акцент, вполне, однако, различимый чутким ухом, а Жавелю, который вовсе не знал языка, было запрещено открывать рот. Жавель вынужден был признать, что Гален отлично умел договариваться. Он нашел им жилье у Мейклейона практически даром, и, что более важно, заверил, что хозяин не станет вмешиваться в их дела.

И был еще Дайер. Жавель полагал, что Дайера отправили с ними, как охрану, ведь он был одним из лучших мечников в Королевской Страже. Но у него обнаружились и другие таланты: ему потребовалась всего пара дней, чтобы подцепить девчонку из Аукционного кабинета. С тех пор они встречались уже несколько раз, и с каждого свидания Дайер заявлялся со все более невыносимым видом человека, страдающего за свою Королеву и страну. Все трое изображали из себя купцов с юга, а Дайер к тому же демонстрировал сильнейший интерес к работорговле. Прошлым вечером девчонка должна была уже показать ему Аукционный кабинет, но, когда утром Жавель проснулся, Дайера еще не было. И теперь Жавелю оставалось только метаться туда-сюда перед окном. В Аукционных списках содержались сведения об имени, месте нахождения и происхождении каждого раба в Мортмине, ведь кабинет Гейна Брюссара работал не менее эффективно, чем Бюро Переписи Торна. Новость достигла Демина почти месяц назад: Арлен Торн мертв. Королева Глинн казнила его, и даже мортийцы единодушно считали эту смерть хорошей новостью. Но Жавелю новости о смерти Торна не принесла того удовлетворения, которое он, казалось, должен испытывать, – лишь чувство пустоты. Он мог бы поставить последнюю монету на то, что даже умирая, Торн был абсолютно уверен в своей правоте. А если он и раскаялся в последний момент, то в мире осталось еще немало таких Торнов.

– Ты снова мечешься, – заметил Гален. – Если не возьмешь себя в руки, мне придется привязать тебя к стулу.

– Прости, – пробормотал Жавель, заставляя себя замереть. Ожившая надежда оказалась мучительнейшей вещью. Иногда он скучал по былым дням. В последние шесть лет его жизнь в Новом Лондоне была жалкой пародией на нормальную, это правда, но, по крайней мере, у него была уверенность.

Снаружи дождь перешел в ливень, и по обе стороны улицы торговцы, только что расхваливавшие свои товары, закрывали магазины. Прямо под окном Жавеля на тротуаре лежала куча конского навоза, которую никто не потрудился убрать. Пусть окна здесь и были, но этот район трудно было назвать благополучным. Конечно, таких трущоб, как Кишка, где каждый первый был негодяем, здесь не было. Но исследуя город, Жавель не раз забредал в те районы, которых не коснулись улучшения, введенные Красной Королевой, и теперь в них царило запустение. Обычно он отмечал такие места в своей мысленной карте. Так он выполнял свою часть работы и мог не чувствовать себя совсем уж бесполезным. Дайер большую часть жизни провел в Цитадели, а Гален был, можно сказать, деревенским мальчишкой, выбившимся в стражи. Их обоих пугали размеры Демина, запутанная система его улиц и дорог, и поэтому, как только у них возникали трудности с городской географией, они обращались к Жавелю.

За те двадцать минут, что он провел у окна, Жавель заметил уже три отряда мортийских солдат. Несмотря на отсутствие здесь Кишки, большая часть города не могла похвастаться особой благополучностью. Горожане просто делали свои дела и старались не лезть в чужие. Не похоже было, что Демин находится на военном положении, но регулярная полиция города беспрестанно прочесывала улицы. Жавелю еще не довелось увидеть настоящих беспорядков, хотя Гален утверждал, что Тирлинг, даже под властью Томаса Рейли, всегда был более лоялен к народным протестам, чем Мортмин. Гален также говорил, что солдаты – это предупредительная мера, и оказался прав. Даже трое чужаков чувствовали, как изменился город, как зреет недовольство даже в благополучных кварталах. Гален, никогда не забывающий о своей принадлежности к Королевской Страже, частенько сидел по вечерам в каком-нибудь кабаке, растягивая кружку эля на много часов и собирая слухи для Булавы. Надо сказать, в последнее время собирал он немало. Королева Тирлинга – которую в Демине теперь считали могущественной колдуньей – явилась в мортийский лагерь и заставила мортийцев отступить у самых ворот Нового Лондона, прям как когда-то ее мать, правда, никто не знал, как ей это удалось. У Жавеля мелькнула было мысль, не пришлось ли Королеве возобновить поставки, но он отогнал ее. Он не был фанатичным приверженцем Королевы, как Гален или Дайер, но никогда не забывал ту женщину, которую увидел на лужайке перед Цитаделью, женщину, которая открыла клетки. Она бы скорее перерезала себе горло, чем возобновила поставки рабов.

И Дайер, и Гален беспокоились за Королеву – хоть и пытались скрыть это – но больше о ней ничего не говорили, ни в одном кабаке. Остальные слухи касались в основном проблем Мортмина, а их было немало. Какая-то чума поразила северные земли, опустошая деревни и заставляя жителей в спешке сниматься с мест. В северных городах Ситэ-Марше и Арк-Норде свирепствовал мятеж. Силы мятежников двигались к Демину, и Демин ждал их с нетерпением. Сокращение работорговли привело к тому, что многие горожане остались без работы, а многие предприятия – без регулярных поставок бесплатной рабочей силы от Короны. Даже та девчонка из Аукционного Кабинета по секрету призналась Дайеру, что боится потерять работу. Экономика Демина приходила в упадок, и люди во всех уголках города винили в этом лишь Красную Королеву. Вторжение в Тирлинг, которое с возвращением армии должно было принести столь необходимые городу средства, окончилось ничем.

Жавель полагал, что вступление армии в город успокоит беспорядки. Но вместо этого проблемы Красной Королевы умножились. Двое Стражей думали, что весь этот хаос к лучшему, так как он облегчит их работу. Жавель надеялся, что они правы.

– Сэр!

В дверь заколотили кулаком. Голос принадлежал Дайеру, и Жавель с неудовольствием отметил, что тому как-то удалось проскочить мимо него. Дождавшись кивка Галена, он отпер дверь и был почти сметен с дороги, когда запыхавшийся Дайер ворвался в комнату.

– Сэр, идемте. Сейчас же.

Гален встал и схватил свой плащ. Именно это больше всего восхищало Жавеля в Королевских Стражах: ни споров, ни препирательств, все вопросы откладываются до более подходящего момента. Он хотел было спросить об Элли, но мгновенная реакция Галена заставила его стыдливо промолчать. Никто не звал его с собой, но он все равно отправился за ними, тщательно заперев за собой дверь в их жилище. Ему пришлось поторопиться, ведь двое Стражей пронеслись мимо зыркнувшего на них трактирщика и не сбавляли скорость, пока не оказались на улице. Дождь снова перешел в морось, почти в туман. В воздухе едко пахло дымом из литейных цехов. Над зданиями справа от них Жавель мельком заметил высокие башни Дворца и алый флаг, реющий над ними, чтобы люди Демина не забывали, что правление Красной Королевы началось с рек крови.

Оба Королевских Стража перешли на ровную рысь, однако и ее оказалось достаточно, чтобы Жавель почувствовал, как разрываются легкие. Впрочем, где-то милю спустя их бег замедлился. Они приближались к Рю Гранде, огромному бульвару, рассекающему Демин надвое. Жавелю нравилось бродить по городу, но он всегда старался избегать Рю Гранде, ведь он упирался в западные ворота Демина, за которыми начинался Пиковый Холм. Жавель никак не мог выкинуть из головы мысль о том, что много лет назад Элли пришлось проделать весь этот путь в клетке. Но Дайер вел их в этом направлении, и Жавелю оставалось лишь следовать за ним. Толпа стала плотнее, когда они вышли к бульвару; казалось, люди непроходимой стеной стоят по обеим его сторонам, однако двум мощным Королевским Стражам легко удалось расчистить себе дорогу, а за ними следом прошел и Жавель.

Когда они вышли к самому бульвару, им пришлось остановиться; здесь просто не было места. По центру бульвара, свободному от людей, в направлении Дворца ровными рядами двигались сотни всадников в тяжелых доспехах. Землю сотрясали удары множества копыт, но за ревом толпы Жавель не слышал их топота.

– Что это? – крикнул он Дайеру прямо в ухо. Он был готов к тому, что Дайер повернется и даст ему тумака – такое уже случалось прежде – но тот просто не обратил на него внимания. Его ищущий взгляд был устремлен на бесконечную колонну всадников.

– Там! – крикнул он.

Жавель встал на цыпочки, пытаясь выглянуть из-за широких плеч спутников. Пару секунд спустя он кое-что разглядел: открытую повозку, со всех сторон окруженную мортийской кавалерией. Слегка подпрыгивая за плечом Галена, он увидел сидящую спиной к движению повозки фигуру, чье лицо полностью скрывал капюшон.

– Что это? – снова выкрикнул он, и на этот раз Дайер, хоть и скривившись от отвращения, но снизошел до ответа.

– Там Королева, ты, чертов пьяница.

Жавель хотел было крикнуть, что он больше не пьет, что он трезв вот уже шесть месяцев. Но тут до него дошли слова Дайера.

– Королева?

– Да, Королева, – рявкнул Дайер, – попала в плен, пока мы тут сидели и занимались какой-то ерундой из-за тебя.

Жавель снова встал на цыпочки, уставившись на повозку, которая теперь была прямо перед ними. Линия плеч определенно походила на женскую, как и тонкие запястья, прикованные к повозке. Когда повозка приблизилась, рев толпы усилился и кусок чего-то подозрительно напоминающего сырое мясо пролетел в непосредственной близости от головы женщины.

– Что будем делать? – крикнул Дайер Галену.

Жавель ощутил легчайшее прикосновение к поясу. Он опустил глаза и увидел карманника, едва вышедшего из детского возраста, который деловито ощупывал изнанку его плаща. Он оттолкнул мальца прочь.

– Ох, Боже! – вырвалось у Галена.

Жавель поднял голову и увидел, что повозка проехала мимо них, и теперь можно разглядеть, что у пленницы под капюшоном. Было видно, что кто-то серьезно ее избил; нижняя губа была разбита, а правый глаз украшал огромный синяк. Но эти зеленые глаза нельзя было спутать ни с какими другими; они смотрели сквозь толпу, которая проклинала пленницу и швыряла в нее кусками грязи, порой долетавшими до ее ног. Жавель мог с уверенностью сказать, что ее взгляд прошелся по ним, троим и замер, встретившись с его, на один бесконечный миг. Затем повозка скрылась из вида.

Дайер схватился за меч, и Жавель почувствовал, как паника сжала его сердце. Неужели Дайер и впрямь хочет напасть на мортийскую армию, подставив их всех? Сейчас? А как же Элли?

Просунувшаяся между ними рука ухватила Дайера за запястье, и раздался шепот на тирийском: – Ничего не делай!

Они обернулись и увидели группу одетых в темное мужчин, стоящих позади. Их главарь был невысок, но вот его товарищи, все как на подбор оказались здоровяками, а один из них был таким крупным, что ни Дайер, ни Гален не смогли бы с ним справиться. Будь это мортийский патруль, они все, скорее всего, были бы уже мертвы. Жавель решил, что будет умолять Дайера рассказать, где находится Элли, на случай если другого шанса не будет.

Гален вытащил нож, но незнакомец лишь глянул на него вскользь, прежде чем снова обратить свое внимание на Дайера.

– В этот раз ты ей не поможешь, Страж. Прибереги силы для другой попытки. Она избита, но не сломлена; гляди!

Все трое обернулись посмотреть, но повозка давно скрылась из вида. Мортийская кавалерия все шла и шла и казалась бесконечной.

– Кто вы? – требовательно спросил Гален, снова обернувшись.

Но мужчина и его спутники уже растворились в толпе.

Камера Келси была размером восемь на восемь футов. Она узнала это, измерив шагами длину каждой стены. Три стены были каменными и очень крепкими; пальцы Келси не нащупали ни трещины, ни впадины. Четвертая была из железных прутьев с дверью, за которой виднелся длинный коридор. Звуки из этого коридора доносились нехорошие: крики, стоны, а где-то неподалеку мужской голос постоянно бормотал, ведя нескончаемый диалог с неким Джорджем. Тот факт, что Джорджа рядом не было и поддержать беседу он не мог, вовсе не мешал бедняге, который был решительно настроен убедить своего невидимого друга в том, что он не вор.

Здесь не было возможности вести счет времени. Ее часы забрали еще в лагере, и теперь Келси понимала, что одно из самых ужасных обстоятельств в ее непростой ситуации – это невозможность узнать, сколько времени прошло. Еда вносила разнообразие – но не особо, ведь обычно ее кормили холодными овощами, иногда в сочетании с куском мяса неизвестного Келси происхождения. Однако, она заставляла себя съедать все. Никакого распорядка кормления, похоже, не существовало, поэтому в следующий раз еду могли принести нескоро. То же самое было и с водой; Келси пришлось привыкнуть беречь имеющийся в ведре запас.

Она почти ничего не видела; мортийцы не обеспечивали пленников такой роскошью, как свечи. Несомненно, многим заключенным сохраняли жизнь против их воли, потому что Келси не раз слышала многочисленные мольбы о смерти. Она видела определенную логику в лишении заключенных света; темнота сама по себе была ужасной вещью. Она намного лучше относилась к своим заключенным, даже к Торну.

Но о Торне лучше было не вспоминать. Вероятнее всего, Келси находилась здесь уже четыре дня, и за это время успела понять, что в подземельях нечем заняться, кроме размышлений. В последние недели в Цитадели, когда мортийцы подбирались все ближе, у нее просто не было времени на самокопания, но здесь ей ничего другого не оставалось, и она часто вспоминала об Арлене Торне, скорчившемся на помосте, с лицом, искаженным мукой. Он был предателем и работорговцем, жестоким человеком, не гнушавшимся пыток. Он представлял реальную опасность для Тирлинга. И все же…

– Джордж, ты должен мне поверить! – закричал пленник в одной из камер. – Я не брал его!

Келси гадала, почему его некому успокоить. Здесь редко можно было увидеть людей, разве что тюремщиков и слуг, приносящих еду. Они приносили с собой факелы, а значит и свет, достаточно света, чтобы Келси могла рассмотреть свою камеру с голым полом и двумя ведрами. Ее тюремщика среди них не было, и это ее бесконечно радовало. Темнота, монотонность, нерегулярные приемы пищи… эти нерадостные вещи были все же ожидаемы, а вот такой тюремщик стал неприятной неожиданностью, которой Келси предпочитала угрюмое спокойствие своего одиночества.

Внизу было холодно и сыро – она не заметила рва вокруг Дворца, но влага откуда-то определенно поступала – но Келси в некотором роде повезло. Перед утренней поездкой на мост она надела теплое платье, и плотная шерстяная ткань почти не пострадала в дороге. Она мерзла лишь в тех редких случаях, когда в подземельях гулял ветер – верный знак, что входов и выходов здесь несколько, или что где-то в стенах есть щели. Большую часть времени она поводила у решетки, прислушиваясь и пытаясь оценить размеры этого места. Дворец был не так высок, как Цитадель, но занимал громадную площадь. Так что она могла находиться даже в полумиле от внешних стен.

В данный момент Келси сидела у стены рядом с прутьями решетки, пытаясь понять, действительно ли она слышит странный звук: царапанье и шуршание с другой стороны стены. Судя по тусклому, неясному отблеску факельного огня, замеченному ею по пути сюда, с той стороны находилась еще одна камера с решеткой. Мортийцы не любили тратить место зря так же сильно, как и предоставлять пленникам даже призрачную возможность уединения. В той камере кто-то был, и этот кто-то что-то царапал на стене, постоянно, хоть и довольно беспорядочно.

Келси прочистила горло. У нее во рту вот уже несколько часов не было ни капли воды, и теперь в ее голосе прорезалось множество скрипов и хрипов.

– Привет? – окликнула она по-мортийски. Царапание прекратилось.

– Там кто-нибудь есть?

Царапание возобновилось, но теперь медленнее. Келси поняла, что сидящий за стеной делает это намеренно, чтобы дать понять, что он все слышал, просто не отвечал.

– Как давно вы здесь находитесь?

Царапанье продолжилось, и Келси вздохнула. Несомненно, некоторые из заключенных провели здесь многие годы, за которые успели утратить всякий интерес к тому, что происходит за стенами их камер. Но она не могла подавить собственное беспокойство. Тирлинг в безопасности, убеждала она себя, хотя бы на те три года, что она выторговала. Но что если она сгниет в этих подземельях? В голове метались смутные мысли о Уильяме Тире, образы его утопии, его Города, уже начинавшего гнить изнутри. Но все это произошло бы вне зависимости от того, заперли ее здесь, или нет. Прошлое в ее голове можно было увидеть, но изменить – нельзя.

Келси подпрыгнула, но прежде чем она смогла вернуться к прерванным размышлениям, до ее ушей долетел отдаленный звук: стук нескольких пар каблуков, идущий из правой части коридора. Когда шаги приблизились, царапание за стеной стихло. Каблуки простучали по двум небольшим, невидимым отсюда лестничным пролетам в дальнем конце коридора. Келси почему-то была уверена, что идут за ней, поэтому поднялась на ноги, чтобы, когда свет факелов появится из-за угла, ее увидели гордо стоящей в центре камеры.

Их было двое. Одним оказался тюремщик Келси, с тем же бездумным весельем в глазах и факелом в руке, а второй была женщина, наряженная в красивое платье из голубого бархата. Высокая, крепкая, с острым взглядом, она даже двигалась как-то по-особенному, заставив Келси подумать, что ее тренировали, и, возможно, даже в сражении. Келси покопалась в памяти и вспомнила, что рассказал ей Булава давным-давно: фрейлины Красной Королевы должны уметь справляться со всем.

– Она грязная, – заявила женщина на ужасно исковерканном мортийском. – Ты не дал ей вымыться?

Тюремщик покачал головой, и Келси с удовлетворением заметила, что выглядел он слегка смущенным.

– Когда она ела в последний раз?

– По-моему, вчера.

– Ты, наверное, любишь свою профессию, да?

Тюремщик ответил ей туповатым взглядом, и в этот момент Келси поняла, что он просто притворяется. У ее тюремщика с головой явно было что-то не в порядке, и довольно серьезно, но дураком он не был.

– Отдай! – резко приказала женщина, выхватила факел и подняла его повыше. Взгляд ее сузившихся глаз остановился на лице Келси. – Эту женщину били.

Тюремщик пожал плечами, уставившись в землю.

– Она была непослушной.

– Она очень ценная пленница. И помощник тюремщика не смеет и пальцем к ней прикоснуться, если только ее жизни не угрожает опасность. Понял?

Тюремщик угрюмо кивнул, пряча вспыхнувшую в глазах злость.

Но Келси напугала не столько эта злость, сколько то, с какой скоростью ему удалось ее скрыть, словно ее и не было.

– Свяжи ей руки и приведи на третий этаж, – велела женщина.

Тюремщик отпер камеру, и Келси напряглась, заметив, что женщина скрылась за углом.

– Красоточка особенная, – бормотал тюремщик себе под нос. – Но не для них, а для меня. Красоточка – моя.

Келси скривилась от отвращения. Казалось, сейчас был самый подходящий момент, чтобы развеять его заблуждения, ведь едва ли он теперь решится ее бить, не рискуя навлечь на себя гнев дамы в голубом. Она заговорила по-мортийски, тщательно подбирая слова.

– Я принадлежу только себе, и никому другому.

– Нет, нет, красоточку бы не заперли здесь, если бы она не принадлежала мне, только мне одному.

Келси с трудом подавила непреодолимое желание пнуть его в коленную чашечку. Она видела, как Булава показывал этот прием, как один из способов причинить значительную боль противнику, не имея оружия: прямо в колено, дробя кость на множество осколков. В последние дни Келси не чувствовала в себе магии, и могла рассчитывать лишь на собственную силу, но ей казалось, что она справится, а вопли боли в исполнении этого психа стали бы самой приятной музыкой для ее ушей. Но что она станет делать потом?

– Руки, – велел тюремщик, ставя факел в кольцо. Келси вытянула руки, позволяя застегнуть оковы на запястьях.

– Красоточка не особо спешит.

– Может и так, – согласилась Келси. – Но, прежде чем красоточка покинет эти подземелья, она с тобой разберется. Можешь быть уверен.

Мужчина взглянул на нее с изумлением.

– Чепуха. Она всего лишь пленница.

– Нет. Она – королева.

– Да. – Мужчина закончил возиться с ее оковами и погладил ее по волосам. Конечно, он мог бы дотронуться и до другого места, еще более неподходящего, но этот собственнический жест заставил Келси содрогнуться от отвращения. – Моя собственная королева.

Она устало закатила глаза.

– Иисусе, да идем уже.

– Женщины не должны поминать Господа всуе.

– Отвяжись.

Он моргнул от удивления, но не ответил, а просто взял ее за руку и повел к выходу. Келси отдала бы сейчас все сокровища мира за то, чтобы вернуть свои сапфиры. Малейшее мысленное усилие, и гадкий тюремщик сдох бы в муках. Она могла бы заставить его страдать целыми днями, если бы захотела.

«Жестокость, – раздался шепот в ее голове, и на мгновение перед глазами возникло лицо Арлена Торна. – Ты хотела оставить все это в прошлом, помнишь?»

Она помнила; тот момент в палатке Красной Королевы поставил крест на всех идеях Келси об использовании жестокости. Но ненависть была сильнее, чем память, бесконечно сильнее, и в этой ненависти Келси чудились отголоски мыслей той, другой женщины, которой она становилась в последние свои недели в Цитадели: Королевы Пик. Келси действительно хотела выгнать эту женщину из своей головы, но она не желала уходить так просто.

Миновав коридор, они преодолели несколько лестничных пролетов. В подземелья Келси вели другим путем, и на верхнем лестничном пролете Келси с разочарованием увидела массивную стальную дверь, охраняемую двумя стражами изнутри и двумя снаружи.

«Вот вам и планы побега», – мелькнула мрачная мысль. Можно расшибить голову об эту стальную дверь, и ничего не добиться. Она смотрела в пол все время, пока внутренняя охрана отпирала дверь. Рука тюремщика опустилась на ее зад, заставив подпрыгнуть. Теперь она всем телом, словно лихорадку, ощущала жажду заполучить свои сапфиры.

Они вошли в длинный коридор, высокие стены которого были затянуты алым шелком, переливающимся в свете множества факелов. Выглядело это очень красиво, и Келси заметила в этом очередное несоответствие образу Красной Королевы: королевы-ведьмы, которой ее пугали с детства, безжалостной и бессердечной.

«Это не так, – шептал ее разум. – Сердце у нее есть, и в нем много разного. И ты это знаешь».

Келси знала. Пока тюремщик вел ее по очередным ступенькам, Келси гадала, не решила ли Красная Королева наконец-то ее убить. Келси пощадила Красную Королеву, но была уверена, что это в расчет не принимается. Теперь Красная Королева будет считать Келси досадной помехой, ведь ей стало известно многое из того, что эта женщина намеревалась похоронить в своей памяти. Она знала имя Красной Королевы.

«Мне нужно выжить, – подумала Келси, – иначе как я смогу вернуться домой?» А за первой мыслью пришла вторая, тише, но не менее важная: «Как я тогда узнаю конец истории?» Красной Королеве было что-то нужно, иначе она ни за что не потащила бы Келси в это адское место, и теперь Келси чувствовала, как мозг включается на полную мощность, готовясь торговаться до последнего. Они уже торговались прежде, Келси и Красная Королева, и тогда Келси чудом удалось выиграть. Она не собиралась недооценивать женщину в красном.

Наверху третьего лестничного пролета ее ждала фрейлина Красной Королевы. Она отпустила тюремщика небрежным взмахом руки.

– Тут я за ней присмотрю.

Тюремщик нахмурился, как обиженный ребенок, оставшийся без сладкого.

– Я должен быть с ней рядом.

– Ты должен выполнять то, что велено.

Его глаза вспыхнули, и Келси, собиравшаяся показать ему язык напоследок, внезапно передумала. Она не собиралась мириться с отвратительными приставаниями и бредовыми идеями этого человека, но и смысла провоцировать его тоже не видела.

«Всего за секунду, – думала она, пока тюремщик – крайне неохотно – отдавал ключи от ее оков. – Всего за секунду я бы вывернула тебя на изнанку, будь у меня мои сапфиры».

– Идемте, – обратилась к ней фрейлина. Теперь она говорила на тирийском, и он, в отличие от мортийского, был очень хорош. – Я приготовила вам ванну и чистую одежду.

Услышав об этом, Келси просияла, и поторопилась вслед за женщиной, в итоге почти перейдя на бег. Тюремщик все же оставил ей ботинки, ее отличные ботинки для верховой езды, надетые в то далекое утро. Они сослужили ей хорошую службу, когда пришлось бегом пересекать Новолондонский мост. Восстановит ли Булава этот мост? В казне оставалось совсем мало денег, поэтому грандиозная стройка выглядела бы по меньшей мере странно.

«Посмотри на себя! – подумала она с насмешкой. – Пытаешься править даже отсюда!»

Принимать ванну в присутствии другой женщины было непросто. Келси давным-давно запретила Андали помогать ей купаться, а ведь от той могла бы быть хоть какая-то польза, в то время как эта женщина просто прислонилась к стене, глядя на нее без всякого выражения.

– Кем ты служишь? – наконец спросила Келси.

– Я – фрейлина Ее Величества.

Итак, Келси не ошиблась. Но все же, фрейлина-тирийка! У самой Келси фрейлин не было; Андали со всем отлично справлялась сама. А ведь Красная Королева, как известно, презирала все тирийское. В этой женщине наверняка есть что-то особенное.

– Как тебя зовут?

– Эмили.

– Как ты здесь оказалась? Попала в поставку?

– Вымойте волосы, пожалуйста. Мы проверим, есть ли вши, когда вы закончите.

Келси еще мгновение рассматривала ее, прежде чем окунуться с головой. Ее волосы, теперь ставшие длинными и прямыми, как у Лили, спутанной копной спадали до середины спины. На то, чтобы их расчесать времени ушло немало, но к облегчению Келси, вшей у нее не было. Для нее приготовили черное платье. Намеренно это было или случайно, Келси не знала, но приняла наряд с благодарностью, обнаружив, что он сшит из приятной и безусловно дорогой шерстяной ткани.

– Идемте, – позвала фрейлина. – Королева ждет.

Келси последовала за ней по длинному коридору с потухшими каминами. Здесь повсюду была стража, но несмотря на мундиры королевского алого цвета, они не были похожи на личную гвардию. В отличие от Келси, Красной Королеве не было необходимости запираться в единственном крыле своего дворца в окружении кучки избранных. Каково это, гадала Келси, чувствовать себя в безопасности на троне?

Они направились к черной двустворчатой двери в конце коридора, рядом с которой замер страж, определенно входивший в личную гвардию. Он казался смутно знакомым, но было и кое-что еще: он определенно гордился своей должностью, пусть даже она заключалась в стоянии у дверей. Это была просто работа для тех, кого Келси видела в коридоре, но не для этого мужчины. По кивку фрейлины он дважды постучал, прежде чем открыть двери.

Келси ожидала, что окажется в тронном зале, и только сделав несколько шагов поняла, что это личная спальня Королевы. Все было обтянуто алым шелком: стены, потолок и даже огромная кровать, занимающая большую часть комнаты. Еще там стоял огромный письменный стол из дуба и диван, обитый красным бархатом. Ничего золотого здесь не было, и Келси поняла, что не так себе представляла Красную Королеву. Бархат и шелк были роскошью, но комната не казалась вызывающей или безвкусной. Она скорее говорила о том, что ее владелица – сильная личность.

– Келси Глинн.

Красная Королева стояла у дальней стены. Ее платье настолько идеально сочеталось с окружающей обстановкой, что Келси не сразу удалось ее разглядеть. Но теперь она заметила, что Королева нездорова. Она была бледной, а из-за воскового оттенка кожи казалось, будто женщину лихорадит. Синяки под глазами ясно указывали на то, что она давно уже не спала. «И в этом она не одинока», – подумала Келси горько.

– Это все, Эмили. Гислен, оставь нас.

Тут бы Пэн точно возразил – ах, и Пэна вспоминать также не стоило; его потрясенное лицо в тот момент на Новолондонском мосту будет преследовать Келси до конца ее дней – а личный страж Красной Королевы только поклонился и покинул комнату. Это он надел на нее оковы тогда, в палатке, внезапно вспомнила Келси. Она думала, что он перережет ей горло, но он просто заковал ее в железо и увел прочь. Почему же кажется, что все это было давным-давно?

– Сядь, – велела Красная Королева по-мортийски, указывая на красный диван. Может, она и была больна, но в ее глазах по-прежнему светилась невозмутимость, словно маяк в бушующем море. Келси восхищалась этим умением сохранять внешнее спокойствие и мечтала узнать, как этому можно научиться. Она пыталась удержать на лице невозмутимое выражение, но это было не просто. Ее сапфиры были где-то здесь, и, хотя Келси отдала их добровольно, Королева Пик желала получить их назад.

Она уселась – не самое простое дело со скованными запястьями – и поняла, что этот диван – самый мягкий из всего, на чем она сидела. Казалось, она утопает в мягчайшем бархате. Красная Королева устроилась в кресле неподалеку и несколько мгновений пристально разглядывала Келси, заставив ту изрядно понервничать.

– Раньше ты была невзрачной, – заметила Красная Королева. – Я тебя видела в своих снах. А сейчас тебя больше невзрачной не назовешь, да?

– Как и вас, Алая леди.

Лицо Красной Королевы закаменело, выдавая вспыхнувшее раздражение.

– Как тебя устроили?

– Без особого комфорта, но я бывала в местах и похуже.

– Правда?

Красная Королева окинула собеседницу острым, заинтересованным взглядом, и Келси пришлось напомнить себе об осторожности. Там, в палатке, Красная Королева узнала в ней женщину с портрета, Лили. Пусть она и не догадывалась о том, что это Лили, но ее интерес к тому портрету и изображенной на нем женщине мог стать для Келси неплохим козырем в переговорах. Но о чем будут переговоры? Что может Келси предложить этой женщине в обмен на свою свободу?

– Намного хуже было оказаться запертой в обреченном городе со связанными руками.

– Руки у тебя были свободны.

«Я тогда этого не знала», – почти проговорилась Келси, но потом вспомнила Булаву, того Булаву, который имея дело с врагом, не выдавал ничего. Мысль о нем успокоила Келси, послужила точкой опоры. Она никогда не увидит Булаву, если не сможет вернуться домой.

Красная Королева сунула руку в карман платья и вытащила оба сапфира, позволив им дразняще свисать с пальцев.

– Хотела бы я знать, что ты сотворила с этими камнями. Почему я не могу заставить их работать?

Келси уставилась на камни, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Она тосковала по ним столько дней, мечтая о том, какой ад бы устроила, окажись они снова в ее руках. Но вот она видит их и не чувствует при этом ничего, точно так же, как ничего не чувствовала, отдавая их. Что бы это значило?

Видя, что Келси никак не реагирует, Красная Королева пожала плечами.

– Никто не понимает их, эти камни Тира. Даже те, кто их носит. Элисса тоже не имела ни малейшего понятия об их силе. Она просто считала их красивыми безделушками, но все равно не желала с ними расставаться. Я так и не смогла заставить ее сделать это, даже в обмен на свободу для ее королевства.

– Я уже слышала немало мнений о королеве Элиссе, но мне интересно, что скажете вы?

– Скажу, что ей ни за что нельзя было доверять королевство.

– Это очевидно для всех. Но какой она была?

– Недалекой. Беспечной.

Келси выбрала бы те же самые слова. Она вжалась в подушки.

– Позволь дать тебе бесплатный совет, Глинн. Ты слишком зациклилась. Узы крови сильны настолько, насколько мы сами позволяем. Некоторые родители – настоящий яд, и нужно просто оставить мысли о них в прошлом.

– Думаете, это так легко?

– Да. – Красная Королева перебралась на другой конец дивана. – Наследник и запасной. Если бы не это, моя мать, как и твоя, вовсе не стала бы рожать детей. Осознав это, я оставила ее в прошлом и ни разу не обернулась.

«Она лжет», – подумала Келси. Она видела, хоть и недолго, мысли этой женщины, и Прекрасная Королева мелькала в них на каждом шагу.

– Кто твой отец? – спросила Красная Королева. – Признаюсь, мне ужасно любопытно.

– Как и мне.

– Так ты тоже не знаешь? – Красная Королева с усмешкой покачала головой. – Ах, Элисса.

– Вам не задеть меня издевками над моей матерью.

– А кто над ней издевается? У меня в постели каждую ночь новый мужчина. Мы же не тирийцы, чтобы заставлять женщину отказываться от всех наслаждений мира. Но вот хранить секреты – это на Элиссу непохоже. А еще более странно, – задумчиво протянула Красная Королева, сжав сапфиры, – что они тебе не сообщили.

Келси пожала плечами.

– Может и не странно. У меня никогда не было особого желания это узнать.

– Тебя не волнует, кто был твоим отцом?

– А должно? Не он меня растил, и не он воспитывал. Этим занимались другие.

– Но кровь – не вода, Глинн. – Красная Королева печально улыбнулась, и Келси с тревогой поняла, что почти сочувствует ей. Пусть она не особо глубоко проникла в воспоминания своей противницы, но разорвать внезапно образовавшуюся связь оказалось невозможно. Прекрасная Королева продала свою дочь, как корову на рынке, и ее предательство до сих пор омрачало разум Красной Королевы, выжигая из него все доброе и светлое. – Кровь влияет на наше развитие и характер – просто мы пока еще не знаем как.

– Ах, да. Я слышала, что вы считаете себя генетиком.

– Это только слово. На самом деле, я очень мало знаю о генах. И технологию восстановить нам пока так и не удалось. Но черты, Глинн, черты… их я вижу, и за их проявлением наблюдаю. Мы сейчас на уровне Менделя, и нам предстоит немало узнать и понять о поведении.

– Мендель исследовал лишь физические признаки.

– Он был недостаточно амбициозен. Существует наследование и психических характеристик.

– И это говорит мне женщина, только что заявлявшая, что узы крови – ничто.

Красная Королева одобрительно улыбнулась, но это не принесло Келси особого удовлетворения. Чего эта женщина от нее хочет?

– Вы сами сказали, что никто не понимает эти камни. С чего вы решили, что я понимаю?

– Ты должна. Они иссушены. Я никогда о подобном не слышала, но тем не менее. Что ты сделала?

– Не знаю, – искренне ответила Келси. – Почему бы вам не спросить у Роу Финна?

– Кто такой Роу Финн?

Келси сузила глаза. Если эта женщина решила поиграть с ней, то она откажется говорить. Но затем, вспомнив о том, что увидела в голове Красной Королевы, она поняла, что та, вполне возможно, просто не знает настоящего имени Финна. У этих двух определенно была своя история, и Келси даже мельком уловила смутное воспоминание о мертвом ребенке… но на этом все обрывалось. Та ее атака на разум Алой леди была слишком короткой.

– Прекрати.

Красная Королева схватила ее за руку.

– Я знаю, что ты делаешь. Это нечестно.

– Нечестно? Вы заперли меня в клетке.

– То, что ты рассматриваешь, не твое. Ты это украла. Я никогда не лезла тебе в голову.

– Но залезли бы, если бы могли, Алая леди.

– И что это меняет?

Вопрос поставил Келси в тупик. Она была уверена, что это действительно что-то меняет… но так ли это на самом деле? Булава сказал бы «да», но у Келси не было прежней уверенности. Если она может это сделать, если могли бы другие, оправдывает ли это ее действия?

– Мне каждую неделю отчитываются о состоянии дел в твоем королевстве, – продолжила Красная Королева с легкой издевкой в голосе. – Келси Глинн, королева с высокими принципами. Твое правительство провозглашает тайну личной жизни. Даже твой новый суд – настоящее посмешище – опирается на этот принцип в своей работе. Личная жизнь священна, Келси Глинн. Так что, ты следуешь провозглашенным тобой принципам, или нет?

Келси скривилась, догадавшись, что ее проверяют. Было что-то неправильное в доводах Красной Королевы, но они были справедливы. Нельзя провозглашать тайну личной жизни для одних, и вторгаться в жизнь других. После секундного раздумья она отпустила ткань чужих воспоминаний, и они бесформенной массой опустились в глубины ее разума, как спадает к ногам снятое платье.

Красная Королева кивнула, сказав с легким оттенком триумфа в голосе:

– Принципы делают тебя слабее, Глинн. Их всегда можно использовать против тебя в самое неподходящее время.

– Отсутствие принципов еще хуже.

– Нужно искать середину.

– Полагаю, это типично мортийский подход. Отбрасывать все неудобное.

– Что ты сделала с этими сапфирами? Я требую ответа.

– И что вы готовы отдать за него?

– Не испытывай мое терпение, Глинн. От него зависит твоя жизнь.

«Ей действительно что-то нужно, – поняла Келси, – не просто информация, что-то большее». Эта мысль привела ее в восторг, и она уверенно откинулась на спинку дивана, скрестив ноги.

– Ты ничего не говоришь.

– А должна? Я так и не услышала предложения.

Лицо Красной Королевы перекосилось. Келси показалось, что она похожа на собаку, замершую перед миской с запретной едой.

– У вас так ввалились глаза, что во впадинах можно устроить уютное гнездышко, Алая леди. Что вас тревожит?

– Ты права, – медленно произнесла Красная Королева. – Я плохо сплю. Мне досаждают видения.

– Чего?

– Будущего, чего же еще?

«Прошлого», – почти вырвалось у Келси, но ей удалось удержать слова.

– Чума пришла на мои земли.

Келси моргнула.

– Болезнь?

– Не в прямом смысле. Эта чума идет из Фэрвитча.

Келси показалось, что сердце стиснула холодная рука.

– В твоем Тирлинге его называют Сиротой. Древнее чудовище, полное злобы. – Красная Королева взглянула на нее, прищурившись. – Но, думаю, тебе он знаком в другом обличье, Глинн. Возможно, в облике юноши. Юноши, привлекательного, как сам дьявол.

Келси хранила молчание, потому что знала, что ни на йоту не может доверять женщине, сидящей перед ней, но ее мысли непроизвольно понеслись назад, далеко в прошлое, к мальчику по имени Роу Финн, который уже успел ощутить пренебрежение со стороны города Уильяма Тира.

«Он всегда был здесь, – подумала Келси. – Всегда рядом, готовый уничтожить мое королевство, а возможно и весь новый мир. И я освободила его».

– Ужас наступает с севера, тесня моих людей на юг. Целые деревни стерты с лица земли.

– Что за ужас?

– Дети, – коротко ответила Красная Королева, скривившись в гримасе отвращения, за которой мелькнуло что-то еще; может, вина? – Они идут от деревни к деревне, вырезая стариков и забирая детей.

Келси закрыла глаза. В тот самый момент, когда она подарила Финну прощение, она ощутила, что это неправильный выбор, поняла, что острая необходимость в очередной раз заставила ее принять ужасное решение. За закрытыми веками замелькали картинки клеток перед Цитаделью, специальных клеток для маленьких детей. Память о них не принесла облегчения, лишь чувство полной беспомощности. Сделала ли она хоть что-то полезное за время своего правления? Что-нибудь значительное с исторической точки зрения?

«Озимандия, царь царей», – раздался шепот в ее голове, не ехидный, а скорее полный тоски, как ветер, что воет в пустоши. Когда-то Карлин заставила ее выучить это стихотворение Шелли, и теперь Келси точно знала, зачем.

– Почему дети? – спросила она.

– Не знаю. Это существо всегда требовало детей. Годами мне приходилось отбирать их из каждой поставки на случай, если понадобится его помощь.

– Что за помощь?

– Он многое знает. Просто знает и все. Если где-то в моем королевстве зрел мятеж, он знал, и мне удавалось задавить его в зародыше. Если мне нужно было найти кого-то – беглеца или предателя – он говорил где. Но только не тебя, Глинн. Он защищал тебя всю твою жизнь. Он всегда охотно делился информацией, о чем угодно – за определенную плату, конечно – но ни разу не сказал ни слова о тебе, о том, где ты. Как ты думаешь, почему?

Келси отвернулась, чувствуя прилив тошноты.

– Пламя позволяло ему бывать там, куда мне не было доступа, но теперь пламя ему не нужно. Он идет из деревни в деревню, а за ним всегда приходят эти дети и жрут моих людей.

Казалось, слова, словно клинок, бьют в самое сердце Келси, но она просто пожала плечами и спросила: – А причем здесь я? Он сказал, что ненависть ведет его сюда.

– В Мортмин?

– К вам, Алая Леди. Что мне до того, что он идет за вами?

– Не будь дурой, девчонка. Эти дети все крушат не просто так. Они превращают в руины по деревне за раз. Ломают дома, разрывают поля и могилы… они что-то ищут.

Разрытые могилы… еще одно напоминание о Городе. Келси беспокоило, что прошлое и настоящее больше не отделены друг от друга. Даже время Лили, какими бы яркими не были те видения, всегда отличалось от реальности. Что за дела могут быть у жителей Города в ее времени?

Она потрясла головой, прогоняя лишние мысли.

– Ищут что?

– Кто знает? Но если они не найдут этого в моем королевстве, отправятся в твое.

– Финн не может быть настолько силен.

– Может, и тебе это известно. Это существо веками выживало на одной злобе.

– Ну и что я могу с ним сделать?

– Вы, идеалисты, все одинаковы, – процедила Красная Королева. – Думаете, если вы не желаете причинять вреда, значит ваши решения безопасны. Это существо было в плену, Глинн… связано магией столь темной, что даже мне никогда не найти ее источника. А теперь эти оковы разрушены, Сирота на свободе, и я знаю, что выпустила его ты. Ты породила эту чуму.

Келси почувствовала, как в ней вскипает гнев, бурля под внешне невозмутимой, как она надеялась, поверхностью. И она обрадовалась этому гневу, как старому другу, и распахнула ему дверь.

– Наглости вам не занимать, Алая леди. Хотите поговорить об ответственности? Вспомните о своей. Тысячи людей вывезены из моего королевства, тысячи мужчин, женщин и детей присланы сюда, чтобы работать до тех пор, пока не умрут от истощения и побоев. А скольких из них вы лично отдали Роу Финну? С самого начала поставки детей забирали больше, чем взрослых, и, спорю на свою корону, они нужны были именно для него. Если мои руки в крови, то вы в ней просто купаетесь.

– И это позволит тебе спокойно спать по ночам?

Келси скрипнула зубами. Споры с этой женщиной выводили ее из себя, поскольку та нисколько не стыдилась своей двуличности.

– Может и нет, но мне не нужно запугивать людей, чтобы править ими. У меня нет тайной полиции, нет Дукарте.

– Но тебе бы хотелось их иметь.

– Думаете, я завидую? – неверяще спросила Келси. – Вам?

– Мой народ живет в сытости и безопасности более сотни лет. Тебе о таком остается только мечтать. А ты смогла лишь обречь нас всех на гибель.

– Вы меня не знаете. Я выстрадала каждое решение, которое мне приходилось принимать.

– Но ни одно из них не было настолько вредоносным. Темное существо…

– Его зовут Роу Финн. Вы не особо много знаете о нем, да?

– Как и ты.

– Я как раз знаю, – ответила Келси, внезапно ощутив, что она на правильном пути. – Я знаю о нем больше, чем вы можете себе представить. Он вырос в городе Уильяма Тира. Имя его матери – Сара. Он имел исключительные способности к работе с металлом.

– Ты лжешь.

– Нет.

– Он бы никогда не рассказал тебе всего этого.

– Он и не рассказывал.

Долгое мгновение Красная Королева в упор смотрела на Келси.

– Тогда откуда ты это узнала?

– Не только вас посещают видения. – Келси секунду помедлила, потому что у нее уже вошло в привычку отрицать истинную природу своих фуг – а затем продолжила. – Я вижу Высадку, время, когда Новый Лондон был просто большой деревней на холме, возглавляемой Уильямом Тиром.

– Какая польза от видений из прошлого?

– Отличный вопрос, но каков бы ни был ответ, я все равно это вижу: через пятнадцать лет после Высадки город Тира уже начал гнить изнутри. – Сказав это, Келси поняла, что историки ввели их в заблуждение; Карлин всегда учила, что падение утопии Уильяма Тира связано с его смертью. Но оно началось задолго до нее, когда прежние пороки человечества полезли изо всех щелей. Келси замечала их во всех жителях города, даже в Кэти, которую воспитывала одна из самых преданных последователей Тира. Даже у Кэти были сомнения.

«Может, мы просто не способны довольствоваться тем, что имеем, – подумала Келси, почувствовав, как внутри растет чудовищная пустота. – Может быть, утопия нам недоступна».

Но нет, она не могла в это поверить.

– И Сирота – Финн, как ты его называешь – был там? – спросила Красная Королева.

– Да, он был почти ребенком.

– Уязвимым, – прошептала Красная Королева, и глаза ее сверкнули. – Все уязвимы в детстве.

– Возможно. Но мне придется прожить длинную жизнь, чтобы обнаружить эту уязвимость. Мои видения довольно беспорядочны. Они двигаются вперед по времени, иногда большими рывками. Как главы книги.

– Как странно, – задумчиво протянула Красная Королева, но затем окинула собеседницу острым взглядом. – К тебе все еще приходят эти видения, несмотря на то что сапфиры Тира у меня.

– Да.

– Как это может быть?

– Я не знаю.

– Этот Роу Финн. Его можно убить?

– Думаю, да, – честно ответила Келси, потому что чувствовала, что так и есть. Несмотря на юный возраст у Кэти был зоркий глаз. Мальчишка, Финн, был определенно самонадеян, но в нем чувствовался страх, тщательно скрытый, движущий им страх. Но что было источником этого страха?

– Однако ты не знаешь, как его убить.

– Мои видения приходят сами по себе. Я их не контролирую. Мне нужно время.

– Время, когда эта тварь дышит мне в спину? – Красная Королева резко отвернулась, но прежде Келси заметила кое-что невероятное: костяшки сцепленных в замок пальцев не ее руках так побелели от напряжения, что, казалось, вот-вот начнут кровоточить.

– Чего вы так боитесь? – мягко спросила Келси. Она не надеялась на ответ, но, к ее удивлению, Красная Королева заговорила. Она не смотрела на нее, и голос ее звучал глухо.

– Ты думаешь, мне плевать на мой народ, но это не так. Я беспокоюсь о нем, как и ты – о своем. Я построила это королевство из ничего, превратила из кучи хлама в идеально отлаженный механизм. Я не хочу видеть, как его рвут на клочки. Я беспокоюсь о своем народе.

«Но не так сильно, как о себе», – подумала Келси, не позволив, однако, этим словам сорваться с губ.

– Мне нужно время, – твердо повторила она. – Время, чтобы выяснить, чего именно он боится. И еще другой тюремщик.

Красная Королева мгновение смотрела на нее, нахмурившись, а потом рявкнула:

– Эмили!

Фрейлина с поклоном вошла.

– Да, Ваше Величество.

– Кто ее тюремщик?

– Штрасс, Ваше Величество.

– Штрасс? Почему мне…

– Три года назад, Ваше Величество, было одно происшествие, – объяснила фрейлина на своем убогом мортийском. – Меня здесь еще не было, но я слышала разговоры. Женщина-пленница.

– А-а, – Красная Королева скривилась, махнув рукой в сторону Келси. – Он сотворил это с ее лицом?

– И не только с лицом, Ваше Величество.

Красная Королева покачала головой и повернулась к Келси.

– Этого не должно было произойти. Я дам тебе другого тюремщика, женщину, без таких наклонностей.

– Зачем вам вообще тюремщик с такими наклонностями?

Красная Королева взмахом руки выпроводила Эмили, дождалась, пока та закроет дверь, и только потом ответила.

– Потому что он хороший тюремщик. Пленники не сбегают.

Келси вспомнила Ивена из Цитадели, которой также не упустил еще ни одного пленника, и при этом ни за что добровольно не причинил бы боль другому.

– Это не оправдание.

– Кто ты такая, чтобы судить? Капитан твоей стражи – настоящий бешеный пес.

– Еще слово о Лазаре, и я не стану вам помогать, какой бы там ни был тюремщик.

В глазах Красной Королевы вспыхнул гнев, и Келси поняла, насколько для нее непривычно просить о помощи. С ее характером это, наверное, было совершенно невыносимо.

– Если вы хотите, чтобы я помогла вам с Роу Финном, тогда и вы должны мне помочь. Расскажите все, что вы о нем знаете.

Красная Королева кивнула, и Келси с удивлением заметила, что ее руки дрожат.

«Не только я боюсь прошлого, – поняла она. – У нее намного больше причин для сожаления, чем у меня».

– И я хочу свои сапфиры назад.

– Пока нет.

– Почему нет? Они для вас все равно бесполезны.

– Но зато очень полезны для тебя. Сначала нужно заложить основу доверия.

Келси рассмеялась.

– Доверия между нами не будет, Алая леди, только сотрудничество на основе взаимной выгоды.

Красная Королева нахмурилась, и у Келси появилось странное ощущение, что той хотелось довериться ей. Определенно, она многое упустила во время своего короткого вторжения в разум Красной Королевы. Она многого не понимала, но чувствовала, что за внешним спокойствием этой женщины прячется глубокая печаль.

«Может ли она быть одинокой? – мелькнула у Келси мысль. – Такое, вообще, возможно?»

Красная Королева протянула ей руку. Несколько секунд Келси смотрела на нее, чувствуя растущее беспокойство. Если недавнее прошлое что-то и прояснило, так это то, что она не может отличить хорошую сделку от плохой.

– Ну?

«Инстинкт – лучший советчик. – Голос Барти в голове, спокойный и нетребовательный, так непохожий на голос Карлин. – Даже если ты знаешь все на свете, все равно нутро чует лучше тебя».

– Смотри на меня, Твое Величество, и кусай локти, – прошептала Келси.

А затем взяла протянутую руку и крепко ее пожала.