В темноте камеры Кэти внезапно очнулась от самого странного сна в своей жизни.

В нем она разговаривала с матерью Джонатана, и их фигуры скрывал туман, но не та белая дымка, которая укутывала Город, когда с гор спускалась осень, а плотный темно-серый занавес. В таком тумане можно блуждать сотни лет, выбирая сотни различных путей, и все равно не найти выход.

– Мне нужна твоя помощь, – обратилась к ней Лили, и Кэти кивнула; в конце концов, это был всего лишь сон. Ей следовало бы испугаться, ведь Лили была давно мертва. Но Кэти не испугалась. Она любила Лили при жизни, и даже подумать не могла, что призрак матери Джонатана может как-то ей навредить.

Не говоря уже о том, что в этом облике Лили вовсе не казалась пугающей. Время от времени этот образ как будто смазывался, и Кэти замечала под ним что-то другое, пугающее. Та Лили вовсе не казалась доброй и понимающей, скорее мстительной… но Кэти не думала, что она ищет мести. По крайней мере, надеялась на это. Кэти казалось, что Лили в любой момент может сбросить оболочку и явить притаившуюся внутри черную размытую фигуру, которая носила облик Лили, словно маску.

– Какая помощь? – спросила она, но слушала крайне невнимательно. Часть ее мозга следила за тем, что происходит в камере, ждала поворота ключа в замке, знака, что Роу пришел за ними. Она подумала, что готова пообещать что угодно, лишь бы выбраться из этого места и вернуться к Джонатану. Кэти уставилась в лицо Лили, ища в нем подсказку, но увидела лишь полное спокойствие. А затем заметила кое-что еще: на Лили была корона, украшенная голубыми камнями. Корона Роу! И тут Кэти успокоилась, ведь это было самым бесспорным доказательством того, что она видит самый обычный сон. Корона Роу никак не могла оказаться на голове Лили. Кэти зарыла ее в лесу, и она навсегда останется там, где не сможет никому навредить.

– Мне нужно быть здесь, – сказала Лили. – Мне нужно, чтобы ты позволила мне быть здесь.

Кэти нахмурилась, но все-таки кивнула, почти неосознанно, позволяя голосу Лили убаюкать себя. На пару секунд она растерялась, решив, почему-то, что разговаривает не с Лили, а с Уильямом Тиром, но затем все вернулось на свои места, и вот она уже недоуменно моргала, ослепленная вспыхнувшим над головой светом. Она несколько часов ждала щелчка замка и пропустила его. Над ними стоял Гэвин со своими четырьмя прихвостнями, и у каждого из них было по факелу и ножу. Со всеми Кэти бы не справилась, даже будь у нее самой нож.

– Вставайте, – велел Гэвин бесстрастно. – Он хочет вас видеть. – Он нагнулся, схватив Кэти за руку, но та оттолкнула его.

– Не трогай меня, предатель.

– Я не предатель. Я помогаю спасти этот город.

Кэти скрипнула зубами, поражаясь, как можно быть таким слепым, таким глупым. Она тоже не знала, что именно нужно городу, но была абсолютно уверена в том, что Роу ему этого дать не сможет, ведь его интересуют лишь собственные желания. Но лицо Гэвина лучилось самодовольством и уверенностью. Кэти ужасно захотелось пнуть его; она сжала руку в кулак, и застыла в недоумении, почувствовав, как кулак разжимается сам по себе. Что-то беспокойно шевельнулось в ее сознании и тут же затихло.

«Мне почудилось?» – задумалась Кэти. «Мне все это просто почудилось?»

– Вперед, – поторопил Гэвин. – Идите за Лиром.

Кэти послушалась, гадая, почему они не связали ей руки. Был какой-то сон, припомнилось ей сейчас, но будь она проклята, если могла вспомнить, о чем он. Взбираясь вверх по лестнице – очень длинной, намного длиннее любой другой лестницы в Городе – она чувствовала, как что-то тяжелое, покачиваясь, бьет ее по грудине. Сапфир Тира, спрятанный под рубашкой. Джонатан отдал его ей, во время того долгого, похожего на сон ожидания во тьме. Кэти задумалась, не спит ли она сейчас. Если бы только удалось проснуться в своей узкой кровати, с книгами на прикроватном столике и мамой в соседней комнате. Если бы только все закончилось именно так.

Она кинула взгляд на Джонатана и увидела, что он бледен, но спокоен. В неровном свете факелов на его скулах на мгновение появились серые тени, превращая лицо в череп. Кэти чуть не всхлипнула, но сдержалась, почувствовав, как рука Джонатана сплетается с ее под покровом темноты.

– Мы пытались, Кэти, – прошептал он почти неслышно. – Мы сделали все, что могли.

Она повернулась к нему, но Джонатан смотрел прямо перед собой, погрузившись в будущее, и едва ли заметил, что его слова ранили ее в само сердце, отбросили на пятнадцать лет назад, в день, когда их с Джонатаном оставили одних на той самой просеке. Если бы только она могла на самом деле вернуться туда! Сколько всего они могли бы сделать по-другому, начиная с Роу. Кэти могла бы задушить его где-нибудь в лесу, и закопать тело так, что его никогда бы не нашли.

Ответа не было, лишь ощущение, что где-то на дне сознания копошится клубок мыслей, явно ей не принадлежащих. На мгновение клубок ослаб, и на поверхность пробилась одинокая мысль – Пик — а затем пропала.

Они поднялись наверх и оказались в длинном, узком коридоре, освещенном факелами. Кэти оглянулась, но не увидела ничего, кроме арки лестницы, похожей на пасть, разверстую прямо из глубины тьмы.

«Сколько людей? – внезапно подумала Кэти. – Роу, определенно построил это подземелье, не только для нас с Джонатаном. Иисусе, сколько людей томились здесь?»

Когда они дошли до конца коридора, в дверном проеме возникла длинная, узкая тень, и Кэти напряглась, готовясь вырвать нож у Алена. Он всегда был самым слабым бойцом среди них. Пусть даже Гэвин потом прирежет ее, но, возможно, ей удастся воткнуть нож в черное сердце Роу. Ради этого стоило умереть.

Но это оказался не Роу. Длинная тень ввела Кэти в заблуждение. Фигура, возникшая в проеме, оказалась маленьким мальчиком, не выше четырех футов, но Кэти пришлось довольно долго разглядывать его, прежде чем она узнала Юзуфа Мансура.

– Какого дьявола? – процедила она, обращаясь к Гэвину. – Что вы с ним сотворили?

Гэвин отвел взгляд, и Кэти с отвращением поняла, что он этого просто не знал. Тот Юзуф, которого Кэти помнила, был замечательным мальчиком, талантливым в счете и всегда готовым помочь. У существа, стоящего перед ней, было лицо Юзуфа, но на этом все сходство заканчивалось. Этот был бледен, настолько бледен, что казался белым, а его глаза были двумя черными, бездонными провалами. Он не улыбнулся и вообще никак не показал, что узнал их, лишь уставился на них, и пока они шли к двери, Кэти с тревогой заметила, что взгляд Юзуфа прикован к Джонатану.

Кэти шагнула в дверной проем, и это стало последним, что она запомнила.

Роуленд Финн столько раз представлял в голове этот момент, что, когда он наконец пришел, он был почти готов к разочарованию. Вот он, Джонатан Тир, любимый сын – о, его сердце до сих пор сжигала злоба из-за этой несправедливости; Тир ничего не сделал для Города – и вот она, Кэти, стоит, опустив голову, и это очень правильно, ведь кто, как не Кэти, должен сейчас раскаиваться…

Кэти подняла голову, и уверенность Роу улетучилась. Страх легким перышком скользнул по спине.

Кэти должна была сожалеть. Все те годы, что он мысленно прокручивал момент своего триумфа, он знал точно: Кэти пожалеет, что не последовала за ним. Ее фигурка, съежившаяся, сломленная, производила нужное впечатление, а вот с лицом все было не так. Она уставилась на него пустым, безжизненным взглядом человека, пережившего серьезное потрясение. Похоже, Кэти просто не понимала, где находится.

Роу повернулся к Гэвину, который стоял неподалеку, жалкий в своем стремлении угодить. В отличие от Кэти, Гэвин полностью соответствовал ожиданиям Роу, словно марионетка; потяни за ниточку, и он сделает то, что приказано.

– Что с ней? Ее одурманили? Избили?

– Нет, – ответил Гэвин. – Мы к ней не прикасались.

Роу отмахнулся от него, повернувшись к Джонатану.

– Ты! Где сапфир Уильяма Тира?

Тир поднял глаза, и Роу отшатнулся, отчетливо увидев в них жалость. Джонатан Тир не должен был жалеть его, только не теперь, когда Роу победил.

– Ты отдашь его мне, – сказал он Джонатану. – Никто не устоит перед болью, даже Тир.

При этих словах Кэти шевельнулась, и Роу заметил какую-то рябь, прошедшую по безжизненной маске ее лица. А затем она замерла. Где-то глубоко внутри он почувствовал смутную тревогу. Было похоже на то, что Кэти впала в транс… но у нее не бывало Трансов. У нее вообще не было никаких особых способностей. Роу снова повернулся к Тиру.

– Отдай его мне.

– Нет, – ответил Тир немного устало. – Если собираешься меня убить, можешь приступать прямо сейчас. Ты его не получишь.

Роу нахмурился. Он не решался просто взять камень; вот в чем была загвоздка. Его собственный сапфир работал, но лишь изредка, беспорядочно, что нисколько не напоминало ту мощь, которую он ощущал, сжимая камень Тира. И все же ему никогда не приходило в голову просто убить Джонатана, а затем забрать камень. Он знал, что все не может быть так просто – никогда не бывает – и рядом с этим знанием стояла глубокая уверенность в том, что любая магия, захваченная силой, едва ли будет полезна новому владельцу. Роу заработал свою магию, оттачивал ее годами. Никто не мог просто взять и отобрать ее.

Он щелкнул пальцами Юзуфу, который ринулся вперед, оскалив зубы в звериной ухмылке. От этой ухмылки Роу бросало в дрожь, однако вместе с тем, глядя на Юзуфа, он чувствовал почти отеческую гордость. Этот ребенок, который теперь вовсе не был ребенком, был его собственным творением. Он работал еще над двумя глубоко в катакомбах, вырытых им под церковью, но и эти трое были мелочью, по сравнению с тем, что он мог бы создать. Их будет намного, намного больше.

Роу надеялся, что появление Юзуфа сотрет жалость с лица Тира, но и тут его ждало разочарование. Джонатан всего лишь окинул ребенка долгим взглядом, а затем сказал:

– Так вот чем ты занимался под покровом тьмы. Даже мой отец не подозревал, что ты можешь пасть так низко.

Роу стиснул кулаки. Даже теперь, после всех этих лет, ему была ненавистна сама мысль о том, что Уильям Тир говорил о нем за его спиной, обсуждал его в кругу семьи, из которой Роу всегда был исключен. Тир, Лили, Джонатан, Кэти, даже эта сука Райс, все они были семьей, и лишь ему не нашлось места.

Он снова повернулся к Кэти, которая так и не вышла из странного подобия комы. Она украла у него корону; она знала, где та лежит, но Роу понимал, что она ничего ему не скажет без боя. А вот если бы он взялся за Джонатана, то получил бы двойную выгоду. Но сейчас, глядя в затуманенные глаза Кэти, он гадал, в состоянии ли она понять, что ее драгоценного Джонатана пытают. Заметит ли она вообще?

«Проклятье, все должно было выйти совсем не так! – снова подумал он. – Она должна была заливаться слезами! Они оба должны были трястись от страха!»

Он щелкнул пальцами перед лицом Кэти, но она не отреагировала. Вместо этого она повернулась к Джонатану, протянув руку, которую он сжал. Ревность по-кошачьи острыми коготками прошлась вдоль его хребта. Ему не нравилось то, как Кэти и Джонатан смотрят друг на друга, разговаривая без слов. Когда-то так разговаривали Кэти и Роу. В городе, забывшем о нем, лишь Кэти видела, чего он стоит. Чем дольше Кэти с Джонатаном смотрели друг на друга, не произнося ни слова, тем сильнее Роу нервничал, пока, наконец, не скомандовал Лиру:

– Растащи их.

Лир схватил Кэти и потянул ее прочь. Она подняла глаза, и Роу непроизвольно сделал шаг назад. На ее щеках пылал румянец, а глаза превратились в две узкие зеленые щели. В следующую секунду она рванулась через комнату и напала на Джонатана.

Роу потрясенно следил за происходящим, не в силах ничего предпринять; он еще раньше приказал Гэвину следить за Кэти в оба глаза, полагая, что, если она решит на кого-нибудь напасть, это будет он сам. Но она атаковала Тира, вскочив ему на спину. Лир, Гэвин и другие замерли, раскрыв рты, словно замороженные, в то время как Кэти стиснула зубы и взяла шею Тира в захват. Он даже не пытался отбиваться, просто стоял, судорожно хватая воздух, поэтому Роу в последнюю минуту понял, что происходит, и рванулся вперед, но опоздал. Хруст, с которым сломалась шея Тира, был почти оглушающим, в гулкой, вязкой тишине пустой церкви. Кэти отпустила его, и он рухнул на пол, уставившись в пустоту широко распахнутыми глазами.

– Боже, помоги нам! – вскрикнул Гэвин, и Роу хотел было велеть ему заткнуться – только такой дурак, как Гэвин будет верить, что Бог есть, даже в такой момент – но прикусил язык. Гэвин может ему сейчас пригодиться. Кэти смотрела на тело Джонатана и ее плечи ходили ходуном, а Роу разглядывал ее так, словно видел впервые в жизни.

– Кэти? – позвал он.

Она подняла голову и Ален завизжал.

Ее рот распахнулся так широко, словно она заходилась криком. На глазах у Роу он открывался все шире и шире, попутно округляясь, пока, наконец, не стал размером почти с ее голову. Глаза и нос при этом отъезжали назад, пока не очутились сначала на макушке, а потом и на затылке. Распахнутый рот превратился в черную дыру, и Роу с ужасом следил за тем, как оттуда появляются сначала пальцы, а затем и вся рука.

Ален кинулся прочь из комнаты, не переставая кричать, и Хоуэлл с Морганом наступали ему на пятки. Гэвин и Лир остались, но Гэвин забился под кафедру, обхватив себя руками и с неимоверным ужасом следил за превращением Кэти. Вот показалось плечо, а следом, чуть растянув края дыры, высунулась наружу голова, и лишь увидев лицо, Роу закричал сам. Мертвые его не пугали. Он возился с трупами много лет. Мертвые его не пугали, но это был не труп.

Это был призрак.

Лили Фримен выбралась из тела Кэти, сбросив его так же легко, как змея – кожу, и оставила лежать маленькой жалкой кучкой на полу. Лили была обнаженной, и все ее тело покрывали черные полосы, похожие на земляные разводы, длинные темные волосы покрывалом лежали на спине; и вообще, эта женщина выглядела намного моложе той Лили, которую помнил Роу. Он уже видел и эту Лили, на портрете, висящем в гостиной Тиров. Несколько раз Роу тайком пробирался в их дом, когда он был пуст, и этот портрет Лили всегда поражал его, хоть он сам и не знал почему. Как бы мало Роу ни ценил свою мать, он всегда разделял ее гнев, глядя на этот портрет, на безмерно счастливую Лили, все разрушившую, и забравшую то, что причиталось Финнам по праву.

На Лили была его корона. Роу с ужасом уставился на сверкающий серебром и синевой обруч; он бы легко убил за него, не погнушался бы пытать Кэти, если бы до этого дошло, но снять его с головы призрака он не мог, как не мог снять цепочку с сапфиром с шеи мертвого Джонатана. С таким же успехом корона могла оказаться на луне.

Женщина обернулась и посмотрела на Роу, заставив его снова закричать. Лицо принадлежало Лили, но вот глаза на нем были чернильно-черными провалами. Сжатые губы чернели по краям, словно обведенные сажей.

– Ты был прав, Роу, – прошептала она, и хуже всего, слова и голос принадлежали Кэти, но вылетали они из уст этого чудовищного видения. – У нас здесь нет места для особенных людей.

Она наклонилась вперед, и Роу попятился, тут же споткнувшись об одну из десяти скамей, выстроившихся с правой стороны церкви.

– Никаких спасенных, – раздался хриплый голос. – Никаких избранных. Важны все и каждый.

Тень метнулась на свет: Юзуф с рыком ринулся к ним, скрючив пальцы, как когти. Роу при виде него почувствовал невероятное облегчение, ведь даже если он не все знал об этом ребенке, он был уверен, что тот способен на…

Лили повернулась к Юзуфу, зарычав в ответ, и в этом звуке не было ничего человеческого, лишь ярость дикого зверя. Юзуф замер, словно налетев на стену, и рухнул на землю, забившись в конвульсиях. Гэвин в своем углу застонал и закрыл лицо руками. Лира нигде не было видно; он свалился в обморок на одну из скамей.

– Мы же были такими хорошими друзьями, – прошипело видение голосом, похожим на шорох костей, стучащих о камни. – Почему же ты убегаешь?

Роу развернулся и бросился прочь вдоль ряда скамей, но оглянувшись, увидел, что она стоит в конце его ряда, еще ближе, чем раньше. Она улыбнулась ему, и он разглядел, что зубы у нее как острые иглы.

– Кэти? – позвал сдавленным от темного ужаса голосом: – Лили?

– Кэти? Лили? Ах, Роу. – Существо хихикнуло, и Роу увидел у него в руках пику, но не садовый инструмент, весьма популярный в Городе во время сбора урожая, а настоящую пику, высокую – высотой со взрослого человека, чей наконечник был залит кровью.

Тогда он ринулся к двери, сквозь которую в церковь лился благословенный свет солнца, молясь на бегу: «Боже, пожалуйста, помоги мне выбраться отсюда, и я стану тем, кем меня считают, братом Роу, отцом Роу, кем-угодно, только…»

Ему оставалось не больше пяти футов до выхода, когда двери захлопнулись; он с размаху врезался в них и отлетел, упав на землю и раскроив бровь над левым глазом так, что его залило кровью.

«Как это могло случиться? – метались в голове панические мысли. – Мы так хорошо подготовились! Они так хорошо сыграли! Как это могло случиться?»

Он услышал приближающиеся шаги и крепко зажмурился. В детстве – как же давно он об этом не вспоминал – его пугали монстры, появлявшиеся в его комнате по ночам, но стоило полежать подольше с закрытыми глазами, и они всегда уходили. Он бы все на свете отдал, чтобы снова стать пятилетним и лежать, свернувшись клубочком под одеялом!

Пальцы, словно когти, впились в его плечи, и Роу вздернули на ноги. Он распахнул неповрежденный глаз и встретился взглядом с черными дырами, глядящими прямо в его нутро. Когда существо заговорило, он ощутил, что его дыхание, рвущееся сквозь зубы-иглы, пахнет склепом, который тринадцатилетний Роу вскрыл в поисках сокровищ, еще не зная, что будет с ними делать, но уже понимая, что ему хватит решимости дойти до конца, даже если…

– Я защищаю эту землю, Роуленд Финн. Никто не захочет знать, как я это делаю, однако я справляюсь.

Роу закричал.

Кэти постепенно приходила в себя, чувствуя, как медленно отпускает ее невообразимое сновидение.

Она лежала на полу в центре церковного зала, напротив той самой кафедры, с которой Роу так часто проповедовал в последние годы. Шею что-то холодило, и лишь какое-то время спустя она поняла, что это серебряная цепочка с камнем Джонатана.

Подняв голову, она увидела лежащее неподалеку тело. Ей показалось, что это Джонатан, но такого просто не могло быть; они всего секунду назад поднялись по лестнице. Она с трудом поднялась на четвереньки, поползла к телу и перевернула его.

На нее смотрели мертвые глаза Джонатана.

Кэти совсем не удивилась. В темном углу ее сознания билась мысль, что она всегда знала, что этим все закончится, конечно, знала, Уильям Тир сказал ей… но это ничуть не уменьшило ее горе.

У дальней стены церкви кто-то полузадушено захрипел. Кэти завертела головой и увидела Гэвина, который скорчился в углу и не сводил с нее выпученных глаз.

– Что ты сделал? – гневно спросила она, хотя гнев в ее голосе глушили слезы. – Что ты с ним сделал?

Побелев от ужаса, Гэвин затряс головой.

– Не я! Клянусь!

Она рывком поднялась на ноги и двинулась к нему; когда она приблизилась, Гэвин обхватил себя руками и свернулся крошечным комочком в углу, подвывая полным паники голосом:

– Пожалуйста, Кэти, мне жаль, мне так жаль!

На мгновение она замерла над ним, раздумывая, как было бы приятно его убить, как легко и справедливо – но мысль о теле Джонатана, лежащем у нее за спиной, заставила ее отступить.

Она обернулась и заметила, что двери в церковь распахнуты, а за ними сияет солнечный летний день. Снаружи до нее долетали крики детей, бегающих в парке. Словно другой мир, не связанный с тем, что было у нее перед глазами: тело Джонатана, забившийся в угол Гэвин.

«Мы поднялись по лестнице, – вспоминала она, – и что дальше?»

В дальнем конце придела, рядом с дверями, она заметила огромную черную лужу, похожую на разлитую нефть. Когда она подкралась поближе, в нос ей ударила отвратительная вонь, а взгляд зацепился за тучу мошкары и комаров, зависшую над лужей. Рядом с ней что-то блеснуло; наклонившись, Кэти разглядела сапфир на серебряной цепочке.

Тут она повернулась и спросила у Гэвина:

– А где Роу?

Гэвин разрыдался, разозлив ее так, что она промаршировала к нему и отвесила оплеуху.

– Сейчас самое время рыдать, ты, кусок дерьма. Что, по-твоему, нам со всем этим делать?

– Я не знаю.

С отвращением отвернувшись от него, она подняла цепочку Роу. Та была липкой от крови, но она тщательно, хоть и довольно рассеянно, оттерла ее рукавом рубашки, зажав сапфир в кулаке. В первую очередь, камень вовсе не должен был оказаться у Роу; он ему не принадлежал. Роу заполучил его обманом. Ее взгляд снова упал на тело Джонатана, и она почувствовала, как текут по щекам слезы, не только по нему, но и по всему Городу, прогнившему настолько, что стало возможным то, что случилось здесь. Она склонилась к телу Джонатана, ласково убрала прядь волос с его лба. Столько лет она берегла его от беды, и вот как все закончилось. Но где-то глубоко внутри мелькала растерянность, ведь несмотря на этот кошмар – Роу пропал, тело Джонатана лежит на полу – она ощущала какую-то неправильность. Все должно было кончиться совсем не так. Где-то рядом, почти на виду, таился другой исход: да, Джонатан умер, но тела она не видела. Ей удалось сбежать и исчезнуть, оставив Роу и Гэвина – предателей Города – разбираться с тем, что осталось… но, когда она пыталась сосредоточиться на этой картине, та расплывалась, словно подернутая дымкой. Она не сбежала; она по-прежнему была здесь, и, вспомнив об этом, Кэти почувствовала, как ответственность падает ей на плечи тяжелой мантией.

– Гэвин. Поднимайся.

Он с ужасом взглянул на нее. Ему всего лишь двадцать, мелькнула мысль, и Кэти удивилась, что этот возраст, когда-то казавшийся чуть не древностью, на самом деле был сопливым детством. В этот момент она подумала, что отчасти ей даже жаль Роу, такого же молодого и глупого, как и все они.

– Подними свой зад.

Гэвин вскочил на ноги, и Кэти поняла, что он боится ее.

Вот и славно.

– Ты помог разрушить этот город, Гэвин.

Он тяжело сглотнул, невольно кинув взгляд на тело Джонатана, и Кэти кивнула, догадавшись, о чем он подумал.

– Нет места Тирам, сказал ты. Ну, так я – не Тир, и ты – тоже. И Лир, Хоуэлл, Морган и Ален. Вы помогли Роу все разрушить. Теперь поможете мне все исправить. Понял?

Гэвин отчаянно закивал. Его пальцы потянулись ко лбу, словно он хотел перекреститься. Но в последний момент рука, дрогнув, опустилась, и он застыл в смущении.

«Ждет инструкций», – с презрением подумала Кэти. Ну, Гэвину всегда нужно было говорить, что делать. Она закончила очищать цепочку Роу от крови, хоть и пришлось плевать на рукав, чтобы оттереть засохшие пятна, и отполировала до блеска. Сперва Кэти решила надеть ее на шею, но в последний момент передумала, сама не зная, почему: какой-то глубинный страх, кричащий об осторожности, шепчущий о призраках…

После недолгого раздумья она убрала сапфир в карман. За последующие годы Кейтлин Тир не раз вспомнит об этом камне и иногда будет доставать его и подолгу рассматривать. Раз или два ей даже захочется его надеть. Но она этого так никогда и не сделает.

Келси проснулась в светлой, залитой солнцем комнате.

Не в своей спальне в Цитадели; она никогда раньше здесь не была. В маленькой, но опрятной комнатке с выкрашенными в белый стенами, стоял письменный стол, стул и две книжные полки, забитые книгами. Свет струился из широкого застекленного окна над столом. Немного поворочавшись, Келси удалось выяснить, что она лежит на узкой односпальной кровати.

Мысль возникла из ниоткуда, из дальнего уголка мозга, который, казалось, еще не до конца проснулся.

Келси села, откинув покрывало, и спустила ноги на пол. Простыни, подушки, полы… все в этой комнате поражало чистотой. Он так привыкла к Цитадели, где полы все время затаптывались грязными сапогами, и ни у кого не было времени постоянно драить их.

Но кто-то определенно отдраил эту комнату.

«Это я», – мелькнула мысль. И снова мысль показалась чужой и странной, как и пришедшее за ней воспоминание: она метет пол старой, удобной метлой.

«Что произошло? – задумалась она. – Чем все закончилось?»

– Келси! Завтрак!

От звука голоса она вздрогнула. Голос был женский

но звучал приглушенно, словно с другого этажа.

Келси вскочила с кровати и тут же ощутила, как на нее нахлынуло ощущение привычности, затопившее сознание. Она жила в этой комнате с самого детства. Там был шкаф, где хранилась ее одежда: несколько платьев для особых случаев и целая куча удобных брюк и свитеров. Тут стоял ее стол с ее книгами. Она остановилась у книжной полки, разглядывая корешки с названиями. Некоторые из этих книг были ей знакомы – их она вытащила и пролистала, вздохнув с облегчением, когда под обложками обнаружились еще и слова – вот Толкин, вот Фолкнер, вот Кристи, Моррисон, Этвуд, Вулф, но изданий она не знала. Все книги были в хорошем состоянии, их явно берегли. Она помнила эти книги, даже их корешки. Некоторые из них были в числе ее любимых с самого детства.

– Келси!

Теперь голос звучал ближе, и она с легкой паникой посмотрела на дверь. В голове стало пусто.

«Меня зовут Келси, – сказала она себе. – Уж это-то я знаю. Мое имя не изменилось».

Она кинулась к шкафу и поспешно натянула штаны и голубой свитер. На полу шкафа высилась гора пустых коробок, и Келси несколько секунд разглядывала ее, пока не вспомнила: ну, конечно! Она готовилась к переезду, но куда? В мозгу, похоже, образовались дыры, поглотившие какую-то часть ее жизни. Она должна была упаковывать свои пожитки, но вот уже пару недель тянула время, не желая потом искать какую-нибудь понадобившуюся вещь по всем коробкам.

Одевшись, Келси открыла дверь спальни так осторожно, словно боялась, что за ней притаился дракон. Перед ее глазами предстал короткий коридор с парой закрытых дверей, а чуть дальше, спускающаяся вниз лестница. На стене у лестницы висело длинное, почти до пола, зеркало в простой деревянной раме. До нее донесся запах яичницы.

– Келси Рэйли, спускайся сию же минуту! Ты опоздаешь на работу!

– Рэйли, – шепнула она себе под нос. Все ясно. Здесь она не была Глинн, ведь не было Барти и Карлин, и ее никто не удочерял; она прожила всю свою жизнь в этом самом доме, но теперь ей это надоело, надоело, что мама будит ее по утрам, надоело, что мама всегда в курсе всех ее дел. Она любила свою мать, но иногда та сводила ее с ума. Келси хотелось иметь свой собственный угол. Потому-то она и съезжала.

Она направилась к лестнице, еще не совсем проснувшись, но взгляд, брошенный в зеркало, заставил ее замереть.

На нее смотрело ее собственное лицо.

Прижав руку к гладкой зеркальной поверхности, она жадно вглядывалась в знакомые черты. Она видела девушку девятнадцати лет, с круглым добродушным лицом и ярко-зелеными глазами. Отступив на шаг назад, она смогла разглядеть и крепкую, упитанную фигуру. Она больше не была похожа на Лили, ее внешность не была ни красивой, ни броской… и все же Келси могла бы разглядывать себя вечность.

– Келси!

Кинув на себя последний взгляд, она начала спускаться по ступеням.

Внизу она сразу увидела открытую дверь, ведущую в столовую. На столе стояли тарелки, но не толстые глиняные, а из хорошего фарфора, с голубым рисунком на белом фоне. Она коснулась края одной из них, и та оказалась гладкой.

– Вот и ты!

Келси обернулась и увидела Элиссу Рэйли, стоящую в дверях крохотной кухни, примыкающей к столовой. В одной руке она держала лопатку, а в другой тарелку. Мать показалась Келси уставшей.

– Вот, давай завтракай! – Она сунула тарелку в руки Келси.

– У меня сегодня совсем нет времени. Мне нужно торопиться к миссис Клемент; ее дочь выходит замуж и хочет какое-то невероятно нелепое платье…

Келси взяла тарелку, чувствуя, как в голове встает на место очередной кусок картинки: ее мать была модисткой.

– Давай, давай! Ты тоже можешь опоздать!

Мать подтолкнула ее к столу, и Келси послушно уселась. Она чувствовала, что ее, словно отвязанную лодку, захватил поток новой жизни. Никто бы не узнал в этой женщине королеву Элиссу… потому что такой здесь не было, и не могло быть. Никогда еще Келси настолько не хотела есть; она лишь следила за тем, как ее мать снует по кухне, что-то постоянно перекладывая и время от времени скрываясь из вида за открытой дверью, которая, как Келси помнила, вела в холодную кладовую.

«Модистка», – мелькнула мысль. Это Келси могла принять, но остальной мир, за пределами этого дома, давил на нее, пугая своей неизвестностью. Кем был ее отец?

– Мне пора бежать, – заявила мать. – Обними меня.

Келси подняла на нее ошеломленный, полный злости взгляд. Вот еще, станет она обнимать женщину, которая столько всего натворила… а натворила ли? Внезапно Келси растерялась, чувствуя, как ширится внутри нее трещина, пропасть между миром, который она всегда знала, и этой кухней. Королева Элисса разрушила Тирлинг, но это была не королева Элисса. Возможно, женщина, стоящая перед ней, была тщеславна; Келси чувствовала, что они частенько ссорились из-за этого. Но она не разрушала королевств.

– Келси? – позвала мать, нахмурившись, и Келси поняла, что, похоже, какая-то часть ее мыслей отразилась на лице.

– Я знаю, что тебе не терпится переехать, Кел. Я тоже была такой в твоем возрасте. Но я буду по тебе скучать. Давай обнимемся?

Келси задумчиво посмотрела на нее, пытаясь отбросить мысли о прошлом прочь, или, по крайней мере, примириться с ним. Всепрощение никогда не входило в число ее добродетелей; слишком уж быстро она переходила от злости к обиде. Но ее разум настаивал на честном отношении, а, если по-честному, то ее мать никому не причиняла вреда. Могла ли Келси винить ее за ту, другую жизнь, если в этой она принимала не решения, а заказы на платья.

Немного скованно, словно ее собственное тело стало внезапно чужим, Келси встала и обняла мать, свою мать, которую она так хорошо знала… и не знала вовсе. Обнимая ее, Келси почувствовала яркий аромат с заметными цитрусовыми нотками.

– Хорошего тебе дня, деточка, – сказала ей мать и выбежала с кухни, оставив Келси в компании полной тарелки. Часы над раковиной начали бить, сообщая о том, что уже девять часов. На работе она должна быть в девять тридцать.

– Но где я работаю? – спросила она в пустоту.

Она не могла вспомнить место, но помнила дорогу.

На улице Келси пришлось остановиться.

Во-первых, дома. Они были такими… аккуратными. Чистые, свежевыкрашенные деревянные дома, стоящие бок о бок друг с другом; целый лес, только не из деревьев, а из куполов и мезонинов, взбиравшийся по склону холма. Заборов не было; во многих дворах росли дубы, в некоторых разбили клумбы, но в остальном они друг от друга не отличались.

Во-вторых, здесь, именно здесь она увидела то, что до этого встречала лишь в предпереходных воспоминаниях Лили, в фальшиво-благополучном Нью-Ханаане: почтовые ящики, по одному перед каждым домом.

Растерянная, почти оглушенная, Келси поплелась по дорожке, идущей от крыльца к улице. Там она заметила их почтовый ящик, ярко-желтый, с номером 413, нарисованным красной краской. Улица была шумной; повозки, запряженные лошадьми, проезжали каждые несколько секунд, люди спешили мимо, очевидно, тоже торопясь на работу. Район вокруг казался чистым и благополучным, но, глядя на него, Келси снова вспомнила о Нью-Ханаане. Она видела здесь много хорошего, но было ли оно настоящим?

Не задумываясь она повернула налево и поспешила по улице вместе со всеми, тем же путем, которым ходила на работу каждое утро, но ее взгляд обшаривал окрестности в поисках ответа. Она чувствовала, как что-то ускользает от нее, что-то настолько очевидное, что ее мозг отказывался это признавать…

Она прошла больше полумили, прежде чем ее накрыла догадка. На улицах было множество людей: рабочие, в грязной одежде и с инструментами; хорошо одетые мужчины и женщины, судя по всему, трудящиеся в офисах; перевозчики, везущие в своих повозках всевозможные товары, укрытые брезентом… но нигде она не замечала блеска доспехов или хотя бы громоздких фигур в плащах, скрывающих доспехи. А на задворках сознания мелькнула еще одна мысль: она не видела стали. Ни мечей, ни ножей… Келси уставилась на проходящих мимо людей, пытаясь разглядеть хоть намек на рукоять, или ножны. Но ничего не было.

Ее ноги шли привычным маршрутом, и Келси особо не задумываясь дошла до конца этой улицы, повернула налево и оказалась на более широкой, в которой узнала Главный проспект. Вдоль него тянулись ряды лавок с привычными яркими вывесками: модистки, аптекари, сапожники, бакалейщики… но было какое-то отличие, настолько глубокое, что Келси сперва не могла его заметить, и просто шагала вперед, улетев мыслями далеко отсюда. Она обернулась направо и замерла без движения.

В витрине перед ней стояло множество книг.

Кто-то налетел на нее, и Келси на мгновение потеряла равновесие, но прохожий схватил ее за руку, удержав от падения.

– Простите, – бросил он через плечо на бегу. – Опаздываю на работу!

Келси молча кивнула и снова повернулась к витрине.

Книги были необычно разложены, а стеллажи составлены в форме пирамиды. Кэти заметила среди них знакомые – «Дерьмо», «Великий Гэтсби», «Мы живем в замке» – но незнакомых было намного больше: «В этом пылающем мире» Мэттью Линна; «Мошенничество» Марины Эллис; множество других книг, никогда не стоявших на полках библиотеки Карлин. Написанный от руки плакат над книгами коротко гласил: Классика.

Келси отступила на пару шагов, теперь внимательно следя за тем, чтобы не столкнуться с потоком людей, спешащих на работу, и разглядела еще один рукописный плакат, на этот раз висящий над входом в магазин.

«Копперфильд Букз» было написано на нем.

Магазин был закрыт; в зале, видном сквозь витрину, все еще было темно. Келси подошла к застекленной двери и попыталась заглянуть внутрь, но ей мало что удалось увидеть, потому что стекло в двери было специально затемнено. Она видела такое стекло в Мортмине, в спальне Красной Королевы, но ничего подобного до сих пор в Тирлинге не встречалось. Келси снова отступила и уставилась на витрину. Перед ней был книжный магазин. Ее любимый книжный магазин. Большая часть книг, стоящих на полках в ее спальне, была куплена именно здесь. Она любила приходить сюда воскресным днем.

Где-то за несколько улиц отсюда начали бить часы, заставив ее вздрогнуть. Было уже девять тридцать. Она опаздывает на работу, и как ни удивительно, укоренившаяся привычка заставила ее двинуться дальше; на работу она никогда еще не опаздывала. Она бежала по проспекту, придерживая сумку, чтобы та не билась о бедро, жестом, как она обычно делала с тех самых пор как закончила школу в семнадцать… и все же что-то здесь было по-другому, настолько по-другому, что… – Великий Боже, – прошептала она.

Она стояла в середине Главного проспекта, глядя на лежащую перед ней дорогу в милю длиной. Она уже была здесь когда-то, в этом самом месте, в тот день, когда они с Булавой впервые приехали в город вместе, и помнила, как нависала над ними громада Цитадели, отбрасывая длинную тень на проспект.

Но теперь здесь не было Цитадели.

Келси некоторое время смотрела на дорогу, пока ей не удалось уложить в голове этот факт. Там, где должна была быть тень от Цитадели, не было ничего, только далекие силуэты других домов по обе стороны от проспекта, огибающего вершину холма. Заметив это, Келси тут же повернулась направо, выискивая другую громаду на горизонте Нового Лондона… и не нашла Арвата.

Келси долго смотрела на чистый горизонт.

– Карлин, ты это видишь? – шепотом спросила она. И ей показалось, что Карлин увидела.

Она пошла дальше, пытаясь понять, что же это значит. Ни Цитадели, ни Арвата… тогда что есть у этих людей? Кто правит городом? Она покопалась в памяти, надеясь обнаружить там ответ, но ничего не нашла. Ей придется заполнять пробелы на ходу.

– Ладно, – пробормотала она. – Я справлюсь.

Ноги понесли ее направо, на отходящую от проспекта узенькую улочку, которая должна была вывести ее на окраины Кишки. Но одного взгляда Келси хватило, чтобы понять, что Кишка тоже изменилась. Скопище полуразрушенных, облезлых домов с дымящими очагами теперь превратилось в преуспевающий деловой квартал. Аккуратные медные таблички висели на каждой двери, сообщая о предлагаемых здесь услугах: бухгалтер, дантист, доктор, адвокат.

«Что же мы сделали?» – снова возник в голове вопрос, но теперь голос принадлежал Кэти, требующей ответов, жаждущей объяснения. Однако Келси понимала, что ей нужно быть очень осторожной в суждениях. В конце концов, Демин тоже выглядел со стороны приятным, благополучным городом.

Она пришла на работу.

Келси подняла голову, разглядывая кирпичное здание высотой в несколько этажей прямо перед собой. На каждом этаже было множество окон – Келси все никак не могла привыкнуть к такому обилию стекла – а к передней двери вел ряд широких ступеней, рассчитанных на большое количество людей. Келси опустила взгляд и заметила табличку, установленную прямо на земле.

Городская библиотека Нового Лондона.

Она уставилась на эту табличку и смотрела до тех пор, пока часы не отзвонили еще четверть часа, напомнив, что ей нужно торопиться, и что она на самом деле опоздала на работу. Она поднялась по каменным ступеням, открыла стеклянную дверь и оказалась в прохладном зале с высокими потолками. Эти стекла, наверное, тоже затемнены, чтобы не пускать сюда жару, поняла она. Куда бы она ни посмотрела, везде были высокие, забитые книгами полки… она даже представить не могла, сколько же здесь всего книг. Келси смутно понимала, что это – самое грандиозное из того, что она видела сегодня, но удивления не было. Казалось, она полностью исчерпала свою способность удивляться. Она любила эту библиотеку, но, ко всему прочему, она здесь еще и работала.

Пройдя мимо регистрационной стойки, за которой никого не было – библиотека открывалась в десять – она спустилась по лестнице в лабиринт кабинетов на цокольном этаже. Ее коллеги махали ей, когда она проходила мимо, и Келси махала в ответ, вспоминая их имена, но разговаривать ей не хотелось. Ей просто хотелось добраться до своего стола. У нее была куча работы, припомнилось вдруг; умер состоятельный человек, завещавший все свои книги библиотеке, и ей предстояло привести их в порядок и рассортировать. Эта работа была очень спокойной.

– Келси!

Она обернулась и увидела прямо перед собой Карлин. На мгновение Келси показалось, что это просто очередная часть сна – с некоторым удивлением она заметила, что на Карлин те самые очки, которые она носила в коттедже – но неодобрение на лице Карлин было слишком знакомым, слишком резким.

– Ты опоздала, – сказала Карлин. Ее тон подразумевал, что этот ее проступок страшнее смерти.

– Прошу прощения.

– Ну, это лишь в первый раз. Но не стоит допускать второго. Поняла?

– Да.

Карлин снова скрылась в ближайшем кабинете, прикрыв за собой дверь, и Келси без всякого удивления увидела на этой двери табличку: Карлин Глинн, Главный библиотекарь. Немного погодя она снова неуверенно двинулась вперед по коридору. По пути она размышляла, не сошла ли с ума. Возможно, это была очередная фуга, параллельная реальность, граничащая с тем Тирлингом, который она знала.

Она замерла посередине коридора, захваченная этой мыслью. Было ли это возможным? Что, если им троим – Келси, Лили и Кэти – на самом деле это удалось, и они, взяв прошлое, настоящее и будущее, каким-то образом смешали его в этом месте?

«Извечная мечта человечества», – подумала Келси, и услышала в голове голос Уильяма Тира, того самого Тира, которому это место являлось в видениях, задолго до того, как другие узнали, что Тирлинг может быть настоящим.

Но возможно ли, что это было то самое место? Келси, которой даже маленькие победы доставались недешево, такая возможность показалась нереальной. Даже если увиденный ею мир был не сном, а реальностью, у него, наверняка, была обратная сторона, изнанка, затмевающая все, что она видела. Должна же у всего этого быть цена?

Она добралась до своего кабинета – Келси Рэйли, Младший библиотекарь – и открыв дверь, увидела, что вся дальняя стена, от пола до потолка скрыта книгами. Старыми, новыми, всех видов и форм – и при виде этих книг Келси почувствовала, словно ослаб стягивающий внутренности узел. Сегодня она видела больше книг, чем за всю свою жизнь в Тирлинге, а мир, в котором любые книги так легко доступны, просто не мог оказаться слишком ужасным. Но какое-то тревожное чувство внутри заставило Келси схватить с одной из стопок потрепанный том и распахнуть его. Увидев заполненные словами страницы, она с облегчением выдохнула. Все, что она увидела сегодня, подтверждало, что ей удалось, что она добилась для своего маленького королевства всего, о чем не смела даже мечтать. Даже Карлин гордилась бы ей, если бы узнала, но Келси больше не нуждалась в похвале Карлин. Тирлинг был спасен, она могла быть довольной.

И даже некоторое время была.

Чем больше Келси узнавала о новом Тирлинге, тем лучше он ей казался. Может, он и не стал воплощением несбыточной мечты Уильяма Тира – здесь все-таки существовало имущественное неравенство, к тому же сама природа человека делала невозможной жизнь без конфликтов – но его общество было невероятно открытым, без следа того разложения, что запятнало старый Тирлинг и соседние с ним государства. Здесь не было нелегальной торговли, здесь не продавали людей, наркотики или что-то незаконное. Если человек хотел носить оружие, закон ему это не запрещал, но Келси до сих пор не увидела на улицах даже ножа, не считая тесака в мясницкой лавке, и все проявления насилия сводились к обычным пьяным дракам на кулаках.

Книги, на самом деле, были повсюду, к тому же в городе было целых шесть газет. Бездомных не было; несмотря на то, что некоторые были богаче остальных – особенно хорошо зарабатывали доктора – у каждого в городе был дом, еда, одежда и лечение, и Келси нигде не слышала того ропота, что отличал последние годы города Тира. Забота о ближнем являлась основой, истинным смыслом мечты Уильяма Тира, движущей силой, которая гнала их на борт кораблей, а здесь она, несомненно, царила повсюду, витала в воздухе, вросла в само общество.

Новый Лондон был не единственным таким городом; его копии, раскиданные по всему новому миру, находились под частичным управлением парламента, решающего лишь чрезвычайно важные вопросы. Здесь не было ни Мортмина, ни Кадара. Даже если Эвелин Рэйли когда-то жила в этом мире, она так и не стала Красной Королевой.

В последующие дни Келси побывала в здании парламента, находившемся неподалеку от того места, где прежде возвышался Арват; после – в Университете Нового Лондона – из которого сама выпустилась не так давно; и, наконец, в самом странном месте – в музее Тира, который состоял из двух выставочных залов и располагался в районе старых складов. Там Келси послушала, как чересчур увлеченная девушка-гид рассказывала о Переселении; о Уильяме Тире, который провел корабли через океан; о Джонатане Тире, павшем от руки советника-предателя по имени Роу Финн. Его потом зарубила охрана Уильяма Тира, быстро положив конец зарождавшемуся мятежу.

Келси слушала не очень внимательно. На стенах первого зала разместилась целая галерея портретов, многие из которых были ей знакомы: Портрет Уильяма Тира, готового, судя по виду, сбежать от художника подальше; портрет Лили в полях, с луком, оглядывающейся назад, хоть будущее во всем своем блеске лежало перед ней; и портрет Джонатана Тира с бесстрастным лицом и затуманенным тревогой взглядом. И лишь последний портрет Келси видеть не доводилось, и она отстала от группы, надолго застыв у картины, пока гид вещала радостным, полным энтузиазма голосом.

– Кейтлин Тир, первая и единственная королева Тирлинга! Она правила довольно долго, до семидесяти-семи лет.

Портрет был не тем, что Келси видела в Цитадели, даже непохожим. Эта Кейтлин Тир была старше, на лице явственно проступили морщины, рот был сурово сжат. Ее волосы были все такими же длинными и блестящими и свободно струились по спине, но корону она не носила. «Неприступная женщина, – подумала Келси, – такие редко смеются, если смеются вообще.»

– Королева Кейтлин помогла написать первую Конституцию Тира, и многие из законов времен ее правления до сих пор используются в нашем государстве. Ей потребовалось более пятидесяти лет, чтобы создать первый парламент и наладить его работу, но к тому времени, как ей исполнилось семьдесят семь, она смогла передать бразды правления в его руки и отреклась от трона. С тех пор в Тирлинге больше нет монархии!

Келси молча впитывала информацию; она не предвидела такого финала, но теперь он казался абсолютно логичным. Конституция и парламент… союз лучшего из политических систем предпереходных Англии и Америки. Кэти этого, может, и не знала, а вот Лир, наверняка, знал, поскольку изучал историю. Кэти понадобились все пятеро: Гэвин, Хоуэлл, Лир, Ален и Морган с их необычными способностями. Келси поняла, что ей это нравится, нравится мысль о том, что в последующие шестьдесят лет этой пятерке пришлось платить за свои преступления. Но не бессчетное количество жизней, а лишь одну. Это казалось справедливым.

– Ее драгоценности хранятся прямо здесь! – с придыханием сказала гид, указывая на длинную витрину, идущую вдоль всей комнаты. Келси выглянула из-за ее плеча и увидела их: два сапфира на серебряных цепочках, покоящихся на голубом бархате. Чувство нереальности нахлынуло на нее, и ей пришлось на секунду ухватиться за край витрины, прежде чем она смогла отступить.

Когда экскурсия закончилась, Келси двинулась следом за гидом к выходу из зала, беспокойно оглядываясь на блестевшие в солнечном свете сапфиры. Но было уже слишком поздно. Внутри нее нарастала тревога, та самая тревога, что накатила на нее в то первое утро в библиотеке. За все то время, что камни были у нее, они всегда демонстрировали ей две стороны, и, хотя они больше не принадлежали ей – а, возможно, и никогда не принадлежали – сам их вид напоминал о том, что ничего не дается просто так. За все приходилось платить, и Келси в первый раз за долгое время вспомнила о Булаве и о своей Страже. Были ли они тоже где-то здесь? Кто-то из них, наверное, никогда не рождался; из объяснений Саймона она запомнила достаточно, чтобы понимать это. Но Карлин была жива, может, и кто-нибудь из Стражей тоже. Булава и Пэн, Элстон, Корин и Кибб… чего бы она только не отдала, чтобы снова увидеть их.

Но сможет ли она их найти? Когда она, моргая от яркого солнца, вышла на улицу и оглядела раскинувшийся перед ней город, его масштабы ее обескуражили. Он был больше, этот Новый Лондон, и здесь не было никакой службы, похожей на Королевскую Стражу. Мастерство владения мечом особо не ценилось. Может быть, ее стражи ничем не отличаются от других людей.

Но как можно было не попытаться? Случилось нечто невероятное, разлом в течении времени, и Келси внезапно поняла, что больше всего на свете она хочет с кем-нибудь поговорить об этом, найти того, кто ее выслушает. Она все еще помнила прошлое, а раз помнила она, значит, должны помнить и другие. Даже если они не поверят ее рассказу о Кэти и Роу и всем прочем, с ними, по крайней мере, можно будет поговорить о Цитадели, о прежних временах и о том мире, который все они знали.

Два дня спустя она встретила Пэна.

Она была в бакалейной лавке, искала виноград – хоть сейчас для него был не сезон – когда заметила, как он идет с той стороны витрины. Ее сердце бешено рванулось в груди, и она выскочила из лавки, выкрикивая его имя.

Он не обернулся. На одном плече у него висел рюкзак, и Келси бежала сквозь толпу за этим рюкзаком, повторяя его имя. Он, похоже, не слышал ее, и Келси снова и снова думала, не сошла ли она с ума, и не спит ли она, видя самый подробный и реальный сон из всех, что когда-нибудь кому-нибудь снились. Наконец, ей удалось его догнать и схватить за плечо.

– Пэн!

Он обернулся и посмотрел на нее без тени узнавания в глазах.

– Простите?

– Пэн? – повторила она неуверенно. – Это, разве, не ты?

– Простите, – повторил он, – но вы, похоже, с кем-то меня спутали. Меня зовут Эндрю.

Келси окинула его долгим взглядом. Это был Пэн, в каждой мелочи… но его звали по-другому.

– Желаю вам хорошего дня, – сказал он ей, похлопав по плечу, а затем развернулся и пошел прочь.

Келси пошла следом. Она была не настолько глупа, чтобы приставать к нему снова – от того, что он ее не узнал, ее сердце словно сковало льдом – но она просто не могла позволить ему исчезнуть сейчас, когда она его только нашла. Держась на приличном расстоянии, она прошла следом за ним несколько улиц, пока он не свернул к маленькому каменному коттеджу, стоящему вдалеке от дороги. Когда он поднялся по ступенькам крыльца, дверь распахнулась, и Келси увидела стоящую в проеме женщину, хорошенькую блондинку с ребенком, уютно устроившимся на ее бедре. Пэн поцеловал ее, они вошли в дом и закрыли дверь.

Келси долго простояла, глядя на дом Пэна. Она еще ни разу в жизни не чувствовала себя такой одинокой, даже когда жила в коттедже с Барти и Карлин. По крайней мере, Барти любил ее. Возможно, и Карлин тоже, хоть и по-своему. А Пэн не узнал ее. Точнее он никогда не был с ней знаком. И тут ее поразила по-настоящему ужасная мысль: что, если так будет со всеми ее Стражами? Что если все эти люди, что сражались с ней бок о бок и заботились о ней, теперь будут считать ее незнакомкой? Она всегда говорила Булаве, что готова пожертвовать чем угодно во имя своего королевства, но ценой оказалось то, о чем она и подумать не могла: одиночество.

В конце концов, она отвернулась от коттеджа Пэна и заставила себя уйти, вернуться домой. Последнее время она была очень занята подготовкой к переезду из дома матери в крошечную квартирку поближе к библиотеке. Она должна была стать ее первым собственным домом, и мысль об этом заставляла ее трепетать… но теперь вся ее радость от того, что у нее будет свой уголок, казалась нелепой и бессмысленной, как стена из бумаги. На один короткий момент она пожалела, что не умерла тогда, в Цитадели; по крайней мере, друзья были бы рядом с ней. Они все были бы вместе.

Еще дважды она возвращалась в музей Тира и разглядывала сапфиры, поблескивающие на своем ложе за стеклом. Даже несмотря на это стекло пальцы Келси зудели от желания схватить их, надеть и все вернуть, пусть даже разрушить королевство, если уж на то пошло, лишь бы получить назад свою жизнь, увидеть рядом с собой свою семью…

Четвертого визита в музей не последовало, но это было неважно. Ущерб уже был нанесен.

На протяжении нескольких недель, ничего особо не планируя, Келси начала расспрашивать коллег на работе, нет ли у них знакомых с именем Кристиан. Она полагала, что это имя довольно распространенное, но все было совсем не так; в Новом Лондоне было мало церквей, да и, к тому же, мода на это имя прошла даже среди верующих. Келси не знала, зачем она ищет Булаву; даже найди она его, ее, наверняка, ждет лишь повторение той ужасной сцены с Пэном. Но ей нужно было знать. Некоторые ее Стражи просто не родились в этом мире, но остальные должны были находиться где-то здесь, и зная это, Келси не могла просто так успокоиться.

Оказалось, что даже в этом Новом Лондоне Булава стал значительной фигурой. Келси понадобилось совсем немного времени и расспросов, чтобы выяснить, что человек по имени Кристиан МакЭвой занимает пост главы городской полиции. По описаниям этот Кристиан МакЭвой был довольно высоким, выше шести футов ростом, и его считали отличным полицейским, суровым, но справедливым. Лгать этому человеку не хотелось, потому что он чувствовал ложь.

Две недели Келси колебалась. Она и хотела, и не хотела его видеть. Эта идея ее одновременно захватывала и приводила в ужас. Но, в конце концов, она решилась.

Она отправилась в полицию в свой обеденный перерыв, воспользовавшись извозчиком, чтобы добраться до места. Она не станет тревожить Булаву, убеждала себя Келси; она просто хочет его увидеть. С нее будет довольно и этого, узнать, что он существует, что он, как и Пэн, счастлив в новом мире. Что Келси сделала для него хоть что-то доброе. Она вовсе не хотела вмешиваться в его жизнь. Просто хотела его увидеть.

Но когда время пришло, когда высокий человек с лицом Булавы вышел из полицейского участка и просто посмотрел сквозь Келси, словно той не существовало, она поняла, что допустила чудовищную ошибку. На нее накатила ужасная слабость. Келси стояла на ступеньках здания напротив полицейского участка, и как только Булава поспешил вниз по улице, она рухнула на эти ступеньки, спрятав лицо в ладонях.

От этой мысли веяло такой безнадежностью, что Келси разрыдалась. Это ее расплата, уговаривала она себя; она совершила великое дело, важное дело, более важное, чем ее жизнь. Ее королевство теперь процветало, развивало свободную торговлю и обмен информацией. У Тирлинга были законы, собранные в кодексы, и их действие подкреплялось судами. Церковь была отделена от государства. В королевстве было не только много книжных магазинов, здесь повсеместно были школы и университеты. У каждого работника была достойная зарплата. Люди растили детей, не боясь, что те столкнутся с жестокостью. Эта страна была хороша, но Келси ради нее всего-то пришлось отдать все. Она внезапно вспомнила, как кричала на Ловкача, как говорила, что он заслужил такую судьбу: видеть, как все, кого он знал и любил, умирают, оставляя его одного. Тогда она не знала, не понимала. Она всхлипнула сильнее, так погрузившись в свои страдания, что не сразу почувствовала легкое прикосновение к плечу.

– Ты в порядке, дитя мое?

Келси вытерла глаза, подняла голову и увидела отца Тайлера.

– Ты вполне можешь здесь посидеть, – заверил он ее, неправильно истолковав ее встревоженный взгляд. – Дом Божий открыт для всех, особенно для тех, кто в печали.

– Дом Божий, – прошептала Келси. Она даже не заметила крошечный крест на крыше здания за ее спиной. Лицо отца Тайлера было бледным, но не той бледностью истощения, которую запомнила Келси; теперь она могла бы поспорить, что отец Тайлер больше не аскет. Он мало походил на то робкое, запуганное существо из Арвата.

– Не хочешь зайти внутрь? – спросил он. – Всего на несколько минут, спрятаться от солнца?

Келси очень хотела, но понимала, что не может. Отец Тайлер, беседующий с ней, как с незнакомкой… это было больше того, что она могла вынести.

– Дом Божий не для меня, отец, – тягостно сказала она. – Я не верующая.

– А я не отец, – заверил он с улыбкой. – Я всего лишь брат. Брат Тайлер. Это моя церковь.

– Как называется ваша церковь?

– У нее нет названия, – ответил отец Тайлер – в мыслях она не могла называть его братом. – Прихожане бывают здесь, когда захотят. Я читаю проповеди по воскресеньям. Иногда мы собираемся, чтобы помочь страждущим.

– Молодцы, – пробормотала Келси без особого восторга. Она бы целый мир отдала, лишь бы увидеть отца Тайлера, но ей достался брат Тайлер, жизнерадостный слуга Божий, который понятия не имел, кто она такая.

– О ком ты горюешь? – спросил он.

– Это не важно.

– Конечно, важно. – Он сел на ступеньки рядом с ней и обхватил руками колени. Келси готова была поспорить, что артрит его больше не мучает, и гадала, каким чудом ему удалось избавиться от болезни. Но, с другой стороны, в Новом Лондоне теперь было полно докторов. В центре города даже был госпиталь.

– Ты потеряла любимого человека?

Келси горько рассмеялась и икнула. Это было хуже, чем потеря. Все вокруг нее продолжали жить своей жизнью, забыв обо всем, наслаждаясь новым миром. А она не просто осталась одна, ее оставили позади, и она представить себе не могла, что одиночество может быть настолько полным.

– Скажите мне, отец, – спросила она, – вы когда-нибудь встречали человека, потерявшего все в своей жизни?

– Да, но никогда такого юного, как ты. В том-то и трагедия.

– В каком смысле?

– Сколько тебе лет, дитя? Восемнадцать, девятнадцать?

– Девятнадцать.

– Ну, вот. Ты – здоровая молодая женщина – ты ведь здорова, правда?

Келси кивнула.

– Ты – здоровая молодая женщина, у которой вся жизнь впереди, но ты сидишь здесь и оплакиваешь прошлое.

«Я уже прожила свою жизнь». Но вслух Келси этого не сказала. Она не стала нагружать Пэна и Булаву воспоминаниями о прошлом, которого для них не было; не станет нагружать и отца Тайлера.

– Прошлое влияет на все, – сказала она ему. – Вам, как божьему человеку и историку, это наверняка известно.

– Откуда ты знаешь, что я историк?

– Удачная догадка, – ответила Келси устало.

У нее было не то настроение, чтобы притворяться перед человеком, которого когда-то отлично знала, что не знаешь его вовсе. Она закинула сумку на плечо.

– Мне пора идти, отец.

– Еще секунду, дитя. – Он окинул ее проницательным взглядом. – Ты говоришь, что потеряла все в этой жизни.

– Да.

– Тогда посмотри вокруг. – Он взмахнул рукой перед собой. – На всех этих людей. Ты, определенно, сможешь найти то, что будешь ценить.

Келси моргнула, настороженная неприкрытым оптимизмом в его словах. Как человек вообще может быть настолько жизнерадостным?

– Ваш совет хорош, отец, – наконец, сказала она. – Но он для кого-то другого. Я благодарю вас за то, что позволили мне отдохнуть здесь.

– Конечно, дитя. – Он махнул рукой на здание позади. – Можешь приходить в любое время, когда захочется с кем-то поговорить.

– Спасибо.

Но Келси знала, что не вернется, и не стала оборачиваться, спускаясь по ступенькам церкви. Ее все еще слегка пошатывало, словно земля уплывала из-под ног.

Она жалела о том, что пошла в полицейский участок. Там, как она и предполагала, ее ждала только боль. Теперь даже Булава был для нее потерян.

Но что это может быть? Она ужа выполнила свое великое предназначение. Спасла Тирлинг, и теперь она больше не королева, а обычная молодая женщина. Больше ей незачем геройствовать. Что она могла сделать, будучи просто Келси Рэйли? Ей нравилась ее работа в библиотеке; она успела полюбить свою маленькую квартирку. И это все? И как может такая жизнь не казаться пустой, если прежде ты видела, как вырастают и рушатся королевства?

«Есть и светлые моменты, – заметил ее мозг, ровным суховатым голосом, в котором Келси узнала голос Андали. – Никто не хочет убить тебя, так ведь? И сама ты еще никого не убила. Не была ни с кем жестока».

Это так. Королева Пик, мстительная тень, которую Келси пустила в свой разум с того самого момента, как заняла трон… она исчезла, похоронена в далеком прошлом. Келси ощущала ее отсутствие, как ощущаешь отсутствие только что вытащенной занозы, и была уверена – насколько вообще можно быть уверенной в этом новом мире – что Королева Пик больше никогда ее не побеспокоит.

Это было достижение, возможно, огромное достижение… но Келси была не в состоянии ясно его увидеть. Прошлое стояло на пути.

На перекрестке Главного бульвара – который теперь носил имя королевы Кейтлин – Келси выбралась из повозки и медленно пошла на работу. Посмотрев на часы, она с облегчением увидела, что у нее достаточно времени. Она больше ни разу не опоздала с того, самого первого утра, и Карлин перестала смотреть на часы каждый раз, когда Келси приходила на работу, что было огромным облегчением. Карлин ни капли не изменилась; Келси ужасно хотелось заслужить ее похвалу, но Карлин собиралась заставить ее выложиться по полной. Как в прежние времена. Келси почувствовала, как снова подступают слезы, и прибавила шагу. Но слезы не мешали словам отца Тайлера стучать в ее голове.

Ей хотелось просто выкинуть эту мысль из головы. Забыть о прошлом, и попытаться жить будущим… на это требовалась храбрость, которую Келси в себе не ощущала. В ней самой было слишком много прошлого.

«У вас кишка не тонка, Королевишна», – шепнул голос Арлисса в ее голове.

И это было правдой, решительности ей было не занимать. Но сейчас ей нужен был переворот. Иначе как она сможет все забыть и начать сначала, здесь, в нормальной жизни?

Сворачивая на дорожку, ведущую к библиотеке, она почувствовала, что снова плачет. Она покопалась в сумке, но оказалось, что платок положить забыла.

Дальше было хуже: на библиотечном крыльце она увидела Карлин, расположившуюся на одной из ступенек. Ей нравилось обедать на улице, когда было прохладно, и все остальные сотрудники предпочитали оставаться в здании. Келси постаралась как можно быстрее проскочить мимо начальницы.

– Келси?

Мысленно выругавшись, Келси обернулась.

– Что с тобой случилось? – спросила Карлин.

– Ничего, – ответила Келси, опустив голову, и в этот момент поняла, что это почти правда. Ничего не случилось, кроме того, что останется в ее голове… но сможет ли она когда-нибудь с этим смириться? Она вытерла заплаканные глаза и вздрогнула, ощутив руку Карлин на своем плече.

Из всех странных моментов, пережитых Келси за последнюю неделю, этот, наверное, был самым тревожным. В Карлин не было ни капли нежности, никогда; она не прикасалась ни к кому, если только речь не шла о наказаниях. Но сейчас рука на плече Келси не ударила и не ущипнула, а когда девушка подняла голову, она заметила, что суровое, морщинистое лицо Карлин светится добротой. Пораженная, Келси поняла, что в этом, новом Тирлинге все может оказаться совсем другим. Даже Карлин Глинн смогла измениться, стать кем-то другим.

– Келси?

Проглотив слезы, Келси поглубже вздохнула и распрямила плечи. Она теперь была не королевой, а обычной девушкой, законопослушной гражданкой Тирлинга… ее королевства, которое больше не нужно было спасать, ведь теперь оно стало целым.

– Келси, где ты была?