Глобальная гегемония США в настоящее время – объективный факт. Ни у кого, в том числе и у самой Америки, нет выбора в этом вопросе. Если Америка решит изолироваться от мира, как Китай более 500 лет назад, она поставит под угрозу свое собственное существование: в отличие от Китая, Америка не сможет изолировать себя от глобального хаоса, который немедленно наступит. Однако в политике, как и в жизни, все когда-то проходит. Гегемония – тоже преходящая историческая фаза. В конечном счете пусть даже не очень скоро американское глобальное доминирование пойдет на убыль. Поэтому для американцев будет своевременным попытаться представить, какое наследие оставит эта гегемония.

Реальный выбор состоит в том, как Америка должна осуществлять свою гегемонию, с кем она этой гегемонией может делиться и какова должна быть конечная цель, на которую она должна быть направлена. Какова главная цель беспрецедентной американской глобальной мощи? Ответ на этот вопрос определит, будет ли американское лидерство опираться на международный консенсус или же будет основано на самоуверенном доминировании, полагающемся на могущество Америки. Всеобщее согласие укрепит главенствующую роль Америки на международной сцене, а легитимность этой роли укрепит ее статус как единственной мировой сверхдержавы; доминирование потребует от Америки больших затрат для укрепления ее мощи, хотя она будет все еще обладать уникальным превосходством. Другими словами, в первом случае Америка будет сверхдержавой-плюс, а во втором – сверхдержавойминус.

Конечно же, первая и главная цель государственной мощи Америки – обеспечение ее собственной безопасности. В условиях, когда обстановка в мире становится все более неопределенной в плане обеспечения безопасности, особенно с учетом возрастающей способности не только государств, но и подпольных организаций наносить удары, приводящие к многочисленным жертвам, обеспечение безопасности американского народа должно быть главной целью глобальной политики США. Однако в наш век безопасность в одной отдельно взятой стране – фикция. Стремление к безопасности должно включать усилия, направленные на мобилизацию глобальной поддержки этих усилий. В противном случае международное недовольство и зависть по поводу верховенства Америки могут стать угрозой ее безопасности.

В каком-то смысле эта зловещая тенденция уже начинает сказываться. Америка с триумфом вышла из «холодной войны», стала подлинной сверхдержавой-плюс. Через десятилетие она рискует стать сверхдержавой-минус. За два года, истекших после 11 сентября 2001 г., первоначальная глобальная солидарность с Америкой все больше превращается в изоляцию Америки и глобальные симпатии уступают место широко распространяющимся подозрениям в отношении подлинной мотивации использования ею своей мощи.

В этом отношении особенно показательно, что вторжение в Ирак, увенчавшееся военным успехом, но вызвавшее противоречивую международную реакцию, привело к озадачивающему парадоксу: военный авторитет Америки никогда не был так высок, а ее политический авторитет так низок. Все признают, что Соединенные Штаты – единственная держава, способная организовать и победоносно завершить военную операцию в любой части мира. Однако оправдание войны в Ираке – категорические утверждения президента и его высших советников, что Ирак обладает оружием массового поражения, – оказалось не соответствующим действительности. Это нанесло ущерб престижу США в мире не только среди антиамерикански настроенных левых, но и среди правых. Поскольку международная легитимность в значительной степени основывается на доверии, ущерб, нанесенный глобальному авторитету США, нельзя считать незначительным.

В связи с этим представляется особенно важным то, как Америка определяет для себя и для всего мира главную цель своей гегемонии. Это определение должно отражать главный стратегический вызов, стоящий перед Америкой, на борьбу с которым она хочет мобилизовать мир. От того, насколько ясно и морально оправданно она это сделает, какое при этом проявит понимание нужд и чаяний других, в значительной степени будут зависеть масштабы и границы эффективного использования американской мощи. Короче говоря, это определит, будет ли Америка сверхдержавой-плюс или сверхдержавойминус.

После 11 сентября большинству в мире представляется, что основной акцент во внутренней и внешней политике США сделан на «глобальной борьбе с терроризмом». Основной заботой администрации Буша было стремление приковать внимание общества к этому явлению. С терроризмом, который был обозначен нечеткими контурами, осужден преимущественно в теологических и моралистических терминах, лишен связи с какими-либо нерешенными региональными проблемами, но в целом привязан к исламу, надо бороться с помощью создаваемых для решения конкретных задач коалиций партнеров-единомышленников, разделяющих (или декларирующих, что разделяют) схожую озабоченность по поводу терроризма как главного вызова нашего времени. Так что искоренение этого зла выглядит как самая неотложная задача, успешное решение которой послужит укреплению глобальной безопасности.

Сосредоточение усилий на терроризме политически выгодно в краткосрочной перспективе. Главное достоинство такого подхода состоит в простоте. Демонизируя неведомого врага и спекулируя на смутных страхах, можно получить поддержку в обществе. Но как долгосрочная стратегия такой подход малоперспективен, он может вызвать международные разногласия и пробудить в других нетерпимость («кто не с нами – тот против нас»), всколыхнуть ура-патриотические настроения и послужить отправной точкой для произвольного определения Америкой других государств как «находящихся вне закона». Это чревато тем, что Америку станут воспринимать за рубежом как занятую исключительно своими собственными интересами, а антиамерикански настроенные идеологи получат основание заклеймить Америку как самозваного стража порядка.

Из указания терроризма главной угрозой безопасности Америки вытекают три важных стратегических вывода, вызывающих серьезное беспокойство за рубежом: «кто не с нами – тот против нас»; упреждающий военный удар столь же оправдан, как и предотвращение; долгосрочные союзы могут быть заменены коалициями ad hoc (специально для этого), создаваемыми для выполнения конкретных задач. Первый представляет опасность в плане поляризации, второй создает ситуацию стратегической непредсказуемости, а третий вызывает политическую нестабильность. В совокупности они лишь укрепляют представление об Америке как о сверхдержаве, склонной к произвольным действиям.

Один проницательный европейский наблюдатель, сравнивая современную Америку с античным Римом, сделал глубокое замечание: «Мировые державы, не имеющие себе равных, составляют самостоятельный класс. Они никого не считают для себя ровней и очень легко зачисляют своих сторонников в число друзей – amicus populi Romani. У них уже нет врагов, есть только бунтовщики, террористы и государства-изгои. Они уже не воюют, а только карают. Они искренне возмущаются, когда вассалы отказываются вести себя так, как это положено вассалам». (К этому хочется добавить: они не вторгаются в чужие страны, они их только освобождают.) Эти слова написаны автором до 11 сентября, но они удивительно точно выразили позицию некоторых американских политиков, с которой те отстаивали в ходе обсуждения в ООН в 2003 году решения о войне против Ирака.

Альтернативным подходом к определению главного стратегического вызова может стать ориентация в более широком плане на глобальные беспорядки и их некоторые региональные и социальные проявления, среди которых терроризм – самый опасный симптом. Такой подход позволит США создать прочный и расширяющийся альянс близких по духу демократий и повести его на последовательную борьбу за ликвидацию условий, вызывающих эти беспорядки. В этом отношении привлекательность успеха американской демократии и ее влияние на окружающий мир через более гуманное определение глобализации будут подкреплять эффективность и легитимность американской мощи и усиливать возможности преодоления – вместе с другими – причин и последствий глобальных беспорядков.

Сегодня эти беспорядки проявляются в различных формах. Они обостряются и углубляются массовой нищетой и социальной несправедливостью, но их нельзя считать единственной причиной такого процесса. В некоторых регионах определенную роль играет национальное угнетение, в других – межплеменная рознь, в третьих – религиозный фундаментализм. Они проявляются вспышками насилия и брожением по всему юго-восточному поясу Евразии, Ближнего Востока, большей части Африки и некоторых регионов Латинской Америки. Они вызывают ненависть и зависть к господствующим и процветающим и в дальнейшем, видимо, будут становиться все более смертоносными, особенно с распространением оружия массового поражения. Некоторые проявления этого насилия еще более неразборчивы в выборе жертв, чем терроризм: каждый год гибнут десятки тысяч людей, сотни тысяч получают увечья, а миллионы людей страдают от последствий обычных военных действий.

Признание глобальных беспорядков основным вызовом нашего времени требует понимания сложных проблем. Но как раз это и есть главная слабость американской политической среды. Этот процесс трудно свести к хлестким лозунгам, и, в отличие от терроризма, его нельзя использовать на интуитивном уровне для мобилизации американского общества. Его значительно труднее персонализировать при отсутствии какой-то демонической фигуры вроде Усамы бен Ладена. Его так же трудно использовать для самовозвышения, как эпическую конфронтацию между добром и злом по типу титанической борьбы с нацизмом и коммунизмом. Но оставлять в стороне глобальные беспорядки – значит игнорировать главную реальность нашего времени: массовое глобальное политическое пробуждение человечества и углубляющееся понимание им невыносимого неравенства условий жизни людей.

Ключевая проблема будущего – смогут ли ненавидящие Америку демагоги использовать это пробуждение или оно приведет к осознанию мировым сообществом единства своих интересов, отождествляемого с глобальной ролью Америки. Следует признать, что, как и в случае более узкой проблемы борьбы с терроризмом, успешный ответ на глобальные беспорядки будет в большой степени зависеть от американской мощи как основной предпосылки общемировой стабильности. Вместе с тем это потребует долгосрочных обязательств, вытекающих из чувства моральной справедливости, а также из государственных интересов США, направленных на постепенную трансформацию подавляющей американской мощи в некую добровольно принимаемую гегемонию, в которой лидерство осуществляется через решения, принятые совместно с долгосрочными союзниками, а не просто за счет доминирования.

Общие интересы всего мирового сообщества не надо путать с мировым правительством. На данном историческом этапе идея мирового правительства лишена практического смысла. В мире, где отсутствует даже минимальное согласие, необходимое для общего правительства, Америка, конечно, не может поступиться своим суверенитетом в пользу какой-то надгосударственной власти и она не должна этого делать. Сегодня единственным возможным (в самом приблизительном смысле этого понятия) «мировым правительством» может быть только американская глобальная диктатура, но это будет очень нестабильная и, по сути, порочная затея, которая сама себя погубит. Мировое правительство может либо остаться прекраснодушной мечтой, либо стать кошмаром, но еще для нескольких поколений оно не станет серьезным проектом.

С другой стороны, общность интересов мирового сообщества не только желательна, но она уже начинает создаваться. Отчасти это результат спонтанного процесса, присущего динамике глобализации, отчасти следствие целенаправленных усилий, прежде всего со стороны Соединенных Штатов и Евросоюза, по созданию целостной и всеобъемлющей системы международного сотрудничества. Двусторонние и многосторонние соглашения о свободной торговле, региональные политические форумы и формальные союзы – все это способствует созданию системы взаимозависимых отношений, на данном этапе в большей степени на региональном уровне, но с тенденцией к расширению глобального сотрудничества. В совокупности все это составляет естественный процесс эволюции межгосударственных отношений в сторону создания международной неофициальной системы управления.

Этот процесс надо поощрять, расширять и институциализировать, укрепляя тем самым представление об общей судьбе человечества. Общие интересы предполагают баланс выгод и ответственности, означают передачу полномочий, а не диктат. У Америки есть уникальная возможность возглавить этот процесс, поскольку она одновременно могущественная и демократичная по системе правления.

Поскольку эгоистическая гегемония неизбежно вызывает противодействие, а демократия – подражание, элементарный здравый смысл подсказывает, что Америка должна ответить на это призвание.

Так что в практическом отношении сохранение позиций Америки связано с характером ее глобального лидерства. Лидерство подразумевает определение лидером того направления, в котором мобилизуются силы других. Власть ради самой власти, доминирование ради увековечения этого доминирования не способны привести к устойчивому успеху. Доминирование само по себе ведет в тупик. Оно в итоге мобилизует оппозицию, тогда как его высокомерие порождает самообман и историческую слепоту. Как отмечалось в предыдущих главах, перспективой человечества в ближайшие два десятилетия станет либо устойчивое движение к общности взаимных интересов, либо ускоряющееся падение в пучину всеобщего хаоса. Принятие другими американского лидерства – непременное условие избежания хаоса.

В практическом отношении мудрое лидерство на международной сцене требует, во-первых, рациональной и взвешенной политики самообороны, способной нейтрализовать самые вероятные и опасные угрозы американскому обществу, не вызывая параноидального чувства беззащитности государства. Во-вторых, необходимы продолжительные и последовательные усилия по умиротворению наиболее острых очагов насилия в мире, служащих источниками эмоциональной вражды, разжигающей насилие. В-третьих, потребуется длительная работа по вовлечению наиболее жизнеспособных и дружественных регионов мира в создание общей системы мер локализации и, там где возможно, ликвидации источников наибольшей опасности. В-четвертых, необходимо признать глобализацию не только возможностью расширения торговли и увеличения прибыли, но и явлением с более глубокой моральной подоплекой. И в-пятых, нужно воспитывать внутреннюю политическую культуру, дающую четкое представление о многоплановой ответственности, которой сопровождается глобальная взаимозависимость.

Необходимое глобальное лидерство возможно выработать только в результате сознательных, стратегически осмысленных и требующих больших интеллектуальных затрат усилий со стороны того, кого американский народ изберет своим президентом. Президент должен не просто будоражить американский народ, он должен просвещать его. Политического просвещения и большей демократии нельзя добиться одними лозунгами, разжиганием страхов или самодовольства. Любой политик испытывает подобное искушение, и следование этому курсу приносит свои политические выгоды. Но беспрерывные разговоры о терроризме искажают представление общества о мире. Они создают риск защитной самоизоляции, мешают обществу получить реалистическое представление о сложности мира и усугубляют раздробленность стратегической ориентации нации. В долгосрочном плане Америка сможет осуществлять стратегическое лидерство только при наличии более глубокого понимания обществом взаимной зависимости между национальной безопасностью США и глобальной безопасностью, так же как и бремени, которое налагают глобальное верховенство и связанная с этим необходимость создания надежных демократических альянсов, направленных на преодоление глобальных беспорядков.

Стоящий перед Америкой великий стратегический выбор дает основание для нескольких важных выводов. Самый главный – признание критической важности взаимовыгодного и постоянно укрепляющегося американо-европейского глобального партнерства. Взаимовыгодный, хотя по-прежнему асимметричный, Атлантический союз, способный действовать в глобальном масштабе, несомненно, отвечает интересам обеих сторон. С таким союзом Америка становится сверхдержавой-плюс, а Европа может последовательно объединяться. Америка без Европы по-прежнему будет обладать подавляющим преимуществом, но не станет глобально всемогущей, тогда как Европа без Америки останется богатой, но бессильной. Некоторые европейские страны и лидеры могут поддаться искушению сплотиться на антиамериканской или, скорее, на антиатлантической основе, но в итоге от этого проиграют и Америка, и Европа. В качестве сверхдержавы-минус Америка будет вынуждена пойти на значительно бо́льшие затраты для осуществления своего глобального лидерства, а шансы на объединение Европы значительно уменьшатся, поскольку антиатлантическая платформа не сможет привлечь на свою сторону большинство стран Евросоюза и тех, кто захочет вступить в этот союз.

Только совместная работа по обеим сторонам Атлантики даст возможность выработать подлинно глобальный подход, который позволит значительно улучшить обстановку в мире. Для достижения этого Европа должна выйти из своего нынешнего состояния спячки, понять, что ее безопасность в гораздо большей степени зависит от обстановки в мире, чем безопасность Америки, и сделать из этого неизбежные практические выводы. Без Америки она никогда не будет чувствовать себя в безопасности, она не сможет объединиться вопреки Америке, она даже не сможет сколько-нибудь существенно влиять на Америку, если не будет готова действовать вместе с Америкой. Еще довольно продолжительное время «автономная» военно-политическая роль Европы за пределами Европейского континента, о которой так много говорят в последнее время, будет оставаться весьма ограниченной, потому что лозунги Европы на этот счет значительно опережают ее готовность платить за эту роль.

Вместе с тем Америка должна удержаться от искушения расчленить своего самого важного стратегического партнера. Нет Европы «старой» или «новой». Это тоже только лозунг без какого-либо географического или исторического содержания.

Кроме того, постепенное объединение Европы никак не угрожает Америке, наоборот, это может принести ей только пользу, поскольку придает больший вес Атлантическому сообществу. Политика divide et impera, хоть и выглядит привлекательной в тактическом отношении для сведения счетов, в итоге окажется близорукой и приводящей к противоположным результатам.

Надо также принимать во внимание, что в реальности Атлантический союз не может быть строго паритетным – 50 на 50 – партнерством. Сама идея такого тщательно выверенного равенства – политический миф. Даже в бизнесе, где акции могут быть строго поделены в соотношении 50 на 50, такая схема не работает. Более молодую в демографическом отношении, более энергичную и политически единую Америку невозможно полностью состыковать в политическом и военном отношении с более разнообразной по своему составу Европой, состоящей из государств солидного возраста, которые объединяются, но еще далеко не едины. Однако на каждой стороне Атлантики есть то, в чем нуждаются на другой. Америка еще какое-то время останется высшим гарантом глобальной безопасности, даже если Европа постепенно будет наращивать свой пока незначительный военный потенциал. Европа может дополнить американскую военную мощь, тогда как объединенные экономические ресурсы США и Евросоюза делают Атлантическое сообщество глобально всемогущим.

Так что единственный вариант – не европейский партнер в той же весовой категории и тем более не противовес, а европейский партнер, имеющий реальный вес в процессе выработки и реализации общей глобальной политики. Для критически важного влияния на это, даже если оно не связано со строго паритетным участием в процессе принятия решений, от обеих сторон требуется готовность действовать вместе, когда в этом возникает необходимость. Это также означает, что когда возникает потребность в таких действиях, то у стороны, у которой больше возможностей для действий или которая больше заинтересована в конечном результате, должно быть решающее слово. Американское верховенство не должно пониматься как предполагающее автоматическое подчинение Европы, и партнерство не надо понимать как полный паралич при отсутствии первоначального согласия. Обе стороны должны развивать дух взаимных уступок, вырабатывать общие стратегические перспективы, создавать новые атлантические механизмы для устойчивого глобального политического планирования.

Экономическое объединение Европы будет опережать ее политическое объединение, но уже сейчас можно рассмотреть некоторые меры, направленные на реструктуризацию процесса принятия решений в НАТО, для того чтобы учесть складывающийся политический облик Евросоюза. По мере того как отдельные элементы структур Евросоюза будут становиться частью ткани европейского общества, начнет формироваться и общая политическая ориентация Европы. Принимая во внимание, что подавляющее большинство стран – участниц НАТО также входят в Евросоюз, процедуры альянса должны отражать тот факт, что он во все меньшей степени становится объединением 26 государств-наций (одни из них сильнее, другие слабее), а в большей степени – североамерикано-европейской структурой. Игнорирование этого обстоятельства будет лишь играть на руку тем, кто выступает за создание самостоятельной и дублирующей европейской военной структуры.

Для обсуждения перспектив этой нарождающейся реальности вполне уместно созвать трансатлантическую конференцию. Она должна рассмотреть не только долгосрочную стратегическую программу действий для обновленного и, возможно, реструктуризированного альянса, но также и более широкие последствия того факта, что Америка вместе с Европой становятся действительно всемогущими. Из этого вытекает обязательство Европы более предметно участвовать в обеспечении глобальной безопасности. Горизонты европейской безопасности больше не могут ограничиваться границами континента и его периферией. НАТО уже присутствует в Афганистане, а также косвенно в Ираке, а вскоре, возможно, будет присутствовать и на израильско-палестинской границе. В конечном счете стратегические интересы НАТО будут охватывать всю Евразию.

Прочный трансатлантический альянс США и Евросоюза, основанный на общем понимании глобальных перспектив, должен опираться на такое же общее стратегическое понимание сути нашей эпохи, главных угроз миру, роли и миссии Запада в целом. Это требует серьезного и глубокого диалога, а не взаимных упреков, связанных зачастую с надуманными представлениями о том, что Америка и Европа дрейфуют в диаметрально противоположные стороны. Истина в том, что Запад в целом может дать миру очень много, но осуществить это можно, лишь если у него будет единое представление об этом. Сегодня Запад не ощущает недостатка в военной мощи (у Америки она в избытке) или в финансовых ресурсах (в этом Европа может сравниться с Америкой). Дело, скорее, в способности выйти за пределы узкого круга собственных забот и интересов. В момент, когда человечество стоит перед лицом беспрецедентных вызовов с точки зрения безопасности и благосостояния, лидеры Запада в интеллектуальном отношении зачастую оказываются бесплодными. Осознанная стратегическая дискуссия может пробудить необходимый дух политического новаторства.

В случае, если такой генеральный пересмотр стратегических концепций окажется неосуществимым, трансатлантический альянс должен сосредоточиться на вполне определенных проблемах. В Европе это касается устойчивых и взаимодополняющих процессов расширения Евросоюза и НАТО. Это расширение сейчас вступает в свою третью фазу. Первая – варшавская фаза – была связана с непосредственными геостратегическими последствиями «холодной войны» и предусматривала быстрое принятие в НАТО Польши, Чехии и Венгрии; вторая – вильнюсская фаза – была связана с почти одновременным и географически совпадающим решением о расширении НАТО и Евросоюза за счет, соответственно, семи и десяти новых государств; следующий (киевский?) раунд может быть обращен дальше на восток, на Украину и, возможно, на Кавказ, а вероятно даже, в конечном счете и на принятие в НАТО России.

За пределами собственно Европы большой интерес для Америки представляет регион Ближнего Востока, который также беспокоит Европу. План «дорожная карта» для палестино-израильского мирного урегулирования, зависящий по большей части от настойчивых и совместных усилий Америки и Европы, неотделим от «дорожной карты» возрождения Ирака как стабильного, независимого, идущего по пути демократизации государства. Без того и другого мир в регионе невозможен. Совместные действия США и Евросоюза будут также способствовать более эффективному проведению курса на избежание лобового столкновения между Западом и исламом, в поощрении позитивных тенденций в мусульманском мире, которые, по сути, ведут к его включению в современный и демократический мир.

Однако согласованное движение к достижению этой общей цели требует глубокого понимания различных течений внутри ислама, и в этом у Европы есть некоторое преимущество перед Америкой. Кроме того, забота Америки о безопасности Израиля имеет противовес в виде симпатий европейцев к бедственному положению палестинцев. Без полного учета той и другой озабоченности мирное разрешение израильско-палестинского конфликта невозможно. Мирный исход этого конфликта, в свою очередь, будет способствовать необходимому и давно назревшему преобразованию соседних арабских обществ, снижению антиамериканской враждебности. Нежелание нескольких американских администраций пытаться решить эту проблему стало одним из факторов, способствовавших росту экстремизма в этом регионе.

Америке также предстоит сыграть уникальную роль в развитии демократии в арабском мире. Вот уже более двух веков она остается колыбелью свободы, центром притяжения тех, кто хочет жить в условиях свободы. Она также источник вдохновения для тех, кто стремился сделать свою собственную страну такой же свободной, как Америка. В период «холодной войны» только Америка четко провозгласила через радио «Свободная Европа», что она отказывается признать окончательным подчинение Центральной Европы Москве. Именно Америка при президенте Картере выступила в защиту прав человека и тем самым идеологически поставила Советский Союз в положение обороняющегося. Так что Америка не стремилась навязать другим свою политическую культуру, она пропагандировала общие чаяния.

Об этом важно вспомнить именно теперь, когда доминирующая в глобальном масштабе Америка заявляет о своей решимости демократизировать мусульманские страны. Цель это благородная и практичная в том смысле, что распространение демократии способствует укреплению мира. При этом, однако, важно не забывать главного урока истории: любое справедливое дело в руках фанатиков превращается в свою противоположность. Так случилось с религией в Средние века, когда религиозное рвение превратило проникнутую состраданием и кротостью религию в кошмар инквизиции. То же самое случилось в более близкие нам времена, когда олицетворением «свободы, равенства и братства» Французской революции стала гильотина. Ушедший век принес человечеству неслыханные страдания, когда идеалы социализма выродились в бесчеловечный ленинизм-сталинизм.

Насаждение демократии, если этим заниматься с фанатичным рвением, игнорируя исторические и культурные традиции ислама, может привести к отрицанию самой демократии. Указание, что после Второй мировой войны Америка успешно установила демократический режим в Германии и Японии, не учитывает исторически важных фактов. Можно назвать только два из них: в 2003 году в Берлине торжественно отметили столетие победы германской Социалистической партии на муниципальных выборах, не где-нибудь, а в столице имперской Германии. Американские реформы в Японии получили общественное признание, потому что их открыто поддержал император Японии. В обоих случаях социальная база позволила Соединенным Штатам после Второй мировой войны ввести там демократическое устройство.

Некоторые предпосылки такого же типа, хотя и более ограниченные, есть и на Ближнем Востоке, но их реализация потребует исторического терпения и такта. Опыт нескольких исламских стран, расположенных на периферии Запада – особенно Турции, а также Марокко и (несмотря на фундаменталистский привкус) Ирана – наводит на мысль, что, когда демократизация – результат органичного развития, а не догматического навязывания со стороны чуждой силы, исламское общество постепенно осваивает и принимает политическую культуру демократии.

Принимая во внимание возросшую роль Америки в политической жизни арабского Ближнего Востока после оккупации Ирака, важно, чтобы творцы американской внешней политики не пошли на поводу у доктринерски настроенных и нетерпеливых сторонников навязываемой извне демократизации, можно сказать, «демократизации сверху». Злоупотребление лозунгами на этот счет во многих случаях может отражать неуважение традиций ислама. У других это может быть просто тактическим приемом, который используется в надежде, что акцент на демократизации позволит снизить политическое давление на арабов и израильтян и даст им возможность уйти от достижения компромисса, необходимого для мирного урегулирования. Какова бы ни была эта мотивация, остается фактом, что подлинная и жизнеспособная демократия успешнее развивается в условиях, которые приводят к постепенным спонтанным переменам, без спешки и принуждения. Первый из названных подходов может реально изменить политическую культуру, а второй может лишь навязать некую политическую корректность, которая по своей природе будет недолговечной.

Стратегический диапазон Атлантической повестки простирается в восточном направлении за пределы Ближнего Востока. Новые Общемировые Балканы – дуга кризиса от Персидского залива до Малаккского пролива – станет менее взрывоопасной, если ресурсы трех наиболее процветающих регионов мира (политически энергичной Америки, экономически объединяющейся Европы и коммерчески быстро развивающейся Восточной Азии) будут согласованно использованы для совместного противодействия угрозам безопасности, которые создаются волнениями в этом обширном регионе. Эта угроза усугубляется наличием ядерного оружия у двух враждующих соседних государств – Индии и Пакистана, в каждом из которых существует и серьезная внутренняя напряженность. Америка и Европа должны вместе добиваться от Японии и особенно от Китая их более тесного участия в совместных усилиях по сдерживанию тенденций распада. Принимая во внимание, что оба этих государства уже в большой степени зависят от поступления энергоносителей из Персидского залива и Центральной Азии – и эта зависимость постоянно растет, – они не могут стоять в стороне от общих проблем, существующих в этом подверженном насилию регионе, который для одной Америки может стать зыбучими песками.

Америка уже значительно расширила свои военные обязательства в Европе. В военном отношении она постоянно присутствует в Афганистане и некоторых новых независимых государствах Центральной Азии. Принимая во внимание расширяющуюся коммерческую активность Китая в Центральной Азии, зоне, которая до недавнего времени пребывала под исключительным влиянием России, необходимость более широкого международного сотрудничества для противодействия местным дестабилизирующим тенденциям становится все более актуальной. От Японии и Китая надо добиваться реального участия в политической и социальной стабилизации этого региона.

Общемировая стабильность также будет зависеть от того, как динамика соотношения сил на Дальнем Востоке будет влиять на взаимоотношения Америки, Японии и Китая. Соединенные Штаты должны позаботиться о том, чтобы трансформировать складывающееся равновесие между США, Японией и Китаем в структурированные отношения безопасности. Геополитически Азия чем-то напоминает Европу до Первой мировой войны. Америке удалось стабилизировать Европу, но перед ней маячит перспектива потенциального структурного кризиса в Азии, где по-прежнему соперничают несколько крупных держав, хотя этот процесс сдерживается стратегическим присутствием США на периферии этого региона. В основе такого присутствия лежат американо-японские отношения, но усиление регионального влияния Китая и непредсказуемость Северной Кореи требуют более активной политики США по развитию системы как минимум трехсторонних отношений безопасности. Как уже отмечалось, такое трехстороннее равновесие будет устойчивым, от Японии оно потребует более активного участия в международных делах и постепенного усиления своей роли в военном отношении.

Создание этого равновесия может, в свою очередь, потребовать создания трансъевразийской многосторонней структуры безопасности для реагирования на это новое измерение глобальной безопасности. Если не удастся хотя бы формально вовлечь Китай и Японию в общую структуру обеспечения безопасности, это может в итоге вызвать опасный тектонический сдвиг, возможно включающий одностороннюю ремилитаризацию Японии, уже потенциально способной в очень короткий срок стать ядерной державой. Это еще больше усугубит угрозу стремления Северной Кореи к созданию собственного ядерного арсенала. Необходимость коллективной реакции на действия Северной Кореи лишь подчеркивает общий принцип: только при поддержке союзников и партнеров американская гегемония может эффективно противодействовать все большей доступности оружия массового поражения как для государств, так и для экстремистских организаций.

Америка должна решать эти дилеммы в контексте исторического по своему значению взаимодействия между американской глобальной мощью и глобальной взаимозависимостью в век мгновенной связи. Главной дилеммой Америки окажется нахождение правильного баланса между существующей односторонней гегемонией и складывающимся мировым сообществом, с одной стороны, и демократическими ценностями и обязанностями, вытекающими из глобальной мощи, – с другой. Глобализация, за которую выступает Америка, может помочь смягчить глобальные беспорядки – при условии, что она не ухудшит, а улучшит положение беднейших стран и будет руководствоваться не только собственными экономическими, но и гуманитарными интересами. Позиция США в отношении многосторонних обязательств, особенно тех, которые не совпадают с более узкими и односторонними американскими целями, – это показатель ее готовности к глобализации, действительно способствующей развитию равноправной взаимозависимости, в отличие от неравной зависимости. Позиция США в отношении многосторонних обязательств за последние годы у многих создала впечатление, что наличие равных условий для всех членов мирового сообщества не относится к числу приоритетов Америки.

Америка должна более тонко чувствовать риск того, что ее отождествление с несправедливой моделью глобализации может вызвать мировую реакцию, ведущую к появлению нового антиамериканского кредо. В наш век глобального политического пробуждения социальных страстей и фанатичной ненависти безопасность зависит не только от военной мощи. В долгосрочном плане непосредственное влияние на нее окажет и то, как Америка определит и будет проводить в жизнь политику глобализации.

Подобным же образом Америка должна более вдумчиво относиться к неожиданным политическим последствиям своего уникального культурного влияния на мир. Глобальная привлекательность американской мощи вызывает непредвиденный эффект в виде завышенных ожиданий со стороны жителей различных стран. Они предъявляют к Америке более высокие требования, чем к другим странам, в том числе зачастую своим собственным. На самом деле антиамериканизм несет в себе немало признаков разочарования. В итоге те, кто разочаровался в Америке именно в силу слишком больших ожиданий, особенно возмущаются тем, что она недостаточно делает для исправления невыносимых условий, в которых они находятся. Вследствие этого культурная привлекательность Америки оборачивается политической дестабилизацией, тогда как Америка стремится укреплять политическую стабильность исходя из своих долгосрочных стратегических интересов. Ввиду этого Америка может получить политические дивиденды от вызванной ею мировой культурной революции только в том случае, если она сделает ставку на действительно всеобщие интересы.

Поскольку другой критически важный компонент глобального образа Америки – магнетическая привлекательность ее демократической системы, американцы должны так же бережно поддерживать хрупкий баланс между соблюдением гражданских прав и требований национальной безопасности. Это сделать легче, когда войны идут далеко и их издержки социально приемлемы. Но острая реакция общества на преступление 11 сентября, которую, возможно, намеренно подогревали по политическим причинам, может привести к серьезному пересмотру этого баланса. Менталитет осажденной крепости способен отравить любую демократию. То, что сделала с Израилем вражда в окружающем его регионе, с Америкой может сделать страх, подогреваемый существующей в мире враждебностью.

Отсюда следует, что внутренняя безопасность Америки должна обеспечиваться таким способом, который будет при этом укреплять подконтрольную ей мощь и глобальную легитимность этой мощи. Стоит еще раз повторить то, о чем уже говорилось ранее. В настоящее время в Америке развернулись третьи в ее истории с момента обретения независимости большие дебаты по поводу потребностей ее государственной обороны. По понятным причинам в центре этих дебатов стоит вопрос о выживании общества в новой обстановке развития и распространения оружия массового поражения, нарастающих глобальных волнений и усиливающегося страха перед терроризмом.

Америка оказалась в новых исторических условиях, основная черта которых весьма тонкое взаимодействие между ее внутренней безопасностью и общей обстановкой в мире. Принимая во внимание ее роль в обеспечении глобальной безопасности и ее исключительную глобальную вездесущность, Америка вправе требовать для себя большей безопасности, чем другие страны. Ей нужна сила, которую можно с решимостью применять в глобальном масштабе. Она должна укреплять свою разведку (а не тратить огромные ресурсы на содержание бюрократического аппарата внутренней безопасности) так, чтобы можно было упреждать угрозы Америке. Она должна сохранять всеобъемлющее технологическое преимущество по отношению ко всем своим соперникам в стратегических и обычных вооруженных силах. Но она также должна определять свою безопасность в таких категориях, которые будут отвечать интересам других. Эта многоплановая задача может решаться более успешно, если мир поймет, что траектория большой американской стратегии ведет в сторону всемирной общности взаимных интересов.

Крепость на вершине холма может стоять одиноко, бросая тень на все, что расположено ниже. В таком качестве Америка способна быть только объектом всеобщей ненависти. В противоположность этому город на вершине холма может освещать мир надеждой на прогресс человечества, но только в такой среде, где прогресс заодно оказывается точкой сосредоточения общих надежд и реальностью, достижимой всеми. «Не может укрыться город, стоящий на верху горы… Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела…». Так пусть Америка светит.