2 декабря 1943 года, когда они прибыли в Бари, Витантонио не узнал город. В ту зиму военные автомобили наводнили дороги, группы солдат сновали туда и сюда как будто без очевидной цели, особенно по улицам, ведущим в Борго Антико и Новый порт. Витантонио вышел с вокзала и пешком пошел по Корсо-Италия вдоль железнодорожных путей, затем зашагал по улицам Мадоннеллы. Ему не терпелось скорее начать разыскивать мать и доктора Риччарди по всем гражданским больницам и военным госпиталям, куда их могли направить, но сначала необходимо было просто пройтись по улицам куда глаза глядят, чтобы вновь почувствовать биение города.

Он ощутил дующий в лицо морской ветер и понял, что вышел на Лунгомаре, как раз напротив «Альберго-делле-Нацьони». Там он впервые увидел портовые краны, словно застигнутые врасплох в разгаре бешеной работы. Он с трудом узнавал в этом бурлящем городе мирные и сонные улицы его последнего года учебы. Прежде чем отправиться дальше, он решил зайти в гостиницу и пропустить стаканчик.

Витантонио не привык пить и почувствовал, что алкоголь жжет ему внутренности. Он смущенно закашлялся и тут же выпрямился, пытаясь совладать с собой. Подняв взгляд к большому зеркалу, висевшему в зале, он увидел в нем отражение судна, что входило в Новый порт, к восточному причалу; если бы у Витантонио был с собой полевой бинокль, он разглядел бы, что это «Джон Харви», американский транспорт. Он вспомнил, как впервые увидел корабли, сидя спиной к морю и глядя в огромное зеркало в баре «Альберго делле Нацьони», когда поссорился с дядей Анджело. В тот далекий день ему казалось, что нет зрелища более мирного, чем прибытие корабля в порт после морского путешествия, полного опасностей. С тех пор будто минуло тысячелетие.

Он заплатил, намереваясь вернуться на Лунгомаре, подойти к молу и вблизи посмотреть, как судно будет причаливать. Покидая бар, он бросил последний взгляд в зеркало, желая понять, где в точности находится корабль и сколько у него самого времени, чтобы дойти до порта, и ошеломленно замер. В зеркале, которое раньше целиком занимал «Джон Харви», появилась знакомая фигура – его кузен Франко, он выходил из автомобиля, остановившегося ровно напротив отеля, на другой стороне Лунгомаре. Витантонио напрягся, буравя зеркало взглядом. Он увидел, как Франко прощается с водителем, одетым в форму итальянской армии, и удаляется по направлению к Виа-Данте. Витантонио, пораженный, что этот убийца безнаказанно расхаживает по городу, закусил губу и сжал кулаки от злости. Он делил с ним детские и юношеские годы, не задаваясь вопросом, почему терпит очевидную склонность кузена ко злу. Сейчас он ненавидел его всей душой и проклинал себя за то, что столько раз прощал его.

Часом раньше, когда он только вышел с вокзала и шел по новым кварталам, город хотя и бурлил от кипучей деятельности военных, но в то же время казался безопасным. Союзники отнеслись к Бари достаточно уважительно, сделав его своим основным портом снабжения на Адриатике, а восстание женщин из Борго-Антико помешало немцам взорвать причалы при отступлении. Теперь, с появлением Франко, город больше не казался Витантонио ни мирным, ни безопасным. В Бари шла война, и присутствие кузена вновь пробуждало пережитые кошмары.

Витантонио вышел на улицу и ускорил шаг, решив не терять Франко из виду. Свернув вглубь района, за театром Петруццелли он почти нагнал его. Он прекрасно разглядел узкие сутулые плечи, нервно дергавшиеся, когда они играли в войну во дворе палаццо. Витантонио шел за Франко по пятам по Виа-Кавур, затем по Виа-Пиччини. Увидев, что они выходят на площадь Гарибальди, Витантонио понял, куда тот направляется. Он убавил шаг и с отвращением удостоверился, что Франко входит в подъезд дома, где они вместе жили в последний год учебы, до бегства кузена на войну в Испанию. Дядя Анджело купил эту квартиру, чтобы поселить там сына с одной служанкой, сразу после школьного инцидента с Джокаваццо. Двумя годами позже туда же переехал и Витантонио: бабушка находила абсурдным, что он живет в интернате, в то время как у семьи есть квартира и в ней полно свободного места.

Витантонио остался стоять на противоположной стороне площади, наблюдая за подъездом. Годы, проведенные в Матере, и месяцы партизанской жизни научили его, что все может быть намного сложнее, чем кажется. Через час он получил тому подтверждение – дверь подъезда открылась, но Франко вышел не один, его сопровождал тип с гнилыми зубами.

Тем временем «Джон Харви» миновал заградительную сеть от подводных лодок, натянутую между молами Сан-Катальдо и Новым, и встал к двадцать девятому причалу Восточного мола; паровую машину только что заглушили. У причала теснились грузовые суда союзников, многие доверху набитые боеприпасами, и вновь прибывшему транспорту не было оказано предпочтения – корабли сутками стояли в очереди, ожидая разгрузки.

Витантонио был готов немедленно броситься на них, но вместо этого дал Франко и гнилозубому затеряться на улицах, ведущих в порт. Он выждал еще полчаса и наконец поднялся в квартиру, решив дожидаться их там, чтобы расквитаться. Он влез в квартиру через окно прихожей, выходившее прямо на лестницу, – так же, как и в студенческие времена, если случалось забыть ключи.

То, что он тайком забрался в свою бывшую студенческую квартиру, произвело на него странное впечатление. Должно быть, там давно никто не убирался, воздух был спертый. Он заглянул в комнаты и с неудовольствием обнаружил, что гнилозубый присвоил его кровать, Франко обосновался в своей старой комнате. Кухня была завалена объедками, из туалета нестерпимо воняло.

Войдя в столовую, Витантонио увидел через открытую балконную дверь, как солнце садится за городское кладбище. Он не сразу привык к темноте, но наконец обнаружил на письменном столе радиостанцию и кипу документов, некоторые на немецком. Он взял несколько, чтобы посмотреть, что там написано. Подошел к балкону и прочитал: «В Бари зашло солнце». И дальше: «Тридцать одна утка в пруду». Подпись: «Черный Рыцарь».

Что означает это послание? С кем держит связь эта парочка? Они еще работают на фашистов из Республики Сало́, которые вместе с нацистами контролируют север Италии? Или уже напрямую на немцев? Или, быть может, на тех и на других сразу?.. Наверное, последнее – предатели прекрасно могли шпионить одновременно и в интересах Гитлера, и в интересах Муссолини, и в интересах всех злодеев на свете.

Он перечитал сообщения. Но что они, черт возьми, означают? Солнце? Утки? О чем это? Вопросы возникали один за другим, но тут взвыли разом все сирены города и вернули его к действительности. Испугавшись, он подбежал к балкону и высунулся наружу: люди, гулявшие на площади, бегом бросились в убежища.

Витантонио не привык к воздушным тревогам и подумал, что лучше остаться в квартире и подождать возвращения Франко и гнилозубого. Он сел на пол, прислонившись спиной к открытой балконной двери, поглядывая на опустевшую площадь Гарибальди. Пол в квартире был ледяной. Ночь стояла ясная. От вида безлюдной площади становилось не по себе. Время замерло. Тут прямо рядом с домом прогремел оглушительный взрыв, и Витантонио бросился на пол, чтобы укрыться от стекла, разлетевшегося на тысячи осколков.