Отеро не умела терпеть. Она желала получить все и сразу. У нее было почти все. Декорации чудесные, голос в силе, костюм пошит такой, что мужчины будут прыгать от восторга, новое брильянтовое колье, подарок от Никки, ослепит на глубоком декольте. Она подлинная и единственная королева брильянтов. Королеве недоставало самой малости: триумфа над более молодой соперницей. Тут не помогут ни влияние Никки, ни брильянты. Только публика, которая искупает в овациях, сможет помочь. Только зал решит, кто из них первая.

На всякий случай она попросила Никки, чтобы он нашел людей, которые будут отбивать ладоши. Как бы ни старались клакеры на балконе, настоящая публика – единственный судия. Ради победы Отеро готова была выйти в одних брильянтах без платья, но Никки отговорил: тут не Париж, это может закончиться приводом в участок. Оставалось ждать вечера.

Она вошла в гримерную и захлопнула дверь. Как же мучительно ждать! Не зная, что делать, остаться в театре и или поехать проветриться, Отеро прохаживалась между букетами, отрывая цветам головки. За спиной раздался сдавленный кашель. Отеро метнулась тигрицей, готовая растерзать наглеца, посмевшего потревожить ее покой, сунула руку за букеты и поймала чей-то воротник.

– Выходи, негодяй! – прошипела она, оберегая связки и резко дергая.

Тот, кто попался, не оказывал сопротивления. Он вылез целиком – помятый, жалкий, прическа всклокочена, а глаза помутнели от слез.

Отеро брезгливо отдернула руку.

– Что это значит, Мигель?

Строгий вопрос вместо сочувствия добил окончательно. Закрыв лицо ладонями, Вронский зарыдал. Как ни печально, но Отеро не умела утешать мужчина. Она их просто бросала, когда они наскучивали. И больше не интересовалась их судьбой. По ее мнению, мужчины не имели права на слезы. Слезы – рабочий инструмент женщины. Как и тело, и брильянты. Раз у женщины отняли все другие права.

Всхлипывания только раздражали. Отеро швырнула ему платок.

– Прекратите рыдать или идите вон…

Вронский знал, что испанке нельзя перечить. Он тяжко вздохнул, давя рыдания, и громко высморкался.

– Посмотрите на себя, до чего вы дошли… Напились в такой день… В день бенефиса! Мерзкий слизняк! – Отеро замахнулась, чтобы влепить пощечину, но Вронский был так жалок, что противно было пачкать о него ручку.

– О божественная, это так ужасно! – всхлипнул он и опять высморкался.

– На кого вы похожи? Какой мерзкий вид! Вы жалки, Мигель!

– О да… я жалок… Жизнь моя кончена, – Вронский сделал неудачное движение и покончил с жизнью фарфоровой вазы, упавшей на пол. Отеро еле успела отскочить от брызг и цветов.

– Ублюдок! Кусок дерьма! Мерзкая грязь!

Вронский обреченно кивнул.

– Заслужил, заслужил, божественная, ваш гнев… – проговорил он. – Со всем соглашаюсь… Прошу об одной милости: не гнать вашего покорного раба… Милости прошу и пощады…

Переступив через остатки вазы, он упал перед ней на колени и склонил голову.

Отеро отвела душу: поколотила его по плечам и спине кулачками и даже пнула в живот туфелькой. Мучения Вронский сносил с покорностью. Пожалуй, всади она нож, и смерть примет молча.

Гнев иссяк. Зверь насытился. Отеро готова была к милосердию.

– Никчемный человек, – сказала она, поднимая его голову за подбородок. – Что вы натворили?

В глазах Вронского стояли слезы.

– Я не виновен, о божественная… Меня оклеветали… Меня преследует этот жуткий человек из полиции, этот Ванзаров… Спасите меня, несравненная…

Услышав знакомую фамилию, Отеро проявила интерес. Оказывается, Азардов не только охраняет ее покой и разыскивает пропавшую итальянку, но и охотится на режиссера. Дичь, недостойная усилий.

– Признавайтесь, что натворили, – приказала она, прикидывая, хватит ли ее власти над Азардовым, чтобы спасти это глупое создание. И в замученном виде Вронский был изумительно хорош. Так и хотелось сжать его в объятиях.

Вронский поведал печальную историю: его подозревают в смерти двух невинных барышень, а он здесь ни при чем. Отеро, конечно знала, что Мигель не может упустить ни одну хорошенькую мордашку, но чтобы убивать… Нет, Азардов ошибся. Это она ему докажет. Пусть оставит Вронского в покое. Тем более что декорации он выдумал прелестные. Отеро сочла, что он достоин помилования.

– Оставайтесь здесь, глупое создание, – повелительно сказала она, подставляя руку. – До вечера не смейте высунуть носа. После бенефиса, так и быть, спасу вашу никчемную жизнь…

Вронский страстной пиявкой припал к ее руке. И целовал, пока Отеро не выдернула ручку.

Божественная надела шляпу и покинула гримерную. Как раз такой маленькой победы ей недоставало, чтобы дотерпеть до вечера.

Оставшись один, Вронский запер дверь. Перед зеркалом поправил галстук, гребнем певицы уложил волосы и промокнул лигнином мокрое лицо и глаза. Он быстро приходил в себя. Вскоре приободрился настолько, что заскучал. Сидеть взаперти столько часов было тяжким наказанием. И он не вытерпел. Для начала тихонько открыл замок и выглянул. В артистическом коридоре было пусто. Возник соблазн сбегать в ресторан, но на такое он не мог решиться.

Послышались торопливые шаги. Вронский спрятался и выглянул, когда шаги миновали дверь. По коридору быстро шел Платон, а за ним торопилась барышня. Судя по всему, новенькая и незнакомая. Любопытство было сильнее страха. Притворив дверь, Вронский отправился следом. Ему было интересно, к кому отправилась кандидатка.

Платон постучал и спросил разрешения. Ему позволили. Пропустив барышню, он отправился по своим делам. Вронский наблюдал из укрытия за происходящим. Ему было хорошо известно, что сейчас случится за закрытой дверью. Как и хозяину кабинета, антрепренеру Гляссу.

– Николай Петрович, гаденыш лакированный, – проговорил он. – Вот ведь каков… Говорил, а мне не поверили… Ну ничего, теперь ты у меня вот где… – и Вронский сжал кулачок.

Послышалось пение. Голос кандидатки оказался так пискляв, что слушать его можно было только через дверь. Пение быстро прекратили. Что сейчас будет, Вронский догадывался. В кабинете задвигали стулья, после чего оттуда донеслась невнятная речь мужчины.

Вронский хотел было бежать на поиски Ванзарова. Но решил немного подождать, проследить, чем все кончится… И, быть может, спасти юную барышню от неминуемой смерти. Чем заслужить прощение.