Для своих лет Платон обладал исключительными способностями дипломата. Уже зная, что в театр пожаловала полиция, не зная, по какой причине, а Левицкий и Турчанович и сами не того не знали, он не показал виду, что взволнован.

Сопровождая Кавальери от входа до гримерной комнаты, он был любезен, весел, насколько мог, и даже галантен. При этом он спешил сообщить, что господин Александров ценит их дружбу и готов предоставить на следующий год и сезон куда более выгодный контракт. Сообщил, что на двойной бенефис уже раскуплены все билеты. Рассказал, что нечестные торговцы перепродают билеты на балкон по цене первого ряда партера. И даже такие билеты отрывают с руками. Все потому, что публика жаждет видеть свою любимицу и звезду – мадемуазель Кавальери.

Любимица и звезда публики слушала лепет юноши с покровительственной улыбкой. Ей было все равно, что думает публика. Что думают репортеры, ее злобный враг Отеро и даже что думает господин Александров. Главное, что думает один-единственный зритель. Его подарки были бесценны в самом прямом смысле. Считать Кавальери умела.

Они дошли до гримерной. Кавальери поблагодарила за доброе отношение господина Александрова к ней и обещала пригласить владельца театра к себе в самое ближайшее время. «Чтобы разрешить все вопросы», – как она выразилась. И перед носом Платона захлопнулась дверь. Юноша, несмотря на строгий вид, еще не достоин такой чести – быть приглашенным к звезде.

Платон и не настаивал. Он разгладил рукав, который примяла прекрасная ручка, и только собрался заглянуть на сцену, как дверь снова распахнулась. Горничная была испугана, умоляла зайти. Платон шагнул в комнату и огляделся.

Перед трюмо стояла Кавальери. Лицо ее было бледным как мрамор и походило на камень. Немигающий взгляд уставился в букет.

– Что случилось? – прошептал Платон.

– Мадам как увидела букет, так и замерла перед ним статуей, – ответила Жанетт, на всякий случай утирая сухой глаз. – Надо вызвать доктора… Вдруг это удар?..

Кажется, прямой угрозы здоровью Кавальери не было, и Платон не знал, что предпринять. Не бежать же за дядей, когда в театре полиция. Надо что-то делать…

– Мадемуазель… – вежливо проговорил он.

Она вздрогнула и обернулась на голос. Взгляд ее был пустым и мертвым.

– Кто это принес? – спросила она.

– Какой-то юноша, ваш соотечественник… Привез привет с родины, так сказать… Хотел видеть вас лично, но не стал ждать… Только передал букет… Там записка для вас…

Походкой сомнамбулы Кавальери подошла к софе и буквально рухнула лицом вниз. И не издала ни звука. Платон одними глазами спросил: «Что это значит?» Горничная была поражена не меньше его, она пожала плечами. В таком состоянии видеть хозяйку ей еще не доводилось.

– Найдите Фон-Сарофф… – раздался с софы приглушенный голос.

Платон не разобрал, что от него требуется.

– Простите, мадемуазель, кого желаете?

Она развернулась, как кобра перед броском. Только у Кавальери не было столь гибкого тела.

– Найдите Фон-Сарофф!!!

Ее крик звенел в ушах Платона, даже когда он вышел в коридор.

Исполнить каприз звезды – что может быть проще?